Последний шанс

Глава 6. СВОЯ, ЧУЖАЯ БОЛЬ

Друзья ни на один день не оставляли Ивана. Его куда-то увозили, уводили, вытаскивали из дома под любым предлогом, не давая оставаться в квартире одному. Он уставал от их внимания. Он хотел уединиться, побыть в тишине, сходить на кладбище к Варе. Но именно оттуда его уводили и увозили, не давая зациклиться, впасть в депрессию.

На работе, как назло, загружали так, что даже перекурить было некогда. Едва заканчивался рабочий день, Николай тащил к себе. У Анжелки снова не ладится с алгеброй.

— Помоги! Сам знаешь, у самого с математикой не ладилось. Никогда в ней не волок, все время «на шпорах» ехал. У дочки это по наследству, та же непруха. Помоги! — просил Ивана. Тот не мог отказать другу, ехал к нему, допоздна объяснял Анжелке задание, помогал решить задачу. И снова оставался ночевать на старом, скрипучем диване.

Вика готовила ужин на всех. Она уже училась на четвертом курсе и нередко рассказывала отцу о своих вздыхателях. С Николаем обе дочери были откровенны с самого детства, никогда не врали ему и ничего не говорили о себе матери. Вика лишь ночевала у Валентины. Как они уживались, старшая дочь старалась не рассказывать. Щадила нервы своих. Сама терпела молча.

Обе дочки с нетерпеньем ждали наступления лета, когда можно будет на целых три месяца уехать на дачу, лишь изредка появляясь в городе. Там, в тридцатикилометровой отдаленности можно было позволить себе все, что не позволялось даже дома родным отцом. Он не разрешал дочкам носить стринги вместо обычных трусов. Запрещал персинги, считал их пристрастием туземцев. Ту музыку, какую целыми днями слушали девчонки на даче, дома выключал без разговоров и стыдил за безвкусицу и бездуховность. Дочки не любили приезжать домой. Там нужно было идти в магазины и на базар, убирать квартиры отца и матери, готовить и стирать. Угождая отцу, носить старомодную, скучную одежду, общаться с назойливыми, любопытными соседями, каких интересовало все:

— Почему ваш отец один все время, или он не западает на женщин, потому что импотент? Или он «голубой»? — спрашивала пожилая баба.

— Да потому что умных нет! Все такие как вы, — дерзила Анжелка, скорчив соседке козью рожу. Та обижалась, уходила к себе и с неделю не приставала к девчонкам с вопросами.

Вика рассказала отцу, что у них на даче появились новые соседи. Купили давно продававшийся домик вместе с участком и теперь осваиваются.

— Кто ж такие?

— Семейство из Швейцарии или Швеции, я с ними мало общаюсь. В основном Анжелка дружит. Целыми днями там пропадает, — хохотнула Вика.

— А что? Прикольные людишки! Знаешь, пап, как увидела их впервой? Полола редиску. Закончила грядку, решила передохнуть, ну, разогнулась. Смотрю, жопа! Вся зеленая и в ромашку. Я не враз врубилась. Откуда она взялась на соседской грядке. Там ничего подобного никогда не росло. А тут такое — вдвоем не обхватить. Я, конечно, подошла поближе. И кашлянула, чтоб обратили на себя внимание не только задницы. Тут баба разогнулась. Ну, вся из себя. В ее одну чашку лифчика наша семья целиком могла бы поместиться вместе с диваном. А эти ее зеленые шорты в крупную ромашку, она не иначе как у слона арендовала. Та баба ткнула себя пальцем и сказала:

— Эльза! — и на меня смотрит. Я свое имя ей сказала, поняла, познакомиться хочет. Она что-то тарахтит, лопочет, я ни слова не пойму. А и как, если она по-русски не волокет. Ну, я ее треп и вовсе не понимаю. И вдруг из дома вышли двое. Ну, отморозки. Оба в черных очках, в плавках, в соломенных шляпах и босиком! Правда, круто? Ну, они тоже пытались мне что-то рассказать, но я не поняла. Тогда они вынесли магнитолу. Как врубили ее на всю катушку. У соседей даже с крыши коты разбежались. Классная крикуха! Веришь, меня мигом проняло! Чую, завожусь! И только в скоки понеслась, глянь Вика в своих стрингах примчалась. Велела с грядки уйти, чтоб укроп не потоптать. А потом тоже не выдержала и давай тусоваться вместе со всеми. Те двое лохов на ушах стояли, на руках ходили. Знаешь, как выделывались, такое в цирке за деньги не увидишь. А эта их Эльза тоже с ними отплясывала, да так лихо крутила всем, что у нее имеется. Задница, как перина, встряхивалась. Ну, кайфовая чмо. Веселая женщина! И мальчишки что надо! Натуральные! Пиво, как воду глушат. Нам с Викой предлагали, мы отказались. Поили их кофе, а потом до утра отрывались в натуре. Ну, крутая была тусовка. А через два дня к ним еще бабье возникло. Родня или друзья, кто их разберет. Мы в город умотались, потому что ты велел. Так соседи нас воздушными поцелуями вслед засыпали. Чужие люди, а какие свои! Знаешь, мне даже их не хватает. Я скучаю по ним, — призналась дочка, скульнув жалобно.

— Что верно, то правда! Стоит и тебе познакомиться с новыми соседями. Не пожалеешь, классные люди! — поддержала Анжелу Вика.

Николай и не думал ехать на дачу. Не хватало ни сил, ни времени. С работы уходил затемно, до утра успеть бы отдохнуть. Дома с ног валился от усталости. На выходных отсыпался, из квартиры почти не выходил, разве только в магазин на полчаса, за продуктами. А тут, ну, как назло, позвонила Валентина, бывшая жена, и потребовала как обычно:

— Ты хоть картошки привези с дачи! Совсем не чешешься, даже не спрашиваешь, как мы с Викой тут маемся?

— Она же на даче!

— На выходные иногда приезжает!

— Ну, купи картошку!

— Ты что? Издеваешься? Знаешь, почем она теперь? Молодая, всегда в цене! А какие наши заработки? Купи картошку — на хлеб не хватит!

— Можно подумать, что ты готовишь! — усмехнулся человек.

— А то как же? Суп варю, жарю картошку, по столовкам не ходим, — обиделась баба и спросила:

— Так ты смотаешься на дачу?

— Вике позвони, пусть привезет!

— Ага! Жди! Она десяток картох кинет в сумку, тяни их неделю! Много ли в руки возьмет. Ты ж в машину и мешок закинешь. Иль жалко? Для меня, ладно. О дочке вспомни!

— Не знаю, как получится, — не хотел связывать себя обещанием. Но Валентина насела:

— У нас ни одной картошки нет. А ты и клопа не давишь. Совсем о семье не думаешь. Короче, не валяй дурака и не грузи мозги своей занятостью. Все работаем, не ты один! Привези картошку на выходных! Понял? — хлопнула трубку на рычаг.

— Черт бы тебя побрал! — разозлился человек на бывшую жену и в субботу поехал на дачу.

Девчонки еще спали, когда Николай подъехал к домику, развернул машину, поставил ее возле забора и стукнул в двери.

Вика не ожидала отца в такой ранний час. Она едва успела накинуть халат и выскочила в коридор босиком.

— Чего так рано приехал?

— Мать картошку потребовала срочно. И сразу не меньше мешка!

— Куда ей столько? Зачем?

— Тобой прикрылась, хочет супом, жареной картошкой кормить! — смеялся Николай.

— Я у нее не ем ничего! Для себя просит. Но зачем сразу мешок? Молодая картошка долго не лежит. Хватит и сумки.

— Ладно, Викуля, не будем с нею спорить. Пусть ест. Заодно щавель и укроп привезем. Тебе же меньше мороки будет, — взял человек мешок, лопату и пошел в огород. Вскоре дочки к нему выскочили.

— Пап, давай и нам заодно накопаем. Мы на следующий выходной домой приедем, помыться надо. Все ж в ванне комфортнее! — заметила Вика.

И вдруг все услышали громкое:

— Привет! Салют семье!

Николай резко повернулся. Он никого не ждал. А тут сразу несколько голосов, — и увидел совсем рядом двух парней, женщин и пожилого мужчину, сидевших за столиком соседской дачи.

Дочки приветливо поздоровались, Николай сдержанно кивнул головой.

Вскоре соседи подошли. Без просьб взялись помогать выбирать картошку. Радовались, что уродилась она крупная и много. Ее быстро очистили от земли, собрали в мешки. Николай хотел сразу уехать в город, но соседи придержали, позвали на кофе.

Человек уже познакомился с новыми дачниками. Они понравились, и Николай решил пообщаться, познакомиться поближе с веселыми, приветливыми людьми.

Его усадили за стол между двух женщин. Одну из них звали Ева, вторую Линда, мужчина назвался Джимом, а парни: Артур и Бернар.

Линда сносно говорила по-русски, Джим свободно общался с Николаем. Вся эта компания шумно восторгалась русской дачей и была очень довольна ее покупкой.

— Коля, здесь все прекрасно! Мы вместе с вашими девочками ходили купаться на речку и даже ловили рыбу, за какую никто не потребовал денег! Мы загорали на берегу, и нас никто не прогнал, Гуляли по лесу, собирали ягоды и грибы! Мы пели и нас не ругали. Мы видели белок и ежей, настоящих, живых. В лесу слушали иволгу. Она так красиво пела! А Вика сварила русскую уху. Я первый раз ее ела! Настоящая вкуснятина. Никогда не ела такое! — восторгалась Линда, как ребенок.

— Мы пробудем здесь до конца лета. Нам обещают показать диких кабанов, волков и лосей. И все натуральное, в живой природе. Мы и не думали, что так повезет! — говорил Джим.

Пока Николай общался с ним, женщины уже принесли сдобу: крохотные пирожные, печенье и настоящий пирог с лесной малиной. Молодежь пекла картошку под контролем Вики. Та обложила ведро с картошкой горяченными углями и теперь все ждали, когда она будет готова.

Печеную картошку никто из соседей еще не пробовал. А потому ждали ее с нетерпеньем.

Анжела набрала помидоров и огурцов, укропа и петрушки, делала салат для всех. Ей помогали Эльза и Ева. Они мыли и нарезали овощи. Коля, вспомнив, достал из машины свежий хлеб, какой привез из города. Линда, понюхав буханку, поцеловала Николая. Неожиданно и звонко, человек растерялся, его давно не целовали женщины, да еще вот так, от души, благодарно и тепло.

Мужчина улыбался, не зная, как ответить на это? Не хотелось обидеть, оставить без внимания такую сердечность. Выручила Вика, крикнув звонко:

— Картошка готова!

— Все к столу! — взял Николай Линду под руку и усадил рядом. Он сам чистил для нее картошку, обжигался, морщился, но спешил, знал, что печеная картошка вкусна пока горячая.

— Ешь, — подвинул солонку, хлеб, салат. Пока не наелись, молчали, рты были забиты. Когда картошка закончилась, решили вечером повторить. Восторгам не было конца.

— Мы теперь будем часто есть печеную картошку. Она восхитительна! — говорили женщины, и Линда переводила их слова.

— Откуда знаете русский язык? — спросил ее Николай.

— Мои родители из России. А точнее: бабушка с дедом. Они жили в Одессе. Потом уехали в эмиграцию вместе со всеми. Дед имел в России свой бизнес, кондитерскую фабрику, пивзавод. Ну, еще мануфактуру. Все это отняли большевики и дед не стал ждать, когда вместе со всем заберут главное — жизни. Взял что смог. Вот так они оказались в Париже. Но вскоре переехали в Германию, там было спокойно, и дед открыл свое дело. Но снова не повезло. Появился Гитлер, запахло войной. Сколько скитались мои родители в поисках спокойного уголка, где можно было бы перевести дух…

— Линда! Глуши политику! Она очень скучная баба! — перебил Джим и напомнил:

— Мы на отдыхе!

Женщина сразу умолкла.

— Линда! Давайте я покажу вам родник! Из него будете брать воду для питья и кухни. Чудесная вода! Я всегда привожу ее в город. Вернемся, сварим на этой воде кофе, и вы сразу почувствуете разницу! Потом сами будете ходить за нею!

— А почему без вас? — удивилась женщина.

— Мне нужно вернуться в город. Там работа, квартира, друзья.

— И жена?

— Я в разводе.

— И я разведена.

— Это ваши дети? — указал на парней.

— Нет, они сыновья Эльзы. У меня нет детей. Не повезло с ними, — вздохнула Линда тяжко.

— Одна живете?

— С мамой. Она совсем старая. Я так боюсь за нее. И хотя крепится, пытается держаться, но годы дают знать о себе.

Они шли к роднику по высокой траве, между кустов и деревьев. Линда слушала голоса птиц, любовалась цветами.

— Нарвите себе букет, — предложил Николай.

— А ругаться не станут?

— Нет! Цветы, как и птицы, общая радость. За них не бранят и денег не берут. Жизнь наша и без того короткая. Зачем ее омрачать?

— Коля, а меня дома все зовут Лидой. Это русское имя, мне мой дед так говорил. А Линдой отец назвал. Ему это имя нравится.

— Ну, вот мы и пришли, — указал на родник.

Линда пила воду из ладоней, став перед родником на колени. Вставая, оперлась на руку Николая. Завороженная смотрела, слушала тихую песню родника:

— Знаете, я археолог. Во многих странах бывала с экспедициями. А в России — впервые, да и то с частным визитом. Давно хотела сюда приехать, но не получалось, откладывалось, срывалось. Много слышала о России. А теперь своими глазами увидела. Трудно будет уезжать. Мне с каждым днем все роднее становится моя родина. Нет, ее не забывали, мы глушили в себе боль по родным местам. Знаете, как это трудно! Мой дед часто, сидя у камина, вспоминал и плакал. Хотя он был очень крепким и смелым человеком. Но даже во сне видел свою Одессу. И тогда становился слабым, как ребенок. Мне обязательно надо там побывать.

— Я не одессит. Не знаю тот город. Я люблю свой Смоленск. И он мне кажется самым лучшим на земле. Хотите, я покажу его вам. У нас много удивительных уголков. Не пожалеете. Мой Смоленск небольшой, но он старше Москвы. Ему больше тысячи лет.

— Коля! Если будет возможность, я не откажусь. Но только ни в эти выходные. Они уже заняты другими делами. А посмотреть Смоленск хочется не спеша, основательно. Верно говорю? — глянула на Николая вприщур и спросила:

— А к себе в гости пригласишь?

Человек невольно стушевался и подумал:

— Куда же дену свой облезлый диван? Он такой страшный и скрипучий, что когда я на него ложусь, соседи хором спокойной ночи желают. А и выкинуть нельзя, где Иван будет спать? Может прикрыть каким-нибудь покрывалом, чтоб до икоты не напугал гостей?

— Николай, так пригласишь к себе в гости? — повторила вопрос Линда.

— Непременно!

— А я приглашу к себе в Стокгольм! У меня из окна хороший вид на город, все как на ладони.

— Мои окна выходят во двор. Там старики сидят на скамейках. Вспоминают молодость. Никакой экзотики. Лишь одно окно смотрит на улицу. Там машины, автобусы, спешащие люди. Сплошная проза жизни. Движенье и ночью не стихает. Но я уже привык… И не чувствую неудобств.

— А я люблю, когда мимо моего окна летают птицы. Мне кажется, что они зовут меня с собой.

— Ну, у меня этого добра хоть отбавляй. Воробьи все подоконники загадили. И голуби каждое утро прилетают, стучат в окно, жрать просят. Дочки их приручили. Теперь стаями возникают. Стоит открыть окно, они в квартиру летят без приглашенья. Совсем освоились, никого не боятся. Чувствуют себя будто в родном гнезде, — бурчал мужик.

— Значит вы хороший человек! Птицы к плохим не залетают.

— Обычный, такой, как все! — смутился Николай под пристальным взглядом Линды. Он взял канистры с водой, не спеша вышел на тропинку, Линда шла следом, шаг в шаг, он даже чувствовал ее дыхание на своем затылке.

— Линда! А ты любишь сидеть ночью у костра?

— Конечно! Я же археолог. А ночью у огня быль и небыль сплетается то в песню, то в сказку. Только успевай услышать и запомнить все, чтоб не обронить и не забыть во сне…

Николай уехал в город вечером. Девчонки, провожая отца, просили его не беспокоиться о них. Но человек заметил, что младшая дочь все время держится рядом с Артуром, и постоянно говорит о нем:

— Анжела, не увлекайся этим парнем. Он не из наших ребят. Не забивай себе голову, не бери его в душу. Скоро вы расстанетесь, и быть может навсегда. Зачем тебе лишняя боль?

— Пап! Я пока не люблю. Он мне просто нравится. Прикольный пацан, — ответила дочь.

— Ты даже языка не знаешь, как будешь с ним общаться?

— А мы без слов понимаем друг друга, — насторожила Николая. И, указав на Линду, заметила:

— А тебя здесь будут ждать.

— Ты о чем? — удивился человек.

— Ни о чем, а о ком?

— Говори понятнее!

— Ты что? Не видишь, что на тебя зависла Линда. И у вас уже начался роман.

— Ничего подобного. Не преувеличивай. Мы немного пообщались и все на том. Никаких отношений не может быть. Мы это хорошо понимаем.

— Пап! А зачем она напросилась в гости?

— Из любопытства. Это отличительная черта всех женщин независимо от национальности. И Линда не исключение.

— Почему другие на тебя не запали, хотя тоже бабы? — прищурилась хитро.

— Они старые. Их больше интересует дача!

— Пап, давай не будем врать друг другу. Я вижу, что она тебе по кайфу.

— Женщина как женщина. С чего ты взяла? Я вовсе не собираюсь завязывать с нею какие-то отношения, потому что реально оцениваю ситуацию, — отмахнулся Николай.

— Ну, она тебе нравится?

— Анжелка, отстань. Я никогда не забиваю голову пустыми знакомствами и быстро их забываю.

— Когда ты собираешься приехать к нам?

— Не знаю, как получится.

— Тогда приедь за нами в следующую субботу. А вечером в воскресенье вернешься обратно.

— Почему не приехать автобусом?

— Слишком рано вставать не хочется. Ты же знаешь, я люблю поспать.

— Анжелка! Мне нужно отдохнуть, впереди целая рабочая неделя, а ты хочешь отнять выходные. Поимей совесть!

— Пап, твой приезд буду ждать не только я!

Человек прощался с соседями коротко. И вдруг именно Линда спросила:

— Николай! А когда мы увидимся в следующий раз?

— Не знаю, как получится.

— Вы обещали мне показать город!

— Я помню!

— А еще пригласили в гости! — напомнила женщина улыбчиво.

— Черт бы тебя взял, такую навязчивую! — подумал Коля.

— Или планы изменились? — спросила Линда.

— До следующих выходных еще целая неделя. Кто знает, как она сложится. Если все нормально, конечно, выполню обещание! — сел в машину.

Он в зеркале видел, как долго махали вслед ему руками дочери и соседи.

Человек невольно вспомнил, как прощаясь, женщина никак не хотела отпускать его руку.

— А может мне показалось? — спросил себя.

— Нет, не померещилось. Ведь вот на скамье, когда возле нашей дачи пили чай, она даже голову положила мне на плечо. При всех! И никто не удивился, не прикалывались и не высмеивали. Выходит, я еще могу произвести впечатление на женщину, подморгнул самому себе в зеркало.

Неделя выдалась спокойной. Вот только дочки звонили каждый день и напоминали, что на выходные ждут его на дачу:

— Мы картошку накопаем. Знаешь, даже варенье привезем из лесной малины. Целых восемь литров! Анжелка с Артуром ходили в лес и набрали, — проговорилась Вика.

— Я прошу тебя, больше не отпускай их в лес одних! — встревожился Николай.

— Пап! Ну, что беспокоишься? Анжелка почти взрослая и сумеет за себя постоять. Да и Артур не из нахалов. Они даже не целовались! А ты уже дрожишь за нее! По-моему меж ними все зависит от Анжелки. Она инициатор во всем.

— Ну, а ты как? Роман с Бернаром не закрутила?

— Нет, пап! Он ни в моем вкусе. Слишком импортный и чужой!

— Правильно, Викулька! Береги душу свободной и не спеши! — похвалил дочь.

— А тобою здесь интересуются, — услышал в ответ.

— Соседи?

— Ну, да! Конкретно, Линда! Часто о тебе спрашивает. Постоянно приветы передает! — хихикнула в рубку:

— И тоже спрашивает, приедешь ли в субботу?

— Викуль, мать просит в квартире помочь. Там у нее пылесос барахлит, на кухне кран подтекает, цепочку просит поставить на входную дверь.

— Зачем? От кого? К нам никто не приходит, — удивилась дочь искренне.

— Сказала, что соседи назойливые. Докучать ей стали. Она, ты сама знаешь, чужих не терпит.

— Подождет со своими заботами!

— Я ей уже пообещал. Куда деваться? За горло взяла, — пожаловался Николай.

— Ты не спеши к ней. Я сама позвоню. Пусть подождет.

— Вика! Доберитесь автобусом!

— Нет! Ты здесь нужнее. И не только нам. Мать пусть не пытается клеить старые осколки прежних отношений. Из них ничего не слепишь. Зря старается. И тебе пусть не мешает!

— Вика, мне не до женщин!

— Пап! Ты молодой и красивый! Пора о себе вспомнить. Ведь годы проходят. Нельзя бездарно их проводить. Мы все обычные, нормальные люди и нам не чужды земные радости.

— Кому как. Я о них давно забыл!

— Я постараюсь, чтоб ты их вспомнил, — пообещала Вика рассмеявшись.

Николай вечерами, после работы заходил к Валентине. Вскоре он сделал все, о чем она просила, и предупредил бабу:

— Хватит меня дергать, старайся жить сама и не навязывай мне своих забот. Я тоже устаю на работе, но тебя ничем не гружу, не прошу убрать, постирать, приготовить, сам справляюсь, как могу. Постарайся и ты жить самостоятельно, не надоедая!

— Подумаешь, он устает! Я тоже работаю! Но чинить кран, ставить цепочку на дверь, это не женское дело! Не переломился и ты!

— Будешь хамить, не дозовешься совсем!

— Чего? А тут твоя дочь живет!

— Она еще и твоя! — напомнил Николай.

— Ладно, хватит на мне отрываться. Садись вот за стол, давай вместе поужинаем! — предложила впервые за много лет.

Человек несказанно удивился. Решил остаться на ужин хотя бы из любопытства.

Валентина поставила на стол картошку, хорошо почищенную селедку, салат. Николай похвалил бабу. Раньше она ничего не умела.

— Хочешь, приду приберу у тебя в квартире! — предложила баба. И Николай от удивленья выронил вилку.

— Ты ли это?

— А что такого?

— Я не ослышался?

— Ты мне помогаешь, глядишь, и я пригожусь в чем-то. Как иначе жить? Знаешь, как тяжко одной коротать время. Девки выросли, я им уже не нужна. Маленькие были, надоедали своим плачем, писком, шумом. Но это жизнь шла. Теперь, как в могиле живу. Не достучаться к сердцу Вики. Не хочет говорить со мной, отошла навсегда, стала, как чужая…

— Валь, сама виновата, чего теперь жалуешься, кому и на кого? Как я разверну девчонок к тебе, если все годы ты отталкивала их от себя. Ты получила то, чего добивалась все годы, — напомнил человек.

— Коль, но ведь и ты один!

— Что ты хочешь сказать этим?

— Случайно ли твое одиночество? — вздохнула баба.

— Жалеешь? Или что-то хочешь предложить?

— А ты еще не устал?

— От кого? — удивился человек.

— Одиночество любого сгрызет.

— Ты оставалась одна, живя в семье. И, по-моему, тебя это не чесало. С чего вдруг одиночество забеспокоило?

— Но ведь и ты один!

— Ничуть. У меня дочки!

— Ох, да кто они? Выйдут замуж, обе забудут. И в гости не дождешься и не дозовешься, — поджала губы обидчиво.

— Меня не бросят и не забудут.

— Еще как! Девчонки бабами станут. У них у всех память короткая, — вздыхала Валентина.

— Что предлагаешь? К чему этот разговор завела?

— Ты сам догадываешься. Не валяй дурака!

— Хочешь предложить примирение?

— Конечно! Или тебе не надоело жить вот так?

— Мне нет! И возвращаться в прошлое не хочу

— В нем не все было плохо. Покопайся в памяти. Нам есть чем дорожить.

— Плохого случалось куда больше. Оно вышибло из памяти светлые пятнышки, и дорожить стало нечем. Я пусть одинок, но не несчастен. Знаю, для кого живу. Не сетую, не боюсь, что дочки забудут и оставят одного. А насчет возврата к тебе, говорю сразу, не тешь себя пустыми надеждами. Я никогда не вернусь к тебе.

— Не зарекайся, Николай. Никто не может предвидеть, как повернется жизнь завтра. Силой никто не тянет. Смотри сам. Девчата почти выросли. Скоро мы им перестанем быть нужными. Если за все это время не нашли замену друг другу, то дальше говорить не о чем.

— Как знать, — ответил человек. И вспомнил Линду. Он чувствовал, что она ждет его.

Николай решил уехать на дачу вечером в пятницу, сразу после работы. Но уже утром подошли мужики цеха и сказали, что надо отметить день рождения одного из работяг, а именно: Володи Данилова, какого на заводе не просто знали, а и уважали все. Отказаться было неловко. Николай знал, его не поймут. Сам Данилов, конечно, обидится.

Николай поначалу опешил. Рушились планы на дачу. Он даже расстроился. Но потом сам себя успокоил:

— Ладно! Поеду в субботу, как всегда. Видно, не стоит торопиться, коль сама судьба останавливает.

…И надо же было такому случиться, что за столом в кафе он оказался рядом с Мариной, какая работала в одном цехе с Николаем уже ни первый год. Она была моложе Коли. И многие парни и мужики нарезали вокруг Маринки круги. Но та никого не замечала, никому не отдавала предпочтенья.

Все знали, что она была замужем за военным. Тот два года назад погиб в какой-то из горячих точек. У Марины осталась пятилетняя дочь и старая свекровь. Жили они на окраине города в какой-то многоэтажке. Маринка ни на что не жаловалась. Погоревав по мужу, взяла себя в руки. И на работе держалась твердо. Жила как все, обычными житейскими заботами, работала до седьмого пота, растила дочь, молча несла свой вдовий крест, никому ни на что не жалуясь.

У нее было много подруг на заводе, она легко общалась с людьми. С Николаем у нее были добрые отношения. Он часто помогал наладить ее токарный станок. И Маринка, как и все бабы, случалось, чмокнет Колю в щеку, а через минуту забудет, как отблагодарила человека за помощь. Она помнила, как именно он — Коля, помогал ей в тяжелое время, выстоять, когда погиб муж. Ведь именно тогда земля проваливалась под ногами, и жизнь казалась невыносимой. Внешне баба держалась. Даже смеялась сквозь рыдания. И только Николай видел. Случалось, подходил и говорил:

— Иди, отдохни. Я подменю тебя…

Ох-х, и вовремя! У нее темнело в глазах, она выходила из цеха во двор шатаясь. С полчаса приходила в себя. Николай не торопил. А бывало, говорил ей:

— Маринка! Тяжело терять любимого! Но поверь, не легче обронить саму любовь, когда оба живы! Надо найти в себе силы, чтоб не забыть о своей нужности детям. Ради них надо держаться. Плохо если они заплачут и упрекнут вслед за слабость. Коли произвели на свет, обязаны вырастить. Ты меня поняла?

Баба сглатывала колючий, больной комок, кивала головой и брала себя в руки.

Когда она оправилась от горя, нередко говорила Николаю спасибо. Он никогда не делал ей сальных намеков, не сбивался на скользкие темы, не обшаривал похотливым взглядом фигуру женщины. Лишь иногда отвозил ее домой с работы, чтоб Марина успела забрать дочку из детского сада.

Их общение было редким и коротким. У обоих не было свободного времени. Они не были в одной компании, да и до того ли? Оказавшись так близко друг от друга, оба не удивились, но Маринка смутилась.

— Коля, я тебе не помешаю?

— С чего бы эдак? Или мое соседство не подходит?

— Ну, что ты? Просто для меня веселье дело непривычное. Вот уж сколько времени живу без праздников. Только на Новый год ставлю елку для дочки, чтоб было чем вспомнить детство. Ведь она еще ребенок.

— Марина! Тебе себя за шиворот нужно выдергивать из ситуации. Жизнь идет своим чередом. Пока ты молода и хороша собой, не хорони себя заживо. У каждого из нас свой срок на этой земле отмерен. Не укорачивай его своими руками. Ведь эти годы ты не вернешь, а вот сожаление останется.

— Ты так думаешь?

— Даже уверен.

— Колян, Маринка! Давайте выпьем за нашего Вовку Данилова! Пожелаем ему полные карманы денег, здоровья за пазуху сколько влезет, удач во все пригоршни. И всего, чего себе пожелает! Чтоб жил долго и счастливо! Пусть никогда и нигде не скучает. Дай Бог ему много друзей и ни единого врага! Чтоб всякий день жизни был прожит радостно!

Всем понравился тост, выпили дружно. Потом разговорились. Пили, пели, танцевали. Коля забыл о даче. Он тоже танцевал и пел. Даже с Маринкой что-то отплясывал. С рыжей кассиршей танцевал. Пел вместе со всеми полузабытые песни. И вдруг кто-то поставил старую кассету. Она долго капризничала, заедало пленку, долго никто не мог разобрать ни слов, ни музыки. Уже хотели ее убрать, как кассета словно вздохнула и люди услышали:

— Это обо мне, — горестно подумал Николай, и словно не было веселья. Тяжело стало на душе.

— Эй! Кто у нас тамада? Убери эту хренатень с воем! Поставь музыку, чтоб пятки сами вскочили на уши, — потребовал Данилов. И тут же кто-то спешно заменил кассету.

— Извините! Накладка получилась. Непредвиденная, старая кассета попалась, — извинялся кто-то. Но его не слушали. Гремела другая музыка. Люди танцевали. И только Николай сидел понуро за столом, один, и думал:

— А может Валька права, что и я вот так же взвою под финиш про одиночество свое…

— Коля, а ты чего скучаешь? — тронула за плечо Марина и попросила:

— Подвезешь меня домой? А то уж поздно. Мать будет волноваться. Дочка тоже не уснет, пока я не приеду.

— Хорошо! Подброшу, — согласился человек.

Они вышли тихо, незамеченными никем. Все оставшиеся веселились. А эти двое, сев в машину, не спеша ехали по засыпающим улицам города. Гасли огни в окнах домов. На улицах пусто. Лишь редкие прохожие, промелькнув в свете фонарей, спешили свернуть в свои подъезды.

В салоне машины темно и тихо. Николай оглянулся на Марину, та тронула за локоть, чтоб привлечь к себе внимание человека и спросила тихо, еле слышно:

— Коля, а у тебя есть подруга?

— Ты о женщине?

— Конечно. О ком еще?

— Друзья есть. А вот с подругой полная непруха. Не получается. Кто нравится мне, тому я не нужен. Кто ко мне прибивается, тех сам не хочу. Короче, полная неразбериха. А и годы уж ни те. Живу среди людей как Робинзон. Мне кроме дочек никто не нужен, и я всем чужой.

— А я? — глянула растерянно.

— Что ты? Где ты, кто я? Как разные планеты.

— Коля! Я думала, выделяешь меня изо всех.

— Маринка! Ну, что из того, если ты и впрямь давно мне нравишься. Вон какие за тобой увиваются, кружат

вокруг. Мне до них не достать. Я знаю свое место, потому не навязываюсь и стараюсь меньше попадаться на глаза. Раньше это тяжелее давалось. Теперь держу себя в руках спокойно.

— Коль, а зачем себя принуждать, приказывать?

— Как так? Обижать тебя не хочу!

— Чем? — рассмеялась Маринка тихо.

— Назойливостью!

— Коля, а ты хоть знаешь, что это такое?

— Как все! Я ведь не из пробирки на свет появился.

— Ловлю на слове! — улыбнулась загадочно и сказала:

— Все, мы приехали! Спасибо! — хотела выйти, но человек придержал руку женщины:

— Я провожу в подъезд…

— Коля, там меня не только люди, каждая кошка знает.

— Тогда давай немного прокатимся за город?

— Сейчас поздно. Но в воскресенье можем созвониться, — сверкнула улыбкой обещающе.

Марина быстро вошла в подъезд. Уходя, она поцеловала Кольку в губы. Этого он не ожидал.

— Ну и дела! Кажется, становлюсь ловеласом. Одна на даче ждет, с другой уже забил стрелку, а тут еще Валька уговаривает помириться. Нет, с нею, конечно, ничего не состоится. А вот с Маринкой наверняка! Вот только куда девать Линду? Хотя не останется же она у меня на ночь. Это было бы слишком! — поднялся к себе на этаж, и, выйдя в прихожую, глянул в зеркало, громко рассмеялся:

— Хорошо, что время позднее и темно, никого по пути не встретил. Вот смеху было бы! — увидел на губах след от Маринкиной помады. Когда-то слышал от Димки, что именно так изводили ревнивую Шурку подружки мужика, оставляя следы своих губ на шее и лице друга.

— Во, увидела бы Линда! Сразу отказалась бы ехать со мной в город. А и в гости не пошла б. Ну, ладно она! А вот девчонки замучили бы приколами. Особо Анжелка, ей на язык лучше не попадаться, — спешит смыть улику.

Утром Николай выехал на дачу, надеясь вечером вернуться в город. Он едва успел ступить во двор, как обе дочери уже выскочили из дома:

— Где ты был вчера? Линда тебе звонила, а твой телефон оказался выключенным!

— А что случилось?

— Линда улетела. Ее срочно вызвали. Она хотела что-то сказать и не смогла…

— Говорила, что через неделю или две, вернется. У нее, по-моему, заболела мать, — вспомнила Вика.

— А знаешь, через неделю улетает Артур. И я сегодня не поеду в город! — хлюпнула носом Анжелка.

— Пап! Я тоже останусь здесь. Анжелку нельзя оставлять одну, кто знает, что в голову взбредет нашей дурочке? Влюбилась в лоха, всюду тенью за ним ходит. И он, отморозок, уже сумел ей в любви объясниться. Сама не врублюсь, как это им удалось понять друг друга. Наверное, голос любви на всех языках одинаков. Он мне свою любовь к Анжелке жестами показал. Сначала ее рукой тронул, потом себя, а дальше обе руки в один кулак скрутил и к сердцу прижал. Ты бы видел его рожу в это время! Я обхохоталась. Но что они будут делать со своею любовью? Им до серьезного решения дозреть нужно, стать на ноги, получить образование. А они, как два полудурка, ничего не слышат. Сколько ни говори, Анжелка как глухая, только и твердит:

— Я люблю, не могу без него жить.

— Что хочешь, то и делай с нею. Уходят на реку, или в лес на целый день. Ни на даче, ни в огороде не помогает. Целыми днями валяют дурака! Хоть ты ее приструни, я с нею устала, — жаловалась Вика. Николай хотел поговорить с Анжелкой, но та уже выскользнула со двора. Где она теперь, попробуй сыщи.

— Ничего не поделаешь, Викуль! Это любовь!

— Пап! Ну, а вдруг он ей ребенка сделает? У любви границ нет! Что будем делать?

— Он через неделю уезжает. Не думаю, что наша девчонка столь глупа и не понимает последствий. Ну, а вдруг что-либо случится, буду растить внука или внучку! — ответил устало.

— Наш милый, самый добрый в мире отец! Ты сам не видел жизни. Из-за нас не можешь ее устроить. А уже готов влезть в новое ярмо! Сколь велики твои терпенье и любовь! Мне б на сотую долю твоей доброты и понимания. Прости! Я законченная дура в сравнении с тобой, — сказала Вика, обняв Николая.

— Ты не мешай Анжелке. Я не меньше тебя переживаю за нее. Но не ругай, не обижай девчонку. Когда-то и ты полюбишь, и у тебя появятся крылья. И весь мир, все люди, покажутся самыми хорошими и красивыми. Любовь — это дар неба, и мы не вправе огорчать влюбленных. Они пойдут только своей дорогой. Мне известно это чувство. Пусть я не увидел и не познал взаимности, зато знаю, что это такое. Пусть Анжелка будет счастлива. И не беда, если сегодня она слепа и глуха к голосу разума, любящий — это самый счастливый человек на земле. Как говорят мудрецы, если не можешь помочь, хотя бы не мешай. И это тоже зачтется тебе в добродетель.

— Убедил! — согласилась Вика.

— Так поедешь в город? — спросил Николай.

— Нет смысла. Через неделю приедем вместе с Анжелкой. Знаешь, пап, мне надо накормить ее, заставить вовремя лечь спать, проверить, помыла ли она ноги. В общем, нянчусь, как дома с матерью. Ничего не поделаешь. Влюбленность, в отличии от тебя, считаю дурной болезнью. К сожалению, она долго не излечивается, а рецепт один: фактор времени. Сколько его понадобится, не знает никто.

— Вика! Ты рассуждаешь, как старуха!

— Пап! Я вижу результаты любви. Они вовсе не радужны. Взять хотя бы твоего друга: Ивана. Дважды любил. И остался несчастным. Да что там чужие судьбы? Ты тоже любил! Куда оно делось твое чувство?

— Дело в том, что Валентина не любила. Хотя вчера предложила примирение и возврат к прошлому. Сама понимаешь, надоело одной, пожалела себя.

— Ну, а ты что решил?

— Отказался!

— Почему?

— Я тоже себя пожалел, — рассмеялся Николай.

Анжелку он так и не дождался. Соседи, выйдя во двор, подошли к человеку. Джим, словно мимоходом сказал, что Линда улетела домой, ей позвонили соседи и предупредили, что ее мать серьезно больна, и женщине нужно срочно вернуться из России, иначе может не застать мать живой.

Николай, поговорив с ними, узнал, что соседи через неделю решили уехать домой, предупредили, что на даче останется только Джим, да и тот ненадолго. Сказали, что вернутся сюда лишь в будущем году. Возможно, приедет только Эльза. Николай заранее простился с ними, и вскоре уехал с дачи.

Он только хотел отдохнуть после дороги, зазвонил телефон. Это Степан решил навестить Николая, и вскоре вошел в квартиру.

— Коль, сделай вот эту хреновину для моей машины. Все магазины обмотал, в одном нашел, но сплошной брак. В других этой детали вообще нет. Вроде мелочь, а без нее машина ни с места. Вся надежда на тебя, — подал Николаю деталь, тот глянул, сказал уверенно:

— В понедельник сделаю.

— Хочу Кларку на отдых отправить. На месяц в Турцию поедет. Врачи ей порекомендовали на море отдохнуть с месяц. Советуют спокойно и бездумно любоваться природой. А где тот покой купить? Его же не продают вместе с путевкой.

— А что случилось? Почему врачи понадобились? — спросил Николай.

— Мы ребенка ждали. А случился выкидыш. Был бы сын. Но пятимесячные не выживают. Умер. И мы снова остались втроем. Теперь уже надеяться не на что. Доктора так и заявили, мол, для родов свое время отпущено. С годами бабный организм изнашивается и на беременность становится неспособным. Ну, добавили, что не стоило так долго предохраняться регуляторами семьи, что после длительного применения этих таблеток потом рождаются ущербные дети, всякие дебилы, дауны, с физическими недостатками. А потому, Колян, нет у меня больше шансов стать отцом вторично. Да и Кларка наотрез отказывается испытывать себя. В этот раз чуть выжила. Большая потеря крови случилась. Чуть дуба ни врезала. Дальше уже рисковать неохота.

— Она что-то тяжелое подняла?

— Нет, на работе психанула. А тут еще этот лифт. Стала выходить на своей площадке, впереди нее две слонихи-соседки, пока они вышли, моя последней оказалась, двери стали захлопываться и сыграли по пузу. Теперь пойми, от чего не стало сына? Причин тьма, а жизни нету, — почернел мужик с лица.

— Я ж как думал, что бабе забеременеть, как насморк зацепить. Оказалось, хрен там! Особые условия нужны! — покрутил головой Степан и продолжил:

— Мою на выходе из лифта враз скрутило. Едва вошла домой, у нее все полило и поплыло как из худой бочки. Позвонила мне и в неотложку. Пока в больницу привезли, пацан уже выскочил. И сама чуть не накрылась. Какой там спасти сына! Он через минуту дышать перестал. А у Кларки сердце сдало. А легко ли ей? Больше половины срока выносила. Готовились, ждали, имечко придумали, хотели Ромушкой назвать. Но где там! — обхватил руками голову.

— Погоди отчаиваться, Степка! Вот отдохнет баба, глядишь, наладится, и следующий ребенок родится нормально. Главное, не комплексуйте.

— Нет, Коль, Кларку уже не уговорить. Ее в этот раз, считай, из могилы подняли. Сами врачи не верили, что выживет с такой потерей крови.

— Степка! Бабы — народ особый. Через месяц-другой, многое забудется. У них в крови стремление к материнству, ради этого и боль, и муки терпят и снова беременеют и рожают. Их ничто не остановит.

— Колька, рожать, это одно дело! Тут я с тобой согласен, все вытерпит. Здесь же выкидыш!

— Степ, просто в этот раз осторожнее будет.

— Знаешь, пока своим глазами не увидел, тоже думал, что все спокойно обойдется. А тут гляжу, баба белая, как холодильник. И слова сказать не может. Все у нее в отрубе. Только слезы из глаз ручьями бегут. Сколько мы с ней живем, мне никогда не было так жалко свою бабу. Скажи тогда что мне надо голову положить и сдохнуть, чтоб она выжила, я и на секунду не задумался б!

— Степка! Не рви себе душу. Ведь обошлось! Кларка сейчас дома?

— В парикмахерскую послал, чтобы в порядок себя привела. Не даю ей в депресняк влететь. Велел к портнихе наведаться. Ну, а сегодня вякнул, чтоб в маникюре вернулась и голову в порядок привела. А то уже за собой следить перестала. А ведь я мужик в семье! Считаться надо, уважать меня, не ходить по квартире растрепой на моих глазах.

Колька, услышав от Степки такие доводы, рассмеялся от души:

— Какие мелочи тебя беспокоят! О чем завелся! Я внимания не обращал в чем ходит Валька. Едва успевал поворачиваться и управляться всюду. И везде бегом. Теперь вот примирения запросила. У меня даже мысль не шевельнулась наладить с нею отношения. Уж лучше одному прожить до конца дней!

— Все они стервы и сволочи! Какую ни возьми. Сколько баб мы познали, ни одной путевой. И моя не без горба! Но к ней привык, стерпелся. У других, как вижу, еще хуже. А живут, куда деваться. Вон мы с Кларкой второго ребенка родить хотели, а другие и одного не желают иметь. Для себя живут, без морок и заботы.

— Давно я твоего Алешку не видел. Как он нынче, учится?

— Коля, ты б его не узнал. Он вымахал с меня ростом. Ты ж у нас года три не был. Рослый малец вымахал, вот только худой как жердь. Уже девчонки ему домой звонят. Уходит из дома, возвращается поздно. Потому решились на второго, что Алешка у нас слишком ранний. Женится и все на том. Или уведут девки, или сам уедет куда-нибудь учиться. А мы с Кларкой одни останемся.

— У тебя Алешка! Он в подоле не принесет! А вот моя младшая! — рассказал об Артуре.

— Слушай! Нам Алешку с Анжел кой подружить надо! Вот будет пара! Отобьем твою девку от зарубежного хахаля!

— А чем твой лучше? Этого она любит. Кажется и он к ней присох. Ни на шаг от нее…

— Коль, мы тоже такими были. А потом поняли, что бабы друг от друга только нижним бельем отличаются, еще украшениями. Зато хвати изнутри любую, все дряни одинаковы!

— Степ! Не заходись! У тебя все в норме. Как-то наладилось. Теперь живете спокойно.

— За спокойствием Кларка в Турцию отвалит. Я от нее отдохну. Для меня и месяц подарок. Ох, и оторвусь! Вспомню былое! А то уже задыхаюсь дома, свежего воздуха перемен не хватает. Все эти жалобы, стоны, слезы. Устал! Хочу нормальных баб! Хохотушек, здоровых телок, чтоб плясали и пели, чтоб задирали ноги до потолка, прыгали и смеялись так, чтоб стены дрожали. А то сам скоро заплесневею рядом с Кларкой. Я ж ей вякнул, что скорее сам рожу, чем она забеременеет!

— Ну и как она? Небось, мигом за каталку ухватилась? — прищурился Коля.

— Нет! На каталку силенки нужны. Их пока не хватает. Зато Алеха услышал и ржал как конь. Так и ответил:

— Покуда брата мне родите, я сам дедом стану.

— Вот отморозок брехнул! Под самый дых саданул без промаха, — пожаловался Степан.

Они еще поговорили о детях, поругали жен. Степан собрался уходить, напомнил о детали для машины и тут зазвонил телефон Николая. Человек, услышав знакомый голос, разулыбался, глаза засверкали радостью.

Степка по лицу друга понял, что тому позвонила баба. И ни какая-нибудь дешевка, а та, какая дорога.

Степан махнул рукой и вышел в дверь, сутулясь. Сколько ни ругай баб, а все же тянет к ним мужиков. Через все синяки и шишки на душе перешагивают, забывают боль и обиды, предательство и откровенную подлость. Друг другу мужики десятой доли того не простили б. А женщинам многое сходило с рук. Но почему? Кто из мужчин не переживал, не спал ночами, не выкуривал за ночь по пачке сигарет, не напивался вдрызг до бессознания, не колотил углы и стены озверелыми кулаками, ни хватал за горло баб, поклявшись урыть благоверных за измену? Сколько мужиков разведясь или попросту покинув семью, не давали себе слова никогда больше не жениться и не возвращаться в семью ни под какие уговоры и обещания. Сколько их, прокляв любовь, уходили в ночь, в никуда. И все же многие из них возвращались, перешагнув через самих себя. Кто не перенес боль от женщины, тот не прожил жизнь!

— Баба? Да кто она? — усмехаются криво вслед женщинам. Но, чуть сгустятся сумерки, забыв все сказанное днем, крадутся и спешат мужчины к женщинам. Иные, озираясь по сторонам, другие спешно шмыгали в дверь. И лишь немногие шли открыто, не роняя ни имени, ни достоинства. Им нечего было стыдиться. Ведь ни в душе, ни в мыслях не держали ничего порочного. И никогда не осуждали женщин.

Они могут нравиться или отталкивать, но право выбора всегда оставалось за мужчинами. Они решали, какой отдать предпочтенье, какую выбрать на время или навсегда…

…Едва Степка вышел на площадку, Николай закрыл двери на ключ, чтоб никто не мог подслушать или помешать разговору:

— Здравствуй, Маришка! Я сразу тебя узнал. Как твои дела?

— Вроде все нормально.

— Когда сможем увидеться? Я один, можем ко мне свернуть, пообщаемся, если ты не против?

— Давай сегодня увидимся. Завтра неизвестно как сложится день. А сегодня запросто могу к тебе часа на три оторваться, — отозвалась охотно.

Они встретились неподалеку от дома Марины. Женщина выпорхнула из подъезда яркой бабочкой. Нарядная, отдохнувшая, она была похожа на цветущую розу, сбежавшую с клумбы.

Русые волосы уложены в аккуратную укладку, яркими звездами сверкали синие глаза. Умеренный макияж и свежий маникюр не остались незамеченными Николаем. Облегающий розовый костюм и такие же яркие туфли подчеркивали изысканный вкус. Глядя на нее, никто не поверил бы, что Марина работает обычным токарем на заводе.

Она быстро впорхнула в машину, надела изящные светозащитные очки и стала неузнаваемой. Николай даже опешил. Сколько лет знал женщину, а встреть ее вот такую на улице, ни за что не узнал бы.

— Коль, ну чего вылупился? Подбери челюсть, поехали! — поторопила человека.

Домой они вошли торопливо. Марина не хотела, чтоб ее увидели соседи, и Николай, согласившись, пропустил женщину вперед. Та тут же прошла в зал, устроилась в кресле.

— Ты такая непривычная, даже не верится, что Маринка. Будто с обложки журнал мод сбежала. До чего хороша! — не сдержался от комплиментов Коля. И спросил:

— Что пить будешь?

— А что у тебя есть?

— Минералка, яблочный сок, молоко, могу чай или кофе сварить.

— Нет, этого я не хочу. Вот если б коньяк, тогда другое дело!

— Коньяка нет. Но есть водка. Будешь?

— Вообще водку не уважаю. Но коли нет выбора, давай ее, она все ж лучше молока! Пусть его старики пьют! — рассмеялась баба.

Николай пить отказался. Сослался на то, что сегодня ему еще сидеть за рулем, и он не хочет проблем с гаишниками.

— Ну, тогда и я не буду. Кто ж в гостях глушит водку в одиночку? Я же не алкашка! — обиделась баба. Но, Николай не поддался на бабью уловку.

— Коль, а ты один живешь? — спросила, оглядевшись по сторонам.

— Я же говорил, у меня две дочки. Почти взрослые!

— Хорошо у тебя, просторно. И живешь в центре, ни то, что я, на заброшенках! Пока на работу приеду — вся всмятку. А и на работу целый час добираюсь. Ты неплохо устроился, все магазины под боком, до базара рукой подать, — завидовала баба.

— Марина — это квартира матери. Сама она умерла в прошлом году в деревне. Теперь ее дом стал нашей дачей.

— А я в квартире мужа. Ему вместе с его матерью дали на окраине, так и живем там. В наш район никто не хочет меняться. Дома нагородили, а магазинов мало, рынка нет, до детсада далеко. Короче, не живем, а мучаемся, — отмахнулась женщина.

— Давай отвлечемся от скучной бытовухи. Она всех достает нынче! И у каждого свои проблемы, — усадил Маринку за стол.

Женщина выпила. Немного поковырявшись в салате, спросила:

— Ты сам готовишь?

— Иногда дочки хозяйничают. А когда они на даче, сам о себе забочусь.

— У меня свекровь готовит. Я на кухню не суюсь. Не люблю у плиты возиться. С самого детства не терпела готовку. Как мальчишка росла, все с техникой возилась. Так и застряла в ней и не жалею.

— Марина, а что ты любишь: музыку, живопись, книги или рукоделие, чем занимаешься в свободное время?

— Много ли его у меня? На работе устаю, вечером забираю дочку из сада, позанимаюсь с нею немного и сплю. Чтоб до утра успеть прийти в себя. Ну, иногда ко мне бабы приходят. Случается, я к кому-нибудь из них возникаю, чтоб не прокиснуть от скуки. Ну, посидим, потусуемся. А утром снова рутина.

— Купила б себе дачу!

— Зачем она мне сдалась лишняя морока! Буду я там ковыряться, как жук на навозной куче стоять кверху задницей! Очень нужно! Мне на заводе предлагали участок под дачу, я отказалась. Знаешь, Коля, человек должен беречь себя. На работе надрывайся, дома крутись g уборками и стирками, да еще на даче вкалывать, а жить когда? — подошла к Николаю, обняла:

— Много ли сил у женщин? А ведь радостей не видим, забываем, что жизнь короткая. Ты сам учил меня этому, я и послушалась. Нельзя же всю жизнь вкалывать как ломовой, хоть изредка стоит вспоминать, что мы рождаемся не только для работы, а для чего-то другого. Правда, Коленька? — поцеловала, прижалась к мужику так, словно хотела срастись с ним навсегда. Она гладила его плечи, спину, шею. Николай терпел, а потом не выдержал. Маринка не сопротивлялась.

До самой темноты эти двое наслаждались близостью. Сколько нежных слов сказали друг другу! А когда за окном совсем стемнело, Маринка спохватилась:

— Ой, Коленька, мне домой пора!

— Останься на ночь, Маришка! Умоляю! — попросил Николай.

— Не могу! Дочка ждет, да и мать будет беспокоиться. Мы с тобой еще много раз встретимся. Не на век прощаемся, правда? — обняла мужика, прижалась так, что тот задрожал и сказала, глянув в глаза:

— А теперь ты мне помоги. Мне нужны деньги. Десять тысяч. Я верну тебе!

Николай даже не спросил, когда она вернет этот долг, тут же дал Маринке деньги. Он не сказал, что остался без гроша, а до зарплаты целую неделю ждать.

Баба небрежно сунула деньги в сумочку. Вскоре Николай отвез ее домой. Марина помахала ему рукой со ступеней и нырнула в подъезд.

А на следующий день, рано утром, вернулись с дачи дочери, потому Коля не звонил бабе. Та тоже молчала. Так прошло воскресенье. Вика рассказала отцу, что убедила Анжелку вернуться домой. Та хоть и плакала, но согласилась. С Артуром простилась наспех, боясь, что ослушается Вику и себя.

— Пап! Ты не бойся. Между нами не было ничего такого. Мы расстались друзьями, будем поддерживать связь. Но через три года мы обязательно встретимся. Мы так пообещались…

— Он может приезжать на дачу каждый год. И вы можете дружить. Это вам никто не запрещает.

— Пап! Я понимаю. Но у нас свои планы. Сначала нужно встать в жизни на обе ноги, а уж потом любить и думать о семье. Мы чуть ни сделали все наоборот. Нас вовремя остановила Вика. Ее я не могла ослушаться…

— Анжела, за это время вы не просто повзрослеете, а и проверите свои чувства, подготовитесь к будущему, — погладил дочь по голове, та кусала губы, чтоб не разреветься.

…Николай все воскресенье ждал звонка от Марины. Но та молчала.

Встретившись в понедельник на работе, баба прошла мимо, слегка кивнув головой. А уже в обед зашушукались, захихикали в столовой бабы, поглядывая на Николая. Вскоре ему в лицо сказала фрезеровщица:

— Наколола тебя Маринка, как последнего козла! Скажи спасибо, что не по-крупному нагрела, как других. Тебя по мелочи дернула, всего на десятку. Видать, пожалела, иль поняла, что больше не обломится. Но только не жди, она их не вернет! Сам учил ее, что баба должна знать себе цену. С тобой она продешевила. Так и сказала, что с таким отморозком как ты, путевой бабе в постели делать нечего. Есть хахали покруче! — хохотала женщина.

Николай хотел сам поговорить с Маринкой, но как ему ответили, она уходит в отпуск и едет по горящей путевке отдыхать за рубеж.

— Вот сука! Отблагодарила за все одним махом. Хотя сам виноват, лопух! Проучила баба, как последнего придурка! Так и надо, чтоб впредь лопухи не развешивал. Зато теперь никакой дряни не поверю. А ведь на эти «бабки» сколько баб мог снять, и моложе, и красивее Маринки. Ну, стерва! Погоди! Ведь рядом работаем, но вскоре услышал от мужиков, что не его одного вот так же коварно «ощипала» Маринка.

— Меня она наколола на всю получку. Больше тридцати тысяч сорвала сука! Других мужиков еще круче щипала. И хоть бы что! Теперь хихикает, предлагает вторую серию устроить, но желающих нет. Лишь те, кто не знают, зависают на нее! — жаловался мужик.

Николай лишь затылок скребанул, обидно стало, что и он оказался в этой грязной очереди на продажную бабу Но самое досадное было в другом, над Колькой потешались все бабы цеха. Они прикалывались к нему целыми днями. Не давали забыть о случившемся:

— Коль, давай вечером оттянемся с тобой. Даю слово, я не хуже Маринки. Укатаю как барбоса.

— Коль, а мне за ночку сколько отслюнишь? — спросила рыхлая, престарелая шлифовальщица.

— Нина! Ты уже на секс-пенсии! Тебе со мной делать нечего!

— В темноте все кошки серы! — отвечала баба.

— Коль! К тебе по записи или в порядке живой очереди можно попасть? — смеялись бабы ехидно.

— Ладно, стервы! Похохочет последний! — стискивал зубы мужик.

— Будет тебе злиться! Когда-то должен был расколоться на бабу, вспомнить молодость! — успокаивала уборщица цеха.

Николай отмахивался, отмалчивался, делал вид, что не слышит колких шуток. Лишь через пару недель в цехе стали утихать язвительные выпады в адрес человека. Молчали только мужики. Никто из них не был уверен, что завтра не влетит точно так же или с более тяжкими последствиями.

О Маринке постепенно забывали. Лишь мужики нет-нет, да посмеивались, что эта сука в отпуске ни одной минуты даром не потеряет и сотни раз окупит стоимость путевки.

— Ох, и обломают ей когда-нибудь рога! Нарвется на крутого дядю, он ей матку на уши вывернет, — злорадно усмехался низкорослый, тощий слесарь, какой тоже обмишурился на Маринке.

Николай уже стал забывать о ней. Свои заботы и проблемы вытеснили из памяти женщину.

Он, пусть не без труда, убедил Анжелу поступить в колледж на экономиста. Та подготовилась и поступила. Девчонка торжествовала, вся семья радовалась за нее. Еще бы! Сделан первый, очень серьезный шаг к самостоятельной жизни.

Анжелка даже хныкать по Артуру стала меньше.

Николай рассчитывал, что попав в колледж, девчонка обзаведется новыми друзьями и забудет зарубежного парня. Ему после разговора с соседкой по даче Эльзой долго было не по себе. Но он ничего не сказал Анжелке, не стал ее расстраивать. А Эльза, увидев, что Коля приехал один, сама затеяла разговор с соседом:

— Николай, твоя дочь смелая. У нас таких девочек нет. Сама на Артура повисла. Это неприлично. Она хочет за него замуж. А как жить думает? Или на меня рассчитывает? Очень напрасно!

— Эльза! Зря беспокоишься. Я приложу все силы, чтоб Анжела навсегда отошла от твоего сына и выбросила его из головы и памяти. Как никто другой я не заинтересован, чтоб моя дочь уехала за рубеж. Анжела, кстати, поступила в колледж. Надеюсь, что это первый серьезный шаг к разрыву с Артуром.

— Ой, это очень хорошо! — обрадовалась соседка.

— В жизни много разных дорог, пусть выбирают каждый свою, лишь бы она не была одной на двоих!

— Я постараюсь не допустить этого! — пообещал Коля.

— Не обижайтесь, сосед! Но я хочу жену Артуру из своих. Здесь мы на отдыхе. А дома нам надо жить. Это дурной тон привозить издалека чужую женщину. У Артура сразу не станет авторитета и уважения. Его не поймет наше окружение. А как жить тогда? Я ничего не имела б против Анжелы, но мы живем не в пустыне!

— Эльза! Моя дочь больше не станет общаться с вашим сыном. Жаль, что не сказали этого раньше! Но мы не опоздали, — простился Николай с соседкой. Он не сказал бабе ничего. На просьбу присмотреть за ее дачей ответил, что зимой сам сюда не приезжает никогда. А дочки не любят покидать город зимой, тем более, что теперь будут учиться обе.

Эльза вздохнула с облегченьем.

Об этом разговоре он рассказал только Вике. Та от досады губы закусила, чуть не расплакалась:

— Выходит, что наша Анжелка не ко двору пришлась? Ладно! Посмотрим, кто потеряет, а кто найдет! Уж я постараюсь, чтоб наша малышка выбросила из головы ее отморозка!

Николай и не предполагал, что задумала старшая дочь. А Вика, словно наверстывая упущенное, таскала с собою Анжелу на все студенческие тусовки. Та вскоре была воспринята за свою. С нею охотно общались.

На нее стали обращать внимание, и девчонке это льстило. Правда, Анжелка не спешила отдавать кому-то предпочтение, но уже не хныкала ночами в подушку, не страдала по Артуру ежеминутно, не хваталась за телефон каждый вечер, все спокойнее реагировала на звонки. К тому сам парнишка дал повод. Он уже не трезвонил каждый день. Лишь раз в неделю напоминал о себе. Видно, расстояния и время все же сказались на отношениях. И стали к холодам заметно прохладнее.

К Новому году Артур прислал Анжелке фотографию своей семьи, поздравил с грядущим Рождеством Христовым, нажелал много доброго. Девчонка сухо ответила. Но уже не назвала мальчишку единственным, любимым, самым дорогим человеком на земле. Видно, тот сразу уловил эту перемену и перестал писать письма. Ему не понравилось, что в последних письмах Анжела называла его приятным соседом, другом детства и никаких намеков на прежнюю любовь не сделала. Словно и не клялась ему в верности до конца жизни.

Впрочем, кто верит в девчоночьи клятвы, тот безумец или глупец.

Уже на Новый год Анжелка целовалась под елкой с другим. Сашка был старше, он уже учился на пятом курсе института, считался среди студентов серьезным и порядочным парнем.

Анжелке он приглянулся, но не более. Уже поняла, как можно погореть, доверив парню сердце и душу. Потому флиртовала не только с ним, кокетничала и с другими, уверенная, что кто-то к концу учебы останется у нее на крючке.

Случалось, путала свидания, ребята обижались, но Анжелка умела выкрутиться из любой ситуации. Ей нравились комплименты, подарки и внимание, какими ее окружали. Дружба с кем-то одним казалась скучной.

Она сама не знала, кто ей нравится по-настоящему. Об Артуре не вспоминала, узнав от Вики о разговоре отца с Эльзой, приказала себе навсегда забыть лоха и перестала отвечать на письма Артура. К весне она все же определилась и чаще стала встречаться с Сашкой. Он уже несколько раз побывал в гостях у девчонки. Познакомился с Николаем. Тот присмотрелся к парню и сказал Анжелке, что этого человека стоит уважать и воспринимать всерьез. На том и порешили…

Николай успокоился, главное, что в семье улеглись все бури, высохли слезы, прошли переживания. Девчонки спокойно учатся, взрослеют, стали неплохими хозяйками.

Никаких особых перемен не произошло и на работе. Посудачив и посплетничав, бабы оставили человека в покое. Уж не подначивали и не напоминали о Маринке. К тому ж она была в отпуске, а коль не крутится на глазах, говорить о ней неинтересно.

Но сколько ни отдыхай, время любого отпуска ограничено. И баба вышла на работу. Она приветливо поздоровалась со всеми. Чмокала в щеки всех без разбору. Щебетала, что вспоминала всех и соскучилась по каждому. Видно, что за время отпуска все перезабыла. Николая звонко поцеловав в щеку, погладила по плечу и, сунув ему в рот какую-то импортную жвачку, сказала:

— Наслаждайся!

Колька даже ни словом не перекинулся с нею, ни о чем не спросил, не оглянулся вслед, и бабы, исподтишка следившие за их встречей, мигом потеряли интерес к этой паре. Они поняли, судачить не о чем.

Николай держался так, словно ничего не произошло, и ни разу не повернул голову в сторону токарного станка и самой Маринки, словно их и не было в цехе.

Сама баба на перерыве долго и громко рассказывала, где она побывала и что повидала. Показывала фотографии, где она почти голая загорала на пляже, купалась в море, танцевала и веселилась с какими-то мужиками, обедала в ресторанах и кафе.

— Я никогда так не отдыхала, как в этот раз! У нас была хорошая группа. Только три женщины, кроме меня. Ну они не в счет, все старые. Остальные мужики, крутые! Наши, настоящие мужики, натуральные! С ними скучать некогда. Я была нарасхват, — обвела мужиков цеха вызывающим, насмешливым взглядом.

— Коль так, чего ж одна вернулась, и никто тебя не зацепил? — наивно удивился слесарь Мишка.

Бабы ехидно захихикали. Вопрос им понравился. Но Маринка ответила не смутившись:

— Еще сколько предложений получила. Только мне спешить некуда! Я на будущий год хочу в Штаты сорваться. Там во Флориде, говорят, много миллионеров отдыхают.

— Да! Одно непонятно! Говоришь, предложения были, а они бывают всякими. И неприличными тоже! — заметил электрик недвусмысленно.

— Мне не посмели б! — отозвалась Маринка.

— Спонсоры народ смелый, они не станут церемониться, каждую насквозь видят! — вставил Николай.

— Пошляк! — услышал резкое.

— А че бухтишь на Кольку, срываешься как цепная? Гля, в чем загорала и купалась? Почти в чем мать родила. Одни шнурки, даже без плавок, лифчик не надела. Вся как есть наруже! Мужики что, слепые? Коль дозволила себя так фотографировать, значит, занимай к бабе очередь. Тут большого ума не надо! — вмешался сварщик, усмехаясь криво.

— Хам! Пещерный примат! Ты за кого меня принял? За рубежом, между прочим, считается неприличным загорать в купальниках и плавках. Считают, что эти люди больны или ущербны. Потому не стыдятся обнажаться.

— Не сочиняй!

— Там много пляжей для нудистов. Туда только абсолютно голых пускают.

— А билеты в тот притон почем?

— Дикари! У нудистов свои рестораны есть во всем мире! — возмущалась Маринка.

— Мы и так знаем, что путаны, как тараканы, везде развелись.

— Отморозки! — кричала Маринка.

— Ты не ори! Чего возмущаешься. У всех свои взгляды на нудистов. Не надо нам их навязывать. Но мой тебе добрый совет, когда в следующем году будешь брать путевку на отдых, смотри не выбирай Китай!

— Почему? Там есть, что посмотреть!

— Но в Китае путанок расстреливают! Это точно! — говорил сварщик.

— Откуда знаешь?

— А ты был в Китае?

— Не могу, трех рублей не хватает! А вот по телику и видел, и слышал. Там и своих, и приезжих баб хватают за мандолину и каюк! Не объясняют долго! У них закон такой, блюдут нравственность.

— Где путанки, и кто я? — возмущалась Маринка.

— Им плевать! Засекут тебя в этих вот шнурках, за них и выволокут. Пока будешь оправдываться и доказывать что-то, всадят пулю в лоб и разговор закончен, — смеялись мужики, подпортив основательно настроение бабы. Тут еще как назло сломался станок. Марина осмотрела, поняла, что самой с ремонтом не справиться, и позвала слесаря. Тот, глянув, заматерился:

— У нас на складе таких деталей нет! Пока закажут и получат, недели две пройдет, не меньше. За это время сможешь еще покуролесить за границей. А повезет, так какой-нибудь лох возместит простой!

И слесарь, и сама Маринка знали, что любую деталь на своем станке сможет сделать Николай. Сколько заказывали ему друзья, всегда выручал. И Степке на машину сколько их сделал! Выручал и Димку с Ваней. А уж в своем цехе считали непревзойденным Левшой. Случись такое раньше, сам подошел бы и сделал бы без просьб. Но это раньше. Теперь Коля и голову не повернул. Сделал вид, то не слышит. Ему наплевать, что там кричит баба, чего матерится слесарь. Человек отвернулся от Маринки и занят своим делом.

Та побежала на склад, но кладовщица руками развела и ответила:

— Нету!

— А что делать?

— Заказывать на заводе-изготовителе, сама понимаешь. Это недели две или три ждать придется! Если хочешь скорее, проси Николая. Может, выручит. У вас с ним шуры-муры, как я слышала. Может, поможет, если в цене сойдетесь, — хихикнула в кулак.

Маринка, покрутившись у станка, подошла к Николаю. Ждала, что сам увидит, спросит как раньше:

— Что нужно? Чем помочь?

Но мужик не оглядывался и не хотел замечать бабу. Тогда, решившись, дернула за рукав. Николай коротко оглянулся, спросил хмуро:

— Чего тебе?

— Станок накрылся!

— Иди к слесарю!

— Уже была. Сказал новую деталь нужно ставить!

— А я причем?

— Выручай!

— Я не «неотложка».

— Коль, ну это долгий простой! Я ж ничего не заработаю. С отпуска вернулась, в кармане ни гроша! — жаловалась баба.

— Не вытирай сопли о мои рукава! — отдернул руку и отвернулся.

— Вот гады! Все козлы! Ишь, крутыми позаделались! Сколько идиотов в цехе, а мне помочь некому! Мужиками называются, отморозки облезлые! — пошла к начальнику цеха, тот послал оформлять заявку на заказ, сказав жестко:

— Я не могу приказывать Николаю. Эта работа не входит в его обязанности. Если отказал, значит и меня не послушает. Видно, черная кошка между вами проскочила, если не хочет помочь. Сама подумай, как быть!

Выхода не было. Другие мужики и вовсе не захотели говорить с бабой. Она закрутилась вокруг Коли преданной собачонкой. Тот боковым зрением видел все.

— Попухла стерва! — смеялся молча.

— Коля! Помоги! Выручи! — вздыхала и стонала совсем рядом.

— Да отвали! Не мешай здесь мне! — цыкнул на Маринку зло. Та отскочила к своему станку, но тот был безнадежен.

— Коленька! Да поимей жалость! — вцепилась в рукав.

— Послушай, Марина, я никогда больше ни в чем тебе не помогу. И не проси напрасно. Ты знаешь причину не хуже меня. Дело даже не в деньгах. Это я пережил. Но зачем опозорила меня на весь завод, перед всеми людьми? Зачем тебе нужна была эта реклама? Хотела выставить придурком, очередным отморозком в своей коллекции? Так вот и тешься славой проститутки, а ко мне не подходи никогда! Я уважал тебя! Одну изо всех. А ты и это оплевала. Давай, пыли отсюда! Я не хочу тебя видеть! — отвернулся от женщины.

— Коль! Я виновата, прости меня! Ради себя не унижалась бы. Но дочь и мать есть дома. Они ни при чем. Ради них помоги!

У мужика сжалось сердце. Пятилетнюю дочь и старую свекровь Маринки он несколько раз видел возле завода, они приходили встретить бабу после работы. Николай видел, как ее любят, как она нужна своей семье.

— Коль, ну выручи ее, не мучай! — вступилась за Маринку фрезеровщица, проходя мимо.

— Николка! Ты ж у нас на весь цех один рыцарь, — подморгнула штамповщица.

— Ну, а что я за это поимею? — сорвалось с губ невольное. Кольке самому неловко стало за свой вопрос. Но он хорошо знал, с кем имеет дело и решил проучить бабу.

Маринка ожидала все, но не этот вопрос. Она по глазам поняла, что имеет в виду человек и растерянно ответила:

— Все что хочешь. Только отремонтируй станок.

— Нет, сначала все что хочу! — усмехнулся мужик.

Маринка отошла, подумала, но вскоре вернулась и, подергав человека за рукав, сказала шепотом:

— Будь по-твоему!

После работы, когда Николай открыл дверцу машины, увидел в салоне Маринку. Она сидела тихая и послушная, готовая ко всему.

Человек на глазах у всех заводчан выехал с территории за ворота, ничего не говоря и не спрашивая попутчицу ни о чем. Баба была уверена, что Николай повезет ее за город и там, в кустах или в овраге, возьмет свой реванш за все. А утром отплатит ей ее же мерой, опозорит и высмеет на весь завод.

Как же удивилась баба, когда Николай затормозил машину у подъезда ее дома. Глянув на Маринку, сказал жестко:

— Выметайся!

— А как же с благодарностью будем?

— Хоть иногда о своем муже вспоминай. Пусть ему мертвому не будет стыдно за тебя — живую! Не порочь его имя и память, не разменивайся! Я уважал тебя: вдову, мать и дочь. А подстилки и шлюхи меня не интересуют. Найди в себе человека и задыши заново. А теперь сгинь с глаз.

Через месяц Маринка подошла к Николаю, отдала те десять тысяч, какие взяла у него. Ничего особого не сказала, кроме короткого слова:

— Прости…

Николай ничего не ответил Маринке, молча положил деньги в карман. Он видел, как настороженно следили и вслушивались в каждое слово рабочие цеха, но обсуждать и сплетничать было не о чем. Любопытные бабы лишь строили предположения. Мужики сделали свой вывод:

— Раз Маринка отдала деньги, значит, меж ними ничего не состоялось. Погребовал ею Николка, не стал пачкаться об нее. Видать, другая баба у него имеется, своя, с какой всерьез тусуется. Для жизни…

Сам человек ни о чем не сказал. Отремонтировав станок Маринки, отошел молча, не слушая благодарностей токаря, он уже знал цену слов бабы, не верил сказанному и ни на минуту не останавливался и не разговаривал с Маринкой ни о чем.

Даже на восьмое Марта, когда после смены собрались люди поздравить женщин с праздником, Маринка подошла к Николаю и, подергав за рукав, спросила тихо:

— Ты хоть когда-нибудь простишь меня?

Человек оглянувшись, ответил скупо:

— Обижаются на дорогих людей, когда они неправы. Это больно. А ты-то кто?

— Я думала, что не безразлична тебе.

— Напрасно так считала, — отвернулся от женщины и пошел к своему станку, не оглянувшись на обескураженную, растерявшуюся Маринку. Та впервые плакала открыто от обиды. Ею пренебрегли при всех, открыто и навсегда, не оставив никаких надежд.

Нет, Николай и не собирался мстить бабе. Просто он охладел к ней и перестал замечать. Но женщины не могут мириться с участью отвергнутой и всегда пытаются вернуть былые отношения любыми судьбами, но удается такое крайне редко.

Маринка тоже хотела вернуть Николая. Но все ее уловки оказались напрасны. Человек все видел, но не замечал, не реагировал на усилия женщины. А в цехе пошел слух, что баба всерьез влюбилась в Кольку, а тот и чхать на нее не хочет.

Женщины… Самое страшное наказание для них это равнодушие. Ни одна с ним не смирится. Уж лучше брань, открытое презрение или любовь, но не холодное, бездушное молчание.

Николай спокойно проходил мимо Маринки, порою забывая поздороваться. Это не было вызовом или местью. Но женщина страдала от такого отношения. А человек ничего не замечал.

А и до того ли ему было? Его дачу в эту зиму заселили бомжи. И не только жили, а и поели все припасы. В подвале не осталось ни картошки, ни капусты. Все постельное белье заношено, измазано до неузнаваемости. Холодильник пуст. Телевизор сломан, будто свора хулиганов специально сделала налет на дом. Когда Николай попытался поговорить с бомжами, пристыдить и прогнать их с дачи, ему открыто пригрозили, что если он обратится на бомжей в милицию, то они просто сожгут его дачу, и он ничего не докажет. Ему стало обидно, что оказался беззащитным в своем домишке перед сворой бродяг. Ему, хозяину, грозили расправой. И тогда он позвонил друзьям. Не смог приехать только Димка. Зато Иван со Степкой откликнулись тут же и вскоре приехали на дачу. Друзья попросили Николая выйти во двор на несколько минут. Человек опасался, что ребята учинят свою разборку, поколотят бомжей и те вправду сожгут домишко, как только Николай уедет в город. Но ни одного громкого слова не донеслось до слуха. Словно все исчезли с дачи. А через десяток минут бомжи покинули домишко, проходя мимо Коли, сказали:

— Не беспокойся, все будет в порядке.

Уже на обратном пути в город Иван со Степкой сказали, что дачу Коли бомжи не только не тронут, а и будут всю зиму охранять ее.

— Как так? Там уже и охранять нечего! Все продукты съедены, никаких запасов нет.

— Харчи, конечно, не вернут. Но дачу не сожгут и больше никогда охотиться в ней не станут. Пальцем ни к чему не прикоснутся. Можешь не закрывать дом.

— От бомжей, как от саранчи, никто не гарантирован, — засомневался Коля.

— За других не гарантируем, а тебя не тронут.

Через неделю, на зимние каникулы поехали навестить дачу девчонки. Вместе с ними напросился Сашка, испугался за Анжелку. Они набрали с собою продуктов, постельное белье. И обещали звонить. Николай уже на следующий день узнал, что ребята навели в доме порядок. А бомжи оставили на даче хороший запас дров.

Уже на следующий день после отъезда дочек, едва Николай вернулся с работы, в дверь позвонили. Хозяин, подумав, что приехали друзья, открыл, не спросив, кто пожаловал. Это была Валентина. Человек опешил от неожиданности. За все годы она ни разу не переступала порог квартиры, а тут вдруг появилась без предупреждения. Огляделась, убедилась, что хозяин один, довольно улыбнулась и сев в кресло, спросила:

— Сколько ж вот так мучиться будем?

— Ты о чем? Что нужно? Чего пришла?

— Я все о том же! Давай сойдемся. Мне на работе зарплату повысили. Почти вдвое больше получать стану. На твоей шее сидеть не буду. На себя вполне хватит.

— Тогда зачем пришла?

— Чудак или отморозок? Годы то идут, время катит. Уходят силы. Скоро старость придет. Ее лучше доживать в своей семье, а не на отшибе. Устала я сиротствовать, — глянула на человека грустно.

— Ты не одна. С тобою Вика.

— Она только на ночь приходит. Что есть, что ее нету…

— Тебе то что? Никогда не страдала от одиночества.

— Тогда была молодой.

— Я говорил, что не смогу больше жить с тобою под одной крышей. Не получится. Зачем еще раз испытывать судьбу? Меня все устраивает, не стану менять ничего! Я не хочу возвращаться в прошлое. И ты о нем забудь.

— Коль, я недавно здорово болела. Целыми днями лежала одна, никому не нужная. И никто не позвонил, не спросил, как одна маюсь там? Нет, я не плакала, много думала. Все вспомнила, даже наше с тобой прошлое, как ты за мною ухаживал, я гнала, ты снова приходил, а теперь все наоборот. Ты даже слушать не хочешь меня. А обидно, черт подери!

— Валь, ты никогда не считалась со мной. Теперь и у меня в душе пусто. Отгорел. Раздувать погасшие угли нет смысла. Я никогда не стану прежним. И время ушло. Нам ничего не вернуть. Если сможешь, найди по себе человека, создай новую семью, коли уж так невмоготу одной…

— Если со своими не получается, с чужим подавно не склеится, — ответила потерянно.

Коль, но ведь ты тоже неспроста один, — обронила Валентина и, уходя, предложила:

— А ты все же подумай, посоветуйся с дочками. Я ждать стану вашего слова.

— Не трать время впустую. И не надейся на меня.

Баба, споткнувшись, перешагнула порог, забыв попрощаться.

Перед самым Рождеством Николаю пришло извещение на посылку. Человек удивился, он ни от кого ничего не ожидал. И вдруг… посылка от Линды. О ней он уже стал забывать. Собственно, их ничего не связывало. Тем более, что женщина была подругой Эльзы, обидевшей всю семью Николая. Он вскрыл ящик. В нем письмо и дешевые подарки к Рождеству всем.

Вот кукла для Анжелки, как для самой маленькой, мальчишка чем-то напоминал Артура. Две пестрые майки для девчонок, яркие шорты и босоножки, конфеты и жвачки. Для Николая футболка и сувенирный мешочек с подарками, светозащитные очки и маленький календарь, где красной чертой был обведен один месяц — май. Человек взялся читать письмо:

— Здравствуй, Коля! Вот я и объявилась в твоем доме. А уж как хотелось приехать самой, но не получилось. Обстоятельства оказались сильнее меня и сломали, перепутали все мои планы. Ты знаешь, что заболела моя мать. Ее свалил инсульт. Врачи едва сумели вытащить из комы. Она уже пошла на поправку, и я надеялась, что мама выздоровеет. Напрасно ждала. Я осталась совсем одна. Никого рядом. Это невыносимо тяжело. Я похоронила ее и поехала к Эльзе. У нее большая семья, думала побыть средь них до весны.

— Меня и впрямь прекрасно приняли. Окружили вниманием и заботой. Мы часто вспоминали лето в России и вас — наших русских соседей и первых друзей. Мальчишки много говорили о речке, о лесе, лугах и озере, цветах и птицах, русских людях. Все мы жалели, что лето оказалось слишком коротким. Ведь никто не уверен, что в следующую весну сумеет вернуться на нашу дачу. А так хочется приехать и снова напиться воды из родника, послушать соловьев, поесть печеной картошки, посидеть ночью у костра. И снова почувствовать себя непорочными детьми природы. Но как жестока судьба! Она безжалостно раскидала всех нас далеко друг от друга. Наказала всех за нерешительность и робость.

— Вот помешала Эльза Артуру. Не разрешала даже звонить Анжеле. А скоро он уезжает в Ирак, на войну. Вернется ли оттуда живым, не знает никто. А вдруг случится непоправимое? Артур ни с кем не советовался. И, как я понимаю, решился от отчаяния. Жалко мне его. Уговоры и просьбы Эльзы уже ничего не изменят, он не послушает ее. Ведь мальчишке запретили любить. Он этого не простит и свой выбор сделал. Теперь не будет держаться за жизнь, потому что беречь себя не для кого. Он перестал уважать Эльзу и очень изменился к ней. Она бессильна что-нибудь изменить и оплакивает сына еще живого. Артуру до отправки в Ирак остается не больше недели. Мне трудно у них. Такое чувство, что я с похорон попала на поминки. И как ни старайся, ничем не могу помочь.

— Честно говоря, самой досадно, что лето для меня так быстро оборвалось. Ведь я мечтала побыть на даче до осени, побывать в Смоленске, посмотреть сам город. Конечно, зайти в гости к тебе. Кстати, ты не отменил приглашение? Или передумал? А то все археологи считают, что самое непредсказуемое создание на земле это мужчины. Не знаю, правы ли они, но я хотела бы снова увидеть тебя. Смешно? Ты очень необычный человек. Хотелось бы узнать тебя поближе…

— И эту на подвиги потянуло! Во, чертовы бабы! Ей подай всего разглядеть и пощупать, саму душу наизнанку вывернуть, — усмехался Николай, читая письмо.

— Знаешь, ты там на даче всем женщинам понравился. Все в тебя влюбились…

— Чур меня, чур! Только не это! — пробормотал человек, но вскоре начал читать дальше:

— Ты только правильно пойми. Не мужчину полюбили в тебе, а человека. Есть такое понятие как платоническая любовь. Она чиста от секса и грязных помыслов. Вот видишь, как высоко ценим тебя мы.

— Баба без секса, что хлеб без соли. На хрен вы мне сдались такие сознательные! — сплюнул мужик сердито. И добавил:

— Ты, небось, живого мужика голым никогда не видела. Только в склепах, саркофагах. Откуда знаешь, каков этот мужик, если в первом браке даже забеременеть не смогла. Или тоже в платоническую любовь играли как два придурка?

— Коля! Эльза очень сожалеет, что ваши соседские отношения так неудачно закончились. Она очень хочет вернуться весной на дачу и помириться со всею твоей семьей…

— Вот вам всем! — скрутил Николай фиги и громко рассмеялся. Он уже договорился с Сашкой, тот обещал приехать к нему на дачу на все лето.

— Коленька! Я постараюсь приехать, но не обещаю ничего заранее, чтобы судьба, подслушав сокровенное, не помешала вновь. Я очень хочу увидеть тебя. Мне часто казалось, будто знаю тебя очень давно. Такого со мною никогда не было. Я всегда думаю о тебе! Жаль, что нас с тобой безжалостно разделили расстояния. А ведь мы могли бы стать неразлучными. Во всяком случае, я так думаю.

— Круто! Проняло бабу! А ведь ничего не было между нами! Намечтала себе в одиночестве. А по сути, совсем не знает меня…

…И все же написал ответ Линде. Сказал, что на дачу он приедет в любом случае и, конечно, с дочками. Сообщил, что Вика готовится к защите диплома, а Анжела учится в колледже. И у нее появился друг, надежный, серьезный парень, какой принят в их доме, он скоро защищает диплом и его уже ждет хорошая работа.

Николай не соврал. Сашку увидели его друзья и, познакомившись поближе, предложили место в фирме. Парень сразу дал согласие фирме Ивана.

Николай оценил и одобрил его выбор.

— Мы остаемся с Викой. Она не торопится уходить от меня. Не спешит замуж. Пусть решает сама. Я ей ничего не навязываю. Ведь созданий загадочнее женщин нет на земле. А тебе скажу одно, не придумывай меня. Я обычный, как все прочие. И платоническая любовь не для меня. Я не ископаемое и не импотент. Любовь вприглядку не признаю. Для меня: либо все мое, или ничего не надо. Так что сама решай, приезжать ко мне в гости или нет! Если надумаешь, то посмотри и в завтра. В каком качестве приедешь ко мне? В нашем возрасте играть в дружбу наивно и глупо. В это не поверит твое окружение и мои друзья. Если решишься, кинь телеграмму из одного слова. Я все пойму. Молчание сочту отказом. Ну, что? Озадачил? Думай, что решишь! Одно знай, время у тебя ограничено. Всего месяц на размышления. И ни дня больше. Я жду! Николай…

Отправляя это письмо, человек был уверен, что Линда, конечно, откажется и не приедет. Слишком мало знакомы, слишком рискован такой шаг. Да и сама женщина не из решительных. И хотя в письме все же имеются смелые строчки, слишком долго она не давала знать о себе, вот и вздумал выяснить все сразу. И отправил письмо.

Он представлял, как удивится женщина, получив его. Долго будет думать и обсуждать с Эльзой, как поступить. Та будет отговаривать, разубеждать. Скажет, что Николай не пара Линде, ее не поймет окружение. Да и как она представит Кольку своему обществу?

— А я туда и не поеду! Чего я у них не видел? Не приедет, горевать не буду У нас в городе и без нее бабья полно. Не дефицит! А и я не из последних! — улыбнулся, глянув на свое отражение в зеркале.

Ведь недаром все бабы цеха теперь вьются вокруг него ласточками, строят глазки, а все потому, что Колька отказался от Маринки, даже ею пренебрег, не воспользовался случаем и прогнал из машины. В том сама раскололась, и бабы зауважали Николая…

Тот долго не понимал в чем дело? А когда услышал, удивился:

— Чудные! За любовь всего забрызгали, с головы до ног грязью отделали. Стоило мне дать ей отбой, каждая вылизать готова! Почему так?

— Да просто у него есть другая! Круче Маринки и любой из нас! Неспроста же он на работу приезжает так, словно из кабака вышел. И сматывается при полном параде. Выскочит из спецухи, а куда едет, одному ему ведомо. Уж конечно, не к таким как мы, — говорила шлифовальщица.

— К нам и в рабочем комбинезоне подвалил бы, рады были б! — согласилась штамповщица.

— Не подвалит! Гоноровый стал. Он на своих больше не зависнет, — говорили бабы цеха.

— Единственный холостяк, и никто не может зацепить его на крючок! А ведь у нас больше десятка одиночек!

— Бабы! Не отдадим Кольку чужой стерве! Своих полный подол! Охмурить его немедля! — завопила строгальщица.

— Не вопите, дуры! Лучше давай его охмурим скопом. На какой-то застрянет. Ведь живой мужик, натуральный! Маринка говорила, что он ей в ту ночь до утра не дал уснуть ни на минуту. Что ж мы, хуже ее?

Но как ни старались, ни на одну не обратил внимания Николай. Он шутил со всеми, а чуть кончалась смена, уезжал с завода, не прихватив ни одну в попутчицы. Когда бабы просили подвезти какую-нибудь домой, отвечал, что ему не по пути и он поедет в другую сторону.

Никто не предполагал, что мужик ждет ответ на свое письмо издалека и не знает, получит ли его, и каким он будет.

Прошли уже три недели. От Линды ни слова.

— Есть такие бабы, какие по телефону и в письме целый короб наобещают, а при встрече совсем другие, слова клещами не вытащишь. Вот и пойми их! Сам начнешь звереть, потеряв терпение, писку, визгу, не оберешься. Оказывается, она не то в виду имела. Да ну их ко всем чертям. Не уламывай, пусть себе цену не набивают, — злился Степка, узнав от Кольки, чего он переживает.

— Зачем тебе лягушка с чужого болота? Хочешь, я сейчас десяток макак приволоку. Все свои, доморощенные. Ничем не хуже той…

— Степан! Ты не врубился. Я не бабу ищу. С тем без проблем. На любом углу стоят стайками. Но мне для жизни, в семью нужна женщина. Это совсем другое!

— Ты ж ее не знаешь!

— Почти два месяца общались, когда по выходным на дачу приезжал.

— Колька, ты отморозок! Сделал предложенье бабе, какую почти не знаешь.

— Я с Валькой сколько встречался, и прожил годы, а что толку? Выброшенное время! Мне кажется, если с Линдой получится, то это навсегда.

— А коли сорвется? — спросил Иван прищурясь.

— Я ничего не потерял, — вздохнул Николай.

— Ты представляешь, что за жизнь будет? Она в экспедиции, ты на заводе. Видеться придется раз в году на даче не дольше месяца. Как раз на время отпуска. А потом снова расскочитесь в разные стороны. Не успев насмотреться друг на друга и запомнить в лицо. Нужна тебе такая жизнь?

— Она еще согласья не дала. Может, откажется от меня. Не черкнет ни строки, порвет письмо, назвав козлом и придурком. А вы пугаете будущим. Да лучше вместе прожить месяц в году, но так чтоб каждая минута помнилась, чем мучиться годы и проклинать судьбу, связавшую петлей обоих! — вспылил Николай.

— Пап! Тебе телеграмма! Почта доставила! — вскочила в зал Анжелка, подала отцу телеграмму и что-то шепнула Сашке, увела в свою комнату, загадочно улыбаясь отцу. Она уже знала от кого и о чем телеграмма:

— Встречай! Прилетаю! — сообщила Линда номер рейса и время вылета.

— Крутая баба! — удивился Иван.

— Умница моя! — обалдело улыбался Николай.