Последний натиск на восток. Ч. 2

Глава 37

Княжеская армия маневрировала по правому берегу Дуная, разрываясь на части, и пытаясь не пустить врага вглубь страны. Лангобарды, авары, ненасытная орда франков, разорявших все на своем пути. Опустошение было страшное. Родовичи толпами шли на восток, бросая дома и поля. Большая часть мужиков, под командованием старост и жупанов уходила в лес и нападала на врага мелкими группами, скрываясь потом в чаще. Но долго так продолжаться не могло, так и до Братиславы доманеврироваться можно, это понимали все. Самослав и Деметрий подготовили несколько перспективных мест для будущих битв, и теперь у них была лишь одна задача — заманить туда врага и разбить поодиночке. Если они все соберутся вместе, это конец. Пехота франков и алеманнов, поддержанная конницей авар и лангобардов, просто раздавит словенское войско. Проблема была в том, что франки, которым несколько раз намекали на желательность личной встречи, любые намеки упорно игнорировали и шли на юг, на соединение с королем Ариоальдом. Придется импровизировать, и князь, который терпеть не мог импровизаций, двинул войско на перехват лангобардов, которые ушли дальше всех вглубь словенских земель. И именно оттуда он ждал обнадеживающих вестей. И эти вести, наконец, пришли.

— Государь, — Звонимир склонил голову. — Вести есть от моего человека. От того, который в свите короля служит.

— Говори, — поднял голову князь, который мучительно вглядывался в коровью шкуру, на которой стояли фигурки из дерева, обозначавшие разные отряды и армии. Они с каждым днем подбирались все ближе и ближе друг к другу. Самослав похудел, а черты лица его заострились. Он плохо спал последние недели. Да и как уснуть, когда тот тут, то там поднимается новый столб дыма. Поднимается там, где еще недавно жили люди.

— Два гонца из Италии добрались до короля. Один из Брешии, а другой из Одерцо, у обоих пайцза на шее была. Жути нагнали такой, что войско взбунтуется, того и гляди.

— Лютует Виттерих? — усмехнулся в усы князь. — Молодец!

— Да не столько он лютует, — пояснил Зван, — сколько хорваты из Далмации. Виттерих просто зарабатывает деньги, государь. Вы же его знаете, он не станет людей почем зря резать. Скорее уж в свои земли уведет и заставит налоги платить. А хорватов Виттерих позвал с собой. Они, как услышали, что германцы в поход уходят, так целыми родами на грабеж собрались. По двести-триста человек идут. Гонцы говорят, что чуть не до бургундской границы уже дошли. Два десятка мелких отрядов, а всю северную Италию на уши поставили. Чисто кони, княже, по тридцать миль в день проходят. Налетели, пограбили, убежали.

— Так что в лагере у лангобардов? — нетерпеливо спросил князь.

— Лаются герцоги между собой, государь, — усмехнулся Зван. — Ротари, герцог Брешии, уходить собирается, а с ним еще несколько человек.

— Выдвигаемся туда, — сказал после раздумий князь и передвинул фигурку в виде словенского воина ближе к фигурке конного лангобарда в пластинчатом доспехе. Мастер Хейно все эти фигурки с превеликим искусством специально для князя вырезал, и выглядели они, как живые. — Что ты тому человеку обещал? А, впрочем, это сейчас неважно… Если все получится, дай вдвое больше. Только пусть он эти деньги сполна отработает. Нужно все по-умному сделать, чтобы никто не задумался, откуда у рядового газинда[24] внезапно золотишко в кармане зазвенело. Спалится ведь…

— Хорошо, княже, — сказал, подумав, Звонимир. — Он купца богатого ограбит. У них там с этим просто. Италия же! Дикие места!

— Твой человек отличиться должен, — сказал князь, не отрывая взгляда от карты. Он переставлял фигурки то так, то этак. — Надо его наверх двинуть. Пусть он короля от смерти спасет, что ли…

— Это было бы очень кстати, государь, — коротко кивнул Звонимир. — Я все устрою.

— Что с бургундским войском? — князь поднял на него взгляд. — Вроде бы не видно их в наших землях.

— Не видно, государь, — подтвердил Зван и негромко хмыкнул. — Вацлав тогда хорошо поработал. У него какой-то свой метод убеждения, бьет просто наповал.

Патриций Прованса Виллебад проснулся на своей вилле от странного ощущения. Ему показалось, что на него упал огромный камень и душит его. Он хотел закричать, но не смог, его рот был надежно закрыт. Ужас, который обуял едва проснувшегося человека, невозможно было передать словами. Да и немудрено. В его спальне горели лампы, а на груди самого патриция сидел молодой мужчина с короткой бородкой, который нацелил в его глаз огромных размеров нож. Два похожих друг на друга коренастых мужика с оловянными глазами душегубов крепко держали жену патриция, прижав к ее шее внушительных размеров тесак.

— Будешь дергаться, умрешь, — любезно сообщил этот человек, слегка царапнув чуткое ухо патриция незнакомым выговором. — Попытаешь заорать, тоже умрешь, и все твои близкие умрут вместе с тобой. Если понял, моргни два раза. Молодец, понятливый! А теперь поговорим, как разумные люди.

Молодой мужчина слез с патриция и сел на стул, что стоял рядом с кроватью. Он положил ногу на ногу, и покачал носком сапога, сделанного с превеликим искусством из тонкой кожи. Он насмешливо смотрел на бледного, словно смерть, герцога и на его жену, которая сомлела, повиснув на руках воинов, и закатила от ужаса глаза.

— Отвечу на несколько твоих вопросов, хоть ты их и не задал пока, — сказал Вацлав. Несомненно, это был он, собственной персоной. — Все равно ты их задашь, так что не будем зря терять время. Итак, где твоя стража? Твоя стража — полное дерьмо и спит, напившись до поросячьего визга. Твоих воинов угостили хорошим пойлом, и они не остановились, пока не вылакали все до дна. А пойла было много, поверь. Я не поскупился. Следующий вопрос. Кто я такой и что мне тут нужно? Имя мое тебе ни к чему, но ты должен знать, что я служу князю Самославу. И я сейчас говорю от его имени. Ты готов говорить с его светлостью, патриций?

— Готов, — дал петуха Виллебад. Ему все еще было безумно страшно.

— Итак, патриций Виллебад, — начал Вацлав. — После Мартовского Поля ты поведешь войско в поход на Словению. Так?

— Так, — кивнул Виллебад.

— Ты не должен туда идти, — коротко сказал Вацлав. — И твое войско тоже.

— Невозможно, — покачал головой Виллебад. — Мне отрубят голову, как брату королевы, а войско поведет другой патриций. Его величество Дагоберт скор на расправу.

— Ты будешь защищать границу от вторгшихся из Италии словенских банд, — терпеливо пояснил Вацлав. — Ну и еще что-нибудь сочинишь, ты вроде неглуп. А чтобы тебе лучше думалось, я даю тебе выбор. Ты можешь не послушать меня и пойти на эту войну. Тогда я обещаю, что погибнешь не только ты, но и все, кто тебе близок. Я прикажу зарезать даже твою любимую тетушку Хродехильду, которая доживает свои дни в монастыре святого Иоанна в Арелате. Это был плохой выбор, патриций Виллебад. А вот теперь — хороший!

Вацлав открыл ларец, который прятался в тени бликов масляных ламп. Кучка золотых тремиссов с корявым профилем короля Дагоберта блеснула в темноте спальни. У патриция пересохло в горле. Это была куча денег. Тысячи четыре, а то и все пять…

— Тут ровно пять тысяч солидов, Виллебад, — подтвердил его мысли Вацлав, и бросил на постель пергаментный свиток. — И еще столько же ты получишь потом, когда закончится война. Вот вексель его светлости. Ты должен знать, что это такое. Если бургундское войско останется дома до первого снега, ты сможешь обналичить его в любой крупной купеческой конторе. В Сансе, например.

— Десять тысяч? — выпучил глаза Виллебад, и даже его жена издала из-под руки Неждана какой-то звук, похожий на одобрение, смешанное с восторгом.

— Десять тысяч солидов или смерть всех твоих близких. Выбирай, — посмотрел прямо на него Вацлав. Воцарилось тягостное молчание, которое он прервал через минуту. — Так что ты выбрал?

— Я согласен, — выдавил патриций, — армия будет защищать Бургундию. — Но как мне самому остаться в живых после такого? Дагоберт этого никогда не простит, он мстительная сволочь.

— Отпустите женщину, — скомандовал Вацлав. — Твоя жена, патриций, сейчас пойдет в другую комнату и будет сидеть там тихо, словно мышка, до самого утра. Не так ли, высокородная Амалофрида?

— Да, да! — торопливо закивала растрепанной головой герцогиня, из глаз которой в три ручья текли слезы. — Я ни звука не пророню! Святой Геновефой клянусь! Только не убивайте нас, добрые люди!

— Тогда иди, — усмехнулся Вацлав, — а я сейчас объясню твоему мужу, почему он останется жить, и как вскоре станет майордомом Бургундии.

— Но в Бургундии нет майордома! — удивился Виллебад, когда его жена тихонечко закрыла за собой дверь. — Его величество самолично правит этой землей. После смерти короля Хильдеберта, упокой господь его мятежную душу…

— А я тебе сейчас объясню, как это будет, — терпеливо ответил Вацлав. — Деньги считать будешь? Или на слово поверишь?

— Поверю, — задумчиво сказал патриций, который крутил в руках тремисс, мелкую золотую чешуйку размером с ноготь мизинца. — Какая хорошая работа, никогда такой не видел. Этот штемпель резал почтенный Элигий из Парижа? Нет, не может быть, я видел деньги его работы… Это сделали в Кельне? В Бордо? Я в недоумении… У нас появился еще один искусный ювелир? Где выбили эту монету?

— В Новгороде, — рассмеялся Вацлав. — У нас нет достаточного количества вашего золота. У вас и самих его не так-то много. Я просил мастера, чтобы он сделал свою работу как можно хуже. И поверь мне, патриций, он старался, как мог.

— Я, пожалуй, отолью из этих монет большое блюдо, — решительно сказал будущий майордом. — От греха подальше. Уж больно приметны княжеские деньги, так и до беды недалеко.

Половина герцогов ушла два дня назад, уменьшив войско короля Ариоальда ровно вдвое. Король пил горькую, но и вино уже заканчивалось. Они разорили множество мелких деревушек, но добыча была ничтожной. Проклятые венды ушли в свои чащобы и увели скот. А гоняться за вендами в их же лесах — увольте! Это удовольствие на любителя. Тут мимо куста не пройти, того и гляди ядовитая стрела прилетит. Воины гибли каждый день, а знать не снимала доспехов даже в собственном лагере. Каждая яма с зерном, где венды по своему дикарскому обычаю хранили зерно, была скопищем ловушек. Такое вот зерно… Ни одной такой ямы еще не взяли, чтобы хоть одного воина не потерять. То волчья яма, то дротик из-за куста, а то и проклятый обруч с острыми зубами, который рвал ногу на лоскуты. Ни один поход в жизни короля не шел так скверно. Это было какое-то непрерывное кровавое болото. И воины уже начинали роптать. Город, набитый золотом и солью, сдаваться не собирался. Его защитники, словно издеваясь, бросали объедки со стены, зля воинов-германцев своими сытыми мордами.

— Войско князя в дне пути, ваше величество, — дворцовый граф из Павии коротко поклонился. — Уйти не успеем, они на конях.

— Значит, будет биться, как мужчины, — сплюнул на пол король, запуская руку в нечесаные космы. Голова болела с похмелья, аж сил не было. И король, едва сдерживая отвращение, влил в себя пол кубка вина. Отпустило вроде, а боль стала тупой, и даже какой-то далекой.

Непорядок, надо привести себя в достойный вид, думал он. Негоже королю перед воинами неподобающе выглядеть. Граф вышел, а Ариоальд расчесал деревянным гребнем волосы и густо смазал их маслом из лампы. И красиво, и вошь масла не любит. Ай, сволочь! Король почесал место укуса. Надо себе тоже рубахи из шелка купить. Говорят, вши в них не живут. Ариоальд вышел на улицу и вылил себе на голову ведро холодной воды. Он пойдет готовиться к битве. Все лучше, чем ждать подлой стрелы из-за кустов. Хорошо, что хоть бавары на помощь подошли. У герцога Теодона сильная дружина. Аж завидно!

Два войска выстроились друг напротив друга. Пехота в центре, а тяжелая конница — по флангам. Дружина герцога Теодона, закованная в доспехи новгородской работы смотрела на тех, с кем придется сегодня скрестить мечи. Тяжело было на сердце у воинов. Многие из них вместе залетные шайки на границе били, да и выпито вместе немало было. Особенно, когда его светлость изволил в Ратисбону пожаловать. Целый бочонок с собой привозил и герцогским дружинникам отдавал. Те его с княжеской охраной приговаривали. Э-эх! Вот так вот война людей в разные стороны разводит. Скоро вцепятся друг другу в глотки те, кто еще недавно за одним столом сиживал.

— Сотники, ко мне! — проревел Теодон, и командиры сорвались с места, чтобы получить последние указания. Назад они возвращались слегка озадаченные, если не сказать хуже, и вызывали к себе десятников, которые тоже расходились по своим местам с видом полнейшего недоумения. Но, приказ есть приказ.

— К бою! — проревел Ариоальд, и его лангобарды заревели, потрясая оружием. Они давно ждали этого. Воинам надоело умирать от коварных ловушек, отравленного меда, или просто от поноса, напившись дурной воды. Длиннющие бороды германцев были тщательно расчесаны перед боем, впрочем, как и их волосы. Такая неописуемая красота непременно должна была привести безбородого врага в трепет.

— Щиты на руку! — проревели на той стороне поля. — Лучники! Товсь!

Ряд пехоты словен укрылся большими щитами и опустил головы, оставив лишь узкую щель для глаз между краем щита и шлема. Левая нога, укрытая железной пластиной поножей, выставлена вперед. Щит стоит крепко — плечо, кисть и колено крепко прижаты. Ослабишь его, и первый же удар выбьет воину передние зубы. Все стоят так, как привыкли на сотнях изматывающих тренировок. И только сердце бьется чуть чаще, чем обычно. Воин — он ведь не железный. По бокам от княжеской пехоты стали наемные бойцы из Семи Племен. Все с добрыми копьями, шлемами и щитами. Им, собственно, этим самым оружием и заплатили. А еще, когда закончится война, в их земли пойдет дешевая соль… Четыре тысячи воинов пришли сюда и встали напротив лангобардов.

Конница с длинными копьями и непривычного вида щитами в виде капли, тоже построилась в две шеренги. Коням надо набрать разбег, иначе много воинов будет убито. Знатные лангобарды — отменные всадники, хорошо выученные и отважные до безумия. Потому-то и бьют они имперские войска в Италии, отгрызая у ромеев город за городом. Герцог Беневенто, что на самом юге, уже давно богаче короля, и земель у него куда больше.

Над полем проревел рог, над словенским войском взвились штандарты, а сотники засвистели в свои дудки. Словене сделали первые шаги вперед. Пошла вперед и пехота германцев. Никто не бежал и не орал, как безумный. Шли неспешно, твердо ставя ногу, и плотно укрывшись щитами. Воины берегли дыхание. Центр армии германцев заняли бавары, потому что все их войско было в добром доспехе, не уступавшем тому, что был у новгородцев. Да он и был новгородской работы, доспех этот. Деньги, заработанные герцогами Баварии на дешевой соли рекой текли назад, в Новгород, обогащая тамошних мастеров.

Взвилась туча стрел и плюмбат со стороны словен, а войско лангобардов ответило залпом дротиков. Пехотные тагмы замерли на мгновение, опустив головы, укрытые шлемами с широкими полями. Даже затылок и плечи были надежно защищены ими. Ливень дротиков прошел почти без потерь, лишь кое-где щиты вышли из строя, и воины из первого ряда спешно ушли на замену. Ряды пехоты сомкнулись, словно и не было ничего. До столкновения осталось три удара сердца, да только чудные тут дела творились… Ведь ни один баварский дротик не полетел в сторону словен, и ни одна стрела не попала в баварца. Между лангобардами и баварцами вклинилась княжеская пехота, отсекая одних германцев от других. Там было очень жарко, а вот в центре войска наоборот…

— Добран, сотню демонов тебе в печенку, это ты там? — крикнул наряженный в алый плащ баварский тысячник. На его шее висела толстая золотая цепь, а на руках звенели браслеты, которые каждый уважающий себя германский вождь обязан был дарить своим верным воинам. Словене и бавары остановились в шаге друг от друга. Никто и не думал драться, хотя вокруг них уже вовсю закипел бой. Тысячник заорал на своих. — А ну, копья подняли, в такую вас мать! Не дай вам боги, еще пораните кого!

— Руди, медведь такой! — заревел в ответ Добран. — Здоров! Отыграться решил? Я тебя снова раздену до исподнего! Дочь твоя Гертрауд как поживает?

— Глаза все выплакала, так замуж хочет, — проорал Руди. — Где, говорит, жених мой нареченный, батюшка? Задница уже, как у справной кобылы, а объездить всё некому. Когда выкуп пришлешь, скупердяй? Долго еще моей девке мучиться? Она скоро жопой лавку прожжет! Ну, сам подумай, на кой мне в доме горелые лавки?

— Как лед станет, так сразу и пришлю, — ответил Добран. — И старший сын тоже придет, пусть дети познакомятся. Хрен с тобой, крохобор проклятый! Сорок коров серебром за твою дочь[25] плачу. Это мое последнее слово.

— Согласен! — крикнул Руди через головы воинов, с жадным интересом ловивших каждое слово. — Она у меня тоже не нищая, знаешь ли! Приданое за ней даю такое, что иной принцессе впору. Ну что, делаем, как договорились?

— Ага!

Бавары, оживленно обсуждая девку с раскаленной задницей, что страдала без мужской ласки, начали перестраиваться в две колонны, ставшие перпендикулярно строю словен. Воины громко обсуждали, как и сколько раз они бы утешили несчастную девушку в ее горе, и без всякого выкупа. Колонны развернулись спинами друг к другу и образовали коридор шириной шагов в пятьдесят. Лангобарды, которые в горячке боя всего этого не заметили, вдруг поняли, что их сбоку теснят соседи. Да и не теснят, а бьют копьями насмерть.

— Вы чего это делаете, сучьи дети? — раскрыл щербатый рот немолодой воин с волосами, слипшимися от пота. — Вы же за нас вою…!

Договорить фразу он не успел, потому что пропустил удар копьем в горло и так и упал, глядя в небо изумленными глазами. А словене, в свою очередь, тоже расступились в стороны, и в этот коридор потекла лава легкой степной конницы, которая разлилась в тылу германского войска, посылая стрелу за стрелой. Для пехоты это означало скорый и бесповоротный конец.

— Ну, как-то так! — удовлетворенно сказал князь, который смотрел на все это действо с пригорка, а сзади него ждала команды сотня его личной охраны на самых сильных и высоких конях, что только можно было купить за деньги. За очень большие деньги. За немыслимые деньги… Стоили эти кони столько, что на одну сотню денег лишь и хватило. Весь финансовый блок княжества пребывал в состоянии обморока, когда их пригнали из Персии через Кавказ и болгарские степи. Зато сил у этих коней хватало на то, чтобы всадника в железе тащить, и попону кольчужную, и налобник, и тяжелое седло.

— За мной! — проорал князь, и сотня помчала с пригорка, опуская длинные копья. У отряда, в котором бился сам король Ариоальд, не было ни малейшего шанса.