Последний натиск на восток. Ч. 2

Глава 22

Коста крутился в новгородском посаде, чувствуя себя почти как дома. Толчея и гвалт были просто неимоверными. Люди вывалили на улицы, растерянно глядя друг на друга. Что-то страшное произошло, да только не все еще понимали, что именно. Были закрыты все питейные заведения, а спиртного было не достать ни за какие деньги. У каждой корчмы стоял караул, и отправлял страждущих куда подальше. Народ злился, ведь бунтовать на трезвую голову никому не хотелось.

— Князя нашего убили! — выпалил какой-то селянин, который только что выехал на своей телеге из Белого города. Аккурат перед тем, как стража опустила решетку, перекрыв все проходы туда намертво. Теперь домой не могли попасть даже те, кто в самом городе жил. И такие бедолаги теперь толклись у ворот, переступая с ноги на ногу. Они все еще надеялись попасть домой.

— Как убили? — выдохнул кто-то в толпе. — Кто?

— Княгиня и убила! — сказал селянин, гордо выпятив грудь. Его окружила немалая толпа, которая жадно вслушивалась в каждое слово.

— Княгиня Людмила? — ахнула толпа. — Да как же это?

— Отраву своей рукой поднесла, — важничая ответил мужик. — Я в самую цитадель зерно возил, мне служанка знакомая и шепнула. Она врать не будет, ведь родней мне приходится. У моей двоюродной тетки сватья есть. Так это ее самой родная племянница.

— Родня… Ишь ты, — глубокомысленно закивали горожане. — Родня обманывать не станет. Своей рукой! С ума сойти!

— Врет он все! — взвизгнул какой-то рыжий мужичок в дешевой сермяге. — Князя нашего попы со свету сжили. Не могла сама богиня мужа убить!

— И впрямь, не могла…, - качнулась в другую сторону толпа. — Врешь ты все, деревня немытая!

— Бей попов! — завизжал тот, что в сермяге. — Они и княгиню нашу тоже убили! Пусть нам княгиню покажут!

— Да! — просветлели лица людей. — Пусть покажут!

Толпа, ругаясь по чем зря, повалила к городским воротам, а Коста, который крутился в самой гуще событий, глубоко задумался. Этого мужичка в сермяге он видел уже в третий раз, и он всегда говорил одно и то же, где бы и о чем ни шел разговор. Шел ли разговор о ценах на рыбу, или о том, у кого дочь замуж собралась, или сколько соседская свинья принесла поросят, рыжий всегда сводил разговор к одной теме. Коста поглубже надвинул на голову войлочный колпак и пошел за мужичком, держась от него чуть в отдалении. Сегодня это было несложно, ведь казалось, что весь город на улицы вывалил. И для многих смерть князя, который немногим отличался от живого божества, стала предвестником неминуемых несчастий. Бабы выли в голос, а мужики хмуро лапали ножи на поясе, не понимая, куда бежать, и что делать. И только конные патрули, стоявшие через каждую сотню шагов, еще хоть как-то держали ситуацию.

— К Лотару на склады идем, почтенные! — визжал все тот же рыжий мужичок, ввинтившись в толпу на другом конце города. — Там оружия тьма! Всем хватит! Они нам за смерть князя ответят! Язычница проклятая нашего князя отравила! Я своими ушами слышал!

Коста даже оторопел о такого резкого перехода, а его ум заработал с невероятной скоростью. Он понял все очень быстро. Христиане! В этом конце больше было христиан. Вот оно как! А рыжий мужичок-то совсем непрост.

— Пст, парни, — негромко сказал он, подойдя к группке крепких мастеровых. Он их не раз в харчевне видел. Это были кузнецы с мануфактуры господина Максима. — Слово и дело государево.

— Ты совсем сдурел, малец? — испуганно оглянулись по сторонам кузнецы. — И чего ты с этим к нам приперся? В Тайный Приказ иди. Знаешь, что тебе будет, ежели слово твое облыжным окажется? Давно в соляной шахте кайлом не махал? Так тут это быстро делается, ты даже пожалеть не успеешь.

— Знаю, знаю, не дурнее вас, — с достоинством ответил Коста. — Как насчет по рублю заработать?

— Это мы завсегда рады! — обрадовались парни. — Тебе чего-нибудь перенести надо? Или обоз с солью разгрузить? Ну, не томи, рассказывай.

— Там баламут один горло дерет, — мотнул головой Коста. — Его надо взять по-тихому. Он народ на кровь подбивает. Я на него покажу, а вы его кое-куда доставите. А награду пополам.

— А почему по-тихому? — удивились мастеровые. — Мы ему сейчас в рыло съездим, потом ногами малость потопчем, а то, что от него останется, отнесем, куда скажешь. Но ежели ты, чернявая рожа, нас насчет денег надуть решил, мы и тебя отделаем за милую душу. Ты у нас год кровью ссать будешь. Мы тут таких шуток не понимаем.

— Нет, надо все по-тихому сделать, — уверил их Коста. — Потому как остальные разбегутся. Вы за мной идите, шагах в десяти. Вот ты! — ткнул он в невысокого, но зато почти квадратного крепыша. — Ты будешь вот что делать…

— Ну, пошли, что ли, — удивленно почесали затылки кузнецы, получив вводные. — Мы за такие деньги неделю в кузне пашем.

Ватага пошла по улице, прямо туда, где бесновалась толпа, умело разогретая провокаторами. Мужичок в сермяге торчал где-то сбоку, но в самую гущу не лез, периодически вскрикивая что-то одобрительное, или наоборот, призывал идти и бить без пощады проклятых нехристей.

— Вот тот! — ткнул пальцем Коста.

— Вторак, сосед! Чего пропал? В гости совсем не заходишь! — крепыш широко раскинул руки и заключил в объятия ничего не понимающего рыжего.

— Не Вторак я, — испуганно пискнул тот. — Ты обознался парень! Обозна…

Ощутимо хрустнули ребра, а рыжий придушенно захрипел и закатил глаза. Хватка у кузнеца была железная.

— Перепил, что ли? — громко удивились парни. — Давай-ка его к жене отнесем! Вот она ему задаст! Она баба огонь, отходит его поленом за милую душу! Вмиг хмель сойдет!

Коста облапил рыжего за талию, помогая тащить сомлевшего мужика, но пройдя шагов десять, бросил. Чего ему такую тяжесть волочь, кузнецы вон какие здоровые. Они даже шаг не замедлили, следуя за Костой к обычному домику в посаде, в дверь которого парень и постучал.

— Боярин, — склонил он голову перед самим Звонимиром, который был одет неприметно и просто. От мастерового и не отличить.

— Ты чего тут делаешь? — нахмурился тот. — Почему не на базе?

— Да ты что, боярин? — непритворно удивился Коста. — Тут такие дела заворачиваются, а я у печки буду сидеть? Я тебе баламута принес. Он людей на бунт подбивал. Христиан звал язычников резать, а язычников на христиан травил, словно собак. И ты знаешь, боярин, у него это неплохо получается. Ты не волнуйся, все чисто сделано, никто и не заметил ничего.

— И как ты его смог незаметно из толпы вытащить? — удивленно спросил Звонимир, и Коста начал свой немудреный рассказ.

— Там кузнецы на улице, боярин, — намекнул Коста после того, как боярин закончил хохотать. — Я им по два рубля обещал. Ну, и мне неплохо бы за труды деньжат подкинуть.

— Ну, конечно, — фыркнул Зван, открывая дверь на улицу, где переминались с ноги на ногу мастеровые. — Парни, за это тело по рублю на нос достаточно будет?

— А то! — восторженно заревели кузнецы. — Эй, малец, а ну пошли назад. Мы тебе еще горлопанов наловим. Быстрее, пока они не разбежались! Благодарствуем, добрый человек! — сказали кузнецы, пряча подальше новенькие монеты с профилем князя. — Дай тебе здоровья твои боги! Не знаем, кому ты там молишься…

— Я богине Моране жертвы приношу, — хмыкнул Зван, и кузнецы слегка побледнели и проглотили тугой ком в горле. Кто-то другой выглянул из-под личины обычного на вид обаятельного мужика. И этот кто-то был страшен до того, что у могучих мастеров даже поджилки затряслись. Боярин грозно зыркнул на них. — Хотите свои рубли заработать, так бегом в город! Чего стоим, время теряем?

— А я? — в голос взвыл Коста, жалобно, со слезой глядя то на высокое начальство, то на удаляющихся мастеров. — Я задаром работал, что ли?

— Почему это задаром? — изумился Зван. — Тебя князь кормит, учит и жалование тебе платит. Иди в город, и долг свой исполняй, раз уж в это дело ввязался. Ты же пес государев. Забыл?

— Жлобы несчастные, — пробурчал Коста, и двинул за кузнецами в город, где все больше нарастал шум.

— За жалование я бы сейчас на базе у печки сидел, воздух портил и уроки делал. Что тут у нас? Ну, хоть так! — довольно сказал он, пересчитывая содержимое кошеля, вытащенного по дороге из-за пазухи рыжего.

— Шесть рублей! Неплохо, оказывается, за такие дела платят! А я и не знал. Эй, парни, меня подождите! — заорал Коста, и припустил со всей мочи. — Я точно знаю, куда идти надо! Мы с вами до заката еще пару ходок сделаем!

Коста не знал, куда идти, но выпустить из своих рук инициативу вместе с деньгами он не мог никак. У него было стойкое подозрение, что у каждого из самых горластых заводил он найдет точно такой же кошель с шестью полновесными новгородскими рублями. Тут пахло хорошими деньгами, а Коста никогда не ошибался в подобных вещах.

— Тут стойте, — скомандовал он кузнецам, когда они подошли к толпе, окружившей особенно крикливого мужика. — Ждите меня, я быстро. Тут народ что-то совсем разошелся. Если господь будет сегодня милостив к нам, то сразу двоих притащим.

Князь был совсем плох. Он лежал уже третий день, не приходя в сознание. Лицо его осунулось, под глазами залегли черные круги, а изо рта вырывалось хриплое дыхание. Сухой, как терка язык показался из бессильно раскрытого рта. Таким его увидели бояре, когда их допустили посмотреть на него. У двери спальни стояла стража, которая готова была разорвать любого, только увидев резкое движение. Они со стыда готовы были сквозь землю провалиться. Не уберегли они своего князя, что по понятиям того времени считалось бесчестьем на всю жизнь. У германцев, коли вождь в бою погибал, воин из ближней дружины мог и в петле жизнь свою закончить. На него же после такого позора даже шелудивая собака ноги не поднимет, побрезгует. Знать княжества, убедившись в своих самых худших предположениях, шла в Думную палату. Им оставалось только ждать. Тем более, что ворота княжеской цитадели были закрыты наглухо. Никто без разрешения Горана не мог сюда войти, и никто не мог отсюда выйти.

Около постели князя сидела заплаканная Батильда, которая никого больше к своему господину не подпускала. Она обтирала пот на его лице и давала воду маленькими ложечками. Самослав почти не мог глотать, и вода все больше проливалась на постель. Сподвижники хмуро смотрели на того, кто еще недавно был здоров, как дикий тур, и смахивали непрошеную злую слезу. Они хватались за рукояти ножей, но это было совершенно бессмысленно. Княгиню старую вместе с детьми спрятали где-то, а княгиня молодая сидела под замком, ожидая решения своей участи. Пока еще князь был жив, а потому никто не смел принимать никаких решений.

А в самом Новгороде назревала буря. Слухи один другого невероятнее покатились по столице, выплескивая на улицу обозленных горожан. Улицы Белого города патрулировала пехотная тагма, безжалостно распихивая перепуганных обывателей по своим домам древками копий. Крепость затворила ворота, а посад бушевал, пытаясь ворваться и найти справедливость внутри стен княжеской цитадели. Его жителей воины унять не могли никак, слишком уж их было много, и слишком они были злы. То тут, то там раздавались призывы идти к княжьим палатам, где укрылись убийцы. В воздухе все отчетливей пахло большой кровью, грабежом и пожарами. В Белом городе было немало богатых домов, и озверевшая толпа мимо них не пройдет точно. Так всегда и бывает, когда простые люди восстанавливают справедливость. А разве справедливо, когда один в каменном доме живет и жрет в три горла, а другой за копейку целый день горбатится? Вот то-то!

Бояре сидели в Думной палате, небрежно скинув на пол шубы из бесценного соболя. Теперь это все было уже неважно. На лицах многих была написана растерянность, у других — откровенный страх, а кое у кого проступало жадное нетерпение. Одного только здесь не было — равнодушия. Збыслав сидел, глубоко задумавшись, быстрым умом гоняя один вариант за другим, и судя по выражению его лица, ничего путного ему на ум не приходило. Его губы шевелились, а по ним легко читалась затейливая брань, что готова была сорваться в любую минуту. Арат сидел в углу, хмурый, и чистил ногти небольшим, острым, как бритва ножом из переливчатого булата новгородской работы. Он уже давно это делал, не вступая в разговоры, и лишь ловил на себе удивленные взгляды некоторых бояр. Ногти его уже были чистыми, словно у младенца, и Арат, вздохнув, начал подрезать их тем же самым ножом, стряхивая обрезки на пол. Он делал это медленно, вдумчиво, и внимательно разглядывал получившийся результат. Владыка Григорий негромко молился, гоняя бусины четок из балтийского янтаря. Одна молитва за другой, одна за другой…

— Где княжич Святослав-то? — нервно спросил Моимир, который в нетерпении постукивал по полу острым концом посоха. — Как там наш князь, боярин Горан? Не лучше ли ему?

— Княжичи все в потайном месте спрятаны, в ближней усадьбе, — хмуро обронил Горан. — Там, где королева Мария живет. С ними два десятка воинов, от греха. А сам князь того и гляди отойдет к богам. Я только что был у него. Он совсем плох.

— Надо гонца домой послать, — поднялся Внислав, жупан Праги. — Предупрежу своих, чтобы быстро не ждали.

— Предупреди, — мотнул седой головой Горан. — Его пропустят, я распоряжусь.

— Народ волнуется, бояре, — стукнул посохом Моимир. — Надобно убийцу казнить прилюдно, чтобы успокоить людишек. Глядишь, и разойдутся по домам.

— Да! — послышались голоса еще нескольких жупанов. — Лошадьми разорвать суку. Чтобы неповадно было!

— Не бывать тому, — грозно посмотрел на них Горан. — Князь жив. И пока он жив, судить его жену никто не будет.

— А не много ли ты берешь на себя, боярин? — вперед выступил Живила, жупан из земель хорватов. Он заорал. — Она нашего князя убила! Да на кол ее! Или, как почтенные бояре говорят, конями разорвать!

— Сядь на место, Живила! — зыркнул из-под бровей Горан. — А если без разрешения еще раз рот раскроешь, я тебе язык отрежу и собакам скормлю.

— Ничего, — буркнул себе под нос Живила и сел на место. — Долаешься, пес поганый, придет наше время. Отольются тебе чужие слезы.

— Ждем, бояре! — сказал Моимир, когда к нему подбежал его дворовый человек и жарко зашептал что-то в самое ухо. — Недолго осталось.

Самослав лежал в своей спальне недвижим, словно деревянная колода. Жарко было невыносимо, и князь был весь в поту. Бояре ходили вокруг него хороводом, глядя кто с жалостью, кто с гневом, а кто и с нескрываемым злорадством. Заплаканная Любава молилась у его постели чуть ли не час, пока муж силком не увел ее. Деметрий мелко перекрестил князя и произнес, скрипнув зубами:

— Узнаю, кто это сделал, своими руками убью!

— Так Людмила же…, - непонимающе посмотрела не него Любава. — Я же своими глазами видела!

— Не она это, — покачал головой Деметрий. — Вспомни, какое лицо у нее было, когда наш князь захрипел и за горло схватился. Да и княгиня наша женщина на редкость простая. Не сможет она так притворяться.

— И впрямь, — задумалась Любава, и в какой раз уже произнесла, смахивая слезы. — Господи, дай нашему государю здоровья. Я дары великие в церковь принесу! Ничего не надо мне больше, ни золота, ни камней! Только сохрани его для нас, милостивый боже! Прошу тебя!

Они вышли в дверь, а Батильда сказала охране у двери.

— Пока что кроме боярина Горана не пускать никого! — и она заперла дверь на засов. — Я скажу, когда можно будет.

— Батильда! — прохрипел Самослав. Пересохший язык едва ворочался во рту. — Я жрать хочу! Мяса мне принеси! И побольше!

— Нельзя, ваша светлость, — поджала губы служанка. — Еще рано! Только вода и то по ложечке. У меня приказ!

— Да кто же тебе такой приказ дал? — задушено промычал князь. — Убил бы гада!

— Так вы сами и дали, ваша светлость, — Батильда села рядом. — Сказали, что иначе неубедительно выйдет. Дайте-ка я еще синеву под глазами наложу, а то она от пота уже совсем расплылась.