Поручик из Варшавы 2 (СИ)

Глава 21. 5 сентября 1939 года. Утро

Поручик Ян Домбровский

Ещё несколько минут ушло на более детальную постановку задачи и озвучивание действий в случае потери какой-либо из машин. Решение было одно — бросать технику. Мне люди важнее.

Конечно, это была перестраховка, да и без танков мои экипажи бесполезны — потому что пехотный бой, это далеко не только личные навыки по стрельбе, а целый комплекс умений, которые развиваются у солдата месяцами, без перерыва на отдых, при том, казалось бы, в самых неожиданных действиях. У меня же долгих месяцев на подготовку «сверхчеловеков» не было, да и не умею я готовить, этих самых «Рэмбо» местного разлива. Поэтому и делал упор на то, что считал нужным — на управление вверенным личному составу военным имуществом, да на личные стрелковые навыки, которые при определенной доли везения должны облегчить жизнь некоторым моим подчинённым.

А вообще, танки найти — не проблема. У немцев, например. Да и у тех же поляков есть. Хотя и мало. В любом случае — потеря личного состава для меня намного хуже потери танков. Именно поэтому, танки сейчас решено бросать, в случае чего. А вот грузовики с ранеными — эвакуировать любой ценой!

В общем, через пять минут, когда все заняли места согласно купленным билетам, мы, наплевав на радиомолчание двинулись вперёд.

Первыми, кого мы встретили, оказались немцы. Причём, это были те самые немцы, ещё четверть часа назад бросившие свои орудия на произвол судьбы. Судя по тому, что за это время гитлеровцы смогли устроить какое-то подобие линии обороны с опорой на едва заметную на местности канаву или небольшой овражек (не отмеченный, кстати, на карте), кто-то из офицеров у них всё-таки выжил и попытался организовать сопротивление.

А ещё кто-то у гитлеровцев смог прихватить с собой пару ручных пулемётов, которые и били длинными очередями по танкам, облепленным танковым десантом и грузовикам с ранеными.

Нет, два ручных пулемёта и с полсотни солдат с лёгким пехотным оружием (карабинами) — это не та сила, что может остановить пусть и небольшой, но всё-таки танковый отряд, но крови, эти немцы попили нам немало! Аж троих пехотинцев с брони смели, не оставив тем никаких шансов.

Прощать такую дерзость никто не собирался, поэтому, несколько длинных очередей из спаренных танковых пулемётов и с пару десятков 37-мм осколочно-фугасных снарядов, всё-таки заставили немцев прижаться к земле.

А в этот самый момент, другие пехотинцы, воспользовавшись организовавшейся заминкой, уже начали погрузку в кузов одного из грузовиков тел погибших в бою товарищей.

Наконец, когда все вновь были готовы, мы продолжили движение.

Пять километров прошли на максимальной скорости без проблем, как-то «походя» разгромив небольшой обоз гитлеровцев из пяти груженых гужевых повозок.

Если честно, мне очень хотелось дать команду на остановку, чтобы собрать трофеи и изучить груз немецких тыловиков, вот только делать этого было нельзя — каждая минута задержки могла стоить жизней наших боевых товарищей. Поэтому, скрепя сердцем, я отдал команду ускорить движение.

Вообще, в своё время, советский лётчик-ас, Трижды Герой Советского Союза, Александр Иванович Покрышкин вывел (или только выведет?) формулу победы советских ВВС в годы Великой Отечественной Войны: высота — скорость — маневр — огонь.

Говорил ли кто-то что-то подобное про танковые войска? Не уверен. Поэтому скажу я. Может быть не так лаконично и ёмко, как великий лётчик страны советов, но от души: броня — скорость — натиск — огонь. Именно по такому принципу я и планировал вывести своих людей из ситуации, в которой мы оказались.

По дороге мы пересекли сначала одно, а потом и второе неубранное поле. Потом, свернув на перекрёстке, замечаем небольшую колонну из двух трёхосных грузовиков чехословацкого производства, двигавшихся нам навстречу. Судя по серо-металлическому цвету автомобилей и разложенному на капоте одной из машин красном флаге с «каракатицей» на белом фоне — немцы.

Короткая команда в танковое переговорное устройство, и, почти десятитонная машина застывает как вкопанная.

Плавное движение рукой, и, башня, слегка развернувшись, наводит орудие на головной грузовик. Плавное нажатие на спуск. Лязг затвора, в гильзоулавливатель летит стрелянная гильза, а в нос бьёт запах сгоревшего пороха.

Следом, заряжающий, тут же заряжает малокалиберный тридцатисемимиллиметровый осколочный снаряд. Очередное нажатие на спуск, и, новый снаряд летит в сторону противника.

В хорошую оптику прицела было хорошо видно, как снаряды кромсают кабину головного грузовика. Также было видно, как шедшие следом за моей машиной танки, развернувшиеся в боевые порядки, посылали по противнику снаряд за снарядом.

Никакого руководства боем нет. Каждый делает то, чему учился в последние предвоенные месяцы. Мне только и остается, что делать поправки и жать на спуск — руки, натренированные за последние дни, действуют в отрыве от головы, что называется, на автомате. Сделав пять или шесть выстрелов, замечаю небольшой белый кружок с красным крестом, наспех намалёванный краской на лобовом стекле дальнего от нас грузовика.

Осознав, что у меня в прицеле оказываются грузовики с ранеными, переключив рацию на передачу, собираюсь отдать команду о прекращении огня, но… не успеваю. В оптику танкового прицела хорошо видно, как после одного из выстрелов с польской стороны, санитарный грузовик резко вспыхивает и в считанные секунды превращается в весело горящий и дымно чадящий костер.

Почему загорелся грузовик с символикой красного креста? Не знаю… Да и не до этого мне было в тот момент!

К горлу тут же подкатывает какой-то не то сгусток, не то, ком. Виски, после осознания произошедшего, нещадно начинает ломить. Ещё и горло пересохло. Прежде, чем мне удается произнести хоть слово, оставшиеся четыре танка, чьи наводчики (они же — командиры), не знавшие, что ведут огонь по санитарному транспорту, успели сделать ещё по паре выстрелов.

— Прекратить огонь! Всем прекратить огонь! — Раненым медведем кричу в рацию, наблюдая через танковый прицел, как полыхает грузовик с эмблемой «красного креста».

Невыносимо захотелось завыть. Лишь каким-то невероятным усилием воли заставляю себя закрыть рот и перевести дух. В голове тут же начинает клубиться целый рой мыслей:

«Я убил некомбатантов…», «Чем я лучше нацистов?!», «Как мне теперь с этим жить?!» …

Вопросов в голове было так много, что я не сразу услышал запрос одного из командиров танков в наушниках радиостанции:

— …Продолжить движение? …

Каким-то краем сознания понимаю, что, если мы сейчас остановимся — тут же все и останемся. Нужно действовать. Неважно как, но действовать!

Переключив радиостанцию на передачу, отдаю команду в миг осипшим голосом:

— Всем. Продолжить движение!

Взревев двигателями, танки двинулись вперёд.

Пока что нам откровенно везло — у противника не было ни одного противотанкового орудия или противотанкового ружья. Тех же, трофейных польских. Вот уверен я, что немцы — неглупые вояки, и, при первой же возможности постараются усилить огневую мощь своих подразделений всем, что только может стрелять.

Пока размышлял об опыте и запасливости германских офицеров, танки и грузовики с ранеными оказались у небольшого защитного лесного насаждения, или, проще говоря, у небольшой лесополосы.

Вариантов было два: пойти по дороге и рвануть дальше, навстречу неизвестному польскому подразделению, или, сначала провести разведку.

По уму — нужно провести разведку, как и требуют различные наставления и уставы всех армий мира. Идти вперёд, неизвестно куда — глупая затея, что весьма логично. Вот только логично это в мирное время или в составе действующей армии. Под моим командованием же, не то рейдовое подразделение, не то окруженцы… В общем — стандартные правила работать вряд ли будут. Поэтому и не стал заморачиваться.

Колонна быстро проскочила лесополосу, и, перед поляками (танкистами и пехотинцами) открылась занятная картина.

Представьте себе обычную просёлочную дорогу, идущую через поле.

Представили?

А теперь представьте себе, что на этом поле расположились люди. Много людей. Причём не просто люди, а солдаты. Солдаты вражеской армии. Представили? Получилось?

Тогда усложним задачу!

Сможете представить моё лицо, когда я осознал, что волей случая мы наткнулись на полевой германский штаб?!

Почему именно штаб?

Ну, первое, что бросилось в глаза — несколько десятков повозок, запряженных лошадьми. А в поле, на ровном участке — столы. Небольшие такие, складные. И на некоторых из них, судя по всему, расположено радиооборудование. Во всяком случае, пару «коробок» радиостанций с длинными антеннами, установленными на самодельные «штыри», со склонившимися над ними связистами, я заметил.

А может и не штаб, а обычный полевой радиоузел?

Да какая разница?

Короткая команда, и, застывшие на несколько секунд танки, открыли шквальный артиллерийско-пулеметный огонь по противнику!

Немцы забегали.

Врать не буду — наше появление гитлеровцы не проспали, стрельбу в своем тылу они должны были услышать! И именно немцы открыли огонь первыми. Правда, ручные пулемёты серьёзного ущерба бронетехнике не нанесут… А вот пехотинцам на броне — не позавидуешь.

Снаряды и патроны мы не экономили, смысла в этом не было.

Пара минут потребовалась на то, чтобы «заткнуть» пулемётчиков противника. Ещё несколько минут ушло на подавление организованного сопротивления, после чего, по очередной команде, танки, а вместе с ними, и, грузовики, рванули вперёд.

Конечно, мы не всех немцев перебили. Было их там несколько десятков человек. Но десятка два, должны были обзавестись новыми земельными участками. А остальные… Остальные действовали каждый в меру своей патриотической и боевой подготовки. Кто-то стрелял нам вдогонку из своего карабина, а кто-то побежал и был сражен пулями танковых пулемётов и пехотинцев танкового десанта.

Проскочив очередное препятствие, вырвались на оперативный простор, или, проще говоря, выскочив из-за очередной лесопосадки, оказались в поле. На этот раз, намного большем, чем до этого. Я вдалеке даже домики заметил. Часть из них, кстати, горела.

И что характерно, на этот раз мы оказались за позициями немцев!

Вот только тут нас уже ждали!

Пехотинцы наскоро вгрызались в землю. Дорогу караулили сразу несколько броневиков, к счастью, пулемётных.

Как и всегда на войне, началась вакханалия.

Радовало, что серьёзный калибр орудий только у нас, поэтому, спустя несколько минут, на поле уже дымно чадили, разгораясь три германских бронеавтомобиля. Ещё два, не приняв боя, куда-то быстро ретировались.

Собственно, на этом наша удача и закончилась.

Вот как мне сквозь пусть одну-единственную, ещё не готовую, но всё-таки линию окопов проводить грузовики с ранеными? Сколько вот перед нами немцев? Рота? Две? Полнокровный батальон? Если батальон — дело плохо, у них могут быть и противотанковые пушки.

Накаркал!

Откуда-то слева, с той стороны, куда отошли два оставшихся германских бронеавтомобиля, в нашу сторону открыли малокалиберные орудия.

Стоять на месте нельзя. Короткая команда — вперёд, и, дальше, кому как повезёт!

— Механик, не останавливаться! — Не своим голосом кричу в танковое переговорное устройство.

— Слушаюсь! — Отзывается танкист.

Несколькими поворотами маховиков, разворачиваю в сторону вражеских орудий башню и начинаю один за другим посылать в ту сторону осколочные снаряды. Толку от этой стрельбы немного — стрелять приходится на ходу, в прицеле скачет небо и земля, несколько раз я приложился лбом о прицел — но, была надежда, что таким образом удастся хоть чуть-чуть сбить прицел противнику!

А механик-водитель — молодец! Постоянно менял скорость, бросал машину из стороны в сторону, делая всё, чтобы сбить прицел вражеским наводчикам. Несколько раз мне даже казалось, что я вижу, как прямо в меня летит вражеский снаряд, но машина резко меняла направление движения, и, всё обходилось!

Не стоит думать, что я один умный и могу что-то придумать в этом мире! Командир одной из машин, открыл, вдруг, люк своей башни и высунул наружу руку с зажатой в ней дымовой шашкой. Хуже всего, что ветер дул не в нужную нам сторону, и, густой чёрный дым не мог скрыть нас от артиллеристов противника. Это понял и экипаж танка. Смельчаки изменили направление движения и увеличили скорость, стараясь прикрыть нас от противника дымовой завесой. У них почти получилось, но в самый последний момент танк вдруг дёрнулся и застыл. Спустя несколько секунд в него тут же врезалось сначала два, а потом ещё три снаряда.

7-ТР загорелся как спичка. Боевую машину так никто и не покинул.

Несколько раз сильно «тряхануло» и мой танк.

— Германские окопы прошли! — Обрадованно сообщил в танковое переговорное устройство механик-водитель.

В его голосе, искаженным оборудованием чувствовалось облегчение. Он понимал, что остался последний рывок, какой-то километр с небольшим, и, мы окажемся среди своих!

Лицо заряжающего также засветилось улыбкой. У него словно открылось второе дыхание, он даже снаряды стал заряжать в два раза быстрее.

А я… Я устал.

Горло першило. Лоб саднил. Ещё и пот глаза заливает!

В очередной раз протерев глаза от пота, кручу маховики наводки орудия. Башня, благодаря усилиям электропривода плавно поворачивается на месте, как вдруг… Мощный удар.

Танк дёрнулся и резко остановился на месте.

Меня отбросило вниз.

Ещё один удар.

Что-то больно ожгло лицо.

Неважно!

Поворачиваюсь в сторону и вижу тело молодого парня — заряжающего моего танка. Оно неестественно скукожилось, прижавшись к стенке боевого отделения. И… у… танкиста не было головы.

Ком, подкативший к горлу, едва не вырвался наружу.

С трудом удалось сдержаться.

— Покинуть машину! — Не слыша своего голоса кричу я, после чего отсоединяю разъём от танкового переговорного устройства, и, открываю верхний люк.

Припадая к броне, стараюсь скрыться от вражеских стрелков бронёй. Удается слабо — несколько раз по броне защёлкали рикошетирующие пули.

Неприятно. Но неважно.

Спрыгнув на траву, тут же ложусь и стараюсь прижаться к земле.

На то, чтобы отдышаться времени нет.

Ещё и пот заливает лицо. Ничего не видно.

Мысленно выругавшись, ползу вперёд. Сейчас нужно отползти от застывшей боевой машины.

Через несколько десятков секунд слышу рядом тяжелое сопение.

Останавливаюсь и протираю грязным рукавом комбинезона лицо. С радостью замечаю рядом с собой двоих — своего механика-водителя и капрала из бойцов танкового десанта, что был на броне во время последнего боя.

— Где остальные? — Задаю вопрос капралу.

Солдат лет двадцати пяти, низко прижимая голову в защитного цвета стальном шлеме, докладывает, а сам смотрит на меня так, осуждающе:

— Всех побили. И сержанта… И ребят…

Пот вновь заливает глаза. Вновь сложно видеть, что происходит вокруг. В очередной раз вытираю лицо грязным рукавом. Несколько липких капель упало на ладонь.

— Ползком, подальше отсюда! — Отдаю команду, и, наблюдаю, как оба солдата спешат удалиться от поврежденного танка.

Перед тем, как начать ползти за ними, слегка приподнимаю голову над травой и пытаюсь осмотреть происходящее вокруг.

Судя по всему, от незаконченной линии германской траншеи мы умудрились отойти метров на триста ил четыреста. Позади, помимо сожженных германских бронеавтомобилей застыли два горящих танка — один из них, мой. Три других 7-ТР, маневрируя на поле, вели артиллерийскую дуэль с противотанкистами противника, отвлекая их внимание на себя, а грузовики… Грузовики мчались к занятой поляками деревеньке.

— Твою мать! — Громко выругался я, когда в очередной раз рядом со мной появились фонтанчики земли. Судя по всему, немецкие пехотинцы заметили меня, и теперь сделают всё, чтобы отыграться за весь сегодняшний день и уничтожить меня.