Последний Персидский поход

Глава 4

***

Титры: Анапа. Краснодарский край. СССР.

3 июня 1988 года

Когда Кирпичников проснулся, в окно ярко било южное солнце. Он глянул на часы, которые по военной привычке на ночь не снимал, и чертыхнулся.

Они показывали без пяти одиннадцать.

Резко вскочив, он повернулся, чтобы прикрыть свое ложе одеялом, и замер в ужасе.

На простыне алело не то чтобы большое, но и не совсем маленькое пятно крови. В его происхождении сомневаться не приходилось.

Кирпичников быстро натянул свой липовый «Адидас» и осторожно выглянул за дверь.

Из кухни, расположенной в другом конце маленького коридорчика, доносились шкворчание чего-то жарящегося, и вкусный запах. Никаких голосов слышно не было. Коля осторожно, стараясь ступать бесшумно, преодолел коридорчик и замер у входа в кухню, прислушиваясь. К шкворчанию добавился звон посуды. Голосов по-прежнему никаких.

Он решился и ступил в приоткрытую дверь.

В кухне была одна Марина, хлопотавшая у плиты. Он стояла к нему спиной, и не слышала, как он вошел. На ней был все тот же вчерашний легкий халатик, не скрывавший ее стройных ножек. Кирпичников невольно залюбовался, не решаясь выдать свое присутствие.

Девушка, словно почувствовав на себе его взгляд, обернулась через плечо и улыбнулась.

- С добрым утром, товарищ капитан!

- Доброе утро, - Коля замялся, глядя в пол, и это не укрылось от внимания Марины.

- Что с тобой? – насторожилась она. – Тебе нехорошо?

- Там… - он кивнул головой в сторону своей спальни, не зная, что сказать дальше.

- Что там? – Марина испуганно метнулась в коридор мимо Кирпичникова.

Он вздохнул и последовал за ней.

……………………………………………………

В комнате девушка удивленно озиралась по сторонам.

- Что случилось, Коленька?

Кирпичников молча подошел к дивану и откинул одеяло. Марина, порозовев, прильнула к нему.

- Разве ты не знал, что ЭТО бывает у девушек? Когда они… в первый раз, – тихо спросила она.

Кирпичников ничего не ответил, он просто обхватил ее рукой и прижал к себе. К нему вернулась уверенность.

- Не волнуйся, - сказала Марина, - я застираю. Никто ничего не увидит. Иди, умывайся, и будем завтракать, я испекла тебе оладьи. Ты любишь оладьи?

………………………………………………….

За столом, наворачивая аппетитные кругляшки с персиковым вареньем, Кирпичников задал волновавший его вопрос:

- А Николай Иванович где?

- Дед с утра пораньше ушел в свой совет ветеранов. Велел извиниться и попрощаться с тобой за него. Не хотел тебя будить.

Что ж, жаль. Но от своего решения он все равно не отказался. Допив чай, глянул на часы – было без десяти двенадцать.

- Ты… прямо сейчас уедешь? – спросила Марина.

- Нет, билет нужно выкупить за час до вылета.

- А во сколько вылет?

- В двадцать три сорок, мы успеем.

- Куда?

- Увидишь. Давай, быстро одевайся, и пойдем.

- Слушаюсь, товарищ капитан! – Марина встала из-за стола и шутливо отдала ему честь.

Кирпичников усмехнулся.

- Во-первых, в армии отвечают не «Слушаюсь!», а «Есть!». Во-вторых, к пустой голове руку не прикладывают. Только не подумай чего…, - поспешил он упредить возможную обиду, - речь идет не о содержимом головы, а о головном уборе. Усвоила?

- Так точно, мон женераль!

- Тогда – вперед! Сорок пять секунд. Время пошло.

Заинтригованная Марина, выходя из кухни, на мгновение оглянулась на Николая, в ее взгляде читался ребячий восторг пополам с любопытством.

Кирпичников впервые за несколько прошедших дней улыбнулся.

- Ну, не сорок пять… но по борзому. Ипаспорт не забудь.

- Зачем? – она удивленно вытаращила свои бездонные глаза цвета неба над Таити.

- Надо, - загадочно хмыкнул Кирпичников.

Зайдя к себе переодеться, он с удивлением обнаружил, что его форменная рубашка выстирана и выглажена. Отутюжены и брюки. Ясно было, чьих рук это дело.

Никитин только головой покачал и языком прицокнул.

***

Титры: Фарахруд. Провинция Фарах. Афганистан.

3 июня 1988 года.

Офицеры добрались до курилки, плюхнулись на лавку, и Шура достал свою «Яву».

Некоторое время нервно дымили в молчании.

Первым нарушил его Шура:

- Вот блядь! – произнес он короткое слово, в узком смысле обозначающее продажную женщину, а в расширенном – отражающее необъятный спектр эмоций, от восторга до ненависти. В исполнении моего ротного оно было наполнено до краев только одним: лютой злостью.

Снова молчание.

В этот раз не выдержал Никитин:

- Какого хрена ему от нас надо?

Шура дососал свой бычок до фильтра и тут же прикурил от него новую сигарету.

- Очень толстого и длинного! Этот гад считает, что раз в той записке для Якдаста говорилось про деньги, то имелись в виду именно деньги. Настоящие ДЕНЬГИ, а не эти фантики! Кстати, не желаешь полюбоваться?

Шура выудил из кармана несколько пестрых бумажек и протянул Никитину.

- «Banco de…Argentina…10000 Australes…» – с удивлением прочитал тот, - Что это такое? И откуда они у тебя?

- Этот козел тряс передо мной пачкой, она рассыпалась, я помогал собирать. Ну, и оставил себе чуть-чуть на память.

- Ты что? Он же их пересчитает и хватится!

- Не хватится, - уверенно возразил Шура.

- Почему?

- Полюбовался? Давай сюда, - Шура забрал у него бумажки, – А теперь главное: чурка эта грёбаная считает, что там были настоящие ДЕНЬГИ, возможно даже не афгани, а что-то получше, и мы с тобой поделили их между собой! Ну, возможно, что-то отстегнули старшине.

Никитин присвистнул. Круто, однако!

- А Петрович?

- Что – Петрович? Он, конечно, его чуть не за грудки, видно, что еле сдержался, чтобы в пятак не заехать. Я, рычит, за своих офицеров… Ты пойми, ему самому сейчас жизни не дадут. Каримбетов злопамятен, как гадюка, сегодняшнего позора он ему никогда не простит, будет пакостить, где только можно. Н-да, - Шура глубоко затянулся, - цугцванг.

- Что? – не понял Никитин.

- Ах, да, ты же у нас в шахматы не играешь. «Цугцвангом» называется такая позиция, когда любой ход заведомо ухудшает твое и без того дерьмовое положение. Ты сам посуди: то, что у «гонца» не было ничего другого, кроме этих грёбаных «фантиков», могут подтвердить только эти трое твоих хохлов. Но тем самым они обеспечивают себе путевку в дисбат. А теперь представь: вызывает наших «щирых парубков» Каримбетов, и предлагает на выбор: продолжить службу за колючей проволокой или оговорить нас. Мол, была валюта, но ее товарищи капитан со старшим лейтенантом себе забрали! А у них, между прочим, дембель на носу… Как ты думаешь, что они выберут?

- Сам знаешь, что выберут.

- Верно. Теперь рассмотрим второй вариант: мы не сдаем этих бандеровцев, и сами они, конечно, будут молчать. Тогда мы с тобой надолго остаемся под подозрением в мародерстве и чуть ли не в измене Родине.

- А это еще почему?

- А на фига нам эта валюта в Союзе? Наш бабай не сомневается, что мы

намыливаемся спустить ее в Лас-Вегасе. Хорошо, если этим все ограничится.

- А что еще может быть? – удивился Никитин.

- Все, что угодно. Я же сказал, что Каримбетов никогда, ничего и никому не прощает. Подкинут десятидолларовую бумажку, и нам – хана!

- И что нам теперь делать? – на душе стало совсем гадко.

- Бдить! Оглянись вокруг себя, не дерет ли кто тебя? Почаще проверяй свои вещи на наличие посторонних предметов. Присмотрись к личному составу – наверняка у грёбаного бабая есть стукачи в нашей роте. Директива такая: не щелкать клювом.

- Перспектива, однако…

- Да уж…

Некоторое время снова молча дымили «Явой».

- Ладно, не бзди - прорвемся, - хлопнул Никитина по плечу Шура, – Иди, мойся, отдыхай. Да, не забудь, сегодня в двадцать два ноль-ноль у Карася банкет в Ленкомнате. Сын у него родился. Заходи, он звал.

- Куда он так торопиться размножаться? Всего два года как из училища, - откровенно недоумевал Никитин.

- А это Ник факт только его биографии. Для нас же только повод оттянуться после «боевых».

***

Титры: Анапа. Краснодарский край. СССР.

3 июня 1988 года

Марина принарядилась, хотя на ней были простенькие, весьма поношенные джинсы и белая футболка с надписью “UNIVERSITY OF NEW YORK”. Явный «самопал», продукция местных кооператоров, но и в этих шмотках она смотрелась очень и очень славно, еще изящнее и стройнее, чем в халатике.!

Когда он ввел ее в ювелирный магазин, Марина заметно оробела.

- Коленька, зачем мы сюда пришли? Мне ничего не нужно!

- Слушайся старших! - строго возразил Кирпичников.

Времена тотального дефицита всего и вся еще не наступили, и изделия из золота, пусть не в таком изобилии и разнообразии, как на Кабульской «зеленке», в продаже имелись.

Скучающая продавщица неохотно оторвалась от увлекательного разговора с кассиршей и с ленцой подошла к ним.

- Что вы хотели, молодые люди? – Серьезных покупателей в них она явно не видела.

- «Молодые люди» хотели бы приобрести у вас кольца, две штуки, - вежливо отозвался Кирпич.

- Имейте в виду, дешевых нет. Осталась только 585-я проба. Вам без камня?

- Это не страшного, - не обращая внимания на ее снисходительный тон, сказал Николай. - Покажите, пожалуйста. Без камня.

Продавщица отомкнула стеклянную крышку прилавка и выставила перед ними обшитую синим бархатом планшетку.

- Выбирайте.

Марина посмотрела в лицо Коле. В ее глазах испуг мешался с любопытством. И последнее начинало выигрывать по очкам.

- Выбирай, - спокойно сказал Кирпич. – Какое тебе нравится?

Девушка, все еще смущаясь и робея, склонилась над планшеткой с маняще поблескивающими золотыми ободками для пальца.

Кирпичников терпеливо ждал.

Продавщица меж тем с сомнением посмотрела на его руки.

- На ваш размер, молодой человек, трудно будет подобрать.

Коля повертел своими «музыкальными» пальчиками.

- А вы попробуйте, - он, лучезарно улыбаясь, многозначительно посмотрел на скромную труженицу прилавка, на которой золота красовалось почти столько же, сколько на самом прилавке.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, но в этой игре Кирпичу не было равных. Боевой опыт, как всегда, победил.

Продавщица отвела глаза.

- Хорошо, я попробую что-нибудь для вас подыскать.

Марина робко вытянула из гнезда одно из колечек и осторожно надела на отставленный пальчик. Тонкое и вполне изящное, оно было ей как раз впору.

Но тут, повертев рукой с надетым кольцом, она рассмотрела прицепленную к нему бирку-ценник.

Испуг в ее глазах мгновенно победил любопытство вчистую.

Сняв с пальца колечко и вставив его на место, девушка потащила Кирпичникова от прилавка.

- Ты чего? – Удивился он, позволив ей отвести себя лишь на два-три шага.

- Коленька! – Горячим полушепотом умоляюще запричитала она, убедившись, что дальше сдвинуть его с места ей не по силам. – Ведь это же так дорого! Мне ничего не надо, я и так тебя люблю! Давай, уйдем! Ну, пожалуйста!

- Так вы будете что-нибудь брать? – Раздался из-за прилавка нервный окрик продавщицы, - Или как?

- Одну минуту, - откликнулся Коля, крепко держа за локоть Марину, чтобы она, часом, не вырвалась и не сбежала. – Мы советуемся.

Девушка за прилавком сердито засопела.

- Вот что, давай, договоримся: я не люблю, когда со мной спорят. Мои подчиненные могут это подтвердить. Если тебе понравилось, мы его берем. Выпишите, пожалуйста, - обратился уже громко он к жрице златого тельца. – И вы обещали подобрать что-нибудь для меня. Желательно такое же.

…………………………………………………

Когда они вышли из ювелирного магазина, коробочки с кольцами лежали у него в кармане. До Маринки начало что-то доходить.

- Коля, куда мы идем? - Маринка уже обо всем догадывалась, но ей хотелось продлить удовольствие.

Коля не ответил. Он просто взял ее за руку и вел за собой, словно козу на поводке. Через дорогу находилось то, что было ему нужно - «Отдел записи актов гражданского состояния» – по-русски, ЗАГС.

Здесь Маринка попробовала упираться.

- Ты что? – тихо спросила она его, - мне же еще нет восемнадцати, и потом…

- Потом – суп с котом, очень дохлым. Слушайся меня, и все будет нормально!

Они вошли под своды бывшего особняка купца первой гильдии Островерхова, а ныне – главного «хомутника», как его называли местные женихи.

- Коленька, мы… серьезно?

- А у тебя есть сомнения?

- А предложение руки и сердца? – капризно протянула девушка, - А благословление дедушки?

- А я тебя уводом. Короче – краду.

……………………………………………………

У кабинета, где принимали заявления, имелась в наличии некоторая очередь. Судя по виду присутствующих пар, пришли они сюда отнюдь не для регистрации брака, а совсем наоборот. Мужики разных лет изо всех сил изображали полнейшее равнодушие к своим спутницам бывшей жизни, а те, в свою очередь, платили им той же монетой. В кабинете тех и других мурыжили до неприличия долго – видимо, уговаривали не торопиться с этим делом. Кирпичников, когда перед ними оставались еще, как минимум, три такие пары, посмотрел на часы, плюнул на все и решительно втащил в приоткрытую дверь, откуда вышли очередные «счастливчики», Маринку.

- Вы куда? – проверещал кто-то сзади. – Мы же впереди вас!

- Нам не разводиться. Нам только справку взять, - ответствовал Коля. – Мы на минуту!

……………………………………………

Хозяйка кабинета, дама «цветущих», за сорок лет, с «халой» на голове, повернула к ним усталый взгляд. Почему-то у нас в стране, во всяком случае, в Европейской ее части, эта самая «хала» на не очень умной «тыкве» стала фирменной прической мелкотравчатых чиновниц, уровня ЖЭКа, собеса или Гороно. ЗАГС не был исключением. Она устало, но казенно спросила:

- Что у вас?

Кирпичников выложил перед нею красный паспорт Маринки и свое зеленое офицерское удостоверение.

- Мы хотим зарегистрироваться.

Дама, скучая, пододвинула им бланк заявления.

- Заполняйте! Только побыстрее, обед скоро!

Коля многозначительно посмотрел на носительницу упомянутой «халы».

- Это еще не все. Я прохожу службу в Демократической Республике Афганистан, – Он выдержал паузу, – Мне командование дало мне всего три дня отпуска, чтобы я зарегистрировал свой брак.

- Какие еще три дня? – взвилась чиновница. – У нас общий порядок, пишите, если хотите, заявление, и через месяц – добро пожаловать! Никаких исключений мы не делаем. В том числе, и для вас.

- Вы не поняли. У меня всего три дня, из них два – на дорогу.

- Ничего не могу для вас сделать. Заявление писать будете? О! Да она еще несовершеннолетняя! – Дама разглядывала паспорт девушки.

- Мне через неделю…через десять дней будет восемнадцать! – обиженно вскинулась она.

- Вот тогда и приходите!

Кирпичников был готов к подобному ответу и нисколько не расстроился. План дальнейших действий лежал у него перед глазами, словно план боевых.

- Пойдем! – он тронул за руку Марину.

……………………………………….

У двери с табличкой «Заведующий отделом ЗАГС» никого не было.

Кирпичников усадил Марину на стул рядом с дверью,

- Никуда не уходи.

…решительно, распахнув дверь кабинета, вошел внутрь.

…………………………………………….

Хозяйка кабинета, темноволосая дама, за сороковник, только без «халы» на голове, с тысячелетней грустью в библейских глазах, внимательно разглядела подсунутые ей документы. Что-то в паспорте Марины ее, как будто, насторожило.

- Подождите, пожалуйста, пару минут за дверью, - сказала она, – Мне надо кое с кем посоветоваться.

Это звучало уже обнадеживающе.

………………………………………………

«Пара минут» растянулась на все четверть часа. Марина, к удивлению Кирпичникова, распрощалась со страхами и вцепилась в его руку вполне заинтересованно:

- Ну, что?

- Тихо, бабка! Немцы в городе! Все идет по плану. – одернул ее Николай фразой из давно забытого военного кинофильма. - Вперед, СПЕЦНАЗ!

Они молча сидели так, Марина прислонилась к его плечу. Он приобнял ее за плечо и ждал. В победе сомнений не было.

Дама с библейскими глазами выглянула в дверь.

- Кирпичников, Гайдамаченко! Зайдите!

……………………………………………..

Даже не предложив брачующимся сесть, хозяйка кабинета подсунула им их заявление, на полях которого красовалась какая-то неразборчивая резолюция.

- Сейчас вы пойдете к Ираиде Михайловне, зарегистрируете заявление, она в курсе. Потом – в зал регистрации, там Ангелина Семеновна, она тоже… Зачем такая спешка? Горит? Подождать не хотите?

- Нет! – дружно, хором, ответили ей.

- Ладно, идите, - вздохнула та, которой ее должность давала право соединять любящие сердца.

– Вы - оттуда? – спросила она, когда Кирпич с Мариной уже собрались выходить.

- Оттуда, - кивнул Коля. – А что?

- Ничего, - дама уставилась в стол, - сынок мой… Марик… Два года назад, тоже там… Панджшер, слышали?

Кирпичников замялся у выхода.

Потом решительно подошел к заведующей, приподнял ее теплую, пухлую руку и совершенно искренне приложился к ней губами, чего никогда и ни с одной женщиной не делал.

- Спасибо!

- Не за что! Вы там… поосторожнее!

- Постараемся, – вздохнул Кирпичников.

***

Титры: Фарахруд.Провинция Фарах. Афганистан.

3 июня 1988 года

Комната Никитина в офицерском модуле уже давно нуждалась в уборке. Там и сям на полу мешали проходу коробки, неизвестно чем забитые, валялись грязные носки, стоял, опять же на полу, скромный однокассетник «Шарп», возле него разбросаны кассеты, в углу притулилась стопка книг, которые он регулярно покупал, когда случалось бывать в Шихванде или Кабуле, но читать их времени все как-то не находилось. Лишь изредка, перед сном, раскрывал на любом месте томик Гиляровского, чтобы вместе с ним побродить по старой Москве.

Никитин вздохнул, воткнул в магнитофон кассету “Eagles” и попытался под “The Hotel California” навести хотя бы приблизительный порядок в своих апартаментах, приговаривая:

- Калифорния, однако… Голливуд, понимаете ли… Чегой-то Шарон Стоун ко мне давно не забегает. Или, эта, как ее… Лизка Миннелли - тоже тетка ничего, хотя и в годах.

Никитин распихал коробки под койку и вдоль стенки, кассеты засунул в тумбочку, а грязные носки собрал в пакет, на выброс.

Стаскивая с себя грязную «песочку» заметил, что правые штанина и рукав перепачканы кровью.

- Не моя, слава Богу, - пробормотал удовлетворенно.

Набрав в тазик воды, замочил свои боевые доспехи.

Переодевшись в «Адидас», очень похожий на настоящий, и прихватив чистое белье, полотенце, мыло и мочалку, вышел из каюты.

…………………………………………….

В предвкушении нирваны Никитин растворил обшитую досками, мореными «под дуб», дверь и сразу понял, что его ждет облом. На крючках вдоль стенки были развешаны отнюдь не мужские предметы одежды, как верхней, так и нижней.

Он выглянул на улицу и увидел прикнопленый рядом с дверью литок бумаги с надписью «Женский день»

В проем двери из комнаты отдыха, откуда доносился женский смех и звон посуды, высунулось некрасивое лицо на замотанной полотенцем голове.

- Ой, ктой-то к нам пришел! Мущщчинка! Да ты не бойся, заходи, мы тебе спинку потрем!

Из комнаты отдыха раздался дружный женский хохот.

Никитин матюгнулся про себя и закрыл дверь. Почесал репу и произнес:

- Придется идти в солдатскую баню.Надо быть ближе к личному составу.

***

Титры: Анапа. Краснодарский край. СССР.

3 июня 1988 года

Ангелина Семеновна, квелая седая тетка пенсионного возраста, встретила их ласково, хотя и не перестала прихлебывать кефир из полулитровой бутылки. Через плечо у нее была перекинута дурацкая красная лента:

- Ну, чего, ребятки, приспичило?

Кирпичников, несмотря на благодушное настроение, не удержался:

- А вам то что?

- Да ничего, – ответила она добродушно и оценивающе посмотрела на них, – Нельзя что ли было, как у людей, чтобы невеста с фатой, и жених… без мундира?

- Нельзя, мамаша, нельзя! – Кирпичников приобнял за плечи снова робеющую Маринку, – Нельзя ли приступить к таинству?

- Эх… - вздохнула коллега Кисы Воробьянинова, – Давайте ваши паспорта. Кольца хоть у вас есть?

Кирпичников вынул коробочки из кармана, раскрыл и положил их на стол.

- Очень хорошо. Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, - тетенька приняла торжественную позу, - объявляю вас мужем и женой.

…………………………..

Выйдя на улицу, Коля полез за сигаретой, но закурить не успел.

Маринка, взвизгнув, подпрыгнула и уцепилась за его шею, болтая в воздухе ногами.

- Мой! Мой! Мой!

Мимо проходила орава джигитов кавказского вида. И не столько кавказского, сколько вполне криминального. В кожаных куртках, несмотря на жару, под которыми характерно «читались» стволы.

Кирпичников на всякий случай напрягся.

Однако парни при виде здоровенного офицера, на шее которого повисла миниатюрная девчонка, дружно заулыбались, а один даже показал Кирпичникову поднятый вверх большой палец:

- Вай, капитан! Нэ забудь на свадьба пригласыть!

***

Титры: Фарахруд. Провинция Фарах. Афганистан.

3 июня 1988 года.

Когда два часа спустя Никитин, чисто отмытый и выбритый, вошел в Ленинскую комнату в соседнем модуле, офицеры уже успели «освежиться» и расслабиться. Стол соорудили из снарядных ящиков, покрытых газетами. Меню банкета было представлено разнообразными сортами консервов из сухпайков, крупно нарезанными луковицами и жареной картошкой. Ассортимент на уровне. Из напитков была представлена настоящая русская водка в емкостях по 0,7 и все те же банки «Si-Si». Со стены на этот банкет невозмутимо взирали члены Политбюро КПСС. В полном составе, с кандидатами. Остальные стены не были еще оформлены, согласно армейской моде и отсутствовала мебель.

Раздвинувшись на импровизированной лавке из досок, положенных все на те же снарядные ящики, Никитину освободили место и налили «штрафную».

- Штрафную, штрафную…

Солдатская кружка «Столичной» прошла на удивление гладко.

Закусывая нежнейшим пайковым салом из баночки, Никитин с облегчением ощутил, что вся муть, преследовавшая его последние несколько дней, уплывает куда-то в глубины сознания, тает и растворяется там, словно ее и не было. Конечно, все это – лишь иллюзия, но она позволяла хоть на время забыть обо всем плохом. Если без конца пережевывать свои, часто не решаемые, проблемы, можно запросто свихнуться, это медицинский факт.

Разлили еще и объявили

- Третий тост.

Все, встали, помолчали секунд десять, и, не произнеся ни слова, опрокинули кружки в память о павших. Эта традиция соблюдалась свято, и каждому было, кого вспомнить.

Никитин понял, что все тост ждут от него, поднял кружку и сказал:

- Теперь за здоровье счастливых родителей новорожденного, которому самой судьбой на роду написано стать спецназёром.

Молодой отец при этих словах поморщился, но выпил. Похоже, этого уже новорожденному желали.

Все дружно закурили, и в «номере» сразу стало дымно, хоть топор вешай.

Нависла непрошеная пауза, которая всегда бывает в русских застольях, когда закончился ритуал, а неформальное общение еще не сложилось в данный момент. В таких случаях требуется развлечение.

Кто-то произнес:

- Вася, изобрази…

- Порадуй душу…

- Луку! Луку давай!

Вася Белкин был взводным второй роты, но сейчас замещал своего командира, капитана Кирпичникова, улетевшего в Союз с «грузом-200» – бренными останками другого своего взводного, лейтенанта Бойко. Однако Васю пригласили на банкет не столько за его статус и.о. комроты (взводные из других рот обычно не приглашались), сколько за его выдающийся артистический талант. Вот и сейчас, откашлявшись, встал в позу и начал:

- Весь род Мудищевых был древний

Имел он вотчины, деревни.

И пребольшие елдаки.

Поболее чем у Луки…

В это время в приоткрытую дверь заглянул новый гость – майор Иванов Виктор Иванович, замполит батальона. Был он человеком вполне безобидным, ничего плохого никому не делал, и на умеренное употребление офицерами батальона «огненной воды» смотрел сквозь пальцы, лишь бы оно действительно было умеренным, и не в служебное время. Кроме того, он не доставал нас с политграмотой, переключившись почти исключительно на бойцов срочной службы. В некоторых батальонах замполиты задолбали офицеров и прапорщиков своими политзанятиями, на которые загоняли всех поголовно, даже только что вернувшихся с «боевых». А еще заставляли писать конспекты решений и постановлений бесчисленных пленумов и съездов партии, и прочей дребедени. Мы от этого были избавлены и потому уважали нашего Виктора Ивановича. За глаза его величали «капелланом» или «полковым батюшкой» – за сходство обязанностей пастыря человеческих душ, а также за незлобивый характер и манеру говорить мягко и негромко, никогда ни на кого не повышая голоса.

Белкин замолчал. Офицеры оживились:

- О, Виктор Иванович! – загудело слегка подвыпившими голосами застолье. – Заходите! Милости просим!

- Замполиту - штрафную!

- Нет, нет, спасибо, я просто так, на минутку, - оправдывающимся тоном отказался от вполне искреннего приглашения замполит, – У вас тут все нормально?

- Обижаете, Виктор Иванович! Когда у нас бывало не нормально? – ответил за всех Шура. - Вы знаете, что у лейтенанта Карасева сын родился? Три четыреста! Налейте замполиту.

- Да? От всей души поздравляю! – обратился он к Славику, – Пусть растет большим, сильным и смелым, как его отец! И обязательно станет офицером СПЕЦНАЗа!

При этих словах счастливый молодой отец снова поморщился, как от зубной боли.

- Ладно, хлопцы, слишком долго не засиживайтесь. И прибраться в Ленинской комнате потом не забудьте. Спокойной ночи!

Замполит повернулся, чтобы уйти, но его чуть не силком подвели к столу.

- Нет, Виктор Иванович, так не пойдет! Хоть сто грамм вы должны выпить за новорожденного! – загалдели все разом.

Наш «полковой батюшка», по замполитовским меркам был почти непьющий, еще немного поотнекивался, но, видя тщетность своих усилий, принял неизбежное с поистине христианским смирением.

- Хорошо, - вздохнув, сказал он, - только чуть-чуть, самую малость. Чисто символически.

Ему нацедили две трети кружки.

- Еще раз поздравляю! – сказал замполит, поднимая свой «бокал», не посмотрев, сколько в него налито, - Сын – это всегда здорово.

Он опрокинул его в себя разом, и, не имея нормального опыта в этом деле, естественно, поперхнулся. Его усадили на лавку, постучали по спине и пододвинули закуску.

Некоторое время все жевали в молчании. Потом замполит оторвался от банки с паштетом и обвел собрание взглядом так, словно увидел нас впервые. Глаза у него блестели. Взгляд остановился на Васе.

- А что, Белкин, ты за стихи здесь только что читал? Я слышал, когда сюда шел. В коридоре ведь слышно.

- Да, так, ерунда, - засмущался Василий, - это шуточное.

- Шуточное? А чего там слова все какие-то… нешуточные? Эх, Белкин, ведь у тебя же талант! Неужели тебе охота разменивать его на разную похабщину? Вы же не пацанята зеленые, а советские офицеры! Разведчики! Разве других стихов нет, хороших?

- Так точно, есть, товарищ майор! – ответил Вася по-военному, резко вставая. – Готов прочитать!

- Ну, давай, - замполит подпер кулаком щеку и приготовился слушать.

Василий отступил на шаг назад, и с напыщенно-торжественным, донельзя дурацким выражением лица, как у ведущих на кремлевских праздничных концертах, простер руку и громко объявил:

- Стихотворение… Э-э-э… - другим голосом, потише, - Автора забыл, неважно, Значит, так. Послушайте стихотворение, - пауза, - В исполнении… - пауза, – Заслуженного деятеля из кустов,орденопросца, – пауза, - Василия Белкина… - пауза, - «Ленин и печник»!!!

От хохота офицеры попадали с лавок.

Виктор Иванович тяжело вздохнул и поднялся из-за стола.

- Ладно, пойду я. Спасибо за угощение. Значит, хлопцы, как договорились, чтобы все в порядке было. Спокойной ночи!

…………………………………….

Замполит шел по коридору модуля, а за ним под гитарный чёс весь офицерский банкет так пел хором местный фольклор, что было слышно сквозь стены и закрытую дверь.

- Эх, куда же ты попал, спецназёр!

Что ни шаг здесь, то дувал, то забор.

За заборами «ханум» и «духтар»,

А над крышами солярный угар…

***

Титры: Анапа. Краснодарский край. СССР.

3 июня 1988 года

Когда молодожены, отягощенные двумя бутылками шампанского, пересекли границу участка Николая Ивановича, последний встретил их на лавочке - той самой, под увитой виноградом решеткой. Тесть «в квадрате» прихлебывал из горлышка «Жигулевское». По его лицу ничего нельзя было прочитать.

- Погуляли? – ласковым тоном приветствовал их он, - Пивка? Холодное!

Из этого капитан СПЕЦНАЗа Коля Кирпич сделал несложный вывод: дед все знает.

- Спасибо, у нас свое, - он вынул из пакета бутылку шампанского.

- По какому такому случаю?

- По торжественному, - Кирпичников снял фуражку, – Николай Иванович…

- Что – Николай Иванович? Между прочим, я потомственный кубанский казак, а знаешь, как у нас, у казаков, заведено было? Когда вроде тебя, такие вот… Подносит жених отцу невесты, тестю то есть, нагайку, и на колени встает. А тот его хлещет, сколько разумеет. Понятно?

- Понятно, Николай Иванович. Только я уже не жених, а муж. И еще: телесных наказаний для офицеров русской армии никогда не существовало, и даже для нижних чинов они были отменены в тысяча восемьсот семьдесят пятом году по Милютинской реформе. Слыхали?

- Слыхал, зятек, слыхал. А, между прочим, кабы не я, фиг бы вас зарегистрировали.

- То есть? – удивился Кирпич.

- То, что есть! Я, между прочим, депутат горсовета! Меня здесь знают и уважают. Когда мне позвонила Нора из ЗАГСа, я дал «добро». Предгорисполкома подпишет вашу «заяву» задним числом. Понравился ты мне… капитан! Да и нагайки у меня нет. Живи не поротый! И… осторожнее там! Маринка у меня одна… - он вздохнул, - Нельзя было по-людски? Ты бы хоть родителям позвонил. Живы?

- Отца нет. Мать есть, ей позвоню.

- Ладно, пошли в дом. Кстати…Олежка, Царствие ему Небесное – Николай Иванович перекрестился, - тут всем уши прожужжал, когда в отпуске был, какой замечательный у него ротный. Ты, то есть. По кличке «Киппич».

Разливая Шампанское по граненым стаканам, дед съехидничал:

– Извини, хрусталя не держим!

Николай Иванович накапал всем точно по 250 грамм.

- Дорогие вы мои! Марина и Коля! Я поздравляю вас! Будьте счастливы, ребята! Кстати, я свою Варюху взял точно так же. Пришел с фронта, в сорок пятом. Капитаном, как и ты. И морда наглая, вроде твоей. Шел мимо госпиталя. Стоит сестричка. Смотрю - ОНА! Схватил за руку, поволок в ЗАГС. Варька еще упиралась… Счастья вам, дурики!