Последний свидетель

ГЛАВА 13

В пятницу заседание суда продлилось не больше часа. У одного из присяжных, индуса в тюрбане, возникли какие-то непредвиденные обстоятельства, помешавшие вовремя явиться в суд. Впрочем, выглядел он невозмутимым, занимая свое место рядом с «Маргарет Тэтчер» в первом ряду. С тем же непроницаемым выражением лица просидел он и весь первый день. А вот миссис «Тэтчер», напротив, смотрела еще строже.

Первым вызвали свидетельницу Маргарет Болл. Она приехала в Лондон из Флайта поездом и, судя по всему, впервые покинула родной дом. И уж определенно впервые присутствовала на судебном заседании. Близоруко щурясь, озиралась она по сторонам и отвечала на вопросы Джона Спарлинга еле слышным голоском. Пришлось вмешаться судье.

— Прошу, говорите громче, миссис Болл. Мы все хотим слышать вас. Понимаю, это нелегко, но уж постарайтесь, пожалуйста.

Эти слова судья произнес достаточно мягко, но они привели бедную свидетельницу в еще большее смятение. Похоже, она вообще лишилась дара речи, и привести ее в чувство смогла только мисс Хукс с помощью нескольких стаканов воды и салфетки.

И вот наконец, понукаемая Спарлингом, она начала давать показания. Она являлась матерью Эдварда Болла, посещавшего ту же школу, что и Томас Робинсон: Сент-Джордж в Кармуте. И очень радовалась тому обстоятельству, что среди друзей ее Эдди был такой славный и замечательный мальчик, как Томас. Раз или два Эдди даже гостил в доме «Четырех ветров», именно так она выразилась, и да, Томас тоже гостил у них во Флайте.

Она хорошо помнила тот вечер в конце мая прошлого года, когда Томас приехал к ним в гости. Разве может она забыть такое? Ведь той самой ночью эти безумцы убили бедную леди Энн. С тех пор ни один из обитателей Флайта не может спать спокойно. Это ужасно, когда человек не чувствует себя в безопасности в собственной постели.

А договаривалась о визите Томаса личная секретарша сэра Питера, звонила накануне. Где-то около полудня. Да, миссис Болл в этом совершенно уверена. Нет, лично она не была знакома с этой дамой, но знала, кто она и что зовут ее Грета, а вот фамилию не помнит. Она позвонила, чтобы узнать, может ли Томас приехать к ним и остаться на ночь, и, нет, не сказала ни слова о том, что действует от имени леди Энн. Но миссис Болл подумала именно так. Ведь это естественно.

А привезла к ним Томаса Джейн Мартин, экономка леди Энн. Где-то между пятью и шестью вечера. Точнее она сказать не может. За рулем была Джейн. Машина у нее такая маленькая, иностранная. «Рено» или что-то в этом роде.

Почему Томас потом отправился домой? Да потому что разволновался, когда узнал, что договаривалась о его визите Грета. Миссис Болл спросила, почему, звонила именно она. Ну и Томас тут же перезвонил своей матери, но никто не подходил, и звонил он долго, целую вечность. Он очень расстроился, и тогда миссис Болл предложила подвезти его до дома. Нет, она не может точно сказать, сколько было времени, когда они подъехали к дому «Четырех ветров». Но уже после восьми, это она помнит, потому как муж позвонил с работы и предупредил, что задерживается.

Высадила она Томаса у главных ворот, и да, теперь она понимает, что оставлять его одного не следовало. С тех пор не проходило и дня, чтоб она не корила себя за это. Но Томас был так настойчив. Сказал, что мама его наверняка дома, может, просто отключила телефон у себя в спальне или что-то в этом роде.

— А где-нибудь в окнах дома горел свет, когда вы подъехали вместе с Томасом? — спросил Майлз Ламберт. Он поднялся со своего места для перекрестного допроса и одарил миссис Болл одной из обаятельнейших своих улыбок.

— Да нет, вроде бы нет. Я, честно говоря, не обратила внимания.

— Ну а время? Вы не можете сказать точней? Начало девятого?

— В начале девятого звонил муж. Это я точно помню.

— Так он звонил до или после того, как Томас пытался дозвониться матери?

— О, не знаю, затрудняюсь сказать. Ведь прошло столько времени…

— Конечно, миссис Болл. Понимаю. Все детали вы, разумеется, не помните. Но, возможно, поможете мне вот с чем. Сколько времени занимает поездка от вашего дома до дома «Четырех ветров»?

— Ну, минут десять-пятнадцать. Когда стемнеет, конечно, дольше. В темноте я езжу медленнее.

— А когда вы везли Томаса домой, уже стемнело?

— Нет. Только начало темнеть.

— А дождь шел?

— Нет, вроде бы нет.

— А на обратном пути?

— Нет. Дождя не было.

— Прекрасно. Теперь еще один вопрос о том вечере, миссис Болл. Через сколько примерно времени после попыток Томаса дозвониться маме вы посадили его в машину, чтоб отвезти домой?

— О, я не знаю… Не припоминаю.

— А вы попробуйте вспомнить, миссис Болл. Постарайтесь, это очень важно.

— Ну… я помню, как мы с ним говорили об этом. Ну, о том, что она не подходит к телефону. Рассуждали о причине. Ну а потом… потом вроде бы позвонил муж. — В восемь.

— Да.

— Так значит, между попытками Томаса дозвониться домой и вашим отъездом прошло минут десять-пятнадцать, верно?

Миссис Болл не ответила. И смотрела как-то немного растерянно.

— Это возможно, миссис Болл? Мы ждем вашего ответа.

— Да, думаю, да.

— Спасибо, миссис Болл. Вопросов больше нет.

— А вы уверены, Грета, что леди Энн любила поздние прогулки перед сном? — спросил Майлз Ламберт.

Судья отпустил присяжных на перерыв, попить кофе, и Майлз с Гретой уединились в комнате для совещаний, чтобы обсудить дальнейшую тактику.

— Да, она всегда ходила прогуляться к пляжу. С собакой. Это было ритуалом.

— Но собака вроде бы умерла.

— С собаками, — поправилась Грета.

— Ах, да, простите, совсем забыл, — сказал Майлз. — Это место кишмя кишит собаками. Не сомневаюсь, что через минуту мы услышим об этом от миссис Мартин.

— От этой ворчливой морщинистой ведьмы, — фыркнула Грета.

— Да, но будем надеяться, она поможет нам с этими прогулками. Попытаюсь ее огорошить. С последней свидетельницей все прошло как по маслу. Томас вернулся домой скорее всего в половине девятого. Батлер же говорил, что дождь пошел только после девяти. Миссис Болл не припоминает, чтоб тогда шел дождь.

— Ну а что это нам дает, знать, когда именно он вернулся домой? — спросила Грета. Все эти рассуждения Майлза часто ставили ее в тупик, она не понимала, к чему он клонит.

— Это дает нам время для прогулки леди Энн прекрасным теплым вечером. До пляжа и обратно.

— И она забыла запереть калитку по возвращении! — возбужденно воскликнула Грета. Теперь она поняла, куда клонит Майлз.

— Именно, — кивнул Майлз. — И славная миссис Болл была настолько щедра, что подарила нам минимум тридцать минут между телефонным звонком Томаса и его возвращением домой. А это как нельзя более соответствует тому, что я собираюсь сказать присяжным. Она не отвечала на звонки не потому, что отключила телефон, но потому, что вышла на прогулку вскоре после того, как вы с Томасом выехали во Флайт. А было это в семь тридцать. Детектив Батлер уже поведал нам, что вечер тогда выдался теплый, а дождь пошел только после девяти. Что, кстати, объясняет, почему вы открыли окно в кабинете, Грета, а потом позабыли закрыть его перед отъездом. Если даже Томас открыл окно в своей спальне, когда вернулся, вам уж сам бог велел открыть это окно в кабинете тремя часами раньше.

Он сделал паузу, затем продолжил:

— Итак, давайте восстановим картину. Леди Энн идет на пляж, полюбоваться волнами, и пока ее сын обсуждает с семейством Болл, что же делать, возвращается к дому и проходит через северную калитку, которую забывает за собой запереть. Она проходит через лужайку, входит в дом, вешает ключ у боковой двери. Затем поднимается наверх, в спальню, принимает таблетку снотворного, отключает телефон, чтоб ее не будили. И уже крепко спит, когда миссис Болл подъезжает к главным воротам. Через полчаса начинается сильный дождь и смывает все следы.

Закончив эту достаточно длинную речь, Майлз громко высморкался в ярко-желтый платочек. И выглядел при этом очень довольным собой.

— Ну а мой телефонный звонок Боллам? С целью договориться о визите Томаса? — спросила Грета. — Разве он не представляет проблемы?

— Нет. И вы сможете все объяснить, когда придет время. Это леди Энн просила вас позвонить. И вам совсем не обязательно было сообщать об этом миссис Болл. Вот так, моя дорогая. Пока все идет по плану. Посмотрим, как выступит миссис Мартин. Как, кстати, вы ее назвали?

— Ворчливая морщинистая ведьма, — Грета отчетливо произнесла каждое слово.

— Что ж, посмотрим, удастся ли мне укротить эту ведьму, — с улыбкой заметил Майлз.

Джейн Мартин явилась в суд вся в черном. Простенькое черное платье, пара кожаных туфель на плоском каблуке. Единственным намеком на женственность в этом туалете служил гребень из черного дерева, воткнутый в пучок седых волос, низко спадающий на шею.

Майлз Ламберт решил, что ей, должно быть, за семьдесят. Следовало отметить, что она прекрасно сохранилась для столь почтенного возраста. Долгие годы мирилась она со своей некрасивостью, с этим длинным угловатым лицом, и вот теперь, видимо, окончательно свыклась и не скрывала морщин, что мелкой сеткой из тоненьких линий покрывали всю кожу. «И ничуть она не похожа на ведьму, — подумал он. — А вот ворчлива ли эта почтенная дама, что ж, скоро увидим».

Показания она давала сидя, сложив крохотные костлявые ручки поверх черной кожаной сумки с металлической застежкой. Но эта поза ничуть не преуменьшала достоинства, с которым она держалась в зале суда. Время шло, и Майлз Ламберт все больше дивился самообладанию старой экономки, а также полной независимости ее поведения и суждений от участников судебного процесса. Маленький, жестко очерченный подбородок решительно выдвинут вперед, точно подчеркивает, что эта дама не привыкла произносить слов всуе. И что каждое из них есть правда и ничего, кроме правды.

Втайне Майлз Ламберт даже восхищался миссис Мартин. Он представлял ее совсем другой. Было в этой пожилой даме нечто такое, что даже заставило его гадать, какой тон лучше выбрать при перекрестном допросе, благожелательный или, напротив, агрессивный. Но благожелательность присяжные могут приять за слабость, а агрессивность — вызвать у них антипатию. Впрочем, у него, Майлза, достаточно времени, чтобы изучить экономку Робинсонов прежде, чем начать задавать ей вопросы. Потому что сейчас свидетельницей занимался Джон Спарлинг.

— Как долго вы знали подсудимую? — спросил он сразу после того, как миссис Мартин назвала свое имя и произнесла слова клятвы.

— Около трех лет. Может, чуть дольше.

— Как вы можете охарактеризовать взаимоотношения, сложившиеся между вашей покойной нанимательницей, леди Энн Робинсон, и подсудимой за этот период?

— Вначале нормальные, потом ухудшились. А к концу я бы сказала, эти две дамы почти ненавидели друг друга.

— Что стало поводом для такого мнения?

— Что они ненавидели друг друга?

— Да.

— То, что произошло, когда умерла маленькая собачка. То, что они тогда наговорили друг другу.

— Понимаю, миссис Мартин. Но здесь требуется некоторое уточнение. О какой собаке идет речь?

— О собаке Томаса. Миледи подарила ему собачку на пятнадцатилетие, вскорости после их возвращения из Лондона. Старый Лабрадор, Бартон, умер в начале апреля, и Томас очень переживал. Мэтти должна была его развеселить.

— Мэтти. Так звали новую собаку?

— Да, сэр. Славненькая такая была собачонка. Шотландский терьер с мокрым черным носом. Любопытная такая, прямо ужас до чего. Везде совалась, носилась как помешанная. Очень шустрая была собачка.

— Спасибо, миссис Мартин. Нам не обязательно такое уж детальное описание этой собаки. — Спарлинг стремился поскорей перейти к сути дела.

— Нет, сэр, это вам спасибо, но лично мне кажется, что обязательно, — резко возразила миссис Мартин, и все в зале, за исключением самого Спарлинга и присяжной, похожей на Маргарет Тэтчер, рассмеялись.

— Именно из-за беготни Мэтти и возникла проблема, — добавила она.

— Ясно… — с кривой улыбкой произнес Спарлинг. — Что ж, в таком случае, прошу, объясните. — Он быстро подавил раздражение и позволил себе пойти на поводу у миссис Мартин. По опыту он знал: со свидетелем, тем более таким важным, шпаги лучше не скрещивать.

— Первые пару недель Мэтти решили держать в доме. Ну, чтоб освоилась, привыкла. А гулять выводили только на поводке. И всем постоянно внушалось: перед тем как выйти на улицу, надобно убедиться, что собака заперта в доме. Ну, вот. А сэр Питер и леди Грета, то есть подсудимая, они не были во Флайте больше месяца. Обычно приезжали вместе, и миледи очень расстроилась, когда сэр Питер не смог приехать на день рождения Томаса тридцатого апреля. Она звонила ему, ну и он обещал, что непременно приедет на следующий уик-энд.

— Как долго к тому времени Мэтти находилась в доме? — спросил Спарлинг.

— Чуть больше недели. Ну и вот, они оба приехали в пятницу вечером, довольно поздно. Все уже ложились спать, и маленькая собачка спала в постели у Томаса. Наутро сэр Питер поднялся рано и пошел к своей машине.

— А вы откуда знаете? — спросил судья.

— Знаю, потому что видела, как он возвращается. Я как раз протирала окно в гостиной и услышала, как он отпер ворота, а потом въехал. Мэтти тоже, должно быть, услышала. Бросилась к входной двери, начала прыгать, лаять, царапаться в нее и все такое. Ну а потом у входной двери оказалась Грета и выпустила собачонку. Не успела я и глазом моргнуть. Не успела даже сказать ей, что этого делать не надо. Ну а сэр Питер, он тоже никак не мог поймать собачку, так быстро она бегала, прямо как гончая. Слетела по ступенькам вниз — и к воротам. Ну и тут, как назло, такое несчастье, как раз проезжала машина. Мчалась по дороге с большой скоростью. И бедняжка не смогла увернуться.

Миссис Мартин умолкла, открыла сумочку, достала из нее белый кружевной платочек и отерла глаза, хотя слез в них не было. Присяжные были потрясены.

— Мистер Спарлинг, — сурово произнес судья, — лично я в некотором недоумении. Уверен, что и мистер Ламберт тоже. Вроде бы нашу подсудимую никто не обвиняет в убийстве шотландского терьера, или я заблуждаюсь?

— Нет, ваша честь.

— И нет ни одного факта или свидетельства, позволяющего предположить, что она нарочно создала угрозу для жизни собаки, открыв входную дверь. К нашему делу это не относится, не так ли, мистер Спарлинг?

— Нет, ваша честь. Никак не относится.

— Прекрасно. Я понимаю, даже отчасти разделяю ваше желание позволить миссис Мартин излагать события по-своему, однако прошу проследить за тем, чтобы делалось это соответствующим образом.

— Да, ваша честь. Скажите, миссис Мартин, а откуда подошла подсудимая?

— Она была в столовой, завтракала там. По другую сторону холла от меня.

— Спасибо. Что же произошло потом?

— Сэр Питер принес собаку в дом. Она была мертва, бедняжка. Ну и он положил ее на скамью в прихожей.

— Что за скамья, миссис Мартин?

— Такая старая черная скамья с крышкой, которая открывается. А спереди резьба. Сколько помню, всегда была в доме.

— Понимаю. Прошу вас, продолжайте.

— Ну и тут в прихожую спустился Том. Он был просто в жутком состоянии. Ведь собачка пробыла в доме чуть больше недели и вот теперь лежала перед ним мертвая, и это было ужасно. Помню еще, он погладил ее, а потом вдруг увидел на пальцах кровь. Уж лучше б сэр Питер не приносил ее в дом, но, с другой стороны, не мне судить, как он должен был поступить.

Снова небольшая пауза.

— Ну а потом, когда Том узнал, как все это случилось, что Грета выпустила собаку, он пришел просто в ярость.

— А кто ему сказал? — спросил Спарлинг.

— Я, наверное. Он спросил, ну, я и сказала.

— Ясно. Так вы говорите, Томас пришел в ярость, миссис Мартин?

— Он бросился на Грету. Уж не знаю, ударил он ее или нет, все произошло так быстро. Но я видела, что она его оттолкнула.

— Оттолкнула? Как именно?

— Ударила в грудь. Обеими руками. И он отлетел к скамье, упал на нее и сшиб собачку на пол. Просто кошмар какой-то! Крики, слезы и все такое.

— Кто же кричал?

— Ну, сперва Том, а потом уж все остальные. Миледи стояла наверху, на площадке. Я стояла в дверях гостиной и видела ее оттуда. И когда Грета оттолкнула Тома на скамью, она, то есть миледи, страшно рассердилась. Никогда прежде не видела ее в такой ярости, а ведь я пришла к ним в дом, когда она была еще совсем маленькой девочкой.

— И что же она сделала?

— Так и рванулась вниз по ступенькам, точно в доме пожар, крича, чтоб не смели трогать ее мальчика, а потом высказала Грете все, что о ней думает. И если хотите знать мое мнение, каждое ее слово было правдой.

— Мистер Спарлинг не спрашивал у вас никакого мнения, миссис Мартин, — снова вмешался судья. — Нас не интересует ваше мнение о поведении людей. Вы лишь должны излагать события.

Миссис Мартин отвернулась от судьи прежде, чем он успел закончить последнюю фразу, и поджала тонкие бледные губы. В глазах ее читался вызов, твердое намерение стоять на своем.

— Пожалуйста, расскажите нам, что именно говорила леди Энн обвиняемой, — попросил Спарлинг, подпустив в голос умиротворения.

— Сказала, что она не из их круга, что ей не место в этом доме.

— Она ругалась?

— Кто?

— Леди Энн. Она использовала непристойные выражения в адрес подсудимой?

— Миледи никогда не произносила похабных или неприличных слов. Никогда. В отличие от Греты.

— К этому мы перейдем чуть позже, миссис Мартин. А пока что попросил бы вас излагать дальнейшие события по порядку. Вы только что поведали нам, что сказала леди Энн обвиняемой. Что произошло дальше?

— Дальше вмешался сэр Питер. Встал между двумя женщинами и сказал миледи, чтобы она не смела говорить с Гретой подобным образом. Что это несправедливо и все такое прочее. Я просто ушам своим не поверила. Он нападал на свою жену вместо того, чтоб заступиться за нее.

— Миссис Мартин, — прогудел судья, — это последнее предупреждение.

И снова экономка обиженно поджала губы и смотрела вызывающе. Только на этот раз просить ее продолжать не пришлось.

— Ну а то, что миледи ответила ему подобающим образом, так это не только мое мнение. И что же тогда сделал сэр Питер? Развернулся да и вышел из дома. И не было его около часа. Не знаю, куда он ушел.

— А остальные? Что они делали? — спросил Спарлинг.

— Миледи сказала Грете еще пару теплых слов. И каждое — истинная правда.

— Что именно она сказала? — поспешно вставил Спарлинг, опасаясь новых замечаний со стороны судьи.

— Ну, всего, конечно, я не помню. Но помню, как миледи говорила, что Грета настраивает мужа против нее, внушает Томасу скверные мысли. Обозвала ее ядовитой гадюкой. Да, так и сказала. Ядовитая змея.

— Ясно. И что же ответила на это подсудимая?

— В том-то и штука. Ничего она не ответила. Молчала до тех пор, пока миледи не ушла вместе с Томасом, и она подумала, что осталась одна.

— Почему она так подумала?

— Да потому что, когда началась вся эта заваруха, крики и прочее, я отошла в гостиную. Служанке, знаете ли, не к лицу стоять и слушать, как ссорятся господа.

— И, однако же, вам удалось расслышать, что сказала подсудимая, когда все остальные ушли?

— Да. Она осталась в холле и ска… Тут миссис Мартин запнулась на полуслове и опасливо покосилась на судью.

— Вы хотите, чтоб я в точности повторила ее слова? — спросила она. — Ведь эта дамочка, как я уже говорила, в выражениях никогда не стеснялась.

— Да, миссис Мартин, — кивнул судья. — Будьте любезны, повторите дословно.

— Ну, она обозвала миледи «гребаной сучкой», а потом сказала: «Что, получила, мать твою, миссис Воображала? Погоди, то ли еще будет». Вот ее слова. И произнесла она это с таким странным грубым акцентом, никогда прежде не слышала, чтоб она так говорила. Словно сквозь зубы прошипела. Показала свой норов. Истинный свой характер.

— Миссис Мартин, сколько же можно повторять! Нас интересует только то, что вы видели и слышали, а вовсе не то, что вы думаете об увиденном и услышанном, — сказал судья. — Ваш отказ повиноваться принятым в суде правилам может самым отрицательным образом сказаться на ходе всего процесса. А теперь я объявляю перерыв на ленч, надеюсь, у вас будет время подумать над моими словами. И когда заседание возобновится, мне бы хотелось, чтоб вы учли эти мои замечания и вели бы себя по-другому. Благодарю вас. Начало следующего заседания ровно в два.

И судья Грэнджер вышел из зала до того, как миссис Мартин успела что-либо ответить, а уж были у нее такие намерения или нет, знала только она одна.