Последний шанс

Глава 10. ДОРОГА ДОМОЙ

Степка уже и забыл, когда в последний раз был на море. А уж как хотелось человеку сорваться на юг. Нет, не за границу и даже не в Сочи, там отдых непосильно дорогой, в золотую копейку выльется. Все, что годами копили, за один месяц уйдет шутя. А удастся ли хорошо отдохнуть, гарантий не было.

— В Сочи все дорого. На базаре к фруктам не подступись, цены улетные, особо в летний, дачный сезон, когда на пляже народу больше, чем гальки на пляже. Вот и размышляет человек, куда податься? Может, в приморскую деревушку? Все ж там поспокойнее, народу поменьше, цены пониже и народ совестливый. Но тогда зачем ехать на юг, если жить в деревне? У себя на Днепре можно загореть не хуже. Солнце, оно везде одинаково. И у себя можно поджариться дочерна. Оно и деньги целее, не надо тратиться на дорогу и думать, где и как поесть, дома с этим никаких проблем. Можно на озеро или на водохранилище… Но это не море! А может, в Прибалтику махнуть? В Юрмалу, к примеру! Нет, только не это! Море холодное, народ дрянь, все, кто отдыхали там, вернулись недовольными. Проклинали Прибалтику и теперь даже слышать о ней не хотят. За гроши предлагают туда путевки, а желающих не находится. Неспроста! Значит, нам тоже там делать нечего, — размышляет Степан.

Он знает, Клара вообще никуда не хочет ехать. К морю она равнодушна, как говорит, загореть можно и у себя дома под кварцевой лампой. И в чем-то права. Она мечтает съездить на весь отпуск к сыну.

Алешка служит в Сибири. Там моря нет.

Как писал сын, служит он далеко от города, в полусотне километров от поселка Серебрянка, в сосновом лесу, там он охраняет зону особого режима. Писал, что романтики в его работе нет. А служба не та, о какой так долго мечтал, и послали его к черту на кулички, охранять махровых преступниц, баб, каких не жаль уложить всех до единой одною очередью. Вскользь пожаловался, что жизнь скучна и однообразна, но изменить ее хоть как-то нет никакой возможности, а потому просветов не предвидится и перемен к лучшему не ждет. Им неоткуда взяться, что никто не хочет ехать сюда добровольно, а уволиться и не мечтай. За каждого человека держатся зубами.

Клара, читая письма Алешки, не спала ночами. А Степа пытался успокоить жену:

— Не реви! Вот пройдет три года, пришлют замену Алешке, его на другое место службы отправят. Так положено. Наш за это время повзрослеет, познает жизнь. Из мальчишки в мужика превратится. У него в запасе есть время.

А ночами, когда Клара засыпала, садился на кухне у окна и курил, все думал о сыне. Алешку они не видели давно. То он учился, то теперь служит далеко. А сердце болит по мальчишке, как ни приказывай себе, ведь свой, родной, единственный ребенок, одна надежда и радость в нем.

— Ведь вот просил его выучиться на строителя или технаря. Теперь бы вместе жили, одной семьей. Ни о чем не заботился бы. Вон, как его друг, врачом стал, хирургом. С родителями живет. И никакая блоха его не грызет. И старики спокойны, сын на глазах. А наш болван романтики захотел. Вот и получил ее полные штаны! Ладно бы в армии служил, как все нормальные мужики. А то зэков охраняет. Знакомым только по пьянке скажешь, по трезвой признаться стыдно. Для этого столько учился дурак! — сетует мужик.

Ему обидно, что Алешка не послушался и поступил по-своему. Отец поначалу упрекал сына. Тот замкнулся, перестал доверять, делиться и советоваться. Так и расстались на непонимании, холодно, словно чужие. Теперь бы рад вернуть то время, а как?

Далеко Алеша. Письма от него идут неделями. Клара каждый день выворачивает наизнанку почтовый ящик. Когда выуживает письмо, домой на рысях мчится. В семье каждый раз праздник, когда приходит весточка от сына. Клара мигом оживает, становится улыбчивой, покладистой, доброй. Тут же садится писать ответ. И снова ждет. Но через неделю сдает сердце бабы, и опять ночи становятся бесконечными.

— Степушка, милый, родной, давай съездим к сыну. Давно не виделись с ним. Вся душа изболелась. Хоть недельку с сыном побудем. Не хочу на море! Какой отдых, если душа болит. Ее море не вылечит. Хоть взглянуть, побыть с ним, поговорить. Пойми, мать я! Сердце болит по ребенку! — просила жена, и Степан не выдержал, согласился, уступил бабе.

Алешка, узнав о намерении родителей, обрадовался, позвонил среди ночи, объяснил, как к нему добраться и несколько раз спросил:

— Это правда? Вы не передумаете?

Степка перед отъездом предупредил друзей, что поедет к Алешке. Сколько пробудет у сына, не загадывал. Ответил, что не знает, как сложатся обстоятельства. И набив отборными деликатесами рюкзак, взял с собою немного барахлишка себе и Кларе, заспешил на самолет.

В аэропорт их проводил Иван. Об одном попросил:

— Берегите друг друга. За квартиру не беспокойтесь. Доглядим…

В Сибири Степка с Кларой не были никогда. Потому оба с любопытством смотрели в иллюминатор, пытаясь разглядеть, что ждет их внизу?

Алешка обещал встретить рейс, если ничего не помешает, и слово сдержал. Подскочил прямо к трапу. Бросился к отцу, к матери, обнял.

Возмужавший, совсем уже взрослый человек. Он очень изменился, но все же остался тем же своим, самым родным, лопоухим, губастым мальчонкой, так похожим на Степана.

Он подвел их к машине, быстро определил багаж. И подсадив Клару в «уазик», устроил ее рядом с собой, сам сел «за баранку».

— Уже машину научился водить? — удивился Степан.

— При моей работе — это первая необходимость! — отмахнулся Алешка и повел «козла» легко и уверенно.

Сын сразу предупредил родителей, что им придется пожить в зоне, за колючей проволокой, поскольку до ближайшей Серебрянки чуть больше полусотни километров, а мотаться туда по бездорожью каждый день, далеко не подарок.

Оно и впрямь, едва выехали за город, машина поскакала по ямам и кочкам. Даже говорить стало трудно, того гляди, откусишь собственный язык. Степан головой подскакивал до крыши, Клара еле удерживалась на сиденьи. Женщина смотрела на сына, иногда любопытно глядела в окошко машины на пробегавшую мимо тайгу, на могучие вековые деревья, нехоженный, дикий лес.

— Смотри, сколько грибов! Видишь, подосиновиков как много! Давай остановимся, наберем! Когда приедем, сразу пожарю! Помнишь, ты с детства любил жареные грибы! Да и мы с отцом давно свежих не ели!

— Мам! Этого добра здесь на каждом шагу! Не стоит время тратить. Тут нельзя останавливаться. Неподалеку идут лесозаготовки. Зэчки работают. А потому, «не дразни гусей». За грибами отвезу, если захотите, в другое место. Там спокойно. Собирай, сколько хочешь. Никто не помешает.

— Да брось пугать, Алешка! Что мне сделают бабы, пусть они и зэчки! Я им ничего плохого не утворила и не обидела. Поверь, никому я не нужна!

— Мам! Ты только едешь ко мне. А я здесь знаю все. Если говорю, поверь, не случайно! — нахмурился Алешка. Лицо стало строгим.

— Ну, ладно, будь по-твоему. Не хочешь, не надо, — согласилась Клара. И вдруг вскрикнула от восторга:

— Ребятки! Смотрите! Рябина уже поспела. Такая красная! Из нее начинка на пирожки отменная получится! У нас в Смоленске рябина совсем зеленая! А тут уже готовая! Что значит Сибирь! — восторгалась женщина.

Степан, глядя на тайгу, скучал. Он всегда был равнодушен к лесу и на деревья смотрел по-своему: сколько из них досок можно напилить, из каких выложить сруб на баньку. Другое человека не интересовало.

Не доезжая до зоны десятка километров, машину остановили двое вооруженных солдат. Заглянули внутрь, узнали Алексея. И все же проверили багаж, извинились.

Алексей дал им по пачке сигарет. И спросил:

— Все ли тихо?

— Какое там? Сегодня, часа три назад, двое слиняли. Шмонают их с собаками. Все тропинки перекрыли. Конечно, накроем, никуда не денутся. Но погоню жаль. Вымотаются пацаны!

— Всех, как только доставят, в штрафной изолятор на месяц! — посерело лицо Алешки.

— Это само собой!

Позвал Алешка родителей из машины, посоветовал размяться, опорожниться, подышать лесным воздухом. Сам присел рядом с солдатами, закурил. О чем-то заговорил в пол голоса.

Степан с Кларой вскоре вернулись в машину. Ждали сына. Тот уже привстал. И вдруг, глянув в сторону, сорвался с места, позвал за собою ребят. Солдаты помчались в тайгу, стреляли вверх, потом исчезли в кустарнике, откуда раздались крики, визг.

А вскоре они вывели из леса двух женщин. У обоих руки завернуты за спину. Волосы спутались, закрыли лица.

— Они? — спросил Алексей.

— Конечно! Наши уже далеко отсюда лес валят. Эти, видимо, сбились! Болото обходили, потеряли ориентир, — сказал молодой, белобрысый парнишка и повыше завернул руку пойманной бабы. Та взвыла. Обругала солдата по-черному, матом. Тот рассмеялся.

— Сейчас «браслетки» принесу. Кажется, есть в багажнике, — вернулся Алексей с наручниками и сам надел их бабам.

— Дайте им передохнуть десяток минут и бегом в зону гоните! — сказал жестко.

Женщины убрали волосы с лиц, повалились на траву, затравленно, испуганно смотрели на солдат и на Алешку.

— Приключений захотелось?

— Своих думали проведать. Страсть, как соскучились. Дома дети! А мы тоже люди…

— А у меня старая мамка. Одна мается. Не знаю, жива ли она нынче? Писем от нее три месяца нет.

— Вот и получите дополнительные сроки за попытку к побегу, — прервал Алешка.

— Мы и не собирались убегать. Только бы глянули на своих и бегом назад воротились бы! — оправдывалась белокурая, голубоглазая зэчка, с тонкими, изящными чертами лица. Она просяще, с мольбой смотрела на солдат, на Алексея. Но тот ответил, как отрубил:

— Кому лапшу на уши вешаешь? Или не знаю тебя? Это твой третий побег! В этот раз за все прежние получишь! И не распускай тут сопли. Ими никого не проймешь! — повернулся к солдатам и сказал:

— Свяжитесь по рации со своими. Пусть остановят погоню и возвращаются в зону. Скажете, что взяли обоих, — вернулся Алешка в машину.

— Сынок! Какие хорошенькие у вас женщины. Особо эта блондинка. Ну, прямо кукла. Ни баба, картинка, глаз не оторвать! Зачем ее в зоне держать эдакую красотку? Будь я помоложе, приволокнулся бы за нею! — сказал Степка.

— Знал бы кто она и не подумал бы о таком! — нахмурился сын.

— Да что может сделать такая женщина? Она так хороша! Глядя на нее, глаза радуются. Нет, Алешка, ты окончательно зачерствел на своей службе! Что ж ты

за мужчина, если на таких женщин не обращаешь внимания? — удивлялась Клара неподдельно.

— Мам, давай не будем о том!

— Алешка! Я хочу увидеть внуков еще при жизни! — подал голос Степан.

— Не спеши! Дедом стать никогда не поздно.

— Так ты что, ни с кем не встречаешься? У тебя до сих пор нет девушки? — изумилась мать.

— Как же! Есть! Старая медведица! Рядом с зоной прикипелась. Совсем обленилась, приноровилась жрать отходы с кухни и столовой. Скоро с миской приходить станет шельма. У нее пузо больше, чем у начальника зоны. Она даже не прячется теперь. Открыто возникает и прямиком к кухне. Мы ее дневалить научим. А ребята в гости станут звать зверюгу! Будет она одной невестой на всех. У нее даже имя свое есть! Глафира! А попросту, Глашка! Уже знает и когда зовут, приходит пожрать.

— Мы тебе о женщине говорим. Ты же о зверюге завелся! Издеваешься? — обиделась Клара на сына.

— Ох-х, мамка! Если бы знала о чем говоришь, ты медведицу назвала бы женщиной, а баб— зверюгами! Да, поработав здесь, в этой зоне, не то жениться, видеть никого неохота. Никакой бабе веры нет! И, пожалуйста, не грузи мозги! Я уже не тот, каким был в Смоленске. И меня покрутило колесо жизни. Я уже не романтик и не мечтатель. Никогда не поспешу с женитьбой, вовсе не заведу семью.

— Это почему? — закашлялся Степан от удивления.

— Да потому, что никому, ни одной не поверю. Зона вытравила из меня все доброе, что было к женщинам.

— Но ведь нельзя огульно не доверять всем!

— Найдешь себе жену в Смоленске. Зачем жениться на чужой, на сибирячке? Вот приедешь в отпуск, мы тебя с хорошей девочкой познакомим. Хотя ты ее даже знаешь. Это Вика, дочь Николая. Она закончила институт, уже работает в фирме. Девчушка хорошая.

— Она сюда никогда не поедет. Слишком привязана к своей семье, к городу. Чтобы решиться на разлуку с ними, должна полюбить меня, а вот этого не случится. Мы слишком разные. Потому Вика — не мой вариант. Она, как сосна! Хороша собою, но слишком умная, а потому всегда одинока, — въехал во двор зоны и, высадив родителей у административного корпуса, завел их в свою комнату.

— Ну, вы осваивайтесь, умойтесь, отдохните, я на часок отлучусь и прибегу, — переоделся в форму и спешно вышел.

— А ведь Алешка уже майор! Даже не похвалился, что получил повышение, — покачал головою Степка, помогая Кларе накрыть на стол. Они спешили, ведь сын обещал вернуться через час. Но прошло четыре, вот уже и семь часов пробило, Алешки не было.

Степан с Кларой смотрели в окно, ждали. Сын вернулся в девятом часу. По лицу было видно, как устал человек, но не жаловался.

— Кем же ты тут работаешь? — спросила мать.

— В спецчасти, — ответил коротко.

— Сынок, а много у вас в зоне баб?

— Как грязи! И все, как одна, сущие негодяйки.

— И. даже та блондиночка, какую поймали?

— Эту, будь моя воля, живьем в землю закопал бы не задумываясь, — заходили желваки на лице.

— Что же она утворила?

Алешка отодвинул тарелку, глаза человека потемнели:

— Она не просто преступница. Она даже зверюг перещеголяла в жестокости. Понимаете, поругалась с мужиком. Это дело в их семье обычное. Грызлись с самого начала. Никому покоя не давала баба. Случалось, средь ночи заводилась и поднимала хай. Ни ребенка не жалела, тому едва год исполнился, она его неврастеником сделала, ни старуху-свекровь не щадила. А уж мужика поедом ела. Тот, видно, устал, решил уйти к другой или к матери, она отдельно от них жила. Подошел к комоду, чтоб на первое время немного денег взять. Ну, сказал этой дуре, чтоб больше его не ждала, что он уходит от нее насовсем. Она велела мужику забрать с собой сына. Мужик покрутил у виска, назвал малахольной дурой. А эта тварь, на глазах у отца, выхватила за ножонки орущего пацаненка и головенкой об угол… Мужик к сыну бросился, а эта за топор ухватилась. И по голове саданула. Тот и охнуть не успел. Свалился замертво. И сын, и муж лежали всю ночь мертвые на полу. А она до утра самогонку хлестала, поминала обоих, — вытер пот со лба Алешка:

— А утром к ней заглянули соседи, баба спала на полу рядом с мертвыми, не проснулась, когда пришла милиция. На последнем слове в суде сказала, мол, жаль, что не сделала этого раньше. На проклятья свекрови рассмеялась и сказала:

— Твое счастье, что не попала мне под руку в ту ночь…

— Врачи проверяли ее на вменяемость. Признали нормальной. Вот и сидит с такими же, как сама. Ни о чем не жалеет. А бабам так и говорит:

— Коль ни мне, так никому не достался. А вязать себе руки сопляком, не хотела. Он такой же псих, как мужик. Никто мне не нужен. Выйду на волю, найду нового хахаля и заживу прикольней прежнего.

— Сколько лет ей дали?

— Десять…

— Маловато! — вздохнула Клара, добавив:

— Жаль, что для таких отменили смертную казнь.

— А думаешь, другие лучше? Такие же! И похуже имеются. Вот есть у нас одна сволочь. Родную мать своими руками убила. Та все свои гроши и дом отписала сыну, а дочери — ничего. У сына, хоть и пятеро детей, никогда мать не забывал. Помогал во всем, навещал всякий день, каждым куском делился со старой. Пусть и не жирным он был, но от всей души. И внуки часто прибегали к бабке. Видно было, за что любить бабульку. Ну, а дочка, не в пример сыну, иначе жила. Жадная до обмороков. Как говорят свидетели, даже на Пасху к матери с пустыми руками приходила. Не то кулич, не одного яичка не принесла никогда. Хотя в доярках зарабатывала неплохо. А детей не имела. Не беременела, или мужик не позволял, а может и здесь от жадности, все, что ниже пупка, на узел завязала. С нее станется. Так-то вот прослышала она, что мать ее в завещании обошла. Все подарила сыну и внучатам, а ей ничего. Ох, и рассвирепела стерва! В тот же вечер примчалась к матери, прямо после дойки. Ворвалась в дом. Старая спать собиралась. На лежанке русской печки двое внучат только уснули под ее сказку. Бабка помолиться встала перед сном. Тут же дочь влетела фурией. Сорвала мать с колен от иконы и спрашивает:

— То верно, что все свое брату отписала? Или брешут люди?

— Нет, не врут! Правду сказывают. А чего тебе до того? Свой дом имеешь. И получка неплохая. Детей нет, а и рожать не собираешься, оно и поздно уже, на пятом десятке уже не зачнешь. Тебе моей подмоги не надо. Зато сыну, край как нужно. Я — мать, так решила. И свое слово не сменю!

— Куда денешься? Еще как сменишь! А ну, пиши, что брат заставил тебя силой отписать ему дом и деньги!

— Мать не согласилась. Так она задушила ее, а дом подпалила со всех углов. В нем и дети сгорели. Но деревенский люд быстро смекнул, чьих рук это дело. И сообщили в органы. Бабу тут же в наручники взяли, увезли судить. А мужика ее из деревни выгнали. Их дом брату отдали. Ну, а дочка та уже пятый год сидит. Мужик три года писал ей письма, все ждал, когда срок закончится. Да вот последнее время нет от него вестей. Наверное, другую нашел, или умер, так и не дождавшись бабу из зоны. Всякого свое наказание находит, оно никого не минет, от него нигде не спрячешься, ни в зоне, ни в могиле, — выдохнул человек тяжелый ком. И добавил:

— Вот такие бабы у нас приморились. С виду все нормальные. А загляни в глаза, черт ангелом покажется. Поневоле удивишься, как только земля их терпит на своем пузе, почему не провалится под ногами у таких? Ведь с ними одним воздухом дышать противно! — опустились плечи Алешки.

— Но там, на воле, много хороших, нормальных женщин. Тебе надо отдохнуть, сменить окружение, увидеть мир иными глазами, — советовала Клара.

— Эти, наши зверюги, тоже не в тюрьме, не на нарах родились. С воли каждую сюда доставили! Из разных городов. Есть двое из Смоленска. Одна мужа убила, застала с любовницей, раскроила на куски. Еще и хохочет, стерва, мол, жаль, что так легко отделался. Вторая любовницу зарезала. Да и какая там любовница? Обычная путана, всего семнадцать лет. Ей бы жить, а не стало…

— Странный ты у меня человечек, Алешка! Странный и непонятный, как будто до службы в этой зоне не среди людей, а в пробирке иль в колбе жил. Не видел и не знал никого вокруг! Да среди твоих одноклассников пятеро отбывают сроки в зонах. Двое из них — бывшие друзья. Ты считал их нормальными парнями. Иль слепым был тогда? Преступниками люди не рождаются. Они становятся ими в силу обстоятельств, а они случаются особыми, непреодолимыми. Вот ты из-за зэчек зоны порочишь всех баб. А твоя мать тоже женщина! Что ж, причисли и ее к этим! Справедливо ли огульно судить? Ведь и среди мужиков встречаются козлы! И они на воле. Я много примеров тебе привел бы. Но ты сам о том помнишь. А разве мало случаев, когда именно бабы спасали мужиков, вытаскивали их из страшенных переделок!

— Но сначала загнали их туда! — съязвил сын.

— Да вон у нас на работе один лох влип. На игровые автоматы завис козел. Такие «бабки» продул, сказать страшно. Больным стал. Жена подумала, что он подружку завел. Путанку из элитных. Ну, и проследила. А он, сопли и слюни распустив, за игровым автоматом свою получку проигрывал. И что, думаешь, сделала? Отправила благоверного к своему брату за Урал. Тот сплавом леса занимался. Ну и взял нашего придурка в плотогоны на все лето! — рассмеялся Степан и продолжил:

— Тут ему не город! Возвращался с работы чуть живой. Ноги руками переставлял. Падал замертво. Ни то об автоматах вспомнить, про жратву забывал. А с утра опять впрягался, в любую погоду. И так пол года! Ну, конечно заработал кучеряво. Когда сплав закончился, потому как река замерзла, этот отморозок домой вернулся. Жена боялась, что опять играть пойдет. Но, шалишь, эти «бабки» ему слишком дорого дались. И от самого придурка половины не осталось. Так он купил все, что когда-то проиграл, и еще машину в придачу. Теперь про автоматы и не вспоминает. Себя жалеть научился. А жене и теперь спасибо говорит. А твоя мать сколько раз вытаскивала меня из беды! Ты о том ничего не знаешь. А ведь было много раз! Я Кларе обязан и жизнью и именем. И не только мне помогла жена. Многих мужиков бабы из бед за уши вытаскивали. Мы не то доброе слово, спасибо забывали им сказать. Как будто они обязаны нас спасать и беречь, как сокровище. Ценить их по-настоящему начинаем, когда теряем навсегда. Вон наш экономист, всю жизнь свою жену гонял. Пил, бил. И вдруг жена умерла. Она все терпела молча. Ушла вмиг от сердечного приступа. Так он не просто ревел хуже бабы, землю на могиле грыз. Ночевал на кладбище. Но почему не ценил живую? Вместо того, чтоб носить на руках, таскал на кулаках. Зато потом на могиле чуть не свихнулся, просил прощенье у мертвой. Слишком поздно пришло к нему прозренье. А и только ли к нему? Именно бабы — наша опора в этой жизни. Мы сильны, пока беда в жопу жареным петухом не клюнет. Чуть прижмет, и бежим к бабам, посоветуй, подскажи, помоги! И выручают! Потому что любят нас. Но ведь чуть отлегло, мы становимся прежними. Уж какая там благодарность! Снова к бабьим носам примеряем кулаки! А большинство молчат. Не хотят сор из избы выносить, знают, у других не лучше. Вот так и живем! Кто кого сильнее обидит, круче облает. Нет бы о другом вспомнить, что держит нас вместе? И ты не познав любви, не имея семьи, туда же полез, в судьи! А кто ты, Алешка? Зеленый пацан! Всегда помни, судей много, а защитник на всех один. Он высоко, но видит каждого. Ни перед тобою, перед Ним единственным ответ держать будем. И кто знает, кто станет виноватее, осужденные или ты, судящий их.

— По-твоему, убивающие детей правы? — мрачно заметил Алешка.

— Я этого не сказал. И так не считаю. Но бабы, получившие сроки, уже наказаны перед людьми на земле. Как ответят перед Богом, это другой вопрос. Нам лучше не лезть. Я о другом, пойми меня верно: не бей лежачего. Не смей судить судимого. Это не по-человечески и не по-мужски. Не добавляй боль хворому, потому что ему и без тебя тяжко. Ведь и тебя видит Бог, помни о том, не греши больше тех, кто отбывает здесь наказание.

— Я никого не убивал, о чем это ты? — не понял Алешка.

— Случается, слово бьет больнее пули и убивает быстрее. Но нет ничего тяжелее презренья, ненависти. Я видел, как ты сегодня отнесся к тем несчастным бабам, беглянкам, каких поймали твои солдаты. Мне было стыдно за тебя, сынок!

— А что плохого я сделал? Не ударил, не толкнул.

— Ты обозвал. Обидел обоих баб. Ты не считаешь их за людей. Откуда знаешь, что ждет самого? Не обольют ли тебя грязью и презреньем из той же лужи? Не попадешь ли в положение худшее, чем они? Берегись такого виража судьбы, а она коварна!

— Вот уж не ожидал услышать от тебя такую отповедь. Но ты сам должен понять, я в зоне для того, чтоб везде и всюду соблюдались дисциплина и порядок. А ты чего хочешь?

— Я свое сказал. И ты понял. Выполняя обязанности, не перегибай палку, не переусердствуй там, где твои усилия излишни. И главное, не обижай невольниц больше, чем они получили. Не пытайся подменить собою Бога, чтоб не получить проклятье сверху. Живи человеком, как тебе дано. И знай, у всех от Господа есть своя мера наказания и прощения. А для тебя твоя служба — испытание. Неси ее не со злом, а по совести, как человек…

— Отец! Я очень уважаю тебя. Но, что касается моей работы, давай обойдись без поучений и навязываний своей морали. В угоду твоим принципам и взглядам ничего менять не стану. Ты мыслишь своими категориями и ко всем подходишь со своею меркой, не учитывая особенностей моей работы. Я с тобой не могу согласиться во всем безоговорочно. У меня здесь свои правила и они достаточно четкие. Требования, какие выполняю, жесткие и отступать от них не могу, потому что не имею права. На зоне невинных нет. А если есть, пусть этим занимается прокуратура. Это их обязанность, но не моя. Я выполняю распоряжения руководства. Сочувствовать, жалеть и миловать — не моя стихия. Я лишь исполнитель. И не грузи меня! У каждого из нас своя работа! — ответил Алешка жестко.

— Жаль, что ты так и не понял ничего! — разочаровано развел руками Степан.

— Ребятки, не спорьте! Вы так давно не виделись! Отвыкли друг от друга. Оно понятно, столько лет прошло! Приходится заново привыкать. Будьте терпимее друг к другу. Не ссорьтесь. Вы же родные люди, — забеспокоилась Клара.

— Да не волнуйся, мать! Мы не ссоримся. и даже не спорим. Я посоветовал сыну, высказал свою «кочку зрения». А как воспримет он, это его дело. И спросил:

— Алешка, скажи, у вас тут дают отпуска? Или как пришли на службу, так и до конца здесь паритесь? — спросил Степан.

— Конечно, дают отпуск. Вот только не всегда удается им воспользоваться. Знаешь, как было в первые годы? Только подписали приказ о моем отпуске, я уже мамке позвонил, пообещал приехать на целый месяц, а тут тайга загорелась. Огонь такой заполыхал, что всех нас по тревоге подняли и на тушение пожара кинули. Пламя тушили все, кроме зэчек. Даже начальник зоны с нами был. Если бы днем раньше, я успел бы уехать. А тут и говорить не о чем. Как раз лето, самая жара. Как назло ни одного дождя. Три недели бились с огнем. Вымотались, устали как черти. Обидно было, что этот пожар мой отпуск сожрал. Так и отложили его, а там текучка заела. То заготовкой харчей на зиму занялись. А их еще доставить надо. Сами видели, какие у нас дороги!

— Чего ж не сделаете? Ведь для себя! — перебил Степан сына.

— Каждый год отсыпаем гравием. Но это же пятьдесят километров! Пока одну половину приведем в порядок, вторую заканчиваем, а первая уже разбита. Ведь лесовозы ходят по ней целыми днями. Машины тяжелые. Какая дорога под ними, гружеными, удержится? Хоть монолит положи, больше недели не выдержит, — ответил Алешка.

— Да, большегрузы — гибель для дорог, — согласился Степан и спросил:

— Так ты ни разу не был в отпуске?

— Почему? Дали мне зимой. И путевку предложили в Испанию, чтоб продлить лето. Я согласился. В Смоленске зимой холодно. Город знаю насквозь. А за рубежом никогда не был. Вот и поехал на весь месяц. Отдохнул классно! Искупался в море. А загорел, как шоколадка стал. Все завидовали! — вспоминал человек с восторгом:

— Потом на Канарах отдыхал. Тоже здорово! Даже в Африке побывал. Короче, свет посмотрел. Теперь мне предлагают путевку на Кавказ. Туда не поеду. Не хочется. Лучше в Смоленск, к вам прилечу, прямо на Новый год. В прошлом году тоже пожар в лесу гасили. Так и придется мне зимой отдыхать. На лыжах погоняю, на охоту сходим с тобой! — глянул на отца и спросил:

— Секачи еще есть?

— О-о! Сколько их развелось!

— Давно мечтаю завалить кабана. Это самая мужская охота.

— А на лося?

— Нет! Этих жаль. Рука не поднимется застрелить. Зато свинья, она и есть свинья. Но сильны черти! Уже и забыл, когда в последний раз охотился на кабана, кажется после школы, перед самым училищем, но неудачно сходили. Одного старого секача ранили, а и он от нас сумел уйти.

— Значит, на Новый год ждать тебя будем! — переспросила мать, сверкая улыбкой.

— Постараюсь. Все силы приложу! — пообещал парень.

Степан рассказал сыну о друзьях. Алешка порадовался за Ивана и Николая, от души посмеялся над примирением Димки с Шуркой. Удивился, что Анжелка уже собирается замуж. Ее он помнил совсем небольшою.

— Да ты и Вику в подростках держишь. Даже не знаешь, какою стала она! — вмешалась Клара в разговор мужчин.

— Мам, женщины меняются внешне, а изнутри остаются прежними. Я не отрицаю, что Вика хорошая девчонка. Но ни по мне, — ответил категорично, как отрубил. Клара, услышав такой жесткий отпор, сразу поскучнела, потускнела. Алешка даже слышать не хотел о Вике. Она была моложе сына. Он не воспринимал ее всерьез еще тогда! Тут же мать с отцом навязывают. И Алешка предупредил заранее:

— Если и дома станете вот так прессовать девчонками, тут же от вас уеду. Слышите?

— Мне это вообще до фени! Хоть женишься, или будешь холостым, дело твое! Лишь бы сам был доволен своей жизнью, — ответил отец.

— Я тебе добра желаю. И нечего быковать. Таких, как Вика, поискать надо. Да и глянет ли она на тебя, это тоже вопрос. Она себе цену знает. У нее вздыхателей море!

— Я не в их числе! Успокойся, в очередь не встану и милости искать не буду. Хватит о ней! — оборвал разговор.

А через неделю Степан с Кларой заскучали. Алешка возвращался домой затемно, усталый. Поговорить с родителями сил не было. Да и все обговорили. Степан с тоской смотрел на колючую проволоку, высоченный забор и сторожевые вышки, ему нестерпимо хотелось домой. И чем скорее, тем лучше. Провести отпуск в зоне оказалось непосильно. Степан, сам того не замечая, становился угрюмым, раздражительным. И, однажды не выдержал, разбудил Клару среди ночи:

— Встань, зайка моя! Поговорить нужно! Ну, не могу я больше здесь, задыхаюсь, как в клетке. Не привык по жердочке ходить, туда не ходи, сюда не ступи, здесь не присядь, там не бздни! Да что я, не человек! Хватит! Поехали домой! Пощади, устал! — взмолился мужик во весь голос.

Женщина поняла состояние мужа и пообещала уже утром собрать вещи.

Алешка рассчитывал, что родители побудут у него еще с неделю. Пытался уговорить, но те и на час не согласились задержаться. И наскоро поев, вышли во двор, сели в машину и, выехав за ворота зоны, вздохнули с облегченьем.

Они не оглядывались. Они жалели сына, какой попал в эту клетку без вины и желания.

— Вырывайся отсюда поскорее! Жизнь у тебя одна. Пожалей себя, сынок! Поживи с нами, на воле, в своем городе и доме. Не отнимай у себя молодость. Ведь она одна!

— Так у меня под Новый год заканчивается контракт. Десять лет отслужу верой и правдой! Столько здесь еще никто не выдерживал. Конечно, уже заранее уговаривают продлить контракт хотя бы на пять лет!

— Не надо, сынок!

— Алешка, я неделю еле выдержал! Одумайся! Не соглашайся! Вернись домой! Без работы не останешься! — взмолился Степан.

— Я уже все для себя решил! Эти десять лет будто выкинул из жизни. А она у меня не бесконечная! Уже предупредил, чтоб заранее искали мне замену!

— Ну, вот и порадовал! — улыбался Степан.

— Ваш приезд образумил. Не жалейте, что навестили меня. Мало побыли. Зато я все для себя решил. Ведь вот и в отпуск не приезжал не случайно. Сам себя боялся, что не выдержу, сорвусь насовсем домой. Честно говоря, часто во сне Смоленск вижу. Каждую улицу и дом, площади и парки, людей, нашу детвору, реки и сады, наши березы и сирень, соловьев и ласточек. Утром просыпаться не хочется, сон прерывать больно. Я словно дома побывал, вернулся в детство. И даже запах кофе чувствую, какой мама готовила по утрам. Как хочется домой! Если бы вы только знали! — увидели оба лицо мальчишки, выглянувшее из-под маски майора. Он перестал его прятать. И проводив родителей к самолету, попросил:

— Вы меня вспоминайте хоть изредка. И не обижайтесь, если что было не так. Я на день не промедлю!

…Степан с Кларой теперь жили ожиданием. Сколько времени осталось до Нового года? А оно словно остановилось. Вот и листья с деревьев облетели. Люди радуются, скоро зима. Запорхали первые снежинки. Клара оклеила окна в квартире, все теплее будет. А тут Вика позвонила:

— Дядя Степа, зайдите к нам, возьмите картошку на зиму. В этом году много собрали, всем хватит. Мы ее с вами вдвоем на этаж поднимем. А то на нашей кухне не пройти. А я прибрать все хочу, пока отец на работе, — попросила девушка.

Пока перенесли картошку, капусту и морковь, Вика рассказала, что Анжелка на Новый год выйти замуж за Сашку собирается и перейти в его квартиру

— А я к отцу переселюсь. В Анжелкину комнату. Папка зовет. И Линда просит. Говорит, что как только приду на Анжелкино место, тоже скоро выйду замуж! — присела на кухне.

— Уже имеешь кого-то на примете? — спросила Клара.

— Пока нет! Никого, о ком стоило бы всерьез задуматься. Сплошная шелупень. Лезут всякие отморозки. Ну, зачем мне эта зелень? Кто с такими решится на серьезное? Я не признаю ровесников. Мужчина должен быть старше. Такие ребята уже все женаты, — вздохнула Вика и увидела перед собою фотографию Алешки. Клара специально поставила ее на виду.

— Это Алешка?! — удивилась девушка, едва узнав человека.

— Да, Викуля, это наш сын! — отозвалась женщина.

— Как изменился! Совсем взрослым стал. Настоящий дядька! — поставила фотографию на место. И спросила:

— У вас, наверное, внуки есть?

— Алеша не женат! Не спешит впрягаться в семейный хомут.

— Значит, не встретил свою судьбу!

— Собирается приехать на Новый год. Может, насовсем останется в Смоленске, — обронила будто невзначай.

— В своем доме и стены помогают. У нас в городе без дела никто не останется. Может, встретит свою судьбу. Во всяком случае, не заскучает. Не дадут! А сколько лет ему теперь?

Услышав ответ, головой покачала.

— Серьезно! В такие годы уже сложнее найти по себе.

Вика вскоре ушла, а Клара, глянув ей вслед, подумала:

— Нет, эта козявка откажет сыну! Да и вряд ли теперь выйдет замуж. Слишком самостоятельная, независимая. Такие не терпят над собой ничьей власти, не признают советов. Хорошо, что в городе девчат много и выбор не оскудел.

…Весь город готовился к новому году. Степка тоже приволок домой елку. Поставил на балконе в ведро с песком. Клара накупила елочных игрушек, даже Деда Мороза не забыла. Накинула на него сумку с подарками. И принялась украшать елку. Оставалось включить гирлянды, как в дверь раздался звонок. Степан сам пошел открыть.

Женщина сразу поняла, кто пришел: услышала из прихожей:

— Сынок! Приехал! Вернулся!

— Даже раньше, чем обещал! На целых три дня! Для меня они там показались бы вечностью!

Все друзья пришли поздравить Степана и Клару с приездом сына. И только Николая попросила женщина по телефону прийти с Викой. Тот не придал значения, велел дочери пойти с ним, та даже не спросила, куда и зачем пойдут, не принято было такое в семье. Взяли с собою Линду. Вот так и появились втроем.

Алешка на радости всех перецеловал. И Вику в щеку чмокнул. Отметил, как похорошела и расцвела девчонка.

— Сколько же лет тебе было, когда я уехал? — спросил словно невзначай.

— Теперь уж совсем старуха! — ответила, улыбнувшись, и добавила с грустью:

— Кажется, это было вчера! Уезжая, ты подошел, взял меня за локоть и сказал:

— Если кто обидит, ты только черкни, я сразу примчусь, даже с другого конца света и так нашкондыляю обидчику, что навсегда забудет, как тебя обижать! — напомнила Вика.

— Ого! Да это почти объяснение! Во, деловым был! — рассмеялся Алешка.

Клара расположила гостей по-своему, она не дала Вике сесть рядом с отцом или Линдой, устроила рядом с Алешкой. Им поневоле пришлось общаться. Клара каждое их слово держала на слуху и подталкивала сына, подсказывала, чтоб не забывал, не обходил вниманием соседку.

— Алеша! Сегодня за вами все должны ухаживать, — заметила Вика.

— Послушай, Викулька, «не выкай» меня. Мы стали взрослее, а по сути — прежние. Давай, как прежде, без официоза и жеманства. А то позову тебя во двор играть в лапту или в чехарду. Ведь я дома!

— Ну, что ж! Давай!

Они хорошо повеселились в тот вечер. Люди пели, общались, танцевали. Иван с Надеждой вспомнили твист, Коля с Линдой замерли в танго. И только Вика с Алешкой бесились, стояли на ушах. Забыв обо всем, юность вспомнили.

— Алешка, зайка, чуть потише! — просила Клара.

— Мам, когда я без погон, мне все можно!

Куда делась усталость с дороги, бессонная ночь в порту и самолете. Человек смотрел на девчонку и не мог налюбоваться ею.

— Как же это я прожил столько лет вдали от нее? — думал Алешка, называя себя идиотом и козлом.

Клара, глядя на них, окончательно успокоилась. Все шло в нужном русле. Алешка вертелся вокруг Вики, а когда гости решили расходиться по домам, девчонка осталась помочь убрать со стола, протереть полы и навести порядок на кухне.

Алешка рассказывал девушке о Сибири. Та слушала, о чем-то спрашивала, они над чем-то смеялись:

— Так вот эта Глашка — медведица наша, наловчилась сама в зоне возникать, не выламывая заборов, не делая подкопов. Мы долго не понимали, где она нашла свой вход? Ведь через него и зэчки могли слинять, так думали мы. И никому в голову не пришло, что придумала Глашка. А потом охранник увидел и показал медвежий вираж…

— Там за столовой росла громадная ива. Ну, прямо за забором. И Глашка взбиралась по ней почти до верха. Там ветки слабее и не выдерживали веса медведицы, клонились вниз, по ним Глафира, как на санках, съезжала прямо на хоздвор кухни. Почешет, бывало, задницу после приземления и ковыляет к контейнерам с отходами. Перевернет, выгребет съедобное и ждет, что ей еще подкинут. Терпеливая тетка. Одного не понимала, что не все решались подойти к контейнерам, завидев ее. Но, как-то ладили, находили общий язык. А куда деваться. Глафира была расконвоированной и вольнонаемной. Ее никто не отгонял, не пугал и отходы в контейнерах не засыпали хлоркой, помня о медведице.

— Ты с нею простился перед отъездом? — спросила Алешку Вика.

— Мы с нею накоротке не корефанили. У нас весовые категории были разными. И я о том всегда помнил и не пытался поцеловать ей лапу при встречах. Когда уезжал, там столько снегу навалило, что берлогу Глашки основательно замела пурга. Медведица заблаговременно устроилась на зиму и уснула до весны. Так что простились по-английски.

— А ты кормил ее когда-нибудь?

— Нет, Викуля. Но и не запрещал поварам. Хотя все знал и видел. Не разрешал охране прогонять и отпускать на нее собак. Медведица была уже старой. Другую жратву, да еще самой, добыть было сложно. Вот и жалели, как могли.

Теперь Вика с Алешкой встречались каждый день. Человек все больше влюблялся в девушку. Встречал с работы, нередко приходил к ней домой. Вика не скрывала, что встречается с ним. Клара со Степаном откровенно радовались. Алешка теперь работал в охране банка и радовался, что жизнь вошла в нормальное русло.

Незаметно пролетела зима. И Алешка радовгался наступлению весны. Он собирался сделать Вике предложение и был почти уверен, что она не откажет, согласится стать женой.

— Ведь радуется каждой встрече, я это сам вижу, на свиданья не опаздывает. Не торопится уходить. Надо мне набраться смелости. Ну, чего робею всякий раз? Вот сегодня обязательно скажу, что люблю и не могу жить без нее, попрошу стать женой, — решает человек, торопясь на свиданье. Они встречались на мосту через Днепр. Долго стояли рядом, говорили о чем-то, потом гуляли по городу, иногда заходили в кафе выпить по чашке кофе.

Но сегодня Алешка настроился на серьезный разговор и шел, обдумывая каждое слово.

— Нет, нельзя вот так, сразу в лоб, я люблю тебя, давай поженимся! Вика натура тонкая. Прежде чем о любви говорить, нужно подготовить девчонку, чтоб не получить в ответ:

— Нахал!

Алешка увидел Вику. Она шла улыбаясь.

Он бережно взял девушку под руку и предложил тихо:

— У меня к тебе есть серьезный разговор.

— Говори, — предложила улыбчиво.

— Ты смеешься надо мной заранее?

— Ничуть! Ты уже все сказал, что задумал.

— Ты мысли читаешь по глазам?

— Иногда получается…

— Тогда ответь мне, согласна ли стать женой?

— Мы так давно и так мало знаем друг друга.

— Мы знакомы с самого детства, — заглянул в глаза Вики и продолжил:

— Помнишь, ты с родителями часто приходила к нам в гости, да и у вас собирались на праздники. Мы с тобой играли твоими куклами. Их у тебя было много. Ты любила забираться ко мне на колени, и я радовался, что ты была очень доброй и доверчивой. А потом расстались на много лет. Но как узнала, о чем я хочу спросить тебя?

— Потому что я еще тогда любила тебя! — призналась Вика, покраснев.

— Как жаль, что только теперь я узнал об этом, — вздохнул трудно.

— Почему? — насторожилась Вика.

— Да потому что намного короче была бы дорога домой…