Последний Персидский поход

Глава 8

***

Титры: Фарахруд. Провинция Фарах. Афганистан.

5 июня 1988 года.

Рота готовилась к прибытию растреклятой комиссии. Гуляев с членами экипажей боевых и не очень, машин, вместе с приданным ему отделением для выполнения особо ответственных задач, как-то: мойка техники, перемещение тяжелых предметов и т.п., трудился в парке. Само собой, эту десятку счастливцев Шура выделил из числа тех, кто не ходил с нами, а припухал все это время в казарме.

Оставив рулить Славика Карасева, Никитин с Шурой угнездились в курилке, перевести дух и поделиться впечатлениями, мыслями и соображениями.

- Хрень все это, - сказал Шура, затянувшись сигаретным дымом.

- Что?

- Да воин утопший этот. Жаль, конечно, дурака, но он сам виноват.

- Хрень – не хрень, но Кирпичу звание задержат. И Ваське роты не видать, как своих ушей. Да еще комиссия эта гребаная, чтоб им век воли не видать!

- Звание ему, один черт, все равно задержали бы. Не за это одно, так за другое. Ты же знаешь, как Петрович «любит» Чэ-Пэшников. Получит майора на Родине. Василию могут вкатить неполное соответствие, но взыскание – не триппер, поносит и сбросит к праздникам. У Кирпича замена в декабре, так что ротным ему быть, вот увидишь. Если только «варяга» не пришлют.

- А могут.

- Не должны. Вася-то уже аттестован, при делах, а «варяги» по полгода только в наши дела въезжают. Комиссия? Мало, что ли, мы их видели? Как приехали, так и уедут. Ну, «вскроют» кучу недостатков, а мы дружно бросимся их «устранять». Что у нас еще?

- Гоголь, Николай Васильевич. «Майская ночь, или утопленница».

- Утопленник, - поправил Никитина Шура, – Но тут, мне думается, что наша с тобой виктория в значительной степени смягчит сердца вышестоящих начальников. Таких результатов, как у нас сегодня, насколько помню, не было несколько лет, и не только в нашей бригаде.

- Еще у нас парочка килограммов этих… как бы денег.

Фигня! – отмахнулся Шура, – Они, наоборот, играют в нашу пользу. Все видели, как они к нам попали, и что других денег там не было.

- Ты Касымычу это объясни.

- Да я с ним вообще разговаривать не стану! Если надо, объясняться буду только с Кузьмичевым. Тебе тоже советую.

Некоторое время они дымили в молчании.

Тем временем лейтенант Карасёв выгнал на улицу весь личный состав роты, заставив его прихватить из каптерки все свои вещмешки и дембельские чемоданчики, роль которых выполняли объемистые и прочные кейсы-«дипломаты» из «Военторга». Уехать с таким на дембель считал делом чести каждый «интернационалист».

- Молодец, Карась! – одобрил Шура действия подчиненного. – Пошли, посмотрим.

Офицеры оторвали наши «пятые точки» от скамейки и пошли к строю.

- Смирно! – рявкнул Карасев, собираясь докладывать по форме.

- Вольно! – лениво козырнул Шура, – Продолжайте!

Бойцы со скучными физиономиями выворачивали вещмешки.

Особенно скучными были выражения глаз у обладателей дембельских чемоданчиков. Но, куда денешься, приходилось открывать и демонстрировать их содержимое.

Осмотр начали с первого взвода. Шура, как и обещал еще в позапрошлый «выход», занялся внимательным изучением дембельских альбомов. В них он, впрочем, ничего предосудительного пока не нашел и продолжил осмотр. На всякую мелочевку, типа грошовых наборов сомнительной косметики, баночек с модными в провинции «блестками» для лица, ногтегрызок, даже индийских презервативов офицеры не обращали внимания. Удастся протащить все это через таможню – их счастье.

- Ба! А это что такое? – раздался «ласковый голос ротного.

На дне одного из «дипломатов», тщательно замаскированный газетой «Красная Звезда», покоился глянцевый журнальчик с абсолютно неодетой гражданкой восточноазиатской наружности на яркой обложке. Название было набрано с намеренными ошибками, “Penhowse”

- Где взял? – поинтересовался Шура, бегло просматривая страницы с голыми красотками – всеми, как одна, с характерным раскосым разрезом своих бесстыжих глаз.

Младший сержант Забелин, владелец кейса с непристойным содержимым, потупил ясны очи долу, и ничего не ответил.

- Руки-то как, не болят? – иронически осведомился Шура, похлопывая себя свернутым в трубочку журналом по ладони.

- Что? – Не сразу врубился младший сержант.

Зато врубились остальные бойцы. Раздался дружный гогот.

- Отставить! – Прикрикнул Балаганов, – Так откуда дровишки?

- Я… нашел его, товарищ капитан! Кто-то в клубе оставил, а я себе взял. Я…

- Все ясно. Находчивый ты наш! После вечерней поверки – ко мне! На вечернюю порку. Понятно?

- Так точно, товарищ капитан, - совсем погрустнев, отозвался уличенный любитель обнаженных китаянок. Загрустил он, скорее, даже не от предстоящего объяснения с командиром роты, а оттого, что вожделенный журнал уплывает у него из-под носу.

Едва Балаганов успел засунуть скрученный журнал в карман своей «песочки», как не к ночи помянуй, появились особист – тот самый старлей, которого Никитин заприметил во время триумфального прибытия в батальон, вынырнул из-за угла казарменного модуля. Приблизившись к строю неторопливым, как бы скучающим, шагом, особист подошел к Шуре и, козырнув, представился:

- Старший лейтенант Угаров, особый отдел.

- Командир первой роты капитан Балаганов, - откозырял в ответ Шура.

Они обменялись рукопожатием.

Представляться и здороваться с Никитиным и Карасевым «особняк», видимо, счел необязательным. А про них, мол, он и так про все знает.

Стоя совсем рядом с ним, Никитин обратил внимание на его идеально ухоженные ногти. Не иначе, делает себе ежедневный маникюр.

- Готовимся к войне? – поинтересовался молодцеватый и подтянутый, как балерун Большого театра, служитель щита и меча.

- Стараемся потихоньку, - лениво отозвался Шура, но Никитин, отлично ротного, сразу заметил, что за этой демонстративной ленцой скрывается настороженность.

Старлей ничего не уловил.

- Досмотр личных вещей? Это правильно!

Шуру покоробило: какого черта он тут нам оценки по поведению ставит?

- Что-нибудь запрещенное нашли? – не унимался Угаров.

- Товарищ старший лейтенант. Я, кажется, не просил вас о помощи? – отвечает ротный нахальным вопросом, на не менее нахальный вопрос.

Офицеры и бойцы гордятся им в этот прекрасный момент. Шура и не таких умеет ставить на место.

- Наша помощь всегда нужна, а то, что некоторые несознательные бойцы по недосмотру их командиров, - возвысил голос Угаров, - иногда пытаются провезти в нашу страну различные идеологически вредные вещи. Религиозную литературу, антисоветчину разную, порнографию…

- Давайте отойдем, товарищ старший лейтенант, - перебил его Шура, беря под локоток, словно строгий кавалер строптивую барышню, уводя ее с танцплощадки, где она, на его взгляд, неприлично себя вела, и добавил с нажимом в голосе – Идемте, я хочу вам кое-что сказать…

Все с любопытством наблюдают, как они, удалившись метров на пятьдесят, о чем-то оживленно беседуют, и со стороны не понять, о чем. Разговаривают негромко, до роты не доносится ни звука. Но офицеры и солдаты догадываются о примерном содержании их беседы.

Вот старлей вытирает потную рожу извлеченным из кармана платком, чего-то еще говорит, разворачивается и скрывается там, откуда пришел, за углом модуля.

Шура с самым беззаботным видом возвращается к строю.

- Младший сержант Забелин!

- Я! – Невесело отзывается тот.

- Выйти из строя!

Боец делает два шага вперед и разворачивается через правое плечо лицом к строю.

- Бегом к прапорщику Гуляеву. Пусть он нацедит вам в какую-нибудь баночку немного дизтоплива. Самую малость. Скажете, что я прислал. Все понятно?

- Так точно!

- Выполняйте! Бегом – арш!

Забелин скрывается за углом. Парк расположен неподалеку, так что вернуться он должен скоро. Пока он бегает, Шура, завершил осмотр личных вещей своего воинства.

Все ждут команды «Разойдись!», но ее, однако, нет. Бойцы переминаются с ноги на ногу.

Шура решает использовать возникшую паузу в воспитательных целях.

- Слушать меня внимательно и запоминать! Повторять не буду. Если. Я. Найду. Еще. Раз. Что-то. Подобное. Разбираться. С ним. Будет. Особый. Отдел! Всем все понятно?

- Понятно…, - нестройно забубнил личный состав.

- Не слышу! Еще раз спрашиваю: понятно?

- Так точно, та-арищ капитан! – Набрав воздуха и вытянувшись в струнку, гаркнул строй.

- Смотрите у меня! – пригрозил Шура, собираясь добавить еще что-то,

Из-за угла выбегает младший сержант Забелин, неся на отлете консервную банку из-под тушенки.

- Так. Считай, что год тюрьмы ты себе уже скостил, - пошутил Шура, но сразу понял, что неудачно.

Лицо у Забелина мгновенно побледнело как мел, и он чуть не выронил банку.

- Ладно, не робей, Петруха! – поспешил поправиться Шура, – Не будет тебе тюрьмы! А, чтобы ее точно не было, ты сейчас сделаешь то, что я скажу, - сказав это, Шура подошел к врытому посреди курилки ободу от колеса «Урала», служившему урной для окурков, и начал методично вырывать из журнала его глянцевые страницы с зазывно улыбающимися экзотическими блудницами. Выдрав очередной лист, Шура комкал его и бросал в обод.

На середине журнала он обернулся к стоящему поодаль Забелину:

- А чего это я тут стараюсь? – ротный изобразил на лице изумление, – Ну-ка, иди сюда! На-кась, поработай, - он протянул все еще бледному младшему сержанту ополовиненный журнал.

Сержант осторожно, стараясь не расплескать содержимое, поставил банку на землю. Так же осторожно, словно ядовитую змею, взял в руки остатки идейно чуждого издания и вырвал из него первый лист.

- Смелее, воин! – подбодрил его Шура, – Чего ты там еле шевелишься? Ты ж разведчик! Давай, быстрее рви! И так на тебя столько времени потратили!

Забелин с обреченным видом заработал быстрее. Вскоре пространство внутри импровизированной «урны» доверху заполнилось скомканными цветными бумажками. Последней туда полетела плотная глянцевая обложка.

- Молодец! – похвалил его Шура, – Теперь бери свою банку и лей туда!

Младший сержант дрожащей рукой выполнил команду.

- Отлично! Спички у тебя есть?

- Я не курю, товарищ капитан, - соврал «штрафник».

- Молодец! – Снова похвалил его ротный, – Здоровье нужно беречь! На, держи, - он протянул ему свою зажигалку.

Тот зажигалку взял, но замешкался.

И Шура снова его поторопил:

- Ты чего, не знаешь, что с ней делать нужно? А ну, смелее! Это же не бензин, а соляра, в морду не полыхнет. Давай!

Боец присел на корточки, чиркнул зажигалкой и поднес колышущийся огонек к краю облитого соляркой скомканного листа.

Пламя быстро охватило всю кучу, в небо поднимался легкий чад.

По всему строю пронесся огорченный вздох. Через несколько минут все было кончено.

- Младший сержант Забелин! – Скомандовал Шура. – Стать в строй!

- Есть, товарищ капитан! – у бойца, чувствовалось, отлегло.

…………………………………………….

Шура врубил электрочайник и насыпал себе в солдатскую кружку четыре ложки растворимого кофе. Этот убойный напиток (без сахару!) он хлебал декалитрами в любое время суток, даже на «боевые» брал собой термос со своей горькой, как яд, бурдой.

- Будешь? – спросил он у Никитина.

- Твой кофе «Смерть душманам»? Не-е-е, я лучше чайку.

- Ну и дурак! Знаешь, как бодрит?

- Удар ломом по затылку бодрит еще сильнее.

- Ни хрена ты не понимаешь.

- Возможно. Но пить все равно буду чай.

Чайник закипел. Некоторое время мы молча размешивали, каждый свое.

- А что ты там сказал этому придурку-особисту? – спросил Никитин, имея в виду давешнего визитера.

- Ничего особенного, - махнул рукой Шура, - Просто предложил отправиться по указанному мной адресу.

- Сильно расстроился?

- Не шибко, они же эти, как их, с чистой от мыслей головой, холодным сердцем и горячими руками.

- Зря. Он же, поди, стучать отправился.

- Вестимо. Такая уж тяжелая у них работа. Ну, да ладно, семь бед – один ответ. Только мне этот порножурнал больше волнует. Не было ни чего такого, а тут - бац! Прям, как по заказу.

Не успел он это произнести, как, словно в подтверждение его слов, в дверь постучался посыльный из штаба.

- Товарищ капитан! Вас командир батальона срочно к себе вызывает!

- Ну, что я тебе говорил? – Шура отставил недопитую чашку с кофе и поднялся. – Сиди здесь и никуда не высовывайся, если только, конечно, не позовут. Я думаю, это ненадолго.

Он одернул «песочку» и вышел.

Никитин остался пить приятно пахнущий чай и размышлять.

……………………………………..

Кирпичников выслушал рапорт Васи Белкина и повернулся лицом к строю.

- Здравствуйте, товарищи!

Строй ответствовал как-то вяло и недружно. И немудрено: все пребывали в состоянии пришибленности после истории с ночным купанием и вполне обоснованно ожидали вероятных разбирательств и репрессий. Больше всех приуныли дембеля, им очень хотелось улететь домой своевременно, но теперь, после всего случившегося, этот вылет мог очень даже запросто подзадержаться.

- Не слышу! – гаркнул Кирпичников. – А ну, еще раз! Здравствуйте, товарищи!

На этот раз «товарищи» ответили дружнее.

- Вольно! – скомандовал Кирпичников, – Сейчас мы дружненько, под руководством командиров взводов, выволакиваем на свет Божий все, повторяю, ВСЕ барахло из каптерки и снова строимся здесь! Даю на все пять минут. Время пошло! Первый взвод! Напра-а-а-во! Вперед, бегом марш!

Бойцы побежали в казарму и тут же из неё выскакивать нагруженные.

- А ну, шустрее, воины! Чего вы ползаете, как гребаные мухи?! Второй взвод, пошел!

Бойцы первого взвода, вышедшие со своими манатками из модуля, сбившись в кучку, о чем-то тихо переговаривались.

Это возмутило командира роты.

- Товарищ Белкин! Что там у вас за сходка анархистов? Живо всех в строй!

- Становись! – скомандовал Белкин

Личный состав счел за лучшее не гневить ротного и шустро построился.

- Равняйсь! Смирно! – рявкнул несостоявшийся жрец Мельпомены Василий отнюдь не сценическим голосом.

- Вольно! Раскрыть все чемоданы и развязать вещмешки! Приготовить вещи к осмотру! Командир взводов, приступайте.

Подтянулся второй взвод, и его командир Андрей Райнеке, предки которого за двести лет жизни в России утратили родной язык, но сохранили и передали ему по наследству любовь к «Ordnung und Disziplin», не дожидаясь команды, занял свое место в строю.

- Третий взвод!

Те рванули к двери.

Когда вся рота, в полном составе, выворотила, наконец, свое имущество, Кирпичников глянул на часы и укоризненно сказал:

- Почти минута лишняя. Плохо! Уедет комиссия – будем тренироваться. А пока давайте, глянем, что тут у вас… лишнего.

………………………………………………….

- Ты что, совсем нюх порастерял? – «приветствовал» Шуру командир батальона, – Ты зачем этого… Угарова, - Петрович сдержался от характеристики последнего, висящей у него на кончике языка, - послал по матушке?

- Ни по какой не по «матушке». Просто вежливо попросил не лезть не в свое дело и не мешать готовиться к предстоящей проверке.

- Не звезди! Знаю я твою «вежливость»! Он примчался сюда, как будто ему в жопу перо вставили и подпалили. Нагородил, невесть чего, за телефон хватался - своим названивать. Я его еле выпер отсюда.

- Зачем? – пожал плечами Шура, – Нехай клевещет.

- Тебе что, мало разборок с Касымычем? – повысил голос комбат, – Еще захотел? Ты имей в виду, у него на тебя с твоим Никитиным агромадный зуб имеется. Причем зуб ядовитый, как у королевской кобры! Слыхал про такую? Раз куснет, и звездец! А тут ты еще масла в огонь подливаешь. Чего этому чекисту от тебя надо было?

- Да, так. Понты резал. Явился во время осмотра личных вещей и стал уму-разуму учить. При бойцах. Насчет того, что, мол, из-за ротозейства командиров бойцы волокут в Союз антисоветчину и порнографию. И еще с таким подленьким намеком, что у меня все это точно есть, и ему об этом доподлинно известно.

- А что, и взаправду есть? – вскинул голову Петрович.

- Никак нет, товарищ майор, - не сморгнув под тяжелым взглядом комбата, солгал Шура.

- Ну, так за каким же ты его послал? Пускай видит, что нам скрывать нечего.

Помолчав, Шура спросил:

- Честно, товарищ майор?

- Конечно, честно. Иначе на фиг я тут с тобой разговариваю?

- Противно.

Комбат повертел в руках не нужный ему карандаш.

- Балаганов, Балаганов, - сказал он совсем другим, укоризненным тоном, - Ты что, думаешь, меня эти доберман-пинчеры не достали? Да они у меня вот где, - он постучал себя ладонью по шее, – сидят!

- Значит, вы должны меня понять, - не сдавался Шура.

- У вас там, в Москве, все такие упрямые? А ты знаешь, что у Касымыча на меня зуб поболее, чем на вас, раз в десять! Не дразни гусей, Балаганов, будь похитрее.

- Так что мне, прогибаться перед ними?

- Зачем прогибаться? Прикинься ты чайником, обхитри их! Послушай старшего не только по званию, но и по возрасту. А то ведь в один прекрасный день надоест мне вас, дураков, без конца отмазывать.

- Зачем нас отмазывать? – удивился Шура, – Мы, вроде бы, Родине не изменяли.

- Не придуривайся! – посуровел комбат, – Ты, небось, в свою Москву замениться мечтаешь? Хотя бы, в округ Московский?

- Даже об Арбатском округе не мечтаю, пусть только в покое оставят! – терпение у Шуры начало иссякать, о чем свидетельствовали выступившие на его лице красные пятна.

- А хоть бы и так, Касымыч найдет способ испортить тебе жизнь и карьеру. Это я тут с вами трюкаюсь, словно с детьми малыми, и в бригаде ко мне еще пока прислушиваются больше, чем к этому бабаю. А потом? Подумай хорошенько. Я не приказываю, я прошу! Есть вопросы?

- Есть, товарищ майор. Вы не помните ТОЧНОЕ время, когда этот Угаров прилетел в батальон?

- А зачем тебе это? – насторожился Петрович.

- Да так, есть кое-какие соображения, я все объясню. Вы только вспомните, пожалуйста, во сколько вы доложили оперативному дежурному о Чэ-Пэ в батальоне, и во сколько прилетел Угаров.

Комбат задумался.

- Так, так, так… Этот придурок Каримов, увидев, что его дружка унесло, перепугался до усеру, прокрался в казарму и затих там под одеялом, ничего никому не сказав. Хватились Шакирова только на утреннем построении, в восемь тридцать. Облазили все, что можно – нету нигде! Только тут Белкин обратил внимание на странное поведение Каримова. Тряханул его, как следует, и он раскололся. И только тогда доложили Мертвищеву, а он – мне. Я сразу позвонил оперативному. Это было… в девять-сорок. А Угаров… прилетел через десять минут, в девять-пятьдесят. Я хорошо запомнил, потому что у меня в кабинете «Маяк» по радио как раз новости в конце часа начал передавать.

- Так. А сколько лету от бригады до нас?

- Верных сорок минут. Да еще добавь на сборы, согласования. Я тоже заметил, что уж очень быстро отреагировали, когда он меня и с порога уже спрашивает: «Ну, что тут у вас стряслось?». Я его в лоб: «Откуда знаешь?», а он: «Мне, едва из вертушки вылез, доложили».

- Врет! – убежденно и взволнованно заявил Шура, – Я узнавал, он из вертушки выскочил, и сразу в штаб, даже не стал дожидаться, пока за ним машину пришлют. У меня с десяток свидетелей, которые видели, что по пути он ни разу не останавливался, никуда не заходил и ни с кем не разговаривал, - заключил Шура, наслаждаясь произведенным эффектом.

Петрович пару минут молчал, продолжая вертеть пальцами карандаш. Информация была слишком «убойной», чтобы ее проигнорировать.

- Это означает, что он знал о Чэ-Пэ у нас задолго до того, как я доложил в штаб бригады.

- Точно!

- Позвонить в бригаду можно только от меня или от дежурного. Дежурный исключается, у меня дверь была постоянно открыта, и я бы обязательно услышал, если кто-то соберется оттуда звонить без моего разрешения.

Шуре было хорошо известно, что Петрович строго следит за тем, чтобы офицеры и прапорщики не названивали по личным делам своим приятелям в бригаде и других батальонах.

- Есть еще телефонистка, - напомнил Шура.

- Чхеидзе! – крикнул комбат, приоткрыв дверь в коридор.

- Я, товарищ майор! – тут же отозвался «вечный дежурный» капитан Чхеидзе.

- Возьми у телефонистов журнал и зайди ко мне. Быстро!

Менее, чем через минуту на пороге появился Костик с журналом учета сдачи и приема дежурных смен на телефонном узле.

- Спасибо. Идите! – отправил комбат дежурного, и, дождавшись, когда за Чхеидзе закроется дверь, продолжил:

– Так, смотрим… Позавчера в восемь утра Герасименко сдала смену Михайловской. Герасименко ничего знать про Чэ-Пэ не могла, значит, теоретически это может быть только Михайловская. Хотя верится в это с трудом. Слишком глупа. Даже такой болван, как наш Касымыч, не стал бы вербовать такую дуру. У нее даже в жопе вода не держится, она тут же «по секрету» раззвонила бы о своем «тайном задании» всем бабам в батальоне.

- Тогда выходит, что особист знал о происшествии у нас еще до того, как влез в вертушку.

Последовала новая пауза.

Хрустнул карандаш у Петровича в пальцах.

- Ты это… Вот, что. О том, о чем мы с тобой тут разговаривали, и о своих соображениях на этот счет никому ни слова! Даже корешу своему, Никитину, понятно? И давай, завязывай со своей шерлок-холмсовщиной. Я все понял, будем думать сами. Готовься к проверке и постарайся поменьше попадаться на глаза особистам. Еще вопросы есть?

- Никак нет!

- Тогда ступай к себе и заглохни там. Все, свободен!

На пороге Шура неожиданно обернулся и озвучил внезапно посетившую его мысль:

- Товарищ майор, а что, если этот Угаров знал о нашем Чэ-Пэ еще ДО ТОГО, как оно случилось?

……………………………………………….

Лирические размышления Кирпичникова нарушил Вася Белкин, появившийся в дверях с пластиковым пакетом в руке.

- Ось, дывытэся, пане сотнику, - провозгласил он, входя и прикрывая за собой дверь, - шо я найшов у циих бисовых засранцив!

Кирпичников усмехнулся.

Но усмешка мигом слиняла с его лица, когда он увидел содержимое пакета, вываленное перед ним на стол.

Это были четыре журнала в глянцевых обложках с надписью на псевдоанглийском языке: Penhowse. Номера, судя по всему, были разные, потому что голые девки на всех четырех тоже были разными, как и их позы. Объединял их только характерный для Поднебесной Империи и близлежащих стран разрез глаз с игривым выражением.

- Ох, и ни фига себе! – присвистнул Кирпичников, – У кого это ты столько надыбал?

- А ты угадай с трех раз! – хмыкнул Вася, довольный произведенным эффектом.

……………………………………….

Никитин мирно попивал чаек и покуривал у Шуры в номере, когда в дверь кто-то постучался.

- Не заперто! – крикнул он.

Дверь отворилась, и на пороге появился младший сержант Забелин.

- А где товарищ капитан? – спросил он, боязливо озираясь, словно за его спиной мог кто-то скрываться.

- Где? Да тут, под кроватью спрятался. Чего тебе, Забелин? Сказано же: после вечерней поверки! А ты когда приперся? Не терпится? Хочешь поскорее исповедоваться в грехах своих, вольных и невольных? Похвально, конечно, вот только командира роты пока на месте, как видишь, нет. А я отпускать твои грехи не уполномочен Синодом. Иди, работай, я передам товарищу капитану, что ты заходил. Надо будет – сам тебя вызовет. Ступай, Забелин, ступай!

Младший сержант топтался у входа, но уходить не спешил.

- В чем дело, воин? Что тебе непонятно?

Забелин поднял глаза от полу, и Никитин понял, что он вот-вот разрыдается. Только этого ему еще не хватало! Утешать плачущих девушек ему случалось, и не раз, но вот с распустившим нюни бойцом СПЕЦНАЗа, да еще не салагой зеленым, а, можно сказать, ветераном, награжденным медалью «За отвагу», за плечами которого не один боевой выход, он столкнулся впервые. Потому что плачущий спецназёр – такая же невообразимая вещь, как жареный лед или волк-вегетарианец.

- Ты чего, Забелин? – обалдело спросил Никитин, не зная, что делать. Хоть бы Шура скорее вернулся!

Младший сержант молча хлюпал носом, глаза были мокрыми от поступивших слез, которые он, надо отдать ему должное, старался все же сдерживать.

- В чем дело, черт подери? Ты что, как девица красная, девства лишенная? Солдат ты или кто? – терпение Никитина начало иссякать, - Вот отправлю тебя сейчас к особисту, будешь с ним объясняться! А мне, извини, некогда.

- Товарищ старший лейтенант! – Взмолился боец, словно его грозились отправить, как минимум, на эшафот, – Я… я вам все расскажу! Только не надо к особистам! Простите меня, товарищ старший лейтенант! – слезы теперь лились из него, как из дырявой грелки.

- Да успокойся ты, дурила! А ну, живо взял себя в руки! Прекратить истерику! На, утрись! – Никитин швырнул ему рулон туалетной бумаги, – и быстро выкладывай: в чем дело!

Забелин долго высмаркивался в оторванный кусок пипифакса.

У Никитина начало иссякать терпение.

- Ну, вот, что, зольдат! Или ты сию же секунду выкладываешь все, что знаешь, или же я…

- Не надо, товарищ старший лейтенант! – снова взвыл младший сержант, – Я все расскажу, я… Я хотел товарищу капитану, вам тоже расскажу! Только особиста не надо, я прошу вас! Я вам сейчас все расскажу, и вы поймете!

- Валяй. Я тебя внимательно слушаю.

Но внимательного заслушивания не получилось. В дверь без стука влетел командир третьего взвода по кличке Леха Боцман (служил когда-то «срочку» в береговой части ВМФ).

- А где Шура? – с ходу спросил он.

- У Петровича на «ковре».

- Там, - он указал рукой куда-то позади себя, - бойцы передрались! Еле растащили! Даже отбоя не дождались, мерзавцы! При всем честном народе.

- Кто? – коротко осведомился я.

- Шаров, из моего взвода, заехал в бубен Бахаеву, из твоего. За него полезли вступаться твои хохлы. Мы с Карасем даже ртов раскрыть не успели, как махалось уже полроты.

- Разняли? – спросил Никитин, вставая и застегиваясь, – Забелин, сидеть здесь, никуда не уходить, понял? – это уже адресовалось младшему сержанту Забелину.

……………………………………..

От тумбочки дневального раздался вопль:

- Рота, смирно!

И в казарме появился Шура, мрачный-премрачный, угрюмый-преугрюмый. Да к тому же еще смертельно уставший. Он отмахнулся от попытки отрапортовать ему по Уставу, предпринятую Никитиным, как командиром первого взвода.

- Чего тут у вас? – Шура сразу же заметил следы «ручной работы» на физиономиях отдельных членов нашего дружного воинского коллектива.

– Ваша работа? – он обвел глазами офицеров: Никитина, Карасёва и Боцмана. При этом ротный стал еще мрачнее и угрюмее.

- Никак нет, товарищ капитан, - ответил Карасев, - Они сами… тут. Мы разнимали.

Балаганов оглядел всех, и сказал устало:

- Ребята! Вы меня сильно огорчили сегодня. А, огорчившись, я становлюсь страшен в гневе, и вы это хорошо знаете. После завершения проверки вы получите возможность глубоко осознать всю ошибочность и пагубность вашего гнусного поведения. Командиры взводов! Все по распорядку! Заканчивать здесь все и приготовиться к построению на ужин. Доклад – через сорок минут.

Он собрался удалиться, когда Никитин вспомнил про Забелина и удивился, что он ничего не спросил о нем у меня. Может быть, не заглядывал к себе? Никитин догнал Шуру уже на крыльце.

- Слышь, ты, перед тем, как зайти в роту, был у себя в комнате?

- Ну, был, а что?

- Там Забелин должен был тебя дожидаться.

- За каким лешим? Кто его туда притащил, ты?

- Он сам приполз, через пять минут после того, как тебя вызвали к Петровичу. Весь в соплях, и страстно мечтающий тебе исповедаться. Разревелся, как бахчисарайский фонтан. Готов был уже мне все выложить, но тут примчался Боцман и заорал, что в роте драка. Я, естественно, ломанулся сюда. А Забелину велел ждать тебя и никуда не уходить. Так что, его там нет?

- «На этом месте Судьба сказала ему: вот рубеж, его же не перейдеши…», - вздохнув, процитировал Шура, кажется, из Писания.

- Не нравится мне все это…

- Мне тоже, - задумчиво произнес Шура, – Если не объявится к ужину, организуй поиски. Я буду у себя. Петровичу пока докладывать не буду, подожду до вечерней поверки, а там…

Он обреченно махнул рукой, отлично понимая, что его ждет, если этот растреклятый плакса не обнаружится. И Никитин понимал, потому что на его долю тоже светило немало.

………………………………..

Перед капитаном Кирпичниковым стояли рядовые Рыбаков, Носов, Звонарев и примкнувший к ним младший сержант Матушкин – те, у кого были обнаружены порножурналы. Держались они нагло и отвязано:

- Товарищ капитан, ну, сколько можно повторять. Нашли мы эти журналы, – роль адвоката взял на себя Матушкин.

Кирпичников, потер свои пудовые кулаки, но и этот жест не произвел на них впечатления.

На столе пред ним лежал пластиковый пакет с портретом Аллы Пугачевой и порножурналы гонконгского производства.

- Белкин, - приказал Кирпич, - взводному, изолируй их мне друг от друга и от остальных бойцов.

Когда бойцы стали выходить из комнаты, Кирпич сказал, подражая Мюллеру из фильма «Семнадцать мгновений весны»:

- А вас, Матушкин, я попросил бы остаться.

Когда се вышли, Кирпич выложил на стол диктофон «SONY».

- Значит так, Матушкин, - спокойно сказал Кирпич, - с лычками, я думаю, ты уже простился? Дембель тридцать первого декабря уже представил? И не боишься? Выговора по комсомольской линии тоже? А как ты смотришь, если в твой родной райком Комсомола я письмо напишу на Родину с полным описанием твоих художеств, и вредной для нашего государства идеологической диверсии. Плакала тогда твоя комсомольская путевка в университет, на рабфак. Или нет? И ещё я напишу, что трусом оказался рядовой Матушкин, за что и был разжалован из сержантов. И это всё правда, Матушкин. Ты же только из-за трусости запираешься.

Лицо Матушкина было потным. От былой бравады не осталось и следа. Он нервно мял в руках кепи от «песочки». Тело его слегка задергалось. Медаль «За отвагу» на груди стала раскачиваться.

А Кирпич продолжал его добивать:

- И тот, на кого ты надеешься, ничем тебе не поможет, Матушкин. Ты же для них расходный материал. Наоборот все будет, Матушкин, чуть ли не показательный процесс на Родине с контрабандистами порнографии. Медаль отберут…

………………………………….

Никитин с прапорщиком Гуляевым успели вовремя. Кочегарка при бане была излюбленным местом всех беглецов и обычных «сачков», и именно туда они направились в первую очередь.

Младший сержант Забелин только что успел оттолкнуть ногой ящик, на который перед этим взгромоздился, и сейчас раскачивался в ременной петле на проходящей под потолком трубе.

Гуляев метнулся вперед Никитина и, подхватив удавленника за ноги, приподнял вверх, а Никитин мгновенно подставил ящик, вскочил на него и своей нештатной, навостренной как бритва, финкой, с которой никогда не расставался, полоснул по ослабшему ремню.

Они бережно опустили парня на бетонный пол и распустили петлю на шее.

- Жив!Слава Богу, – констатировал Гуляев, пощупав пульсирующую на шее артерию.

- А ну, - скомандовал я переминающемуся у входа бойцу, - за доктором! Бегом – марш! По пути никому ни слова! Узнаю – грохну!

Перепуганный не на шутку воин понесся выполнять приказание.

Никитин с Гуляевым переглянулись.

Гуляев покачал головой:

- Да что же это такое творится, товарищи дорогие? За что нам такое наказание?

Гуляев наклонился и похлопал лежащего сержанта по щекам, но, видимо, этим и ограничивались его познания в области оказания первой помощи при удавлении.

Забелин застонал, но глаз не открыл.

За порогом кочегарки скрипнули тормоза резко остановившейся машины. Следом ворвался наш доктор Гришка Ибрагимов. Он был, на удивление, достаточно трезв и деловит

- Отойдите все! – распорядился Док. На шее у него болтался фонэндоскоп.

Он рванул на груди у Забелина его форму, и с минуту слушал, водя по его груди мембраной. Потом приподнял ему сперва одно веко, затем другое, и сказал резко:

- Носилки сюда, быстро! В машину его!

……………………………………………………….

Уазик-«таблетка» с Доком и Забелиным уехала. Бойцы разошлись по делам.

Никитин и Гуляев остановились у дорожки, ведущей от вертолетной площадки к центральной части батальонного городка, где располагались самые главные его сооружения – штаб, столовая и магазин «Военторга»,

…мимо них проехал командирский УАЗик, из окошка которого им приветливо помахал ручкой майор Каримбетов. На его губах играла гаденькая усмешка.

- Воронье слетается на падаль, – сказал Гуляев.

- Что верно, то верно. На ворону он похож, – вставил Никитин, - Ну давай. Ты – в роту, я – к ротному.

……………………….

Доклад Никитина о предотвращенной нами попытке самоубийства в кочегарке Шура выслушал вяло и даже без особых эмоций. Они у него уже просто иссякли.

- Вот и всё. Петровичу докладывать пойдешь?

- А на фига? Док ему сам доложит. Надо будет - вызовут. И меня, и тебя.

- Тут ещё Каримбетов приехал.

Но и сообщение Шура тоже воспринял равнодушно.

- Ну и фиг бы с ним! Как приехал, так и уедет. Надоели они мне все, хуже партсобрания! Давай, о чем-нибудь другом поговорим, ладно? - Шура сыпанул себе в кружку новую зверскую дозу растворимого кофе.

Никитин вспомнил, о чем собирался его спросить.

- Как скажешь… Ты тут мне про какие-то там «персидские походы» говорил утром?

Командир отхлебнул своего жуткого кофею, раскурил неизвестно, какую по счету за сегодняшний день, сигарету и приступил к лекции:

- Видите ли, коллега, для меня является бесспорным фактом, что Россия при любых правителях имеет естественное стремление к южным морям. И никто не вправе ее осуждать. Тем более, что громче всех всегда бились в истерике англичане, сами отхапавшие полмира. А у нас что? Петровское «очко» в Европу. На Черном море Босфор вообще - бутылочное горлышко. Есть еще Север, но там зима с августа по июль. Так что наша великая страна просто-таки обязана была обеспечить себе выход туда, где зимы не бывает вовсе, если хотела действительно оставаться великой.

Начал работать в этом направлении, Петр номер раз. Через двадцать лет по основанию Санкт-Питерсбурха, столковался он с картлийским царьком Вахтангом номер шесть об оказании ему «интернациональной помощи». Русская конница вышла из Царицына, а пехоту из Астрахани - на плавсредства и отправили десантироваться с моря. Командовал парадом генерал-майор Матюшкин, из придворных бабников и алкашей. Но беда не в этом. Самодержец увязался за войском, а ты хорошо представляешь, что означает присутствие больших начальников на командном пункте. А тут – САМ. Поначалу шло не плохо: взяли Дербент, Баку, захватили у Персии провинции Ширван, Гилян, Мазендеран и Астрабад. А неприятности, как всегда, начались потом. Сюда мы тоже входили, парадным маршем, а потом завязли по уши. И в веке осьмнадцатом, проблемы схожие: климат гнусный, вода паршивая, и той нет, зараза гуляет, и местные норовят при случае ножиком в спину ткнуть. Нам, вон, сейчас полмира в глаза тычет за нашу «агрессию» в Афганистане, а тогда с подачи Англии турки стали реальной войной стращать. А Россия никогда ни к одной войне не была готова. Всегда почему-то война для нас неожиданность. Даже та, которую сами начали. Короче, вернули все завоеванное обратно шаху персидскому, а сами - кто жив остался, - домой. Так вот первый Персидский поход и закончился.

- То есть, паршиво.

- Именно так. Вторая попытка была предпринята при матушке Екатерине номер два. Командовать экспедиционным корпусом был назначен…

- «…Мудищев Лев, красавец, генерал-аншеф»? – перебил Никитин, хотя ему нравились его живая манера изложения и своеобразная трактовка событий.

- Почти… генерал-поручик Валериан Зубов, состоявший при государыне по венериной части, но восхотевший подвигов марсовых. Повод для отправки «ограниченного контингента» был стопудовый, как и у нас: просьба законного правителя Грузии и наши обязательства по Георгиевскому трактату. В году семьсот девяносто шестом двинулись войска знакомым маршрутом. Снова взяли Дербент и Баку, дошли до слияния Куры и Аракса. Готовы были двигать дальше на Юг, но тут Екатерина возьми, да помре. А ейный сынуля -император Павлик номер раз - войска отозвал. И не из пацифизма, а из запоздалой мести мамаше. Ибо, не без оснований, считал, что это с ее подачи братаны Орловы замочили его папеньку - Петра номер три. Так завершился второй Персидский поход.

Любопытно, что третий персидский поход, хотя историки его так не называют, предпринял уже сам же Павел номер раз. В последнюю пятилетку восемнадцатого века он стакнулся с Бонапартием на почве обоюдной нелюбви к англичанам. И Наполеон убедил нашего остолопа в том, что собирается отправить мощный флот для завоевания «жемчужины британской короны» - Индии, и предложил Павлу в этом предприятии долю, если Россия двинет туда же свое доблестное войско сушей. Павел, не долго думая, отправил туда казаков под командованием атамана Платова. СПЕЦНАЗ того времени. – Шура принялся засыпать себе в кружку очередную порцию коричневой пыли.

- И что потом? – Никитину было на самом деле интересно.

- Потом суп с котом, – Щура помешал ложечкой свою отраву, – Пройти нужно было через весь Туркестан, в те поры еще совсем ещё не наш: земли хивинские, бухарские и хорезмские, Кара-, Кызыл- и прочие Кумы. Транзитом через наш родной Афганистан, ать-два - до самой Индии. Как тебе план?

- С размахом. Но сочинял его болван без мозгов. Куда на такие расстояния пехом?

- Да хоть конным. Тем более, что Наполеон Павла «развел» как лоха: никакой флот в Индийский океан он посылать не собирался, потому что не было у него никакого флота. А Платов успел положить в песках - за здорово живешь – без боёв, половину личного состава, тыщ десять казачьих душ. И тут: в первом году девятнадцатого века, самодержца пристукнули в собственной спальне любимой табакеркой проплаченные англичанами заговорщики. На престол взошел Александр номер раз, и дал команду вернуть казаков - точнее, то, что от них осталось. Вот так окончился третий Персидский поход. Ну, как тебе очерки родной истории?

- Весьма поучительно, господин профессор. Приятно сознавать, что мы выполняем посмертную волю наших предков и идем по их стопам. А что придает вам уверенности в том, что наш Персидский поход станет последним? Он, в отличие от предыдущих, окажется успешным?

Шура отхлебнул из кружки «адского варева» посмотрел в, уже успевшее почернеть, окно и, обнаружив, что сигареты в его пачке кончились, полез в тумбочку за новой.

- Знаешь, Ник, - серьезным голосом сказал он, распечатывая сигареты, - я как раз уверен в полном его провале. А что касается того, что этот Персидский поход будет последним, то очень хочется, чтобы данное предположение оправдалось, – Шура вздохнул. – Извини, Ник, я страшно хочу спать. Если комбат захочет, пускай будит меня сам, если сумеет. Мне уже все равно.

…………………………………………………….

Никитину голову взбрело поменять постельное белье, порядком уже мятое и не вполне свежее. Он полез в тумбочку, где хранил несколько сменных комплектов простыней и наволочек. Когда его усталая рука потянула на себя верхнюю из них, следом за простынёй к его ногам вывалился пакетик.

Он был непрозрачным, и Никитину пришлось его разрезать финкой.

- Так, так, так… И что же это у нас там такое?

Он понюхал и вздрогнул.

В пакетике был чарс. Не менее ста граммов.

- Ай-я-яй-я-яй… Кто же это так неосторожно анашу разбрасывает?

…………………………………………………………..

В помещении было темно. В нем довольно громким шепотом беседовали Касымыч и Угаров. Их профили почти столкнувшиеся лбами были хорошо видны в свете фонарей, которые с плаца прорывался через окно в комнату.

- Так какого черта ты, идиот, не проверил все, как тебе было сказано? Я же тебе сто раз говорил, чтобы все делалось под твоим контролем! А ты чего? – раздался голос Каримбетова.

- Да кто ж знал, что эти козлы, вместо того, чтобы распихать все, куда положено, оставят порнуху у себя. Я же их проинструктировал!

- Ты жену свою будешь инструктировать, как ноги раздвигать! На операции, надо всё лично проконтролировать!

- Да как? Самому, что ли, туда с ними лезть?

- А ты что думал? Надо будет, и не туда полезешь! Хочешь чистеньким остаться? Хрен тебе! Забыл, как тебя с двумя килограммами «травы» прихватили? Да ты бы уже год, как зону топтал, если бы не я!

- Да там не так все было! Мне эту «траву» в последний момент Губанов переложил из своего баула, перепугался.

- А ты, болван, взял?

- Ну, взял…

- Тебе же уже сказано, что ты – идиот! Ишак деланный!

- Да я же…

- Заткнись и слушай меня! Завтра, сразу после подъема, возьми Левончика и еще кого-нибудь, можешь «в темную». Только тех придурков, что уже засветились, не трожь. Вообще, близко к ним не подходи. Влипли – сами пусть выкарабкиваются. Ничего им за это не будет, подрючат и отпустят.

- А если начнут языками болтать?

- Не начнут, я их здорово накрутил, до сих пор, поди, с полными штанами ходят.

- Они, между прочим, в роту ночевать не пришли, их с вечера уволокли, и где-то прячут.

- С утра узнай, где. Встретиться и потолковать с ними без свидетелей, пожалуй, все-таки, стоит. Я тоже надавлю, где нужно. А где пакет с «лекарством»?

- Где положено. Доставлен по адресу.

- Значит, все, как я сказал: берешь Левона и еще одного лоха, идешь туда до подъема и торжественно «находишь» посылку. Ихним кабаном я займусь сам. Ничего, на этот раз они у меня хлебнут по полной программе! Долго они еще меня помнить будут! Ладно, всё. Давай спать, завтра вставать рано.

Наступила тишина.

………………………………

Капитан Кирпичников в соседнем модуле вынул наушник из уха и отмотал запись на диктофоне назад. На этот раз аппарат был размером с папиросную коробку. Он, отмотал назад, прослушал запись, и остался доволен услышанным.

…………………………………………………………

Два бойца, зевая, зашли в комнату Никитина.

Он при них вытащил из тумбочки злосчастный пакет и положил его на тумбочку же сверху.

- Дывись, - пригласил жестом.

Сержант Величко посмотрел, понюхал:

- Ось ничего себе подарунок.

- Нравится? Тогда подпишитесь под этим, – Никитин стал читать, - «Я, командир 1-го взвода 2-ой роты, старший лейтенант Никитин Игорь Алексеевич, докладываю, что 6 июня 1988 года, в 0 часов 25 минут, разбирая свои личные вещи в присутствии сержанта Величко О.П. И сержанта Олейникова В.А., обнаружил в своей тумбочке не принадлежащий мне полиэтиленовый пакет с веществом растительного происхождения, похожим на наркотическое, типа «гашиш», в количестве около 100 граммов.»

Он положил листок на тумбочку. На него ручку.

Сержанты по очереди подписались.

- А теперь свободны. Извините, что от сна оторвал. Сами понимаете, какое это дело.

Сержанты-понятые ушли, а Никитин еще раз перечитал свою бумажку, и остался ею вполне удовлетворен. Пакет с чарсом он переложил под матрас – на тот случай, если посреди ночи кому-нибудь вздумается поискать там, куда он его подсунул. Сложив докладную вчетверо, он засунул ее в наволочку, зевну, потянулся, упал на койку и мгновенно отрубился.

***

Титры: Москва. СССР

6 Июня 1988 года

Шура, бледный и усталый, каким Никитин запомнил его накануне вечером, сидел на широком гранитном парапете смотровой площадки Воробьевых гор и тоскливо обозревал панораму Москвы, лежащую перед ним. На нем была выгоревшая «песочка», на поясе висел «Стечкин» в деревянной кобуре-прикладе.

- Зачем тебе здесь ствол, Шура? – спросил Никитин, который стоял у парапета на траве. За спиной Шуры было видно высотное здание Московского университета

- Потому что мы с тобой в раю, Ник. А в раю все ходят со стволами.

- Почему?

- Здесь так положено.

- Кем?

- Им, Самим, Ник. Чтобы мы не чувствовали себя здесь одинокими.

- А разве пистолет помогает от одиночества?

- Только он и помогает. Разве ты еще этого не понял?

- А как же он может помочь, Шура?

- Очень просто, Ник.

С этими словами он медленно вынимает из кобуры пистолет, передергивает затвор и приставляет ствол себе под подбородок.

- Нет! – кричит Никитин, – Ты не можешь умереть еще раз! Ведь ты же в раю: значит уже умер!

-

- И в рай, и в ад можно попадать много раз. У тебя еще все впереди, - и нажимает спуск. Гремит выстрел, потом почему-то еще один, и еще…

- Нееееееееет!... – орет Никитин, как сумасшедший, и немедленно просыпается от собственного крика у себя в модуле в Фарахруде.

***

Титры: Фарахруд. Провинция Фарах. Афганистан.

6 июня 1988 года

В дверь грохочут глухие удары, которые Никитин в своем кошмарном сне принял за выстрелы. Он, не поднимаясь с койки, рявкает:

- Какого черта надо?

Одновременно бросает взгляд на часы – половина шестого. Действительно, кого и за каким чертом принесло в такую рань?

- Никитин! Открывайте! – гремит из-за двери хорошо знакомый со вчерашнего голос с начальственной интонацией, – Особый отдел!

- Так, начинается то, чего и стоило ожидать, - бормочет Никитин под нос, засовывая ноги в тапочки из шинельного сукна, вставая и топая к двери.

- Чего вам надо? – переспрашивает, чтобы потянуть время и собраться с мыслями.

- Откройте немедленно! – повторяет из-за двери тот же голос.

В открытую Никитиным дверь вваливается особист – старший лейтенант Угаров, а с ним – батальонный начальник продовольственного склада, прапорщик Мелконян, и какой-то незнакомый ему, зачуханный боец из ОБАТО.

«Особняк» с торжествующе-грозным видом объявляет металлическим голосом:

- Старший лейтенант Никитин! Мы вынуждены произвести досмотр ваших личных вещей!

- На каком основании? – спрашивает Никитин.

- На основании имеющейся уНАСоперативной информации и предоставленныхМНЕполномочий! – гордо сообщает Угаров.

- И эти «полномочия», разумеется, подтверждаются соответствующим документом, подписанным военным прокурором? – не без ехидства спросил Никитин.

- Вот мой документ! – тычет Угаров Никитину в нос своей краснокорой «ксивой», - Если вы немедленно не подчинитесь моим требованиям, мы будем вынуждены применить силу!

- Да что вы говорите? – вполне искренне изумляется Никитин, и бросил взгляд на свиту старлея.

Левончик-кормилец, у которого спецназёрам всегда можно было разжиться лишней парой-тройкой коробок горных пайков, чтобы дотянуть до получки, стыдливо отводит свои маслянистые очи.

Солдатик из ОБАТО вообще не знает, куда деваться, дрожа от страха и явно мечтая провалиться сквозь землю поглубже, лишь бы оказаться подальше отсюда.

- Ну! – рычит Угаров, выдергивая из кобуры «макаров» и наставляя его на Никитина. Этому дауну невдомек, что любой офицер СПЕЦНАза, терпеть не может когда на него наставляют ствол, а еще – когда и понукают. Поистине ангельскому терпению Никитина приходит конец.

Сначала «макаров» улетел в дальний угол.

А потом Никитин точным, расчетливым ударом правой, изо всей дури, заехал Угарову прямо в «пятак».

Улететь далеко ему стенка помешала. Треснувшись башкой, особист сполз на пол. Из расквашенного соплевыделяющего органа обильно хлынула кровянка на хэ-бэ.

Никитин стоял над ним, пыхтя, и явно сдерживал себя, чтобы не врезать тому ещё.

На шум повыскакивали из своих комнат в коридор офицеры, проживавшие в модуле. В дверном проеме сразу возникает толпа. Среди них Карась, Боцман, из-за спин выглядывает долговязый Змей, торчит рыжая макушка нашего «истинного арийца» Андрюхи Райнеке, выше всех маячит цыганистая голова Кирпича. Только Шуры почему-то среди них не видно.

- Что тут за чертовщина? – Протиснулся сквозь толпу офицеров в исподнем Змей – единственный из всех собравшихся, одетый по форме. Его, как старшего по званию, безропотно пропустили.

- Да вот, товарищ майор, - указывает Никитин рукой на все еще бесчувственное туловище верного дзержинца-ежовца, прикорнувшее у переборки, – Ворвался сюда, ко мне, ни свет, ни заря, чего-то орать начал, пистолетом махать. А потом споткнулся вдруг о порожек, упал на пол, и сопатку себе разбил. Верно, ребята? – спросил я у перепуганных «понятых».

Майор огляделся.

- А я что? – снова отводит свои бегающие глазки «застенчивый воришка» Левон-джан,- Я ничего не видел. Я сзади стоял.

Зачуханный ОБАТОшник вообще лишился дара речи и лишь с готовностью часто кивает головой. У него сейчас, видно, одна мысль: как бы живым отсюда уйти. О нравах и обычаях СПЕЦНАЗа в батальоне обслуживания ходят легенды и саги.

- Ай-яй- яй! Какая неприятность! – Змей с любопытством наблюдает за попытками слегка, но не до конца очухавшегося Угарова подняться с полу, – Что же вы так, товарищ старший лейтенант? Под ноги смотреть надо! Так недолго и шею себе свернуть.

«Сотрудник губчека», опираясь о стенку, все же умудряется принять полувертикальное положение. Вид у него самый жалкий, но он все еще пытается хорохориться. Зажимая одной рукой обильно кровоточащий чухальник, второй начинает лихородочно шарить в пустой кобуре.

- Да я… Всех вас… Сгною! … Под трибунал! … Всех до единого!… Все про вас, про всех знаем! Да мы…

- О чем это он? – спрашивает Змей у Никитина, одновременно нанося разбушевавшемуся Угарову малозаметный, но весьма чувствительный тычок двумя пальцами, указательным и средним, в правое подреберье.

Издав звук, похожий на тот, что издает кухонная раковина, всасывающая в себя остатки воды после засора, «особняк» снова сползает по стенке на пол.

- Бредит, наверное, - пожимает плечами Никитин.

- Чего стоите, хлопцы? – обращается Змей к собравшимся, – Не видите, что ли? Человеку плохо! Помочь надо.

К «больному» протискиваются сразу несколько человек.

- Погодите, зачуток, - Змей вынимает из кармана «песочки» плоскую металлическую фляжку, отвинчивает крышку и, не жалея, щедрой рукой, поливает старлея ее содержимым. Комната сразу наполняется ароматами спиртзавода.

Остаток начальник разведки вливает в судорожно хватающий воздух рот жертвы.

Угаров, закашлявшись, открывает мутные глаза, пытается что-то сказать, но уже поздно.

- А ну, ребята! Раз-два, взяли!

Четыре пары рук приподнимают особиста, как пушинку, хотя в нем, на вид, не менее 90 кг живого весу.

- Подождите! – кричит Никитин, и, выщелкивая магазин из «Макарова», запихивает его особисту за пазуху, – Теперь можно выносить!

Протащив по коридору, особиста вытаскивают на крыльцо.

И на:

- Три-четыре! – раскачав свою ношу, спецназёры разжимают руки.

Пролетев метра три, Угаров тяжело плюхается в тягучую пыль. Она заметно смягчает динамическую силу падения, так что за целостность его костей никто не переживает.

А где Шура? - спросил Змей.

Офицеры переглянулись и все дружно бросились к двери Шуриной комнаты.

Подергали, она была заперта изнутри на ключ.

На стук, все более настойчивый, никто не реагировал.

- А ну, разойдись! – Кирпич, отступив на шаг назад, шарахнул в дверь плечом.

Она сразу же с треском распахнулась.

Шура, не шевелясь, лежал на своей солдатской койке, на правом боку, лицом к стене, почти с головой укрытый одеялом. На мгновение наступила тишина, в которой Никитин услышал, как бы со стороны, как какой-то чужой голос, свой собственный:

- Шура! Что с тобой? Да отзовись же ты, черт подери!

Но он не отозвался.

Змей откидывает одеяло и трогает бледную, почти как наволочка, шею ротного.

- Все. Холодный…Отвоевался.

Потом появившийся, как из-под земли, Док выставляет всех за дверь. Никитин все еще не может поверить в увиденное и услышанное.

- Холодный…. Как так – «холодный»? Этого просто не может быть! Я же разговаривал с ним всего пять часов назад! Он не мог умереть! Все это – такой же дурацкий сон...

Док долго не выходит.

В коридоре появляется Петрович с озабоченным лицом. Не обращая внимания на то, что офицеры курят прямо в модуле, что строго запрещено и всегда им немилосердно преследуется, он спрашивает, ни к кому конкретно не обращаясь:

- Кто там сейчас?

- Док, - отвечает ему за всех Змей.

- Понятно, – приоткрыв дверь, комбат скрывается за ней.

Снова ожидание. Третья сигарета. В голове одна мысль: как? Почему? За что?

Наконец, дверь распахивается, выходит Петрович, за ним Григорий.

- Признаков насильственной смерти нет, - отвечает Док на незаданный, но висящий в воздухе вопрос, - по всем внешним данным, внезапная остановка сердца во сне. Точнее сказать может только патологоанатом. Тащите носилки.

Никитин дергается в комнату, но его тащит за рукав Петрович.

- Погоди, там без тебя управятся. Утром иди в строевую часть, оформляй документы, я дам команду. Повезешь его домой, – комбат вздохнул. – С этой минуты ты – исполняющий обязанности командира роты. Пока будешь в Союзе, я подготовлю и отправлю представление на твое назначение. И на очередное звание, ты ведь уже сколько перехаживаешь?

- Полгода, только я…

- Никаких «я»! Возьмешь роту, и точка! И встряхнись, спецназовец ты, или кто? Я тебя понимаю, Игорь, - произнес Петрович совсем другим тоном, - тяжело терять друзей. Особенно так глупо, не в бою, а от того, что слишком рано отказал проклятый «мотор». Тебе теперь жить за двоих – за себя и за него. И не забудь, построение по распорядку! Командуй, ротный!

.....................................................................

Батальон на построении в каре.

Со знаменем, которое слегка развевается в руках знаменосца, пытаясь захлестнуть левого ассистента.

Петрович, чуть хрипловатым голосом обращается к строю:

- Товарищи офицеры, прапорщики, сержанты и солдаты! Сегодня ночью скоропостижно скончался наш боевой товарищ, командир второй роты нашего батальона капитан Балаганов Виктор Алексеевич. Предлагаю почтить его память минутой молчания! Головные уборы – снять!

И первым снял кепи.

Сотни рук сдергивают с голов кепи. Наступает звенящая в ушах тишина, в которой слышно только стук собственного сердца, да еще мерное гудение моторов пролетающего в заоблачной вышине транспортного самолета.

- Вольно! Головные уборы – надеть! Командирам подразделений приступить к разводу на занятия и работы!

Роты расходятся по расположению.

Никитин не в том состоянии, чтобы командовать. Да и выполнять надлежащим образом свои обязанности. Сержант Величко по собственной инициативе подошел к нему и очень серьезным голосом заверил:

- Та не волновайтэся, товарищу старший лейтенант. Усэ будэ, як треба! Я утримаю!

- Действуй, родной, утримай. Если что, я помогу.

- Есть, товарищу старший лейтенант! – сержант козырнул и помчался выполнять обещанное.

Никитин пошел в строевую часть. Свернув за угол модуля, чуть не споткнулся о сидящего на корточках бойца.

Тот сидел, уткнувшись лицом в колени.

- Ты чего тут делаешь? – спросил Никитин.

Солдат поднял заплаканное лицо. Это был нештатный ординарец Шуры, рядовой Аниуллин.

Второй раз, менее, чем за сутки, Никитин увидел плачущего спецназёра.

…………………………………………….

В кабинете комбата находились, кроме него, начальник разведки батальона Змей и начальник штаба Мертвищев, когда туда ворвался взбешенный майор Каримбетов. Щелки его узких глаз, казалось, стали вдвое шире от извергаемых ими молний.

- Какого шайтана ты тут творишь, майор?! – заорал он гнусавым голосом с порога, – А вы, - это адресовалось Змею и НШ, - вон отсюда! У меня с вашим командиром будет серьё-ё-ёзный разговор!

- По какому праву вы распоряжаетесь моими офицерами, да еще в моем кабинете? – спокойно осведомился Петрович,

- По какому праву? – прошипел особист, – Я вам сейчас покажу, по какому праву! Можете считать себя уже БЫВШИМ командиром батальона!

- Да ну? – изумился Петрович, – А вот мне показалось, что это я разговариваю с БЫВШИМ заместителем начальника Особого отдела бригады.

- Что-о-о? Да как вы смеете меня оскорблять? Я нахожусь при исполнении служебных обязанностей! И как офицер военной контрразведки в боевой обстановке имею право не только отстранить от должности любого командира, но и применить против него оружие?

- Вот именно, Касымыч, что в боевой... А мы сейчас в расположении части и никаких боевых действий не ведем. К тому же ты забыл, что применять оружие дозволяется в исключительных случаях, например, при угрозе измены Родине. На вашем месте я бы помалкивал, Каримбетов!

- Что вы несете? – взвизгнул Касымыч, – Да вы хоть знаете, что у вас, в батальоне, творится?

- И что же там творится? – поинтересовался Петрович.

- У вас дезертировал военнослужащий!

- Не дезертировал, а утонул, - поправил его Змей.

- Это еще доказать надо, что ваш «утопленник» у душманов чаи не гоняет! Ваши подчиненные хранят у себя наркотики и порнографию, намереваясь тайно ввезти все это на территорию СССР! Они обезоружили и зверски избили офицера контрразведки, который пытался пресечь эту преступную деятельность! Наконец, двое ваших офицеров - Балаганов и Никитин, - вполне обоснованно подозреваются в присвоении крупной суммы денег в иностранной валюте, захваченной ими при расстреле машины с мирными жителями! Этого достаточно?

- Ты все сказал, сволочь? – спросил низким голосом Петрович. Его пудовые кулаки сжимались и разжимались от еле сдерживаемого желания немедленно превратить плоскую рожу Каримбетова в сырой фарш, – К твоему сведению, капитан Балаганов сегодня ночью скончался от сердечного приступа, до которого довели его ты и твои «шестерки»! Так что, если хочешь уйти отсюда живым, не смей даже поминать его имя вслух! А то я за своих ребят не ручаюсь.

- Вы что?... Угрожать? Мне? Да я…

- Заткнись! Сядь и послушай, тебе будет интересно.

Только сейчас особист заметил стоящий на столе у комбата портативный бобинный диктофон “SONY”.

- Это что еще за шутки? – возмутился он

- Это не шутки, Каримбетов, это вовсе не шутки. Сейчас ты в этом убедишься.

Петрович щелкнул клавишей диктофона.

- «…Младший сержант Матушкин! Расскажите нам, где, когда и какое задание вы получили от сотрудника Особого отдела старшего лейтенанта Угарова?» - зазвучал голос командира первой роты капитана Кирпичникова.

- «Я встретился со старшим лейтенантом Угаровым вчера, после обеда, за столовой. Он передал мне четыре иностранных журнала и пакет с анашой. Все это было уложено в мешок.

- Опишите этот мешок.

- Обычный, пластиковый, белого цвета. Там Пугачева еще была нарисована.

- Пакет был этот?

- Да, этот.

- Вы видели, что лежит в пакете?

- Да, я посмотрел. Это были журналы и анаша.

- Что это были за журналы?

- Ну... там женщины голые.

- Это были вот эти журналы?

- Да, эти.

- А как вы узнали, что в пакете находится наркотик?

- Развернул и понюхал.

- Что вы должны были сделать со всем этим?

- Я должен был передать три журнала своим друзьям, рядовым Рыбакову, Носову и Звонареву, чтобы они незаметно подбросили их в личные вещи командира роты и других офицеров…»

Каримбетов, слушавший откровения своего провалившегося агента, сидя на стуле напротив работающего диктофона, выглядел жалким и сломленным.

Но в следующий момент Касымыч резко метнулся, выбросив руку к диктофону.

Однако захватить присутствующих врасплох ему не удалось. Змей мгновенно перехватил его конечность, заломил ее за спину и ткнул его мордой в стол. Свободной рукой он вытащил у него из поясной кобуры «макаров».

- Бесполезно рыпаться! – сурово изрек Петрович. – Дальше слушать будем?

Отпущенный Змеем, Каримбетов потирал пострадавшую клешню и злобно сопел.

- Молчание – знак согласия. Продолжим! – и нажал клавишу диктофона.

- «…А один журнал и пакет с анашой я должен был передать во вторую роту младшему сержанту Забелину, моему земляку, – снова зазвучал монотонный голос допрашиваемого Матушкина, который тут же перебил голос покойного Шуры:

- С какой целью?

- Чтобы он подбросил их своему командиру роты или взвода.

- Он выполнил задание?

- Об этом мне неизвестно.

- А вы? Что вы сделали с журналами?

- Мы оставили их себе.

- Почему?

- Ну, во-первых, не хотели, чтобы у нашего командира роты, у вас, то есть, были неприятности. Вы нам не сделали ничего плохого. А во-вторых, подумали, что особист не сможет проверить, подложили мы их или нет.

- Почему вы согласились выполнить задание старшего лейтенанта Угарова?

- Две недели назад нас всех вызвал майор, этот, нерусский…

- Каримбетов?

- Да, он самый. Сказал, что знает, где и как мы продавали две канистры солярки духам из кишлака.

- Это правда?»

Пауза.

- Да.

- Ну, что, Каримбетов? – Петрович щелкнул клавишей диктофона, – Там еще показания его подельников. Среди прочего они, кстати, каются, что на ночное купание потащили двоих «молодых» по прямому указанию Угарова, а, значит, и твоему!Достаточно?

- Это ложь! Оговор! – взорвался особист, – Мало ли, что они там наговорят! Вы… Вы их заставили! Я знаю! Вы их били, пока они не стали говорить то, что вам хотелось! Вы специально сделали это, чтобы скомпрометировать меня!

- Ах, вот ты как? Ну, ладно, тогда послушай-ка заодно еще вот это, - Петрович вынул из ящика стола другой аппарат, значительно меньших размеров. Но звук он воспроизводил на удивление громко и отчетливо.

- «Так какого…ты, идиот, не проверил все, как тебе было сказано? Я же тебе сто раз говорил, чтобы все делалось под твоим контролем! А ты чего? – раздался голос самого Каримбетова.

- Да кто ж знал, что эти козлы, вместо того, чтобы распихать все, куда положено, оставят порнуху у себя. Я же их инструктировал!» - ответил голос Угарова.

Петрович нажал миниатюрную кнопку.

- Узнаешь, Касымыч? Свой голос и нежный голосок своего подручного, Угарова? Только дурак не поймет, о чем вы там толкуете.

- Да какое право вы имели подслушивать офицеров военной контрразведки во время проведения ими важного оперативного мероприятия?! – снова вскипел неугомонный особист.

- Заткнись, урод! – загрохотал комбат, – Заткнись, пока я тебя не пристукнул прямо здесь! С каких это пор организация подлых провокаций против боевых офицеров собственной армии, стала называться «важным оперативным мероприятием?» Тридцать седьмой год вспомнили? Не дают покоя «лавры» предшественников?

- Товарищ майор, - хищно улыбаясь, вставил Змей, - А может быть, грохнуть этого вурдалака: прямо здесь, из его же ствола? В висок, в упор – пороховой ожог, отпечатки на стволе – все будет в полном порядке, комар носа не подточит. Скажем, что устыдился, мол, своих гнусностей, и, не сходя с места, – бац! А, товарищ майор? Очень-очень хотца!

- Нет, Змей. Никто не поверит, что он сам застрелился. Стреляются от позора те, у кого есть хоть капля совести. А у этого мерзавца её никогда не было.

Но, даже загнанный в угол, Касымыч все еще пытался выйти из, явно проигранной, партии победителем:

- Я требую, чтобы мне срочно дали возможность связаться с моим руководством! – затравленно взвизгнул он.

- С руководством, говоришь? – хмыкнул Петрович, – Отчего нет? Только напрасно… С утра майору Кузьмичеву о твоих художествах все уже доложено. А, пока мы с тобой здесь разговоры разговариваем, копии всего, что ты только что слышал, уже летят к нему под вооруженной охраной.

- Какой Кузьмичев! – взвился Каримбетов. – Я требую, чтобы меня соединили с Кабулом, с генералом Подковыровым!

Комбат переглянулся со Змеем.

Тот молча кивнул.

- Послушай, ты, гнида! - нехорошо улыбаясь, произнес Змей, – Мы ведь еще не все тебе продемонстрировали. На, полюбуйся!

С этими словами начальник разведки вынул из лежащей на столе черной папки пачку фотографий и швырнул ее Каримбетову.

Снимки рассыпались веером по столу. Одного беглого взгляда на них было достаточно, чтобы безошибочно признать тех, кто был на них изображен.

Но Змей, с большим удовольствием, дал пояснения.

- Вот тут заместитель начальника Особого отдела бригады СПЕЦНАЗ, майор Каримбетов Турсумбай Касымович, заключает в дружеские объятия главаря бандформирования «непримиримых», небезызвестного Кори Якдаста.

Змей отбросил фотографию и взял другую.

- А вот он же сидит за дружеским достарханом с душманами. Настроение у всех, судя по довольным улыбкам, преотличное. И немудрено: презрев все мусульманские законы, в центре стола нахально маячит уже ополовиненная бутылка «Столичной». Вы же мусульманин, Каримбетов?

- Нет, я – коммунист, - встрепенулся особист.

- Ну - ну… - усмехнулся Змей и продолжил, беря новую фотографию, - А вот как пишут в пьесах: те же и пожилой сморчок со злым взглядом маленьких, колючих глазок. Да это же сам Мамадшах, основной главарь ДИРА в нашей местности. Помимо прочих «достоинств», известен также тем, что обожает лично приводить в исполнение приговоры собственного, так называемого, «исламского революционного трибунала». Руки у него даже не по локоть, а по самую, что ни на есть, шею в крови наших пленных. Остальные фотографии – того же плана. Все это, - Змей показал пальцем, - я подобрал на месте разгрома бандгруппы во главе с твоим одноруким корешем – Кори Якдастом. Он сейчас у Аллаха. И, кажется, там тебя уже заждался!

- Да вы с ума сошли тут все, – особист был уже не на шутку перепуган, – Это были санкционированные переговоры! Спросите у генерала Подковырова!

- О переходе бандитов на сторону «народной власти»? – хмыкнул ехидно комбат, – Не смеши, Касымыч! Впрочем, копии этих фотографий тоже улетели по назначению. Пускай с тобой разбираются те, кому положено. Я бы с огромным удовольствием сам арестовал тебя и отправил под конвоем, но, увы, не могу! Ещё с еще большим удовольствием я бы тебя расстрелял, как у вас говорят: «без суда и следствия». Неохота только об говно руки марать! Так что, давай, Касымыч, вали отсюда, да поскорее, а то у моих ребят руки тоже чешутся. Могут не удержаться. До вертолетной площадки дорогу знаешь, или тебе провожатые нужны?

Каримбетов, скукожившийся и с посеревшей физиономией, тяжело поднялся со стула и поплелся к выходу. Он уже взялся за дверную ручку, когда Петрович, окликнул его:

- Эй, каторга! Не забудь захватить с собой свою подружку, Угарова. Кстати, забыл спросить: задница-то у него как, ничего? Упругая?

Вопрос был задан просто так, на «фу-фу», чтобы лишний раз уязвить оппонента, но он неожиданно угодил в цель. Это стало понятно по реакции особиста. Он вздрогнул и резко обернулся.

В глазах его застыл уже животный страх.

Мясищев мгновенно это уловил и продолжал втаптывать врага в грязь:

- Вы имеете дело с разведкой. Мы не только аудио-, но и видеозапись в гостевом «номере» вели. В инфракрасном диапазоне. Все, конечно, в зеленых тонах, но так – ничего, прекрасная видимость! Хоть за деньги показывай!

- Вадим Алексеевич, – обратился Петрович к Змею его «мирским» именем, – вы у нас внештатным дознавателем числитесь, УК читали. Какая там статья про ответственность за мужеложство?

- Сто двадцать первая, товарищ майор! До трех лет. А уж как на зоне таких любят! Часто всем коллективом и по нескольку раз в день.

Услышанное добило Каримбетова вконец. Из кабинета он не вышел, а вывалился.

В окно из кабинета комбата было видно, как он, пошатываясь, словно пьяный, плетется к «гостевому» модулю.

- Здорово вы его насчет гомосечества уделали! – сказал молчавший до сих пор Мертвищев. – Как вы догадались?

- Да, чего там догадываться… - хмыкнул Петрович. – Обратил внимание как его недоносок Угаров ногти себе полирует, словно девка, да еще и лаком бесцветным их покрывает? Остальное – чистая интуиция, – он помолчал, – Жалко только, что твоей «инфракрасной камеры» у нас нет.

- Ничего, ему и так хватит, - заверил Змей, укладывая в папку весь собранный компромат.