Последние распоряжения

Винс

Хуссейн у меня тоже получит, как Ленни, если не купит эту тачку. Я ему оборву его коричневые яйца. Одно за «мерс», другое за то, что он охладел к Кэт.

Цена этой машины плюс тысяча сверху, тогда все в порядке.

Да еще за костюм надо платить, глаза б мои его не видали.

Надеюсь, он понимает, чем рискует. Уж с ним-то я миндальничать не стану, как с этим краснорожим Ленни, боксеришкой паршивым. Ему я выдам по полной программе, у нас ведь не об овощах-фруктах речь.

Мне даже не обязательно делать это самому. Есть люди.

В любом случае, я думаю, он знает, как я его ненавижу. И наслаждается этим. Дело не только в автомобилях и в девочке. Дело в том, что я должен ему улыбаться и рассыпаться перед ним мелким бесом, как будто я его слуга, хотя на самом деле я думаю: ах ты сволочь с полотенцем на башке, мы вас, блядей, давили в Адене. А вы, суки, отрубали нашим ребятам головы.

Сержант говаривал: мы занимаемся техникой, а пушечное мясо не по нашей части.

Просто он знает, что может бить меня по больному месту. Наверное, как-то догадался по моему виду — потому что сам я ему не говорил, хотя, наверно, Кэт говорила, наверняка не удержалась и ляпнула, — что я был там, в армейской каске, в машинной смазке, вялился в этой гнилой, вонючей дыре, которая ему что дом родной, а теперь он приезжает сюда, в конец Бермондси-стрит, из своей стеклянной теплицы в Сити, чтобы я выбирал ему тачки покруче да повторял: «Верно, мистер Хуссейн, правильно, мистер Хуссейн», стоит ему только помахать бумажником.

Подмазали — так катись, вот как я говорю. А то ишь, нашел себе развлечение.

Вон идет Винс Доддс, который подложил свою дочку под араба.

Помню, как он вошел в тот первый раз: пальто висит на плечах, из нагрудного кармана торчат темные очки, сразу видно, что парню не надо зажиматься. У них в Сити сейчас гайки закрутили, а когда у них дела идут туго, мне легче, но этот явно на волне. Такому ни к чему автосалон Доддса, он может отовариться и на Беркли-сквер. Только я давно подметил, что у них у всех одна болезнь. Хлебом не корми, дай поторговаться — привыкли к своим базарам.

Единственное, чем я могу его заинтересовать, это «гранада скорпио» восемьдесят пятого года, и он обнюхивает ее дольше, чем стоило бы из простой вежливости, но я замечаю, что он глядит на Кэт, оценивает и ее тоже, как машину. Дверь в контору широко раскрыта, она сидит там за столиком, и не моя вина, что на ней юбчонка не шире набедренной повязки и тесная белая футболка, а на его родине они ходят как монашки. Не моя вина, что она уже не малютка Кэти, что ей восемнадцать, школу кончила, а работы найти не может. Я сказал: если хочешь, потрудись в салоне, все лучше, чем дома штаны просиживать.

В общем, я даю ему поторчать в зале еще с минуту, и у меня больше не остается сомнений насчет того, чем он живет. Машинами, девочками и торговлей. Хобби не хуже любых других. Тогда я подхожу к нему и говорю, спокойно так, ненавязчиво: «Вам помочь, сэр?» А он смотрит на меня, и один его глаз говорит, что ему неохота якшаться с такими, как я, не нужен ему трехлетний «форд», а другой все пялится на Кэт через мое плечо.

«Я посмотрел „гранаду“», — говорит он.

«Отличная машина, отличный двигатель, все налажено, как хронометр, — говорю я. — Лучше за такую цену нигде не найдете. Желаете прокатиться на ней вокруг квартала?»

Я вижу, что он сейчас даст задний ход, и говорю, наблюдая за его глазами: «Ключи в конторе. Принести? — Потом смотрю на часы и добавляю: — Я бы поехал с вами сам, но ко мне должен прийти другой клиент, встреча в четыре. Но я узнаю, может, Кэти будет не против. Вы торопитесь?»

И он отвечает, взглянув на свои собственные часы, не какие-нибудь, а «ролекс»: «Пожалуй что нет».

Я заглядываю в дверь конторы и говорю: «Кэт, этот джентльмен хочет проверить „гранаду“, ты не составишь ему компанию? У меня дела. Его зовут мистер…» — оборачиваюсь, а он уже стоит за моей спиной. И говорит: «Мистер Хуссейн». Я повторяю: «Мистер Хуссейн». Потом снимаю со стенда ключи и бросаю Кэт, и они падают ей на колени.

Раньше я никогда не просил ее о таких вещах, и она смотрит на меня с сомнением. Но уж в чем в чем, а в машинах моя Кэти разбирается. Я научил эту девчонку водить, как только ей стало можно сдавать на права. Тут она оказалась в меня, у нее все пошло как по маслу.

Так что она даже выводит ее для него на улицу, любо-дорого смотреть.

Не моя вина, что у нее такая фигура, не моя вина, что она материна дочка и все такое прочее.

«Это Кэт, — сказал я, — моя дочь Кэт. Она вас обслужит по высшему разряду».

Жду другого клиента, рехнуться можно.

Когда они возвращаются, я говорю: «Ну как? Неплохо, правда? Винс Доддс барахлом не торгует». А он смотрит на меня так, точно хочет сказать: прибавь девчонку, и я беру, — и я смотрю на него, точно говорю: накинь еще полштуки, и она твоя. «Хорошо, — говорит он. А потом добавляет, этак по-приятельски: — Моя маленькая слабость, мистер Доддс, мой маленький недостаток. Покупаю машину, скоро она мне надоедает, и я покупаю другую. Как игрушки. — Пальто из верблюжьей шерсти. — Присмотрите для меня что-нибудь подходящее. За ценой я не постою».

И я понял, что он вовсе не собирался покупать эту «гранаду». Понял, что вскоре он вернется, чтобы купить другую машину, и приплатит мне, если я хотя бы только намекну, что мне не хватает Кэт в конторе, что девушка ее возраста должна приличным способом зарабатывать себе на жизнь.

Вон идет Винс Доддс, который продал собственную дочь.

Но ведь она-то понимала, куда ветер дует, она уже давно стала самостоятельной. Материна дочка. И по рукам она, во всяком случае, еще не пошла. Не то что Салли.

Но если теперь он и вправду хочет отвалить в кусты, если он думает, что может вышвырнуть ее на улицу, другая тачка — другая грелка, пусть подумает хорошенько. Пусть не рассчитывает, что спрячется в своем шикарном доме, потому что я приду и вышибу дверь. А после вышибу ему мозги. И черт с ним со всем, мне наплевать, что он не купит этот «мерс», не говоря уж о тысяче сверху. Ведь что она, тысяча: дунул — и нету, как вот Джек сейчас. Но Кэт моя живая дочь, моя кровь. Она тоже Доддс. И на похороны Джека она пришла в таком черном костюмчике, что глаз не оторвать, — небось влетел ему в полштуки, не меньше. Так что я рядом с ней, прямо скажем, хиловато выглядел. Даже не по себе было.