Последний натиск на восток. Ч. 2

Глава 39

Мария пристально всматривалась в карты. Так себе сдача, не сыграть с таким раскладом. Даже, если два туза в прикупе будет. Любава сидит с каменным лицом, по ней нипочем не угадаешь, что у нее за карта. Людмила морщит лоб, она не умеет скрывать своих эмоций. Свекровь сидела на прикупе, она этот кон пропускает. На удивление, неграмотная тетка играла вполне прилично, у нее была превосходная память. Марии даже завидно немного стало. Старуха, проведшая в рабстве почти два десятка лет, знала наизусть бесчисленное количество сказок на нескольких степных диалектах. Ей запомнить полсотни карт было просто раз плюнуть.

— Пас, — коротко сказала Любава.

— Пас, — поддержала ее Мария.

— Хм, два паса — в прикупе чудеса. Рискну, пожалуй, — сказала Людмила и перевернула карты. — Марьяж пиковый, ух ты! Я все-таки ту брошку сегодня назад верну. Играем шесть червей, девоньки.

После оглашения свадебного договора в церкви и на капище Мария въехала в княжеский дворец полноправной хозяйкой. Одной из двух полноправных хозяек, если быть точным… По молчаливому уговору она заняла левое крыло, а правое осталось за Людмилой. Княгиня, которая читала вполне бегло, тот договор изучила до буквы и осталась им вполне довольна. Ее детям ничего не угрожало, а будущий сын Марии, если он у нее родится, получит свой удел не здесь, не в Словении. Он на трон отца право получит, если только ни сыновей Людмилы, ни внуков, ни правнуков в живых не останется. Вот на этой-то почве и нашли две женщины общий язык, и даже подружились немного. У них, собственно, и выбора особенного не было. С кем им еще в осаде язык почесать? Не со служанками же. К тому же князь торжественно пообещал, что если в доме начнутся свары, то он не будет разбираться, кто из них виноват. Он просто сошлет одну жену в Солеград, а другую в Прагу, и будет их там раз в год навещать, чтобы очередного наследника заделать. А сам наложниц себе возьмет по примеру хана болгар Кубрата, дальнего соседа и будущего свата. У того с бабами разговор короткий был, даже завидно. То ли пошутил князь, то ли и, впрямь, говорил тогда серьезно, никто этого так и не понял, а проверять на себе никому не хотелось. Но теперь на всякий случай и Людмила, и Мария при виде друг друга натягивали на лицо фальшивые улыбки и лобызали друг друга в щеки, чем вызывали лютую зависть у бояр, безмерно уставших от женских склок. Первый их разговор был такой.

— Если кто-нибудь из моих сыновей странной смертью умрет, я тебя на куски порежу, — ласково прошептала Людмила, имитируя дружеский поцелуй.

— Отвечу тебе тем же, княгинюшка, — выдохнула ей в ухо Мария. — Мир?

— Мир! — ответила Людмила. — Пока ты сама его не нарушишь, гордячка приблудная.

— Не дождешься, простушка черноногая, — шепнула княгине в ответ Мария, как бы целуя ее в другую щеку. — Я не хочу остаток жизни в какой-нибудь дыре провести, пока мой супруг с молодыми девками развлекается. Буду улыбаться тебе, как блаженная дура на церковной паперти.

— Смотри, лицо от натуги не порви! — все так же нежно ответила ей Людмила. — Наш муж день у тебя ночует, день у меня. Иначе я тебе все волосья начисто повыдергиваю и поеду, счастливая, в ссылку. Он на тебя лысую и не посмотрит больше. Ну что, договорились?

— Договорились. А если он сам захочет на вторую ночь со мной остаться?

— Скажешь, что немочь у тебя по женской части. Не дура вроде, выкрутишься как-нибудь. И давай-ка тоже старайся на совесть, чтобы он после нас на других баб даже смотреть не мог. Мне и тебя одной за глаза хватает, подруга.

— Взаимно, подруга, взаимно…

Вот как-то так в семье князя и установился шаткий, непрочный мир. Марии предстояло рожать в начале осени, и у нее начали отекать ноги. Она безмерно радовалась, что муж не видит ее такой. Они ведь расстались, когда животик у нее только-только показался.

— Ой! — вздрогнула Мария и схватилась за бок. — Толкается-то как сильно!

— Мальчик будет! Это верный знак, — со знанием дела сказала свекровь, которая выложила на стол веер карт. Семь пик сыграла Милица, и Любава аккуратно записала ей в пулю.

— Почему это мальчик, матушка? — ревниво спросила Людмила. — У меня Умила тоже толкалась не хуже мальчишек. Вдруг, девочка?

— Да мне уже все равно, если честно, — призналась Мария. — Пусть девочка будет, я не против. Больше женихов достойных останется. Моему сыну наследником не бывать, так какая теперь разница.

— И то правда, — буркнула едва слышно Людмила и снова уткнулась в карты. — Только пусть это будет девочка. Молю тебя, Мокошь! Я тебе жертвы богатые принесу!

— Слышали? — подняла голову Любава и немного нахмурила лоб. — Опять камень на город упал! Вчера кузнецу Лотару крышу побило, так Эльфрида, жена его, визжала, как недорезанная. А там дел-то! Черепицу расколотую вмиг заменили.

— Эльфрида скупердяйка известная, — со знанием дела сказала Людмила. — Еще поискать таких жадин. Слышали новость? Франки давеча подкоп под город вели, а наши воины их через какой-то горшок услышали и навстречу копать стали.

— Слышали, — кивнула Любава. — Побили тех франков, а подкоп завалили. Не о чем беспокоиться. От камней этих летящих и то неприятностей больше.

— Кстати, а зачем франки это делают? — спросила Мария. — Они больше в стену камни бросают, а не на город. А камни все мелкие, ими стену ни за что не проломить.

— Сама не пойму ничего, — равнодушно пожала плечами Любава. — Может, они не могут такой камнемет сделать, чтобы большой валун поднял. Ничего, Стоян говорит, франки скоро свои ремни варить будут. На неделю пути еды не осталось, а обозы через один люди Горана бьют. Недолго нам ждать, скоро закончится все.

— Не знаю, как вы, а я уже от этого грохота жутко устала, — капризно сказала Мария. — День и ночь камни летят, никакого покоя от них нет. А я, между прочим, ребенка под сердцем ношу, мне волноваться нельзя. Мизер, девушки! Я вас сегодня догола раздену!

Алеманны герцога Хродоберта шли назад, к Новгороду. Усталые, грязные и голодные люди тащились по лесным дорогам, погибая от стрел и копий, что летели почти непрерывно. Поначалу они разделились на несколько колонн, так, как привыкли делать в землях саксов, фризов и васконов. Так было удобней грабить, и так легче было кормиться на вражеской земле. Они поняли, что это смертельная ошибка, лишь когда две колонны попали под удар княжеской конницы, и были вытоптаны начисто копытами злых мохнатых лошадок. Юркие всадники, часть из которых оказалась степняками, а часть — пацанами с жидкими усишками, даже в бой поначалу вступать не стали. Они просто расстреливали беззащитную пехоту, искалечив множество воинов срезнями, широкими, в два пальца наконечниками. Страшные раны оставляли эти стрелы, и множество бойцов истекло кровью в горячке боя. Германцы дрогнули, и отступили, и тогда уже всадники порубили их, бегущих, саблями и побили булавами.

А потом пришла весть, что кавалерия лангобардов погибла почти полностью. А потом Хродоберт узнал, что бавары предали и ударили лангобардам в спину. А потом он внезапно осознал, что это конец, и остатки армии нужно срочно уводить из этой злой земли. Назад, к королевскому лагерю, плелось едва ли восемь тысяч человек, многие из которых были ранены. Это была половина из тех, кто вышел разорять этот край. Да, они разорили его, с этим не поспоришь. Да только много ли нужно времени, чтобы откопать новые землянки и срубить избы? Уж чего-чего, а дерева тут в достатке. Алеманны вышли к берегу Инна, а до Новгорода было еще два дня пути…

— Ваша светлость, разъезды вендов впереди замелькали, — доложил дружинник, который только что вернулся из разведки. — Много чаще, чем раньше. Я их лагерь с пригорка видел, день пути до него. Ждут нас впереди, ваша светлость, не пройти нам.

— С…суки! — выдохнул Хродоберт, и обхватил голову, перевязанную окровавленной тряпицей. — Передай всем: привал, тут остаемся.

— Догонят же, ваша светлость, — непонимающе посмотрел на него воин. — И утро же еще, до привала далеко.

— Делай, что говорят, — рыкнул на него Хродоберт. — Всех герцогов и графов сюда зови. И пошевеливайся!

Знать франков и алеманнов собралась быстро, и получаса не прошло. Суровые мужики, исхудавшие за время похода, с лицами, покрытыми пылью, в грязной одежде, вопросительно смотрели на командира. Никто не роптал, но настроение тут у всех было хуже некуда. Полное дерьмо, а не война. Хуже был только поход в Италию при Брунгильде, когда двадцать герцогов Австразии через Альпы со своими отрядами перешли, а их там лангобарды в пух и прах расколотили. Кто тогда в бою не погиб, умер, сраженный эпидемией дизентерии. Редкие счастливцы, которые назад через земли алеманнов возвращались, сполна вкусили вкус мести озверевших горцев. Ведь франки поначалу очень весело через те земли прошли, с огоньком, так сказать… Десятки тысяч воинов остались тогда в Италии ворон кормить, домой лишь единицы добрались. Вот и здесь что-то похожее намечается.

— Там впереди, конница вендов и авар, — обвел всех тяжелым взглядом Хродоберт. — Если пойдем вперед — нам конец. Пойдем назад — нам конец. Останемся тут — нам конец.

— Что предлагаешь? — хмыкнул Баронт, герцог из Нейстрии. — Может, сразу на мечи бросимся? Так я лучше в бою умру, как воин.

— Плоты, — коротко сказал Хродоберт. — Плоты рубить и плести щиты из веток. Никому не спать, не срать и не жрать. Всем работать, у кого раны позволяют. На два десятка воинов — один плот. Надо до завтрашнего полудня вниз по реке уйти. Если к левому берегу прижмемся, то стрелы не достанут. У нас времени день, не больше. Потом венды сами за нами придут. И тогда да, Баронт, ты погибнешь, как воин. И мы все до единого вместе с тобой.

Лагерь германцев, упавших было на землю без сил, закипел, словно похлебка на костре. Люди забегали и засуетились. Мало подходящее дерево срубить, нужно его от сучьев очистить и до воды дотащить. Люди, которые уже всякую надежду потеряли, работали, как проклятые. Поняли все, что только так они могут от конного лучника уйти, и это придало сил даже тем, кто давно их потерял.

Отличное, просто отличное место для битвы подобрал Деметрий! Никак не обойти его войску, что идет к Новгороду. Прямо за ним переправа удобная, тут другой такой на много миль нет. Самослав осмотрел поле, и лесок, за которым спрячется конница, и овраг, который погонит отступающих франков в бутылочное горлышко, где их всех положат лучники. План будущей битвы был отточен до мельчайших деталей. Он не подразумевал героизма и подвигов. Князь с прошлой жизни терпеть всего этого не мог. Подвиг — это когда рядовой своей кровью искупает ошибки командира. Не нужно никакого героизма! Лучше пусть будет побольше мертвых врагов.

Поле было вымерено шагами. Вот тут станет пехота франков и алеманнов, тут — пехотные тагмы словен. Отсюда тяжелая конница пойдет шагом, здесь перейдет на рысь, вот тут — на галоп. Прогнали коней по нескольку раз. Нельзя боевого коня до времени утомить, уж больно много железа он на себе несет. Вроде бы готово словенское войско к будущей битве, только франков все нет. Князь даже беспокоиться стал, не случилось ли с ними чего по дороге. Но нет…

— Княже! — разведчик из недавних выпускников Сотни легко спрыгнул с коня и ударил кулаком в грудь. — Франки по воде уходят.

— Что??? — в голос спросили Деметрий и Самослав. На их лицах было написано неописуемое удивление.

— Плоты! — простонал Деметрий. — Да как же мы не учли это? Карает господь слепотой за гордыню нашу! Тьфу ты, пропасть!

— Плоты, — подтвердил всадник. — Идти туда смысла нет, государь. Не успеем. С берега стрелами их тоже не взять. Щиты из веток сплели.

— Государь! — к нему подскакал еще один гонец, но уже из Новгорода. — Беда, государь! В столицу поспеши. Франки вот-вот в город прорвутся!

— По коням, — сжал скулы Самослав. — На Новгород идем. У нас день в запасе будет. Если повезет, два.

Дагоберт хищно вглядывался вдаль, туда, где высились неприступные стены Новгорода. Пять камнеметов, наскоро собранных мастерами из далекой Романии бросали камни уже которую неделю, и без видимой пользы. Они лишь высекали град мелких осколков из городских стен, не причиняя им ни малейшего вреда. Лишь изредка камни помельче залетали в город, но это так, чтобы словене сильно не расслаблялись. Хотя, королю было плевать на горожан. У всего этого действа была совершенно другая цель.

С едой было скверно. Обозы из Австразии и Бургундии попадали сюда с большим трудом. И дело доходило до того, что в сопровождение отправлялась аварская конница, которая подошла к Новгороду два месяца назад. Всадники покружили по окрестностям и признали, что добычи там нет. Они тоже решили сосредоточиться на осаде столицы вендов, под завязку набитой всяческим добром. А уж во взятии городов авары толк знали. Их длинными осадами не удивить.

— Государь, извольте обедать, — один из лейдов пригласил его в шатер, куда уже принес котел с наваристым пахучим варевом. Воины взяли в какой-то стычке кожаные мешочки с застывшей каменной массой внутри и принесли ее королю. Догадаться, что это было несложно, и вот теперь Дагоберт с шумом втянул в себя ложку густой и жирной похлебки, куда были набросаны овощи и крупа. Хороша еда у вендов, для похода лучше не придумать. Ее куда меньше надо, чем осточертевшего зерна.

Дагоберт сыто рыгнул и откинулся назад. Да, мясо куда лучше, чем рыба. Хотя рыба куда лучше, чем древесная кора и лесные травы. Воины откровенно голодали, и лишь прямое обещание огромной добычи еще удерживало их от бунта. Франки могли развернуться и уйти домой, такое бывало не раз. И даже королю не было позволено переходить определенную грань в отношениях со своими подданными. Ведь в те времена король все еще считался вождем, и именно воины делали его таковым, поднимая на щит и трижды пронося по кругу. Ждать осталось совсем недолго…

— Ваше величество, — в шатер зашел щуплый носатый ромей. — У нас все готово.

— Хочу посмотреть! — Дагоберт резко вскочил, полный сил. Кровь бурлила и играла в молодом теле умелого воина.

— Извольте пойти за мной, — показал рукой ромей в сторону лесной опушки.

Дагоберт в нетерпении шел за мастером, едва не переходя на бег. Ему было любопытно, словно мальчишке. Ведь то письмо из Константинополя с предложением помощи он помнит до сих пор. Он тогда согласился, не раздумывая.

Длинный подземный ход продвигался на тридцать шагов в день. Воины работали по два часа, а потом менялись. Адский труд на пределе сил, и так почти два месяца… Земляной коридор с кровлей из деревянных жердей имел длину в несколько сотен шагов. Он начинался в зарослях и вел прямо к городской стене. Точнее, под нее. Это была самая тонкая часть работы. Бутовый фундамент, скрепленный жидкой глиной, не должен был дать трещину до самого конца. И искусный мастер не подвел. Под каменную подушку стены сделали целую серию подкопов, и теперь целый участок городских укреплений стоял на сотнях деревянных свай.

— К утру все будет готово, ваше величество, — коротко поклонился ромей. — Осталось только хворост принести и поджечь. Нам очень повезло, ваше величество. Лето жаркое, вода глубоко ушла.

— Я тебя озолочу! — выдохнул король. — Пусть только все получится!

Он вышел из коридора почти бегом. Он сам не мог себе признаться в том, что все это время его душил страх. Вдруг эта масса земли и камней обвалится, и он будет похоронен под ней заживо.

Зачем все это время бросали камни? Постоянный грохот должен был отвлекать защитников города. Когда подкоп подходит близко к стене, его становится слышно. Особенно ночью, когда другие звуки затихают. С первым подкопом так и случилось. Защитники города перебили франков, которые его копали, и завалили тоннель в двадцати шагах от стены. Именно после этого в город полетели камни. Их удары отвлекали защитников от истинной цели осаждавших, пока подкоп вели к другому участку стены. Венды, как и франки еще неопытны в осадах. Защитники купились, а Дагоберт впервые за несколько месяцев был по-настоящему счастлив.

В ту ночь он не спал ни минуты, и лишь мерил шагами свой шатер. Воин с трутом и охапкой соломы в руках уже давно скрылся в узкой норе подкопа и развел там огонь. Ночью острыми кольями пробили дыры наружу, чтобы не задохнулся огонь, а хорошая тяга воспламенила лес из подпорок. Сменился ветер, и в лицо Дагоберта прилетел запах дыма, лучший запах, что он чуял за всю свою жизнь. На стенах заорали и забегали. Наконец и до этих тупиц что-то дошло.

А вот и рассвет показался алым краем над горизонтом. Чернильная темнота стала серой, а значит, вот-вот все случится! Со страшным грохотом обвалился участок стены шириной в тридцать шагов, а франки с ревом побежали в открывшийся пролом.