Последний незанятый мужчина

Глава восемнадцатая

Джорджи никогда не каталась на санках. Она вообще не очень любила гулять. В школе у них была физкультура, и она старалась получать хорошие отметки, но капитаном команды ее никогда не выбирали. И все потому, что однажды во время волейбольного матча она так сильно толкнула соперницу, что та упала на землю и завыла от боли. Учительница физкультуры зазвала ее к себе в кабинет и прочла нудную лекцию о командном духе и о том, что «не надо вылезать». Она покивала, пообещала, что больше не будет, что просто увлеклась, и очень удивилась, когда на следующее утро ее вызвали к педагогу.

— Почему, как ты думаешь, тебе так хочется победить? — спросила на удивление молодая и симпатичная девушка — педагог-консультант.

— А разве не всем хочется? — задала она встречный вопрос.

— Я не о других говорю, а о тебе. Может, расскажешь мне о своих родителях?

Джорджи с большой неохотой перечислила все основные вехи семейной жизни: развод родителей, новый брак обоих, упомянула и про то, что отец добился больших успехов в бизнесе. Когда она закончила, то с удивлением заметила, какое у консультанта стало лицо.

— А как они при этом к тебе относились?

— Как обычно. — Она пожала плечами. Она начинала нервничать, но не хотела, чтобы собеседница это заметила.

— Что значит «как обычно»?

— Ну, не знаю. Исполняли родительский долг. Когда я приносила хорошие отметки — радовались. Ну, что еще? Не помню. У них были и другие заботы.

— Какие именно?

— Ну, развод. Потом у отца — его работа. Не думаю, что они думали… — Она запнулась. Больше всего ей хотелось сейчас встать и уйти, но она понимала, что для нее это ничем хорошим не кончится, а наоборот, станет еще хуже.

— И о чем же, по-твоему, они думали?

— Думаю, они думали, что я им мешаю.

— А сейчас тоже так думают?

— Наверно. Только… — Она почувствовала, что надо заступиться за родителей. — У них действительно есть другие заботы. Мой папа и его вторая жена все время ссорятся, новый муж моей мамы — он… много пьет, так что им с этим надо разбираться. А я что? У меня все хорошо, что обо мне беспокоиться? Извините, что так получилось во время матча, но мне кажется, она все преувеличила, честно. Я ее не так уж и сильно толкнула.

— Неважно, как ты ее толкнула, но этим ты старалась привлечь к себе внимание, так?

— Вовсе нет. — Джорджи вся взмокла от этих вопросов. — Я просто хотела, чтобы наша команда выиграла.

— У тебя отличные отметки, ты прекрасно учишься, но у тебя ведь не очень много подруг?

— У меня есть Джессика, — сказала Джорджи. — Мы с ней дружим, она моя сестра. И еще Марта. И… и еще я стараюсь хорошо учиться. Я думаю, в школе надо учиться — а что?

— Потому что твои родители бывают довольны, только когда ты приносишь хорошие оценки? А может быть, ты обращаешь так много внимания на учебу потому, что твои родители не обращают внимания на тебя?

— Не знаю, зачем им обращать на меня внимание. Я же не беспомощная. Зачем осложнять им жизнь, она у них и без меня тяжелая. Вы что, этого добиваетесь?

— Ничего я не добиваюсь, Джорджина. Мне бы только хотелось, чтобы ты еще как-нибудь зашла ко мне поговорить. Зайдешь?

— Нет! — Джорджи поймала себя на том, что кричит, и заговорила тише: — Нет, спасибо. Я больше никого не собираюсь толкать, я обещала миссис Франклин, что не буду, — значит, не буду. Не можете же вы меня заставить?

— Нет, не могу. — Она покачала головой. — Снова у нее сделалось грустное лицо. Джорджи отвернулась и встала.

— У меня все хорошо, — сказала она. — Правда. Все хорошо. За меня не беспокойтесь.

— Но кто-то же должен беспокоиться, Джорджина. За тебя.

Джорджи вышла из кабинета, и после этого разговора на душе у нее остался какой-то осадок — то ли страх, то ли злость. Ей не хотелось ворошить прошлое, говорить о родителях, ей нужно было одно: получать отличные отметки и попасть в университет, чтобы никто не догадался о ее полной несостоятельности. Воспитательница была единственным посторонним человеком, который мог ее разоблачить — и тогда все увидят, что она обманщица. Задавая свои вопросы, она нажимала какие-то тайные кнопки в сознании Джорджи, отчего становилось не по себе и хотелось плакать от стыда.

В то утро она испытала такое же чувство, но на этот раз на кнопки нажимал Морган Блейн. Ситуация в какой-то степени была похожей — тогда, в пылу соревнования, она ударила девочку в бок, теперь, в безумной гонке забыв про голос разума, залезла в эту глухомань. Не удивительно, что после этого ее опять отчитали по всем статьям. И все равно ей почему-то хотелось выйти вслед за ним на свежий воздух, хотелось еще раз ощутить на себе этот странный взгляд, который поразил ее в самое сердце да так в нем и остался. Он не просил ее рассказать о прошлом или проанализировать тот или иной поступок. Он просто сказал, что ей нужно поднять настроение.

Интересно, как санки могут поднять настроение? Что, если Морган и Элайза — мастера санного спорта и она не сможет их догнать? И она опять окажется в дураках?

Я уже выставила себя такой дурой, что и представить трудно. Так что будь что будет — мне нечего терять.

Поговорив с Сэди по телефону, Джорджи вышла из теплой протопленной гостиной на мороз.

За домом слышались возбужденные голоса: это вопили во все горло Морган с Элайзой. Она осторожно спустилась с крыльца и пошла на крик, огибая дом, чувствуя, как мерзнут ноги в промокших туфлях. За домом была горка. Не очень крутая, зато достаточно высокая, чтобы можно было съехать на санях — старинных деревянных санях. Как из «Снежной королевы», подумала она. Морган съезжал, лежа на животе. Он еще не доехал до конца спуска, а за ним, тоже лицом вниз, с визгом мчалась Элайза. Морган доехал до конца горки, Элайза врезалась в него, и оба кубарем покатились в снег. Они были похожи на подросших телепузиков. На нем была неоново-желтая куртка, на ней — такая же голубая.

Идиллическая картина, как с рождественской открытки, подумала Джорджи. Сверху сосны, снизу снег, а между ними — взрослые люди резвятся, как малые дети. Словно нет у них ни забот, ни хлопот. Если бы это было кино, в этот момент, по идее, должен появиться человек с ружьем и нацелиться прямо в лоб Моргану. Но поскольку ни ружья, ничего другого на сцене не появилось, хоть я выйду, подумала Джорджи.

— Привет! — крикнула Джорджи. — Третьего примете?

— Ага! Конечно! — Элайза вскочила, отряхнулась и подошла навстречу Джорджи. — Пошли, подыщем вам другую одежду.

Как я хочу, чтобы Морган подыскал мне одежду. Хочу снова остаться с ним наедине. Еще раз ощутить этот пугающий взгляд. Колдовской.

— Вы передумали ехать? Почему? — спросила Элайза, поравнявшись с Джорджи.

— Сама не знаю. Здесь так красиво. Такие сосны. Я слышала, как вы смеетесь.

— Ну и хорошо, что остались.

Элайза похлопала ее по плечу. Джорджи поморщилась.

— Посмотрим… — Они вошли в дом, и Элайза стала снимать с вешалок в передней разные куртки. — Вот, эта подойдет. — Она протянула ей великанскую джинсовую куртку. — А я пока сбегаю наверх и поищу у тети какие-нибудь джинсы и ботинки.

— Вы говорите о его матери? А где она сейчас?

— На Дальнем Востоке. Она писательница. Пишет о путешествиях. Дядя Тед, отец Моргана, умер, когда Моргану было пять лет, и мать растила его одна. Сын подрос, и теперь она катается где хочет.

Элайза поднялась наверх и через несколько минут спустилась с ворохом одежды. Джорджи зашла в ванную комнату, которая была сразу за гостиной, и переоделась. Теперь она полностью экипирована — хоть поезжай в Лапландию на женский съезд «Вьюговей». На ней были джинсы, куртка, варежки, свитер и высокие ботинки, а также теплое нижнее белье и толстые шерстяные носки.

Элайза ждала ее в прихожей.

— Отлично. Пошли! — сказала она и взяла Джорджи за локоть. — Осторожно, он будет бросаться снежками. Морган бьет метко.

Оказалось, и правда: Морган неслабо бросал снежки. Первый попал Элайзе в плечо, второй ударил Джорджи по ноге.

— Ну теперь держись! — закричала Элайза и, пока Джорджи отчищала брючину, быстро слепила снежок и бросила в брата.

Просто не верится, что я здесь, с этими чудиками, думала она, но внутренний голос подсказал ей, что в данный момент лучше спрятаться за дерево. Писателя Моргана Блейна для нее больше не существовало. Здесь был лишь Морган Блейн — меткий стрелок. Она ему отомстит, и месть ее будет страшна. Он у нее поплачет. Она окинула взором поле боя и из всех возможных стратегических вариантов выбрала внезапную атаку. Она подкрадется сзади, пока его внимание занято перестрелкой с Элайзой, и нападет.

Слепив крепкий, как бильярдный шар, снежок, она мелкими перебежками от дерева к дереву подобралась к нему с тыла. Очень осторожно, стараясь не шуметь, на цыпочках подкрадывалась она, глядя на его широкую мощную спину и сильные руки: он был занят перестрелкой с Элайзой и, метнув один снежок, тут же наклонялся за новым. Если бросать сейчас, подумала Джорджи, он ничего не почувствует. Надо подойти поближе и ударить побольнее. Снежок у нее в руке обледенел и смерзся. Если попасть по голове, ему конец. Думать об этом было приятно.

Не дойдя двух шагов, она остановилась. Размахнулась. Нацелилась. Но попасть не успела — он оглянулся. В тот момент, когда снежок вылетел из ее ладони, она рухнула на снег. Она лежала на снегу, раскинув руки, а он сидел на ней верхом, не давая пошевелиться.

— Скажите «труба».

Какая еще труба? Почему труба? При чем здесь труба?

— Это по-нашему, по-американски, значит «сдаюсь», — улыбнулся он. — Говорите же!

— Ну, труба, — прошептала она.

Как только она почувствовала, что руки ее свободны, она загребла побольше снегу и метнула ему прямо в лицо. И побежала прятаться за дерево.

— Вот тебе! — кричала она, одновременно удивляясь, почему радость от этой победы намного острее, чем от прежних ее побед в бизнесе. — Знай наших!

Добежав до дерева, она остановилась передохнуть и оглянулась на место преступления. Морган сидел на снегу, осыпаемый градом снежков Элайзы, и тер лицо.

Детская дворовая логика пересилила. Джорджи неосознанно перешла на сторону более слабого противника — теперь мишенью для нее стала победительница текущей схватки Элайза. Джорджи кинулась к ней, схватила поперек пояса и повалила в снег. Потом села на нее верхом и прижала руки к земле — точь-в-точь как только что сделал Морган.

— Предательница! — завопила Элайза. — Ты же была на моей стороне!

— Сдавайся! Говори «труба»! Сдаешься? — И Джорджи сильнее вдавила руки Элайзы в снег.

— Да, Элли, — засмеялся Морган. Он встал и подошел к ним. — Думаю, тебе лучше сдаться. Говори «труба».

— Ну ладно, труба. Мир?

— Ну, не знаю. — Морган присел рядом. — А вы как думаете, Джорджина? Отпустим ее? Или пусть еще помучается? Вы подержите ее, а я пощекочу.

Как будто все это уже было с ней когда-то в детстве, хотя, конечно, ничего подобного в ее детстве не было и быть не могло. Никогда еще не чувствовала она такой беспричинной радости от невинных проказ, и тем не менее ощущение было знакомым, и не успела она задуматься, как слово «мир» само слетело с ее губ. Это была не школа, где надо было набирать баллы, не работа, где нужно снова и снова что-то кому-то доказывать, — просто они играют в снежки и можно делать все, что хочется.

— Ладно. — Джорджи отпустила Элайзу и поднялась. — Может, покатаемся с горки?

— Джорджина, — с поклоном отвечал ей Морган. — Наша Снежная Королева. Мы исполним все, чего ни пожелаете.