Последний свидетель

ГЛАВА 14

Грета покинула здание суда через боковой вход и двинулась пешком к пирсу Блэкфрайерс. У Питера была назначена важная встреча, но она радовалась тому, что осталась одна, хоть и непрестанно думала о муже, глядя на серые волны, лижущие парапет набережной возле того места, где она сидела. Это было не море, река, зато она помогла вспомнить то летнее утро прошлого года, когда она выбежала из дома «Четырех ветров» и последовала за сэром Питером к пляжу.

Она не шла, бежала, стараясь, чтоб ее и мертвую собаку, лежавшую на полу в холле, разделяло как можно большее пространство. Она так торопилась уйти оттуда, что не заметила эту старую хитрую чертовку, Джейн Мартин, которая подслушивала в гостиной за дверью.

Выбежав из дома, она инстинктивно свернула вправо — одному господу ведомо, почему! — и увидела его. Он проходил через северную калитку. Ту самую калитку, которая так занимала теперь Майлза. И она последовала за ним. И опять же, не понимая, почему. Просто бросилась за ним следом, и все. Через калитку, через лужайку, к пляжу. Подошла. Он стоял у самого края воды и бросал в море мелкие камушки.

Он смотрел так печально, выглядел здесь так неуместно, а когда заговорил, голос был какой-то сдавленный, совсем не похожий на его голос. Точно принадлежал кому-то другому, а не ему, Питеру.

— Мне страшно стыдно за то, что она там наговорила, Грета. Прости. Ей не следовало так говорить.

— Ничего страшного. Как-нибудь переживу. — Она нервничала, и это были первые слова, что пришли в голову.

— Не знаю, не пойму, но что-то не так с этой семьей, — продолжил он после паузы. — Или само это место так действует. Я никогда не был здесь по-настоящему счастлив. И не буду. Здесь так мрачно, так одиноко, и это море, оно такое суровое. Помнишь мертвого рыбака, как он лежал на земле в гавани? И эта собачка сегодня…

— Это просто совпадение.

— Нет, если живешь здесь. Если тебе не место в этом доме, так, она, кажется, сказала? Но в той же степени ее слова можно отнести и ко мне. Моя настоящая жизнь — в городе, там все знакомо, там все под контролем. А здесь… здесь я всегда оказываюсь побежденным.

— Ничто не может победить тебя, Питер. Никто и ничто. — В голосе ее звучала уверенность, граничащая со слепой верой.

— Ошибаешься, — столь же уверенно ответил он. — Этот дом меня добивает. А Энн так его любит. Больше, чем что-либо другое в этом мире, ну, за исключением, разумеется, Томаса. И то не уверен. Наверное, это у нее в крови, иначе не объяснишь. Я старался, господь тому свидетель, как я старался, чтоб все у нас наладилось. Долгие прогулки по болотам, ловля рыбы в реке, любование морем в гавани, когда промерзаешь до костей. Но всякий раз приезжая сюда, я все с большей остротой понимал: настоящий мой дом в городе, не здесь. А теперь еще это. Пришлось ехать в этот проклятый Флайт. Проснулся рано утром, вышел забрать из машины газеты. Вернулся и стал невольным виновником гибели этой несчастной собачонки.

— Просто невезение, Питер, вот и все, — пыталась утешить его Грета.

— Нет, за этим кроется нечто большее, — возразил он. — Я здесь не на своем месте. Наверное, именно поэтому хочу отправить Томаса в другую школу, подальше отсюда. Потому что, пока он здесь живет, он мне вроде как и не сын вовсе.

— Он хороший мальчик. Просто немного тебя побаивается.

— Знаю. Ты у меня такая чуткая и проницательная, Грета. Именно это мне в тебе и нравится. Ты меня понимаешь. Больше, пожалуй, никто.

— Можешь всегда рассчитывать на меня, Питер. Ты это знаешь.

Питер не ответил, и Грета не знала, расслышал ли он эти ее слова в шуме накатывающихся на берег волн. Но говорить она больше ничего не стала. Молчание Питера требовало того же и от нее. И вот через некоторое время она оставила его одного у моря, а сама зашагала по лужайке к дому.

Небо над Суффолком всегда было низкое, серое. «Как сегодня над Лондоном», — подумала Грета и пошла прочь от реки.

На обратном пути в суд пришлось перейти через Флит-стрит. Грета поднесла руку к лицу, чтобы стряхнуть капли дождя, который вдруг разошелся вовсю. Мало того, в глазах ее стояли слезы. Она плакала, жалея вовсе не себя, но Питера, его измученную душу, которую он открыл ей тогда, на берегу, год тому назад. Она считала бесценным даром откровения столь сдержанного всегда мужчины. И вот теперь он полностью от нее зависим. Энн больше нет на этом свете, Томас просто исходит злобой к отцу. Она должна выиграть этот проклятый процесс. Ради Питера, ради своего собственного блага.

Жизнь у Греты всегда складывалась непросто. И тот факт, что она нужна Питеру, придавал ее существованию особую осмысленность, никогда прежде она не испытывала такого чувства. Когда человек кому-то нужен, он сразу становится сильным, цельным, в нем просыпается особая уверенность. Грета крепко сжала кулаки, решительно вскинула голову и прошла сквозь строй репортеров в зал суда. А затем заняла свое место на скамье подсудимых.

Минут пять спустя вернулась на свое свидетельское место и старая экономка Робинсонов. Уселась в той же позе, с сумочкой на коленях.

— Готовы продолжить, миссис Мартин? — спросил судья, глядя на нее сверху вниз.

— Готова.

— На том основании и по тем правилам, о которых я говорил вам перед ленчем?

Миссис Мартин ответила коротким кивком.

«Нет, держать язык за зубами она все равно не будет, — подумал Майлз Ламберт. — Так что надо быстрей решать, как лучше беседовать с этой дамочкой».

Но у Джона Спарлинга было еще много вопросов к свидетельнице.

— А теперь, миссис Мартин, мне хотелось бы вернуть вас к тому дню, когда произошло убийство. К тридцать первому мая прошлого года. Где вы находились в тот день?

— Находилась в доме до пяти часов вечера. Выехала с Томасом на своей машине.

— Куда вы направлялись?

— К сестре в Вудбридж. Я часто езжу к ней вечером по понедельникам и остаюсь на ночь. Вторник у меня выходной.

— Томас направлялся туда же?

— Нет. Я довезла его до дома его друга во Флайте. Он собирался переночевать там.

— Кто договаривался об этом его визите? Вы?

— Нет. Грета сказала, что миссис Болл, мать того мальчика, друга Томаса, звонила ей и пригласила его приехать. Ну и я просто его подвезла.

— Вы обсуждали это приглашение с леди Энн?

— Нет. Подумала, что она наверняка в курсе.

— Ну а чем вы занимались до того, как выехали из дома?

— Да чем обычно. Проверила все окна и двери, хотела убедиться, что заперты.

— Какие именно двери?

— Дверь в дом, калитку в северной стене. Я всегда проверяю еще и восточную калитку, ту, что ведет к пляжу. Ну а потом проехала через западные ворота и заперла их за собой.

— Но еще остается калитка в южной стене. Что было с ней?

— Ну, ее вообще почти никогда не используют. Сплошь заросла розами леди Энн. Эту калитку я никогда не проверяю.

— Ясно. Так, теперь расскажите нам о калитке в северной стене.

— Но я ведь уже сказала. Заперла ее перед отъездом, а ключ повесила в коридоре у задней двери. Как всегда. И когда уезжала, все двери в доме были заперты, за исключением главной. Ее я оставила открытой.

— Ну а окна?

— Все были закрыты. И внизу, и наверху. За исключением окон в гостиной, где находились миледи и сэр Питер.

— А где была подсудимая?

— В кабинете. Работала за компьютером.

— А окна в этом кабинете?..

— Были закрыты.

— Итак, продолжим, миссис Мартин. Сколько было времени, когда вы подъехали к дому Боллов?

— Чуть меньше половины шестого. Помню еще, Томас всю дорогу жаловался, что не хочет к ним ехать. У миледи начался приступ мигрени, думаю, он хотел остаться дома с ней.

— Вы сказали, что перед вашим отъездом леди Энн и сэр Питер находились в гостиной?

— Да, так оно и было. Она лежала на диване. Нет чтобы пойти наверх и улечься в постель. Наверное, хотела провести с сэром Питером немного больше времени, ведь он собирался уезжать.

— А когда он должен был уехать?

— Поздно вечером. Вместе с Гретой. Должен был вернуться в Лондон, где назавтра, прямо с утра, у него была назначена какая-то важная встреча.

— Благодарю вас, миссис Мартин. А теперь хотелось бы затронуть совсем другой вопрос. Вы знали фамильные драгоценности леди Энн?

— Еще бы мне не знать. Следила за ними лет тридцать, если не больше. Знаю каждый камушек в каждом ожерелье. А теперь все они пропали. Изумруды, рубины, бриллианты. Прекрасные были вещи.

Голос экономки немного потеплел при упоминании драгоценностей, и Майлз Ламберт вдруг представил эту старую даму перебирающей костлявыми пальцами замечательной красоты браслеты и ожерелья, облизывающей бледные губы при виде сверкающих бесценных камней.

— И вы подготовили вот этот список вещей, украденных из сейфа в спальне леди Энн в ночь убийства?

Спарлинг протянул документ мисс Хукс, та, в свою очередь, передала его свидетельнице. Экономка не стала читать его сразу. Открыла сумочку, достала очки в простой черной оправе. Надела их, защелкнула футляр, сунула его в сумочку и уж затем защелкнула саму сумочку. Щелк, щелк. Эти громкие звуки разнеслись по всему залу. Майлзу показалось, будто старая дама очень довольна тем, что произвела такой шум в зале суда. И вот наконец она поднесла список к заостренному носу и начала водить костлявым пальчиком по строчкам.

— Все правильно? — несколько нетерпеливо осведомился Спарлинг.

— Да, это мой список, — торжественно заключила миссис Мартин. — Прелестные были вещицы. Помню, миледи надела рубиновое ожерелье, когда впервые выходила в свет. Бал давали во дворце Сент-Джеймс, и выглядела она такой красавицей. Пышные каштановые волосы зачесаны наверх, в ушах сверкают бриллианты…

— Спасибо, миссис Мартин, — прервал ее Спарлинг. — Не хочу показаться грубым, но мы должны продолжать. Это согласованный список, ваша честь, вот копии для жюри присяжных, прилагается также страховочная оценка. Общая стоимость похищенных драгоценностей составляет свыше двух миллионов фунтов.

— Да, благодарю вас, мистер Спарлинг, — сказал судья Грэнджер, проигнорировав восторженно-изумленное аханье, донесшееся со скамьи присяжных, когда прозвучала сумма. — Можете раздать копии списка членам жюри.

Миссис Мартин, не снимая очков, следила за тем, как мисс Хукс раздает копии списка присяжным. Затем подняла глаза и взглянула поверх оправы на Джона Спарлинга с таким видом, точно впервые как следует разглядела его и неприятно удивлена тем, что видит. Очевидно, не могла простить, что он так грубо перебил ее последний раз, когда она столь красочно живописала прелести своей хозяйки.

На Спарлинга, судя по всему, это не произвело никакого впечатления.

— Известно также, — продолжил он, — что ни один из предметов, указанных в данном списке, до сих пор не был найден. За одним исключением. — Тут он выдержал многозначительную паузу. — Речь идет о золотом медальоне, в списке он значится под номером тринадцать. Я бы хотел, чтоб вы взглянули на эту вещицу, миссис Мартин. Узнаете?

— Да. Сэр Питер подарил этот медальон миледи сразу после свадьбы. Там внутри есть фотография, где они вместе.

— Когда вы последний раз видели этот медальон, миссис Мартин?

— Ну, боюсь соврать, но вроде бы медальон был на леди" Энн в тот день, когда она погибла. Она была в блузке, и самого медальона я не видела, но заметила золотую цепочку у нее на шее, когда мы обедали. Она очень любила этот медальон. Часто его носила.

— Спасибо, миссис Мартин. У меня больше нет вопросов.

Поднялся Майлз Ламберт, расправил на плечах мантию, улыбнулся своему помощнику. Миссис Мартин обернулась в его сторону, резким и решительным движением, отчего напомнила Майлзу командира танкового отряда, направляющего дуло орудия в сторону внезапно появившегося противника.

— Первое, о чем бы хотелось спросить вас, миссис Мартин, так это о привычке вашей нанимательницы совершать прогулки поздним вечером.

— Что?

— Не что, а куда и когда, вот в чем вопрос. Она ведь любила прогуляться, верно?

— Да, любила. Каждый день выходила на прогулку. И лично я не вижу в том ничего плохого. — Экономке явно не понравился этот вопрос, она не понимала, куда гнет Ламберт.

— Да ничего плохого тут нет, насколько я понимаю, — сказал Майлз, который вопреки рекомендациям врачей ходил пешком совсем мало. — Прогуливаться в таком красивом месте, как побережье Суффолка, огромное удовольствие, уверен в этом, — задумчиво добавил он. — И леди Энн, должно быть, просто обожала гулять теплыми весенними вечерами. Я прав, миссис Мартин?

— Ну, наверное.

— И еще леди Энн обычно любила прогуливаться по пляжу, верно, миссис Мартин?

— Верно.

— Выходила через северную калитку, потом шла по лужайке к морю. И иногда, должно быть, просто забывала запереть за собой калитку, я прав, миссис Мартин? Когда выдавался особенно теплый приятный вечер, а?

— Ага, теперь вижу, куда вы гнете. Пытаетесь сказать, что миледи оставила калитку незапертой и это позволило злоумышленникам войти. Так вот, можете забыть. Ничего подобного.

— Но откуда ж вам было это знать, миссис Мартин? Ведь вы уже уехали сразу после пяти. Ведь именно так вы ответили на вопрос мистера Спарлинга, или я ошибаюсь?

Майлз говорил быстро, напористо, куда только делась маска эдакого сонного лентяя, и переходил от одного вопроса к другому, не давая экономке толком ответить на предыдущий.

— Хочу вернуться к тому, что, по вашим словам, произошло перед ленчем, миссис Мартин. К событиям, последовавшим за смертью несчастной собачки. Давайте проясним все обстоятельства. Вы ведь не говорили, что моя клиентка знала о том, что собаку надо было держать в доме, так или нет?

— Не знаю, что там она знала. Лично я ей этого не говорила. Я вообще старалась как можно меньше общаться с ней.

— Мы уже обсуждали это, мистер Ламберт, — заметил судья.

— Да, ваша честь. Просто хотел внести некоторую ясность. Только что вы сказали, миссис Мартин, что Томас набросился на мою клиентку. Очевидно, чтоб как-то защититься, ей не оставалось ничего другого, как оттолкнуть его, верно?

— Но он ведь мальчик. Она вообще не смела его трогать.

— Но что оставалась делать, если он набросился на нее?

Экономка отвернулась от Майлза Ламберта и возвела глаза к потолку.

— Что ж, судя по всему, у вас нет ответа на этот вопрос, миссис Мартин. Возможно, вы согласитесь со мной, что моя клиентка проявила крайнюю сдержанность, когда по лестнице спустилась леди Энн и тоже набросилась на нее. Ведь, в конце концов, она ничего плохого не сделала.

— А вот и нет. Сделала! Из-за нее погибла маленькая собачонка. А потом она говорила за спиной миледи такие гадости, что у меня просто волосы встали дыбом. Я не стала бы называть это сдержанностью.

— Да ничего подобного, миссис Мартин. Ничего плохого она о вашей хозяйке не говорила.

— Говорила! Господь свидетель, еще как говорила!

Миссис Мартин почти выкрикнула последние слова, при этом руки ее судорожно вцепились в деревянный край бокса для свидетелей. Черная кожаная сумочка соскользнула с коленей и упала на пол.

Майлз Ламберт улыбался.

— Вы действительно думаете, что моя клиентка вела себя по отношению к миледи оскорбительно?

Теперь миссис Мартин уже не сводила глаз с защитника. И ответила ему еле заметным кивком.

— И вы ненавидели ее за это, верно?

— Да.

— Вы ведь с самого начала ее возненавидели, верно?

— Ничего подобного. Я невзлюбила ее из-за того, что она сделала.

— Ведь она постоянно подчеркивала свое превосходство над вами? Вы столько лет проработали в доме экономкой, а потом является она и обращается с вами, как со служанкой. Именно поэтому вы и злились, так или нет?

— Нет, это меня ничуть не удивило. Нынешние молодые люди вообще дурно воспитаны. Их не научили уважать старших, как в свое время учили нас.

— Плохо воспитана и много о себе воображает. Правильно, миссис Мартин?

— Ну, раз вы говорите, значит, так оно и есть, — ответила экономка. Она из последних сил старалась сохранять спокойствие.

— Да дело не в том, что говорю я. Важно то, что говорите здесь вы. И еще вам не нравилось, что она переманивает Томаса на свою сторону, настраивает против вас, верно?

— Ничего не вышло, в конце концов он ее раскусил. Просто мальчику понадобилось время.

— Вы возненавидели ее с самого начала, так? — невозмутимо и с напором продолжил Майлз, не давая возможности свидетельнице как следует обдумать ответ на вопрос. Она явно дрогнула под его напором.

— Да змея она подколодная! — взвизгнула старуха.

— И вы хотите, чтоб ее засудили, верно?

— Хочу правосудия. Ради миледи. Ради Томаса.

— Правосудия любой ценой. И для этого вы готовы на все, верно, миссис Мартин?

— Не понимаю, о чем это вы.

— Да прекрасно вы все понимаете. А говорю я о даче ложных показаний. Моя клиентка никогда не говорила: «Что, получила, мать твою? Погоди, то ли еще будет». Она этого не говорила.

— Нет, говорила! Конечно, не сказала бы, знай, что я нахожусь поблизости, но ведь она не знала. Выставила себя полной дурой.

Старая экономка злобно выплюнула эти последние слова в сторону Майлза, тот же ответил одной из самых приятных своих улыбок.

— Прискорбно видеть, миссис Мартин, что вы так расстраиваетесь. Давайте же пойдем чуть дальше и попробуем пролить свет на то, что произошло. Скажите, что сделала моя клиентка после этой небольшой, как вы утверждаете, речи?

— Выбежала из двери. Как чуть раньше сэр Питер.

— Понимаю. И когда и где вы увидели ее снова?

— Позже она была в кабинете.

— Насколько именно позже?

— Ну, не помню точно, позже, тем же утром. Должно быть, вошла в дом через боковую дверь. Сама я была в кухне, по другую сторону от прихожей, не сразу заметила, что она вернулась.

— А как вообще вы заметили присутствие в кабинете моей клиентки, миссис Мартин?

— Миледи прошла туда поговорить с ней. Вместе с Томасом. Хотела выяснить отношения. Такова уж она была, моя хозяйка, слишком хороша для всех остальных. Но если хотите знать мое мнение, делать ей этого не следовало. Не о чем было разговаривать с этой Гретой. Надо было заставить ее собрать свои вещи и выгнать из дома. Только так и не иначе.

— Ясненько… Именно так вы советовали поступить своей хозяйке, да, миссис Мартин?

— Ну, разумеется, нет! Уж я-то свое место хорошо знаю. Хотя, конечно, я сказала миледи, что говорила про нее эта дамочка.

— Где именно сказали? В холле?

— Да.

— И было это, должно быть, до того, как леди Энн прошла в кабинет, объясниться с моей клиенткой?

— Да.

— А вам не кажется это, мягко говоря, странным, а, миссис Мартин?

— Чего тут странного?

— Вы говорите леди Энн, что моя клиентка обозвала ее «гребаной сучкой» у нее за спиной, и леди Энн прямиком направляется в кабинет выяснять с ней отношения. Как-то не слишком укладывается в голове.

— Просто вы не знали миледи.

— Не укладывается, потому что на самом деле этого вовсе не было, не правда ли, миссис Мартин? Вы снова лжете.

Экономка так и побелела от гнева, но вместо того, чтоб обрушить свою ярость на Майлза, резко развернулась и уставилась на судью.

— Послушайте, ваша милость, или как вас там называют, я не желаю, чтоб он разговаривал со мной подобным образом! — рявкнула она. — Мне вы замечания делаете, настал черед заняться им.

— Сожалею, миссис Мартин, что поведение мистера Ламберта показалось вам грубым. Но уверяю, истинные его намерения вовсе не таковы, — ответил судья. — Его задача прояснить все обстоятельства дела, взвесить и оценить все ваши показания. Этим он сейчас и занимается. Так что, пожалуйста, отвечайте на все его вопросы.

— Благодарю, ваша честь, — кивнул Майлз. — Итак, миссис Мартин, мне хотелось бы поподробней расспросить вас о том, что именно произошло в кабинете. Вы ведь слышали все, что там говорилось?

— Слышала.

— Должно быть, вы вышли с этой целью в холл?

— Может, и вышла.

— Послушать, что там говорят. Что ж, вполне естественно. Вы говорили, что леди Энн пошла выяснять отношения с моей клиенткой. Означает ли это, что она извинилась перед ней?

— Да, извинилась. Я просто ушам своим не могла поверить. Это Грета должна была просить прощенья у миледи. Пасть на колени и просить прощенья, да!

— Моя клиентка приняла извинения леди Энн?

— Конечно, приняла, еще бы ей не принять! Должно быть, подумала, как ей повезло. Ведь ей вовсе не хотелось покидать наш дом.

— Итак, они поссорились, а потом помирились. Снова стали друзьями, правильно?

— Ничего не правильно. Миледи извинилась просто из вежливости, не потому, что ей нравилась Грета. Она ей нравилась не больше, чем мне. А Грета… так та просто ненавидела миледи! Я это точно знаю. Видела, как смотрела она на нее, слышала, что она говорила тогда в холле.

— Мы ведь уже все выяснили на эту тему, миссис Мартин, — перебил ее Майлз. — Самое время двигаться дальше. Может, расскажете нам теперь о Томасе?

— А что о Томасе?

— Был разговор между ним и Гретой в кабинете?

— Да был. Она говорила, как ей страшно жаль, что выпустила собачку из дома, что она не знала и все такое прочее. Может, тут она душой и не кривила. Ей всегда нравился Томас, вечно с ним заигрывала. Миледи боялась, что она может отобрать у нее Томаса. Но шансов у нее было мало, если хотите знать мое мнение.

— Ну а как Томас отреагировал на эти извинения Греты?

— Мальчик был очень расстроен, но вроде бы не слишком на нее сердился. Ему нравилась Грета, правда, ровно до тех пор, пока он не раскусил, что она за фрукт. Подростки, они часто слепы, потому как неопытны и все такое.

— Позвольте присяжным судить об этом, — заметил Майлз и перевернул лежавший перед ним лист бумаги. — Теперь мне хотелось бы поговорить с вами о медальоне. Леди Энн очень любила эту вещицу, я правильно понял?

— Да. Это было одно из самых любимых ее украшений.

— Можете подтвердить, что она захватила медальон с собой, когда поехала в Лондон, на Цветочное шоу в Челси? В четверг, накануне того дня, как ее убили?

— Может, и захватила.

— Вы помогали ей собираться?

— Да.

— И медальон находился в чемодане?

Экономка не ответила.

— Ну, что же вы, миссис Мартин. Отвечайте. Леди Энн брала драгоценности в Лондон, так или нет? И это вы помогали ей отбирать и паковать вещи?

— Да.

— И медальон был в числе украшений, которые она с собой захватила?

Снова нет ответа.

— Так да или нет, миссис Мартин? — На сей раз Майлз говорил громче, в голосе его звучала особая настойчивость. И экономка в конце концов сдалась:

— Да, она брала его. А потом привезла обратно.

— Откуда вам известно последнее?

— Да потому, что я видела медальон у нее на шее. В день убийства. Я ведь уже говорила.

— Нет, вы говорили несколько иначе. Что видели только золотую цепочку. Возможно, на этой цепочке висело какое-то другое украшение.

— Не думаю.

— И до сегодняшнего дня вы ни разу не упоминали об этом золотом украшении? Во всяком случае, в письменных ваших показаниях этого нет.

— Я не знала, что это так важно, когда давала те показания. Ведь это было до того, как Том нашел медальон.

— Так получается, что пока он не нашел его, вы о нем молчали, верно? И полиции не сказали ни слова, я прав?

— Тогда я не знала, что надо было.

— Медальон нашли больше девяти месяцев тому назад, миссис Мартин. За все это время вы не раз могли сообщить о нем, однако же почему-то этого не сделали. Ждали сегодняшнего дня. Встает вопрос, почему. Может, потому, что эта мысль пришла к вам лишь недавно? Во время одного из долгих вечеров, которые вы проводили с Томасом Робинсоном, разгуливая по пляжу? И делать вам больше было нечего, кроме как говорить о предстоящем процессе?

— Дел у меня хватает. После смерти леди Энн веду хозяйство в доме в одиночку.

— Вы говорили с Томасом о медальоне, миссис Мартин?

— Может, и говорила.

— Ну, разумеется, говорили, именно поэтому и вынесли на процесс всю историю. Потому что он сказал, как это важно для суда. Важно, чтоб кто-то видел медальон на шее леди Энн по возвращении из Лондона. Верно, миссис Мартин?

— Не понимаю, о чем это вы.

— Не понимаете, о чем я говорю? Прекрасно. Тогда позвольте мне задать обобщенный вопрос обо всех этих драгоценностях. Леди Энн любила говорить о своей коллекции?

— Да, она ею очень гордилась.

— И не делала секрета из того факта, что фамильные драгоценности хранятся в доме, верно? Это было известно всем ее знакомым, так или нет?

— Это было известно ей, — сказала экономка, указывая на скамью подсудимых. — Грета знала. Поэтому и подослала тех двоих.

— Хорошо, миссис Мартин. Давайте поговорим и об этом. Давайте вспомним день убийства. Итак, моя клиентка сказала вам, что миссис Болл пригласила Томаса остаться у нее переночевать, верно?

— Верно.

— Когда именно она вам это сказала?

— Вроде бы накануне, в воскресенье. Или утром того дня, когда все это случилось. Не уверена, точно не помню.

— Не уверены? И не помните, где именно вы находились, когда состоялся этот разговор?

— Нет, не помню. Прошло уже больше года.

— Это верно, больше года. Не помните, когда и где вы говорили об этом с моей клиенткой. Так как же вам удалось запомнить, что именно она тогда говорила?

— Запомнила, и все тут.

— Но с какой стати вам было это запоминать, миссис Мартин? Ведь не такая уж важная была затронута тема, поедет Томас в гости к Эдварду или нет. Но сам факт почему-то оказался для вас важным. Наверное, важным потому, что вы должны были подвезти Томаса.

— Ну а кто же мог пригласить его, как не миссис Болл? — парировала экономка, косясь на скамью, где сидела сторона обвинения.

— Леди Энн попросила Грету позвонить миссис Болл. Грета не сказала вам об этом, видно, сочла необязательным доводить до вашего сведения. Просто сообщила вам о договоренности, и все.

— Миледи никогда не стала бы просить Грету об этом. Она попросила бы меня.

— Но вас же не было дома в воскресенье днем, или я ошибаюсь, миссис Мартин? Вы отсутствовали.

— При чем здесь воскресенье днем?

— Да при том, что звонок был сделан именно в воскресенье днем, так нам сказала миссис Болл. — В голосе Майлза отчетливо звучали торжествующие нотки.

Он помолчал секунду, затем продолжил:

— Хорошо, вернемся теперь к событиям понедельника. Вы говорили, что проверили перед отъездом все окна и двери, верно?

— Все, за исключением калитки в южной стене.

— Меня больше интересует северная. Вы совершенно уверены, что она была заперта?

— Совершенно. Прекрасно помню, как прошла по лужайке, как повернула ключ в замке.

— Понятно. Ну а окна?

— Все были закрыты, за исключением окон в гостиной.

— И окна в спальне Томаса тоже?

— Да. Там тоже.

— Но ведь день выдался такой теплый, миссис Мартин, не правда ли? Именно поэтому леди Энн и сэр Питер держали окна в гостиной открытыми.

— Ну, наверное. День был летний.

— Хорошо. Еще один, последний вопрос об этом дне, миссис Мартин. Известно, что леди Энн принимала на ночь снотворное. И это было для нее обычной практикой?

— Да. У нее, бедняжки, всегда было плохо со сном. Еще с детства.

— Спасибо. И наконец, миссис Мартин, хотелось бы спросить вас о том, что произошло в доме «Четырех ветров» девять дней тому назад. Если точней, в среду вечером, пятого июля.

— А что? — как-то подозрительно и настороженно спросила пожилая дама.

— Около шести вечера вы отправились на встречу в Женском институте во Флайте. Верно?

— Да. Примерно в это время.

— И перед отъездом вы, как я полагаю, проверили все окна и двери. За исключением южной калитки, правильно?

— Проверила.

— И калитка в северной стене была заперта, так?

— Да, заперта.

— Вы столь же уверены в этом, как тогда, когда говорили, что в день убийства калитка была заперта?

— Да.

— Ну а двери в дом? Они тоже были заперты?

— Да, были заперты. У Тома были ключи. При надобности мог бы отпереть.

— И когда вы вернулись из города, то застали в доме полицейских, верно?

— Да, их было четверо. Все осматривали, шастали повсюду, весь дом вверх дном перевернули. Эти бандиты приходили снова. Так сказал мне Том.

— Да, конечно, если только он не выдумал.

И тут Майлз Ламберт неожиданно опустился на свое место, а миссис Мартин так и осталась стоять, прямая и сухонькая, как палка.