Последний свидетель

ГЛАВА 18

— Мой следующий свидетель, ваша честь, Мэтью Барн.

— Барн или Барнс?

— Барн, ваша честь, — ответил Джон Спарлинг. — Без «эс» на конце.

С самого утра в понедельник зал суда был снова полон. На скамьях, отведенных для прессы, яблоку негде упасть. Все присяжные были напряжены до предела. И Грета заметила, что похожая на Маргарет Тэтчер дамочка передвинулась поближе к судье, на то место, где обычно сидит старшина присяжных, когда приходит время оглашать вердикт. Да, похоже, ее действительно избрали старшиной присяжных.

Мэтью Барн вошел в зал заседаний в сопровождении своей матери. Та заняла место поблизости от скамьи свидетелей, сам Мэтью приготовился давать клятву.

У него были рыжие волосы, веснушчатое лицо и бледно-голубые глаза, взгляд которых он непрестанно переводил с одного из присутствующих на другого, пока, запинаясь, произносил слова клятвы, читая их вслух с карточки, которую держала перед ним мисс Хукс.

Одет он был в двубортный костюм, видимо, купленный специально для этого случая, поверх воротничка рубашки, узковатого для его толстой шеи, был повязан широким узлом школьный галстук. Словом, смотрелся здесь этот паренек несколько странно, даже как-то неуместно и, отвечая на вопросы, явно ощущал себя не в своей тарелке. Говорил он отрывисто, то и дело замолкая, порой отвечал слишком лаконично, порой, напротив, излишне подробно, что все больше запутывало слушателей. И они уже вконец отчаялись составить о личности этого свидетеля какое-то определенное впечатление. Говоря, он постоянно потирал лоб под челкой — жест, который напомнил Грете о Томасе.

— Сколько вам лет, Мэтью? — осведомился судья.

— Шестнадцать, сэр.

— Думаю, вам будет удобней и привычней, если мистер Спарлинг и мистер Ламберт станут называть вас просто Мэтью. А не мистер Барн. Не так официально. Вы не против, Мэтью?

— Нет, сэр.

— И еще я предлагаю вам давать показания сидя. Для человека вашего возраста находиться в суде большое испытание. И если по ходу дела возникнут какие затруднения, не стесняйтесь, обращайтесь прямо ко мне.

— Спасибо, сэр.

Мэтью умудрился выдавать нервную улыбку и сел. Затем извернулся и взглянул на Джона Спарлинга.

— Скажите, Мэтью, — начал обвинитель, — вам знаком Томас Робинсон?

— Да, сэр, знаком. Мы ходим в одну школу.

— Уточните, в какую именно школу?

— «Карстоу», сэр. Это в Суррее.

— Как давно вы знаете Томаса?

— С прошлого сентября. Мы оба оказались там новичками.

— Расскажите нам о ваших взаимоотношениях.

— Он мой лучший друг. Все остальные мальчики в классе учатся там вот уже два года, а мы только что поступили. Ну и вместе прошли все это, если вы понимаете, о чем это я, сэр.

— Понимаю. Так, теперь скажите, вы когда-нибудь бывали в Лондоне по адресу дом номер пять, Сент-Мэри-Террас, в Челси?

— Это где отец Тома живет?

— Да. Вы когда-нибудь бывали у него в доме?

— Да. Бывал.

Тут Мэтью почему-то заметно занервничал и жалобно поднял глаза на судью Грэнджера. Тот постарался успокоить паренька.

— Просто отвечайте на вопросы, Мэтью, — мягко проговорил он. — Вам совершенно нечего бояться. Можете выпить воды, если хотите.

— Спасибо, ваша честь, — сказал Спарлинг. — А теперь, Мэтью, расскажите-ка нам, когда вы впервые попали в дом сэра Питера Робинсона?

— В конце октября прошлого года. На уик-энд. Была суббота.

— Вы были один или с кем-то?

— С Томом. Это была его идея.

— Ясно. А теперь расскажите своими словами, в чем же заключалась его идея. Зачем вы отправились в этот дом?

— Потому что подружка отца Тома держала там свое барахло. В газете Том прочитал, что отец его уезжает на уик-энд в Париж на какое-то там политическое мероприятие. Ну и Томас сказал, что эта его подружка везде таскается с ним, потому что она одновременно еще и его секретарша.

— Стало быть, оба они уезжали. И какова же была ваша цель?

— Том хотел порыться в ее барахле. Он считает, что она стоит за убийством его матери. Ну и он хотел найти какие-то улики, доказательства. Потому что так ему сказали в полиции. Сказали, что им не хватает прямых доказательств.

Майлз Ламберт встретился глазами с судьей Грэнджером, тот еле заметно кивнул и, всем телом подавшись вперед, заговорил с обвинителем прежде, чем тот успел задать следующий вопрос.

— Знаю, как это нелегко, мистер Спарлинг, но, пожалуйста, воздержитесь от оценок свидетеля. И вычеркните только что услышанное из его показаний. Томас Робинсон сам расскажет о мотивах, когда придет его черед выступать в суде. Нам не нужно, чтобы Мэтью делал это за него.

— Прошу прощенья, ваша честь, — сказал Спарлинг. — Я вас понял. Так, теперь, Мэтью, скажите нам, когда вы попали в дом.

— Днем. Где-то в половине пятого. У Тома были ключи от входной двери, но он сперва позвонил. И потом мы ждали, откроет ли кто. Но никто к двери не подошел. То же самое он проделал внизу, у подвала. Потом мы вошли. В подвале есть дверь, которая ведет в нижний холл, через нее мы и прошли.

— Каким образом?

— В ней торчал ключ. Видно, уже давно.

— И куда же вы пошли дальше?

— Я остался наверху. Там была комната с разным компьютерным оборудованием, я там сидел. Ничего не трогал.

— Что же было дальше?

— Том вернулся и начал перебирать разные вещи в компьютерной комнате.

— Какие именно вещи?

— Ну, он смотрел в ящиках стола, потом включил компьютер и просматривал файлы. Но ничего такого не нашел. Мне показалось, мы просидели там вечность, и я все время порывался уйти. Но Том сказал, что надо посмотреть еще и наверху. Сказал, что отец живет с этой самой секретаршей и что она наверняка держит свои личные вещи в спальне.

— Мистер Спарлинг, — предупредительным тоном произнес судья.

— Да, ваша честь. Попытайтесь придерживаться только фактов, Мэтью. Рассказывать только то, что произошло. А что говорил Том, нас не интересует. Договорились?

— Да, сэр.

— Вот и прекрасно. Теперь расскажите, что произошло наверху. Вы поднялись туда вместе?

— Да. Но только я стоял в дверях, пока Том обыскивал комнату. Он действительно нашел там ее личные вещи, как и говорил, но ни в шкафах, ни в ящиках комода не оказалось ничего такого, что могло быть как-то связано с его матерью. Ну и потом мы спустились вниз. Том был очень расстроен. Просто в отчаянии от того, что не нашел никаких улик, с помощью которых можно было бы припереть Грету к стенке. Я боялся, что он будет говорить об этом всю дорогу, и в поезде — тоже. И еще он…

— Понятно, Мэтью, — перебил его Спарлинг. — Давайте-ка лучше сфокусируемся на том, что произошло в доме. Вы говорили, что спустились вниз. Что произошло дальше?

— Ну, мы находились этажом выше той комнаты с компьютерами. На площадке. И дверь в большую комнату была открыта.

— В гостиную?

— Вроде бы да. Том указал на старинный столик в углу и сказал, что им пользовалась его мама, когда бывала в Лондоне. И что там есть секретное отделение. Вроде такого потайного ящичка. Там он и нашел медальон.

— Он показывал вам этот медальон? Вы хорошо разглядели его?

— Да, сэр. Золотой, на цепочке, а внутри маленький такой снимок. Том сказал, что там его родители. На снимке, я имею в виду.

— Благодарю вас, Мэтью. А теперь я хотел бы познакомить присяжных с одним из наших экспонатов. Под номером тринадцать, ваша честь… Вы узнаете эту вещицу, Мэтью?

— Да, похож. Вроде бы тот самый, что нашел тогда Томас.

— Спасибо. А теперь, Мэтью, пожалуйста, расскажите нам, что произошло после того, как Томас нашел этот медальон.

— Ну, он страшно разволновался. Много чего наговорил, и все такое. Наверное, именно поэтому мы и не услышали, как внизу открылась дверь. Ничего не слышали. А потом вдруг увидели ее на ступеньках.

— Кого именно? Кого вы увидели на лестнице?

— Грету. Она… ну, которая вон там сидит. — И Мэтью указал на Грету, сидевшую на скамье подсудимых и не сводившую с него глаз.

— Что же было дальше?

— Том стоял в дверях, и, думаю, она заметила его первым. Она страшно разозлилась. Орала на него, ругалась, говорила разные там нехорошие слова.

— Нам необходимо, чтоб вы, Мэтью, в точности передали все ее слова, — отеческим тоном произнес Спарлинг. — Знаю, это нелегко, но нам необходимо их услышать, пусть даже то были действительно неприличные слова.

— Она обозвала Тома маленьким гребаным шпионом. Это я точно помню. И такая была злая, просто жуть! Том даже отступил, так она на него поперла, и едва не сбил меня с ног. Потому как я стоял прямо у него за спиной. Ну и еще Том держал в руке медальон, прямо чуть не к носу ей совал и говорил: «Посмотри, что я нашел», что-то в этом роде. Он тоже очень рассердился. Оба они так орали, я едва не оглох.

— А что именно кричала Грета, Мэтью? Просветите нас на этот счет.

— Она сказала: «Дай сюда. Это мой». Прямо так и сказала. И еще бросилась на Тома, хотела вырвать из рук, но он увернулся. А потом просто оттолкнул ее, потому как она не унималась. Ведь она прямо бросилась на него. Не знаю, зачем. Может, исцарапать хотела.

— Ну а что произошло, когда он ее оттолкнул, Мэтью? Что она сделала?

— Она упала на пол. Том стоял над ней и продолжал кричать.

— Что именно кричать?

Мэтью молчал, сосредоточенно хмурясь, словно силился в точности вспомнить каждое слово. Затем, после паузы, ответил:

— Том сказал: «Ничего подобного. Это медальон моей мамы. Этот ублюдок забрал его у нее и отдал тебе. Это он отдал тебе мамину вещь». Ну и как раз в этот момент вошел отец Тома.

— Сэр Питер. Так. И что он сделал?

— Он был очень расстроен. Что неудивительно, это ясно. Ведь мы тайком пробрались к нему в дом. И потом он увидел на полу свою подружку и как Том орет на нее.

— Так Томас кричал на Грету, когда в комнату вошел его отец?

— Точно не помню. Вообще все произошло так быстро. Томас увидел отца и сразу отошел. Это я точно помню. И еще помню, как отец, то есть мистер Робинсон, поднял Грету и положил на диван. Она плакала. Не знаю, может, ушиблась, когда Томас свалил ее на пол.

— Так, понятно. Продолжайте, Мэтью. Что же было дальше?

— А дальше отец Тома спросил Грету, что случилось, и она сказала, что Том ее толкнул. Сказала, что он напал на нее, и вид у отца был при этом такой, словно он вот-вот врежет Тому. И непременно бы врезал, если б меня там не было, точно вам говорю. Прямо так и сжал кулаки и стал надвигаться на Тома, а тут Том возьми да и покажи отцу тот медальон. Он держал его на цепочке, покачивая из стороны в сторону, словно это был какой-то волшебный талисман. А потом сказал отцу, где его взял. И еще добавил, что Грета, должно быть, получила его от того человека, который убил его маму.

Поначалу Мэтью говорил медленно, но теперь слова так и лились потоком, одно предложение налезало на другое. И к концу он, похоже, немного запутался, потерял, как говорится, нить повествования, не в силах совладать с этим потоком.

— Хорошо, Мэтью, думаю, все всё поняли, — сказал Спарлинг. — А теперь прошу, пожалуйста, излагайте немного помедленнее, успокойтесь, не торопитесь, время у нас есть. Скажите-ка нам вот что. Как среагировала Грета на слова Томаса?

— Ну, сперва вообще не реагировала. Плакала, как я уже говорил. Но потом сказала, что все это неправда, что она нашла этот медальон в ванной через день или два после того, как мать Томаса убили, и положила его в потайной ящичек на хранение. Ну и тогда Том начал задавать ей все эти вопросы, а она на них отвечала. Словно поняла, что нужно дать хоть какое-то объяснение.

— Кому дать?

— Ну, не знаю. Может, Тому, может, его отцу тоже. Наверное, так. Но задавал вопросы только он, Том.

— Понятно. А теперь попытайтесь вспомнить, о чем именно они говорили.

— Том спрашивал, что она делала в ванной. Ведь ванна у них на самом верхнем этаже, а комната Греты со всеми этими компьютерами находится на первом, там она обычно и работает. На что Грета сказала, что в туалете на первом этаже была уборщица, вот ей и пришлось подняться наверх, в ванную. На что Том сказал, что до туалета в подвале куда как ближе. Ну вот, в таком духе все это продолжалось, а потом он вдруг спросил, зачем это ей понадобилось прятать медальон в потайном ящике. На что Грета ответила, что за этим столом любила работать Энн, это был стол покойной матери Тома, ну, и вполне естественно, что она положила его туда. Что-то в этом роде.

— А отец Томаса, сэр Питер, что-нибудь спрашивал?

— Да, он хотел знать, почему Грета не отдала медальон ему, на что та ответила, что просто не хотела его огорчать, а потом якобы и вовсе забыла об этом медальоне. Похоже, у нее на все имелся ответ.

Настала пауза, Джон Спарлинг просматривал разложенные перед ним бумаги. Майлз Ламберт повернулся к своей клиентке и улыбнулся. Последнее высказывание свидетеля было просто подарком.

— О чем еще там говорили, Мэтью? — спросил Спарлинг.

— Ну, отец Тома вроде бы поверил словам Греты и страшно рассердился на Тома, и на меня заодно тоже. Отчитал нас, а потом сказал, чтоб мы убирались вон, возвращались в школу, иначе он вызовет полицию.

— Понятно, Мэтью, но до того, как сэр Питер велел вам убираться из дома, кто-то что-то еще говорил? Может, вы запамятовали?

Мэтью смотрел тупо, и Спарлинг сделал вторую попытку.

— Что произошло с самим медальоном, Мэтью? — спросил он.

— Ах, ну да. Том снова показал его отцу, а потом передал слова Греты. Рассказал, что она говорила перед тем, как он вошел.

— Напомните, что именно?

— Что это ее медальон. И тут она начала открещиваться, будто бы ничего такого не говорила. Но я-то знал, что говорила. Сам слышал собственными ушами.

— Да, Мэтью… Вы сказали, что отец Томаса велел вам убраться из дома. Вы его послушались?

— Еще бы, сэр! Я прямо так и скатился вниз по ступенькам, чуть не упал. Томас догнал меня уже на улице. Быстро бегать он не мастак. А я… я жутко испугался, вдруг его отец напишет моим родителям, или добьется моего исключения из школы, или еще что сделает. Но ничего этого не случилось. До тех пор, пока ко мне вдруг не заявилась полиция.

— Когда это было?

— Пару дней спустя. Там был мистер Хернс, и он сказал, что поступил я правильно, очень даже хорошо. Честно признаться, я этого никак не ожидал. Думал, он будет ругаться.

Мэтью умолк и улыбнулся воспоминаниям. Улыбка чудесным образом преобразила его лицо, он вдруг стал очень славным привлекательным пареньком, и ничуть не походил на нервного школяра в плохо сидящем костюме, несвязно рассказывающего разные странные истории. В ответ несколько присяжных заулыбались тоже, и Спарлинг инстинктивно уловил: вот он, настал решающий момент в допросе свидетеля. Тот самый момент, когда следует остановить этот допрос; опытный Спарлинг нутром чуял такие вещи.

— Благодарю вас, Мэтью, — сказал он и опустился на свое место. При этом на обычно унылом и серьезном его лице возникло некое подобие улыбки.

— Думаю, теперь самое время устроить десятиминутный перерыв, — заметил судья Грэнджер как раз в тот момент, когда Майлз Ламберт уже собирался подняться. — Вы можете размять ноги, Мэтью, а присяжные, полагаю, не откажутся от чашечки кофе.

Оказавшись у себя в кабинете, судья Грэнджер уселся в кресло-качалку лицом к окну, за которым открывалась панорама Лондона, раскурил сигарету без фильтра и глубоко затянулся. Комната была полна пахучего голубовато-серого дыма, когда дверь отворилась и в проеме, точно призрак в тумане, возникла мисс Хукс с чашкой кофе.

— Все в порядке, мисс Хукс? — привычно осведомился он, когда чашка благополучно перекочевала ему в руки. Судья никак не мог избавиться от беспокойного ощущения, что когда-нибудь мисс Хукс непременно наступит на длинный подол своей мантии, рухнет прямо на него и обольет обжигающе горячим кофе, но пока что этого, слава богу, еще не случалось.

— Да, ваша честь. Присяжные у себя в комнате, — столь же привычно ответила мисс Хукс. Она всегда отвечала так, за исключением того памятного дня два года назад, когда один присяжный, совсем еще молодой человек, обманул ее и ускользнул из здания суда незамеченным.

Словом, мисс Хукс была созданием вполне рутинным и весьма органично вписывалась в обстановку суда, со всеми этими париками барристеров, длинными мантиями и старинными часами, что отсчитывали время над головой подсудимой. Грэнджер никогда не вел с мисс Хукс сколько-нибудь важных разговоров, он вообще едва ли думал о ней и считал, что, усадив подсудимого на скамью после клятвы, она не обращает ни малейшего внимания на прозвучавшие в зале свидетельства. Не ее ума дело. И еще старый судья порой представлял, как эффектно могла бы она надевать черную шапочку на его голову, если б смертная казнь не была отменена. Наверное, где-нибудь в подсобке у нее был заготовлен маленький утюжок, которым она со всем тщанием гладила бы эту шапочку в сладостном предвкушении смертного приговора.

Судья Грэнджер в бога не верил, но всегда благодарил его про себя — за то, что ни разу в жизни никого не приговорил к смерти. Были случаи, когда он сомневался. Вот как, к примеру, этот. Странная все же штучка, эта леди Грета Робинсон. Он вот уже два дня сидит напротив нее, избегая по мере возможности взгляда ее сверкающих зеленых глаз, и так до сих пор не понял, что она собой представляет. Она умна, это очевидно, очень хороша собой, что тоже очевидно. И не имеет ничего общего с обычными жалкими и апатичными подсудимыми, которые нервно ерзают в кресле, растерянно выслушивая поток обличающих их свидетельств. От внимания судьи не укрылось, как аккуратно укладывает она блокнот себе на колени, как внимательно вглядывается в каждого свидетеля, как время от времени передает записки Майлзу Ламберту. А тот, безусловно, ей верит.

Джон Спарлинг достает эти свидетельства, словно фокусник из рукава, и они выстраиваются у него в прочную цепочку, но не кажутся судье столь уж убедительными. Жертва вполне могла забыть запереть калитку, открытое окно — так вообще полная ерунда, на нем обвинения не построишь. Подсудимая вполне могла оставить его открытым в теплый летний вечер. Так, что еще? Несколько сердитых слов, брошенных в сердцах в адрес хозяйки в холле; идентификация с затылка; и вот теперь еще этот медальон. К чему такой умной молодой особе хранить в доме столь опасную улику? Да и зачем вообще ей этот медальон, когда у нее есть и муж, и деньги? Очень многое зависит теперь от этого паренька, Томаса. Довольно странный случай в судебной практике, когда главный свидетель обвинения допрашивается последним, но, разумеется, тому есть причина. По словам Спарлинга, мальчик получил тяжелую психологическую травму, когда убийцы вновь зашли в дом, а случилось это за неделю до начала процесса. Если все так и было, травма действительно нешуточная, особенно для неокрепшей психики подростка. Но было ли это, вот в чем вопрос. Как там говорилось в письменных показаниях? Убийца искал его в доме, но не нашел, потому что Томас успел спрятаться в скамью. И этот «Роузи» ушел ни с чем, но до этого успел впутать в дело Грету, скомпрометировать ее, назвав по имени. Как-то слишком неестественно выглядит это второе появление убийцы в доме; что-то здесь явно не так.

Судья поерзал в кресле, вытянул ноги, с наслаждением затянулся напоследок сигаретой. Ходили слухи, что скоро в здании суда запретят курить вообще. Но он, слава тебе, господи, уйдет к тому времени на пенсию. Он страшился этого события, выхода на пенсию, в отличие от миссис Сибил Грэнджер, что так стремилась переехать в свой родной дом в Ричмонде на Темзе, она, напротив, с нетерпением ждала его. Она давно уже дала это понять. И тогда единственным развлечением станут ежегодные поездки на курорт в Борнмут. Ведь у них там так много друзей, и судья сможет немного поиграть в гольф и, возможно даже, сходить в какой-нибудь клуб, где собирается приличное общество. И он просто не сможет отказать жене в этом, поскольку долгие годы продержал ее в Лондоне. И внезапно, когда он уже натягивал на лысину жесткий нитяной парик, пронзила мысль: лучший выход для него — это умереть. Так смерть или Борнмут? Трудный выбор.

Нет, думать сейчас о смерти совсем ни к чему. У старого лиса Ламберта была такая хитрющая физиономия, когда этот мальчишка Барн заканчивал давать показания. Неужто прячет козырь в рукаве? И вот судья Грэнджер двинулся к двери в зал суда, и в походке его так и сквозило нетерпение.

— Вы готовы продолжать, Мэтью? — заботливо осведомился Майлз Ламберт.

— Да, конечно, сэр, — на сей раз голос Мэтью звучал куда как увереннее. Точно он успел освоиться в этом зале, успел привыкнуть ко всем этим барристерам в париках и мантиях.

— Что ж, прекрасно. А теперь мне хотелось бы вернуть вас к одному эпизоду в ваших показаниях и дать шанс еще раз как следует вспомнить, как все это было. Вы сказали мистеру Спарлингу, что Томас Робинсон держал медальон на цепочке перед самым лицом Греты и говорил: «Посмотри, что я нашел». И что оба они кричали друг на друга. Вы хорошо помните, как это происходило?

— Да.

— Чудесно. Затем мистер Спарлинг спросил, что же именно кричала Грета, и, по вашим словам, она говорила: «Дай сюда. Он мой». Вы помните, как сказали нам именно это?

— Да, помню.

— Так она действительно это говорила, Мэтью? Вы уверены, что не ослышались?

— Уверен, сэр.

— Ясно. Почему же тогда вы не подтвердили это ее высказывание, когда сэр Питер спросил, правда ли, что она так говорила?

Мэтью судорожно сглотнул слюну и промолчал. Он снова занервничал.

— Ну, же, Мэтью, отвечайте. Вы прекрасно понимаете смысл моего вопроса. Вы утверждали, что Томас показал медальон отцу и передал ему слова Греты, а она тут же пустилась все отрицать. Вы же помните, как рассказывали это нам, верно, Мэтью? Мистер Спарлинг позаботился о том, чтоб вы хорошенько запомнили именно эту часть ваших показаний, вот и задавал вам много вопросов, пока вы наконец не выдали этот.

— Да, помню.

— Хорошо. Но проблема в том, что вы не сказали нам, что говорил после этого сэр Питер. Я не ругаю, не упрекаю вас ни в чем, Мэтью. Просто мистер Спарлинг вас об этом не спросил, вот и все.

— В чем заключается ваш вопрос, мистер Ламберт? — вмешался судья и недовольно заерзал в кресле.

— Вопрос заключается в следующем, ваша честь. Спрашивал ли свидетеля сэр Питер, действительно ли Грета так говорила. Да или нет, Мэтью?

— Да. Да, спрашивал.

— И что же вы ему ответили?

— Да ничего. Просто сбежал вниз по лестнице. Я ведь уже говорил. Я тогда страшно испугался.

— Но сегодня-то вам вроде нечего бояться?

— В каком смысле?

— В таком, что сегодня вы вполне в состоянии рассказать присяжным то, что побоялись сказать сэру Питеру девять месяцев тому назад.

— Девять месяцев тому назад я страшно испугался. А сэр Робинсон был очень зол. Мне даже показалось, он вот-вот ударит Томаса. Он ведь и прежде бил его.

— Чуть раньше вы говорили, Мэтью, что ничуть не удивились, что он так разозлился.

— Нет, не удивился.

— Потому что вы вторглись в дом без его разрешения, рылись в его личных вещах и бумагах?

— Я не рылся. Том — да.

— Он ведь и одежду Греты просматривал, не так ли? А вы стояли в дверях спальни и смотрели. Вы ведь сами так говорили, верно?

— Да. И мне все время хотелось уйти.

— А в белье ее он рылся, Мэтью?

— Ну, наверное.

— Понятно. Но ведь вы с Томасом Робинсоном проделывали это не впервые, я правильно понимаю, а, Мэтью?

— Нет, сэр, прежде я никогда такого не делал. Клянусь.

— Я имею в виду совсем другое, Мэтью, и вы это прекрасно понимаете. Ведь тот случай в Лондоне, когда вы испугались, что вас могут исключить из школы, он был не единственным, так? Вам уже доводилось попадать в неприятные истории в Карстоу, я прав, Мэтью?

Мальчик не сводил блекло-голубых глаз с Майлза Ламберта, но не произносил ни слова. Лишь сглатывал слюну, отчего кадык на толстой шее так и ходил ходуном. Сразу было видно, что он нервничает.

— Ладно, Мэтью. Давайте я помогу вам вспомнить. Вы говорили жюри присяжных, что поступили в школу Карстоу вместе с Томасом Робинсоном примерно в одно и то же время, в сентябре прошлого года, когда вас обоим было по пятнадцать лет. Верно?

Мэтью Барн кивнул.

— А все остальные в классе учились там уже два года, и вы с Томасом оказались в определенном смысле аутсайдерами. Вам нелегко приходилось, правильно?

— Ну, были небольшие проблемы.

— Остальные ребята не слишком стремились с вами общаться?

— Поначалу — нет.

— Нет. Наверное, говорили, что вы сперва должны как-то себя зарекомендовать, чем-то отличиться, заслужить их уважение. Я прав, Мэтью?

— Ну, в общем, да.

— Совершить поступок. Подвиг. Так они это называли?

Паренек кивнул.

— Ну и в чем же состоял это самый подвиг, а, Мэтью?

— Мы должны были пробраться в кабинет директора школы, кое-что там взять, показать им и вернуть на место.

— И это «кое-что», Мэтью, было не чем иным, как пресс-папье, я угадал? Довольно увесистая вещица.

— Подождите, не отвечайте на этот вопрос, Мэтью, — перебил их судья. — Откуда вы взяли эту информацию, мистер Ламберт?

— Из письма директора школы, посланного отцу Томаса Робинсона вскоре после случившегося, ваша честь. Могу позже представить это вещественное доказательство, если свидетель станет отрицать.

— Но какое отношение имеет это к нашему процессу?

— Это имеет прямое отношение к надежности показаний нашего свидетеля, ваша честь.

— Хорошо. Только прошу, все же не слишком отклоняйтесь от темы, мистер Ламберт. И не забывайте о возрасте свидетеля. Я не потерплю давления на несовершеннолетнего.

— Я и не думал оказывать на него давления, ваша честь.

— Хорошо, однако помните об этом. Не слишком увлекайтесь. А теперь, Мэтью, отвечайте. Мистер Ламберт спрашивал вас о пресс-папье.

— Да, это было пресс-папье, — ответил паренек.

— Вы взяли его из кабинета, Мэтью? — спросил Ламберт.

— Нет, сэр, не я. Том.

— Понятно. Примерно та же ситуация, что и в Лондоне. А вы чем занимались?

— Стоял на шухере, пока он заходил в кабинет. А тут, как назло, проходит мимо секретарша директора. И спрашивает, что это я здесь делаю.

— Не иначе, как миссис Брэдшо?

Мэтью кивнул. Он перестал нервно сглатывать слюну и снова заговорил торопливо, точно наверстывая упущенное. Точно хотел поскорее избавиться от постыдных воспоминаний тех дней.

— Она спросила, что это я здесь делаю, и я сказал, что дожидаюсь Старину Чердачника. Хочу с ним поговорить.

— Кто такой Старина Чердачник?

— Ой, извиняюсь. Директора. Просто у него такое прозвище.

— А настоящее имя мистер Лофтхаус [4]. Я прав?

— Да. К тому же он такой высоченный… — Тут Мэтью не сдержался и захихикал.

— Так получается, вы солгали миссис Брэдшо, сказав, что дожидаетесь там директора. Вы это признаете?

Мальчик кивнул.

— Так это, да или нет, Мэтью? Произнесите вслух, для записи. Ибо магнитофон еще не научился записывать, а затем воспроизводить кивки.

— Да.

— Благодарю вас. И что же сделала миссис Брэдшо, когда вы выдали ей этот лживый ответ?

— Она мне не поверила. Уж не знаю, почему.

— Возможно, потому, что вы не слишком умелый лжец, Мэтью.

— Мистер Ламберт, — сурово заметил судья. — Я ведь вас уже предупреждал. Дайте свидетелю возможность спокойно излагать события, не перебивайте его. Можете продолжать, Мэтью. Расскажите нам, что сделала миссис Брэдшо.

— Она вошла в кабинет, увидела там Тома и тут же позвала директора. А он заставил нас вывернуть карманы, ну и нашел это самое пресс-папье. Оно была в кармане у Тома.

— Так получается, он его украл? — спросил Майлз.

— Да нет. Мы же собирались потом его вернуть. Я ведь уже говорил, — обиженным тоном заметил Мэтью. — И Чердачник, он нам поверил. И поэтому только написал родителям, а из школы исключать не стал. Вообще он очень даже неплохой человек, сэр.

— Да уж, определенно, — согласился с ним Майлз. — А теперь я задам вам еще несколько вопросов, Мэтью. И первым будет следующий. Вы обсуждали с Томасом Робинсоном ваши показания в суде?

— Ну, об этом деле в школе вообще много говорили. Все говорили.

— Вы рассказывали кому-нибудь, что говорили тогда в гостиной Грета, Томас и сэр Питер?

— Да, наверное.

— Повторяли этот разговор слово в слово?

— Нет. Слово в слово — это вряд ли.

— Ну а как насчет Гретиных слов: «Дай сюда. Он мой». Вы об этом говорили?

— Не знаю, не помню. Возможно.

— Возможно… — задумчиво протянул в ответ Майлз и вдруг открыл по Мэтью Барну огонь из всех орудий. — Да ничего не возможно, Мэтью, а вполне даже определенно! Грета никогда этого не говорила. Томас Робинсон велел вам приписать ей эти слова, когда вы будете давать показания в суде. И вы сделали это, хотя прекрасно знали, что это неправда. Вы лжец, Мэтью. Вы лжете и вводите тем самым в заблуждение присяжных!

— Да нет, ничего подобного. Клянусь, я не лжец, — пролепетал Мэтью Барн со слезами на глазах. Но Майлз Ламберт уже опустился на свое место, и на раскрасневшейся его физиономии сияла довольная улыбка.