Последний натиск на восток. Ч. 2

Глава 24

Старец Радомир собирался в город. Он уже надел теплый плащ из ромейского сукна с меховым подбоем и рукавами по местной моде. Новгородские плащи, что застегивались на костяные пуговицы, оказались на диво удобны. Старец, которого суеверная княгиня засыпала серебром, ни в чем себе не отказывал, а потому плащ был необыкновенно хорош. У него раньше ничего подобного не было.

Что ж, пора…То, чего он так долго ждал, началось, а значит, его место у капища. К нему только что прибежал гонец от больших людей. Сказал, что князь при смерти, княгиню того и гляди казнят, а за юными княжичами уже пошли. Узнали, где их прячут. Надо поднимать народ, все только его и ждут. Людское море — оно такое. Глупое, бестолковое, но безмерно могучее, если направить его волны в нужную сторону. Эти волны любую твердыню смоют. А Радомир знал совершенно точно, в какую сторону его нужно направить и как именно это сделать. Десяток бойцов ждал его снаружи, еще три десятка — в посаде, а полная сотня пошла резать княжат и скоро вернется. Городская стража не выдержит удара. Верные люди, что остались за стенами, откроют ворота, и тогда…

За дверью завозились, там раздались короткие вскрики и удары. Радомир похолодел. Он застыл, прислушиваясь к шуму за стеной. Дверь его дома отворилась, и в избу вошел молодой плечистый парень с короткой бородкой. Он с нехорошей усмешкой посмотрел на волхва.

— Далеко собрался, дерьма кусок? — ласково спросил он.

— Ты кто таков? — недрогнувшим голосом спросил старец. — Я великий волхв Радомир. Прокляну! Стылую лихоманку нашлю на тебя, нечестивец! А ну, дай дорогу!

— Я Вацлав Драгомирович, пес государев, — абсолютно серьезно ответил гость, — и ты меня не проклянешь, сволочь. Просто не успеешь.

И он неуловимым движением нанес короткий удар в скулу, после которого старец ненадолго потерял связь с реальностью.

— А еще у меня амулет сильный есть! Вот!

Вацлав посмотрел на лежащее тело и вышел на улицу, улыбнувшись просыпающемуся солнышку. До чего же красиво тут было! Низкое зимнее светило резало глаза, играя тысячами отблесков на снежных шапках, что повисли на могучих соснах. Острые льдинки пускали искры своими гранями, словно кто-то рассыпал щедрой рукой тысячи мельчайших драгоценных камней. После спертого запаха прокопченной избы на улице было чудо как хорошо. Легкий морозец не кусал, а лишь слегка румянил щеки своими прикосновениями. Вацлав вдыхал свежий воздух полной грудью, а воины Тайного Приказа вопросительно смотрели на улыбающееся начальство.

— Чего с этими делать, старшой? — Неждан показал на двоих плечистых мужиков, смотревших на него с бессильной злобой. — Мы двух подранили для допроса, как ты велел, а остальных насмерть положили.

— Ну и славно, — усмехнулся Вацлав, глядя на разбросанные у дома тела, утыканные короткими арбалетными болтами. — Грузите всех в телегу, и на базу. Покойников тоже. И кровь тут снежком присыпьте, вдруг не заметят. А вот этому… Ведун который, рот покрепче перевяжите. А то он меня проклясть грозился.

— Ах, ты ж! — побледнел Неждан, и вытащил амулет. — Боярин Горан, как знал, оберег сильный выдал, из чистого серебра. А может ему язык отрезать на всякий случай? А, старшой? Глядишь, и не сможет проклясть, без языка то…

— Да я бы с радостью, но нельзя, — с сожалением сказал Вацлав. — Завяжи-ка ты ему лучше рот, да покрепче. Его, Неждан, сразу в допросную доставить приказано. Там его уже сам Немил ждет и аж два писаря.

— А почему два? — удивился Неждан. — С чего это ему такая честь?

— Так очень уж важный гусь в наши края залетел, — пояснил Вацлав. — Боярин велел ни пол словечка не пропустить.

Стоян ждал, он уже устал ждать. Две сотни второй тагмы набились в княжескую усадьбу, словно селедка в бочки. Огороженное частоколом место было в получасе ходьбы от города, и сейчас здесь не было ни души из тех, кто жил тут обычно. Две сотни воинов сидели тихо, как мыши, ожидая приказа, и играли в подкидного дурака, по грошу за кон. Делать-то все равно было нечего. Терема, службы и даже дома прислуги были забиты воинами. Еще две сотни сидели в миле отсюда, ожидая сигнала. На стенах маячил десяток счастливцев, которые могли размять ноги в карауле.

— Боярин, идут! — запыхавшийся воин стукнул кулаком в грудь.

— Добро, — кивнул Стоян и повернулся к сотникам, сидевшим за столом. Они внимательно слушали, отложив в сторону картишки. Стоян скомандовал. — Всех к стенам, но головы не высовывать.

— А кто это такие, боярин? — не выдержал Корень, плечистый здоровяк с длинным шрамом, пересекавшим щеку. — Ты нам так и не сказал ничего.

— А тебе пока и знать ничего не положено, — усмехнулся Стоян. — Твое дело воинское. Приказ получил, врага увидел — делай свое дело. А то, что знать надо, тебе потом скажут, когда время придет.

Воины, разминая затекшие руки и ноги, с радостным гулом потянулись на улицу. Карты и сухари всем уже просто осточертели. Лучники натягивали тетиву, а копейщики шли к стенам, торопливо застегивая шинели, в которых изнутри были нашиты железные пластины. Им не велено было до команды показываться.

Стоян осторожно глянул между бревен. Однако! Не меньше сотни бойцов идет сюда, и народ всё непростой. Двигаются, как воины, лестницы умело тащат. Ни у кого ничего не бренчит, и не звякает, хотя у многих кольчуги под плащами и пояса воинские. Плащи не такие, как в Новгороде шьют, и фибулами на плече застегнуты. Тут воинские люди такого давно уже не носят, уж больно неудобно и холодно. Копья и топоры пришлые бойцы держат привычно, а на поясах у них германские саксы длиной чуть не в локоть. Кто же это такие будут? Даже любопытно стало.

— Лучникам, приготовиться, — негромко сказал Стоян, и по стене пошел шорох от его слов, от одного воина к другому. Он и сам любил иногда из лука пострелять, когда обстановка позволяла. Стоян до сих пор одним из лучших в этом деле был. Кроме мальчишки того, сироты… Где он, кстати? Давно о нем не слышал никто. Сгинул, наверное.

— Стрелять по команде! — пошла новая волна по стене.

Узкие бойницы между бревен для стрельбы подходили просто прекрасно. Их, собственно, именно для этого и делали. Сотня шагов! Семьдесят! Полсотни! Тридцать! Враг перешел на бег, а вперед вышли крепкие парни с лестницами. Если бы тут два десятка воинов было, как боярин Горан сказал, смяли бы вмиг.

— Бей! — коротко крикнул Стоян, с хрустом натянув тетиву. Чудовищные мышцы чуть не прорвали рубаху на спине, а необыкновенно тугой лук, выстрелить из которого смогли бы лишь единицы, радостно тренькнул выстрелом.

Есть! Воин без доспеха упал, как подкошенный, поймав в грудь четырехгранную стрелу. Рядом с ним упали и другие, но множество стрел впивалось в снег, не причиняя никому вреда.

— В такую вас мать! — заревел Стоян. — Третий десяток! На стрельбище сгною! На кой ляд доспешных воев в грудь бьете! Ноги, курьи дети! В ноги стреляйте!

Шквал стрел скосил десяток наступающих, и они замедлили шаг, начиная понимать, что попали в засаду. Не могут два десятка пустить три сотни стрел за минуту. Окончательно они убедились в своей правоте, когда сзади начал разворачиваться эскадрон конницы, состоявший из безусых мальчишек.

— Восьмая рота! — услышал команду Стоян. — Конная карусель! Кого убьют, тот у меня на второй год останется!

Вот так вот незатейливая шутка князя прижилась и пошла в народ, причудливо видоизменяясь по дороге.

— Командир! — спросил Корень. — Это сирот пригнали, что ли?

— Ага! — подтвердил Стоян. — У них сегодня зачет по конной карусели. Видел, сам старший наставник Деян с ними прибыл!

— Это вон тот косоглазый старикан с уродливой башкой? — на всякий случай уточнил Корень.

— Он самый, — кивнул Стоян. — Но, если он узнает, что ты его так назвал, он тебя на ленты распустит.

— Да ладно! — удивился Корень. — Он же старый совсем!

— Смотри сам, я тебя предупредил, — равнодушно отвернулся от него командир, впившись взглядом в зрелище, развернувшееся за стеной.

А посмотреть было на что. Атака у стены захлебнулась, и пришлые воины попытались выставить какое-то подобие строя. Только щитов у них не было, ведь они сюда пришли не воевать, а убивать. А это совершенно разные вещи. Низкорослые мохнатые лошадки лениво затрусили по кругу, а всадники пускали стрелы одну за другой. Пять стрел должно было улететь в толпу за один проход, и у многих это получалось.

— Зачет!

— Зачет!

— Зачет! — слышалось на стене.

Те, кто еще недавно шел убивать княжескую семью, теперь с бессильным воем катались по земле. Воины хватались за обломки стрел с широкими наконечниками, что оставляли зияющие кровоточащие раны. Многие и вовсе были убиты. Они пробовали нападать, но мальчишки просто отъезжали подальше и издевательски расстреливали их, словно мишени.

— Доспешного воина срезнем бьешь, неуч! На пересдачу! — рявкнул старший наставник Деян. — Второй круг! Пошел!

Минут через десять ранены или убиты были все, кто пришел сюда. Ворота усадьбы раскрылись, а из города потянулась пехота. Тяжелых добили, легкораненых связали и пинками погнали внутрь. Их заберут на допрос псы государевы. Вон они, о чем-то разговаривают с господином старшим наставником. Видно ждали, когда избиение закончится.

— Ну, теперь-то скажешь, чего это за балаган тут был, командир? — пристально посмотрел на Стояна Корень. — А то парни и не поняли ничего.

— Скажи им, что награда от князя будет, — сплюнул Стоян. — И пока хватит с тебя.

Что это было, что это было? Да он и сам ничего не знал. Всю голову сломал уже, пытаясь разгадать происходящее. Но ведь нельзя починенным свое незнание показать. Это ж сразу весь авторитет в трубу…

В думную палату забежал гонец, и что-то зашептал на ухо боярину Моимиру, густо забрызгав его слюной. На лице того появилось удовлетворение, и он встал, опираясь на резной посох.

— Князь покойник, бояре, — громко сказал он, — княжичи погибли. Их бунтовщики посадские зарезали. Ворота Белого города открыты, скоро они и сюда дойдут. Та клятва, что мы давали, теперь не стоит ничего. Давайте думать, что дальше делать будем.

— Как княжичи погибли? — растерялись бояре. — Князь ведь еще жив!

— Князь не жилец! — крикнул Живила. — Наша воля теперь! Святоплук, иди к нам!

— Я клятву не порушу, — замотал головой жупан. — Боги покарают за такое святотатство! Вы изменники! Сучьи дети! Гнить вам на кольях за это!

— На куски порежу, собаки шелудивые! Не успеют вас боги покарать! — хан консуяров Бакай вытащил нож и ощерил желтоватые зубы. Немного погодя рядом с ним встал Шеба и остальные ханы степи, недобро поглядывая на мятежников. Это там они враждовали за пастбища, а тут кочевники стояли горой друг за друга. Любой степняк вступится за своего в словенском городе, даже если их отцы еще недавно резались без пощады за хорошее пастбище.

— Что же ты предлагаешь, Моимир? — спокойно спросил Горан.

— Каждый да держит отчину свою! — крикнул вместо своего вожака Внислав, жупан Праги.

— Да где там твоя отчина? — захохотал Горан. — Твоя отчина с эту шубу размером была! Забыл, как за власть других владык резал?

— Ты пес безродный! — выплюнули бояре, сгрудившиеся вокруг Моимира. — Мы — знать по отечеству, а ты босяк бывший! На чужой крови поднялся! Ничего! Скоро сюда всадники из Моравии подойдут, и тогда конец вам всем. — Кто-то ткнул рукой в Любаву. — А тебя, ведьма, костер ждет! Все тебе припомним! Арат! Арат! Ты чего сидишь?

— Ногти подрезаю, — невозмутимо ответил полукровка. — Я, бояре, люблю, когда у меня ногти ровные.

— Так ты с нами? — растерялись бунтовщики. — Ты же сам говорил, что конницу приведешь!

— С ума сошли, что ли? — удивленно раскрыл рот Арат. — Да зачем вы мне сдались, придурки малоумные! У меня же теперь пятьсот колод с пчелами есть. У меня в Вене теперь такая медовая торговля будет, что все ромеи съедутся. Да кой ляд я бунтовать буду? Вот ведь дурни, право слово!

— А откуда у тебя…, — Моимир спросил было, но осекся. Он все понял тут же и бессильно сел на скамью. Купили жупана Моравии. Его собственными бортями и купили. И кто? И главное, когда? Вопрос разрешился незамедлительно.

— Взять их! — услышали бояре глухой хриплый голос, а в палаты вломились воины охраны и скрутили пятерых из присутствующих.

А сами присутствующие смотрели во все глаза, и не могли поверить. Князь Самослав сидел на своем кресле и был живее некуда. Он шумно прихлебывал какое-то варево из небольшой корчаги, не удосужившись даже ложку взять. И выглядело все это по нынешним временам крайне неприлично.

— Жрать охота, просто сил нет, — пояснил князь свое поведение потрясенным боярам. — Три дня не жрамши, как-никак. А Батильда только куриную лапшу мне есть дозволяет, и той всего ничего дала. Она строгая у меня, только держись!

— Князь! Живой! — завопил Збыслав, который и тут все понял быстрее остальных. Следом за ним Любава бросилась в ноги Самослава, и обняла их, заливаясь слезами. Остальные бояре заорали от восторга, кроме Горана и Арата. Те просто улыбались недобро, глядя на своих бывших товарищей, стоявших тут же на коленях и глухо подвывавших от накатившего ужаса.

— Так, кто тут у нас? — удовлетворенно спросил Самослав. — Ну, надо же! Внислав, Живила! И вы всплыли! Мы с вами потом отдельно побеседуем. Горан, забирай их, они твои! И выясни, кто же их научил все так красиво сделать. Вот в жизни не поверю, что они сами такие умные. А мне надо ехать, народ успокаивать.

Князь встал, с сожалением глядя на пустую корчажку из-под лапши, вздохнул горестно и пошел в дальний конец своего дворца, туда, где в светелке сидела под замком Людмила. Он кивнул стражнику, который склонил голову и ударил кулаком в грудь. Воин ковырнул замок ключом и распахнул дверь.

Встреча с любящей женой оказалась довольно бурной. Дверь захлопнулась с жутким грохотом, а в лицо князя прилетела пощечина, данная маленькой крепкой ручкой. Самослав обхватил жену руками, а она заколотила его кулаками в грудь.

— Само! Да что же ты за человек такой? — забилась в рыданиях Людмила. — Я же чуть с ума не сошла, думала, что отравила тебя. Я на поясе удавиться хотела, да мне Горан все объяснил потом. Как ты мог так со мной поступить? Ты же знал все, сволочь продуманная!

— Слишком быстро все получилось, — серьезно ответил ей Само. — Мы и не думали, что именно так все будет. Пришлось на ходу все решения менять.

— А как должно было получиться? — удивленно раскрыла рот княгиня.

— Ты должна была приказать королеву Марию в жертву принести, — ответил ей муж. — Ты могла это сделать, но не стала, спасибо тебе за это. А еще они владыку Григория убить пытались. Двоих с ножами поймали. Они изо всех сил старались междоусобицу у нас развязать, кровью страну залить, а потом на куски ее разодрать.

— Неужто они сами такое придумали? — удивилась Людмила. — Я же старцу Радомиру как себе верила.

— Да о чем ты! — махнул рукой князь. — Никакой он не Радомир. И уж конечно они не сами это придумали. У них на такое просто ума не хватит.

— Он не Радомир? — округлила глаза княгиня. — А кто же он тогда?

— А это как раз сейчас выясняют, — сказал Самослав. — Нам пора! Всех, кого надо уже взяли. Остался десяток дурней, они народ на бунт подбивают, не знают еще, что все уже закончилось. Собирайся, нам с тобой надо народ угомонить.

— Так вот зачем сюда утром служанку прислали, чтобы она мне волосы расчесала! — удивилась княгиня. — Как же я тебе еще раз врезать хочу, муж мой ненаглядный!

— Врезать хочешь? — нехорошо посмотрел на жену князь. — А ты у меня, значит, овечка невинная, да? — И он крикнул так, чтобы слышала стража. — Бранко сюда! И ту старуху из подвала тоже приведите!

Минут через десять стражники втащили в комнату Уду, наперсницу княгини, которую бросили на колени. Старуха негромко скулила от дикого ужаса. Ноги ее не держали. Она с безумной надеждой смотрела на княгиню, но та брезгливо отвернулась.

— Знаешь, кто я? — негромко спросил Самослав.

— З…з…знаю, — простучала зубами Уда. — Пощадите, ваша светлость! Я же не ведала ничего! Я же для княгини старалась… Чтобы у вас снова к ней любовь случилась…

— Тогда выпей тот пузырек, что у тебя охрана забрала, — усмехнулся князь. — Выпей и иди себе на все четыре стороны. Я тебе еще и денег на дорогу дам.

— Не буду я это пить! — побледнела та.

— Почему это не будешь? — изумился князь. — Непременно будешь. Бранко!

Воины схватили забившуюся в ужасе старуху, разжали ей рот и влили туда весь пузырек без остатка. Уда ненавидяще посмотрела на князя с княгиней, просипела что-то и рухнула на пол, закатив глаза.

— Ты вот этим самым приворотным зельем меня попотчевать хотела, дорогая женушка, — повернулся князь к бледной, как полотно Людмиле. — Точно это я сволочь? Или, может быть, это ты дура набитая? А?

— Прости! — бросилась ему в ноги княгиня, заливаясь слезами. — Прости, Само! Дура я глупая! Люблю я тебя! К Марии тебя ревновала. Боялась, что она детей моих со свету сживет. Мне сказали, что ее сын князем станет. Не прогоняй меня, Само! Если прогонишь, я себя жизни лишу! Прости!

— Князем станет Святослав, — поднял ее на ноги Само. — Таков закон. И прогонять я тебя не стану. Если прогоню, то все решат, что это ты меня отравила. Мы врагам такого подарка не сделаем. Пусть думают, что у нас любовь и согласие.

— Ну, раз так, то я согласна, — хлюпнула носом Людмила и быстро вытерла слезы.

— С чем это ты согласна? — удивился Самослав.

— С тем, что Мария второй женой станет, — ответила княгиня.

— Да кто бы тебя еще спрашивать собирался, — хмыкнул князь. — Ишь ты, согласна она! Госпожа Тофана доморощенная. Пойдем уже, люди ждут.

Ворота Белого города со скрипом раскрылись, и в бушующее людское море выехал князь на редкостной красоты аргамаке и княгиня на гнедой кобылке, которая сидела боком в странного вида седле. Эту лошадку, знакомую всему Ногороду, вел под уздцы конюх-обрин. Сзади выстроилась свита из бояр в роскошных шубах и высоченных шапках, а по бокам — стража, застывшая железными истуканами. Толпа замерла, разглядывая величественное зрелище. Картинка! Красивая картинка. Это было именно то, что хотел выдать князь горожанам. И у него это получилось. Горожане стояли с раскрытыми ртами, завороженные роскошью одежд и золотом убранства.

— Чего шумим, почтенные? — с легкой ленцой в голосе спросил Самослав. — Заняться нечем?

— Князь, живой! — охнул кто-то в толпе.

— Княгиня, живая! — вторили ему. — А мы думали, что убили тебя, матушка! Мстить хотели за тебя!

— Славьте своих богов, люди добрые! — сильным грудным голосом крикнула княгиня, и тут не было никого, кто не услышал бы сказанное ей. — Не слушайте смутьянов и бунтовщиков! Мы с князем живем в любви и согласии! А чтобы вы разделили эту радость с нами, пойдите и выпейте за наше здоровье! Все кабаки сегодня открыты будут, а казна оплатит выпитое! Счастливы будьте, люди!

Толпа восторженно заревела и бросилась к кабакам, чтобы успеть выпить на халяву, пока еще дают. Бунт был подавлен на корню, и только крепкие парни во главе со странно знакомым князю чернявым мальчишкой тащили каких-то двоих горожан в сторону окраины. Вид у пацана был очень довольный.

— Ты что творишь, женушка ненаглядная? — тихо, сквозь зубы спросил князь. — Ты чего это за мой счет весь город поить вздумала?

— Это ЕЕ лошадь! — свирепо посмотрела на него Людмила. — Это ЕЕ платье! У меня для верховой езды ни одного платья нет. Да как ты мог так меня перед всеми людьми опозорить?

— Да где же я тебе еще одно такое платье возьму? — растерялся князь. — Тут во всем городе одна Мария на лошади скачет. Это платье амазонка называется. Только у нее такое и есть.

— Это твоя забота! — отрезала взбешенная Людмила. — Надо было заранее пошить! И непременно, чтобы было красивее, чем у этой стервы! Ты же у нас вон какой продуманный оказался. Все до последней мелочи предусмотрел, а о самом главном забыл! Да если мне немедленно платье лучше, чем у нее не сошьют, я их всех еще неделю бесплатно поить пообещаю! И попробуй, мой любимый муж, это обещание не выполнить. Тебе этот бунт цветочками покажется.

Вот вроде все предусмотрел, а о самом главном забыл! — тоскливо подумал князь. — Как же все сложно! И как ТОТ Само с двенадцатью женами управлялся?

Эта загадка для него так и осталась неразрешимой.