Последний шанс для мажора

Глава 35

Войдя в мрачную и притихшую комнату Тимура, я осторожно осмотрелась. Свет от уличного фонаря сквозь занавески рисовал странные узоры на стенах, каждый уголок казался наполненным тайнами, а тишина давила на уши. К моему удивлению, комната оказалась не просто просторной, но и изысканно убранной, словно поджидая свою жертву. Стены были украшены абстрактными картинами, а в углу стоял высокий, зеленый кактус в глиняном горшке. Первым делом я обратила внимание на рабочий стол, надеясь найти там какие-нибудь деньги или ценные вещи.

Аккуратно открыв ворчащие ящики, я обнаружила там лишь канцелярские принадлежности и бумаги. Ручки и карандаши были аккуратно выровнены по размеру, а на столе лежала открытка с изображением собаки в очках. Затем я осмотрела полки, но и там не было ничего, кроме литературы и документов. Книги были разложены по жанрам, а среди них выделялась старинная энциклопедия с потертой обложкой. Казалось, Тимур религиозно следил за порядком в своей комнате, скрывая что-то неведомое.

Тем не менее, я не собиралась сдаваться. Подойдя к шкафу, я заметила, что дверца загадочно приоткрыта, словно приглашая войти. На полу рядом со шкафом валялся одинокий носок, а на вешалке висела кожаная куртка с металлическими заклепками. Осторожно заглянув внутрь, я увидела несколько стопок денежных купюр, хитро спрятанных за одеждой. Мое сердце забилось чаще от волнения, а в голове раздавались тревожные мысли. Тело тряслось, каждая клеточка умоляла о дозе. Я чувствовала, как наркотическая зависимость жестоко поглощает меня, отнимая последние крупицы самоконтроля. Второй этап ломки был поистине апокалиптически ужасен — боль, тошнота, головокружение безжалостно сводили меня с ума. В эти минуты я была готова пойти на все, лишь бы избавиться от мучительных симптомов.

Можно было бы воспользоваться случаем и забрать все, что плохо лежало, но, во-первых, времени у меня было не так уж много, как хотелось бы, а во-вторых, с тяжелой сумкой наперевес далеко не убежишь. По-хорошему, мне следовало лишь взять деньги, забить на все прочее и бежать. Только вот оказалось, что жадность мне неотвратимо присуща.

КЛИМ

К десяти годам я уже понял, что мирный вечер дома — это всего лишь затишье перед бурей. К пятнадцати я усвоил, что обещания — пустой звук. А сегодня осознал, что жизнь — это битва, в которой я еще только выбираю оружие.

Наш дом был крепостью холода и роскоши, где тяжелая тишина соседствовала с богатством. Стены украшались современным искусством, а передовые технологии создавали идеальную атмосферу. Ужин здесь был не просто трапезой, а ритуалом изысканности, где каждая деталь, от столовых приборов до блюд, была выбрана с безупречным вкусом. Мягкий свет дизайнерских ламп окутывал стол из натурального камня, а блюда готовились в соответствии с последними кулинарными тенденциями.

Звук вылетающей пробки из бутылки "Мартини" разрезал тишину, за ним последовало уютное бульканье наливаемого напитка и легкое звяканье льда.

— Никто не хочет выпить? Ну ладно, больше останется мне! — сказала мама, не дожидаясь ответа, и опустошила стакан, звонко поставив его на стол.

Прозрачная жидкость скользнула в рот, жгучей волной устремилась вниз по горлу и взорвалась в желудке, словно термоядерный взрыв. Это был ее шестой бокал, и эффект от предыдущих уже был ощутим. Она не в первый раз топила свою печаль в алкоголе. Мне было невыносимо видеть, как она страдает из-за приемыша… ведь я-то ее кровиночка. Она любила Тимура больше, чем меня. Хотя он и доставлял родителям немало хлопот своими выходками и безответственностью. Ссоры между ними становились все острее и чаще. Я видел, как их брак постепенно рушился, и был бессилен что-либо изменить. Брутальность жизни в этом доме была не в криках и скандалах, а в молчаливом отчаянии, которое витало в воздухе, густом, как дым.

За последнее время мама стала еще хрупче, словно осенний лист на ветру. Отец же все больше времени проводил на работе, словно пытаясь найти там убежище от домашней бури. А я оказался зажатым между двумя фронтами, бессильно наблюдая за крушением всего, что было мне дорого.

Я испытывал горечь к Тимуру. Его безрассудство и выходки стали катализатором разрушения нашей семьи. Во мне росло желание возмездия, стремление заставить его расплатиться за весь хаос, который он принес в наш дом.

Отец занимал главное место за столом, но его взгляд был устремлен в пустоту, а на запястье блестела последняя модель умных часов — безжизненный символ успеха. Мама сидела напротив, в ее глазах скрывалась глубокая печаль, а пальцы украшали кольца, которые не могли затмить ее внутреннюю боль. Между ними, как призрак, витала тень Тимура, невидимая, но ощутимая.

Я старался поддержать разговор, но слова терялись в тяжелой атмосфере невысказанных обид и скрытых чувств, которые усиливались мелодиями из встроенных в стены акустических систем. Каждый кусок пищи казался безвкусным, а звук столовых приборов отзывался эхом в глухой тишине.

— Звонил брату? Как его дела? — спросила мама, едва сдерживаясь от слез, пока жевала стейк.

Я пожал плечами.

— Нет ни малейшего шанса, что он будет честен, отвечая на этот вопрос, — произнес я, стараясь говорить четко.

— Может быть, вы оба, как два неандертальца, перестанете разговаривать с полными ртами? — саркастично бросил отец, вынимая изо рта кусок мяса и аккуратно кладя его на тарелку.

Он настаивал на семейных ужинах хотя бы раз в неделю, обычно в вечер выходного дня, когда мы все могли собраться вместе.

Мама, утратив последние остатки самообладания, впилась в отца взглядом, полным обвинения и боли.

— Вот так? — спросила она, демонстрируя ему пережеванное мясо, словно это был ее молчаливый протест. Потом, подмигнув мне, продолжила жевать: — Мне кажется… и-к… ой, простите… Я верю, что отношения повлияют на Тимура, и он изменится…

— Изменится… — повторил отец, наконец-то проглотив свой кусок, словно он глотал не только пищу, но и свое разочарование. — Это как верить, что наши собаки однажды научатся говорить. Технически возможно, но крайне маловероятно.

Это, казалось бы, замечание, опять погрузило маму в состояние глубокой растерянности, словно она была ножкой от стула, потерянной и ненужной. Минуты две она сидела, тупо уставившись на отца, и пыталась изложить всю гамму переполнявших ее эмоций. Но вся гамма вылилась в еле понятное "Эх ты…", и, махнув рукой, она встала из-за стола, словно отрываясь от невидимых оков.

Аппетит улетучился, как дым. Через время я тоже поднялся на второй этаж, где каждый шаг по коридору, казалось, уводил все дальше от реальности, а за каждой дверью таились свои миры, свои истории.

Я остановился у порога своего убежища, рука уже почти коснулась ручки, когда вдруг раздался стук. Это был не просто звук — это было уведомление о том, что в этом доме есть еще кто-то. Стук доносился из комнаты Тимура.

Мое сердце откликнулось учащенным биением, и я, словно во сне, повернулся к источнику звука. Я подошел к двери брата и постучал в ответ, словно пытаясь найти ответы в эхе своих ударов.

— Тим, ты там? — мой голос дрогнул, неуверенность в нем была слышна даже мне.

Стук внезапно стих. Тишина опустилась с новой силой, и я ощутил, как воздух вокруг стал плотным и тяжелым, словно предвестником бури. Я медленно повернул ручку и толкнул дверь, готовый столкнуться с неизвестным…