Последняя схватка

XXXIII ФЛОРАНС ВЫДАЮТ ЗАМУЖ (окончание)

Пардальян живо сбежал вниз. Из этого примечательного разговора он не упустил ни слова. Он узнал в десять раз больше, чем хотел, и уже отказался от мысли идти за Фаустой к монахиням.

Через двадцать минут шевалье присоединился к своим друзьям, которые томились в карьере: они ожидали каких-то событий, но ничего не происходило. Эскаргас и Ландри тоже были там: они слышали, как одна монашка сказала, что госпожа герцогиня проведет ночь в монастыре: они видели, что сопровождавшие Фаусту люди уехали. Выяснив все это и следуя полученным инструкциям, Кокнар и Эскаргас вернулись в карьер. А Вальвер и Гренгай за все время наблюдения не заметили вокруг ни одной живой души.

Пардальян повел друзей за собой, и еще через двадцать минут все они были на кухне фермы, только что заминированной по приказу Фаусты. Пардальян подошел на миг к окну, забранному крепкой решеткой: он не забыл об испанце, которого Фауста назвала маркизом. Тот был на лугу и делал вид, что занят делом. Этот человек очень мешал Пардальяну.

Шевалье подумал немного и улыбнулся. Он знаком велел товарищам спускаться в погреб. Сам Пардальян сбежал вниз последним, прихватив в собой ключ от двери, соединявшей подвалы с кухней. Заперев за собой эту дверь на два оборота, шевалье оставил ключ в замке. Спускаясь по лестнице, Пардальян думал:

«После работы, проделанной внизу, ему и в голову не придет снова лезть в погреб… Подозреваю даже, что и в дом он лишний раз не зайдет… кому охота сидеть на вулкане… А если и надумает заглянуть в подвал, то увидит, что дверь закрыта и ключа нет. Решит, что так было угодно госпоже герцогине, и все тут».

Не один час Пардальян, Вальвер, Ландри Кокнар, Гренгай и Эскаргас трудились в подземелье. Мы не знаем, что они там делали.

Задолго до наступления темноты испанец — а у него явно были дела в Париже — все запер, как ему приказала Фауста, и ушел, забрав с собой ключ от передней двери. Но ключ от задней двери он оставил в замке.

Пардальян, Вальвер и их товарищи стали хозяевами положения. Покончив с работой, все они вернулись на кухню. Пардальян и Вальвер завели долгий разговор, а Ландри Кокнар, Эскаргас и Гренгай отправились за провизией. Потом все поужинали на кухне, чувствуя себя как дома.

Когда совсем стемнело, Пардальян и Вальвер спустились вдвоем в подвал. Пардальян открыл дверь подземного хода, ведущего в монастырь, и, прихватив фонарь, повел Вальвера по узкому коридору.

Прошло около часа, и они вернулись с матушкой Перрен и маленькой Лоизой. Пардальян нес девочку на руках. Они уже подружились. Он называл внучку Лоизеттой, Лоизон. А она называла его дедушкой, дергала за седые усы и звонко чмокала в нос и щеки. То и дело крошка спрашивала:

— А где же мама Мюгетта?

На что Пардальян терпеливо отвечал одно и то же:

— Маму ты увидишь завтра, ангел мой.

Пардальян решил отвести всех в «Золотой ключ». Шевалье был уверен, что там девочку обласкают, уложат в мягкую постель, а с утра задарят лакомствами — и малышка скоро наконец-то увидит отца и мать, которая выплакала по ней все глаза. Ребенок задремал у него на широкой груди — и спал, как ангелочек.

Они немного задержались на ферме, но скоро двинулись в путь. Шли медленно: иначе матушка Перрен не поспевала бы за мужчинами. До Монмартрской заставы они добрались лишь к одиннадцати. Ворота давно уже были на замке. Но стоило Пардальяну предъявить бумагу, как всю компанию тут же пропустили в город.

У таверны они появились почти в полночь. Подождали, пока мадам Николь оденется. Увидев Вальвера, трактирщица сразу сообщила тому о записке, которую отнесла в дом на улице Фуражек.

Не сказав никому ни слова, Одэ сорвался с места. Пардальян был в соседней комнате, укачивая проснувшуюся Лоизон, и ничего не заметил.

Вальвер вихрем влетел в дом, забыв об обычной осторожности, взбежал по лестнице, поспешно зажег свечу и схватил записку, которая лежала на виду, посреди стола.

Он жадно прочел ее и, смертельно побледнев, выпустил из рук.

— Проклятье! — страшным голосом воскликнул юноша.

Он ринулся на лестницу, выскочил на улицу и пулей понесся вперед.

Когда он оказался на площади Трауар, прозвучало двенадцать мерных ударов: полночь. Звонили колокола храма, к которому Одэ мчался во весь дух. За молодым человеком не угналась бы сейчас и добрая лошадь… А он, превозмогая себя, понесся еще быстрее, рыча на бегу:

— Опоздал!.. Слишком поздно!..

У входа в храм стояла дорожная карета, запряженная четверкой прекрасных коней. Ничего не замечая, Одэ влетел в собор. Народу там было немного, человек двадцать. Это были люди Кончини, среди которых выделялись господа д'Эйно, де Лувиньяк, де Монреваль и де Шалабр, лейтенанты Роспиньяка. Избранная публика собралась у небольшого алтаря в боковом приделе. Только там и был свет.

В первом ряду по одну сторону от прохода стояли Кончини — отец невесты, и Роспиньяк, жених. По другую — Леонора, мать, и Флоранс, невеста. Других женщин в церкви не было. Священник с двумя певчими из детского хора начал службу.

Ничего этого Вальвер не замечал. Он видел только смертельно бледную Флоранс и небольшую группу дворян, отделявших девушку от него. Одэ двинулся прямо на них, зычно крикнув:

— Флоранс!.. Я здесь!..

Задыхаясь от сумасшедшей радости, она отозвалась:

— Одэ!.. Сюда!..

Воспользовавшись всеобщим замешательством, девушка сорвалась с места и устремилась к Вальверу. И вот он уже прижал ее к себе. Вот уже повел к выходу, до которого было не более пятнадцати шагов.

До этого Одэ действовал, не рассуждая, словно потеряв рассудок. Вальвер не смог бы сказать, что он видел и слышал; он даже не смог бы сказать, видел ли и слышал ли вообще хоть что-нибудь: он летел, не замечая препятствий. Одна мысль вела его, как путеводная звезда: успеть, успеть любой ценой, пока не совершилось непоправимое.

Хоть юноша и повторял про себя: «Опоздал! Слишком поздно!», он все же добежал до церкви. Когда любимая оказалась у него в объятиях, к нему вдруг, как по волшебству, вернулось хладнокровие. Тихо засмеявшись, Вальвер успокоил Флоранс.

— Не бойтесь!.. Я с вами!.. И никому вас не отдам!..

Она ответила ему влюбленным взглядом и доверчивой улыбкой.

Одэ чуть отстранился и обнял девушку левой рукой. Теперь, когда граф обрел способность рассуждать, он прекрасно понимал, что вырвется отсюда только с боем. Ну что ж, черт возьми! Вальвер завоюет красавицу в отчаянной борьбе. Ему не терпелось выхватить шпагу. Но он бессознательно отдавал дань уважения святому месту. Итак, он выжидал. А шпага его готова была, так сказать, сама вылететь из ножен при малейшем подозрительном движении людей, собравшихся в храме. Крепко обнимая любимую за талию, Вальвер спокойно двинулся к дверям.

Все оцепенели. Стоявший у алтаря священник обернулся и прервал службу. Тут поднялся страшный шум: узнав Вальвера, его враги взвыли, как свора собак. Леонора метнулась к Кончини, готовая прикрыть мужа своим телом и, если понадобится, отдать за него жизнь. Прекрасно владея собой, она что-то шепнула ему на ухо.

Кончини встряхнулся и повелительным жестом остановил своих наемников. Те замолчали. Повернувшись к Роспиньяку, он грубо закричал:

— Чего же ты ждешь, Роспиньяк?.. Защищай свою жену, corpo di Cristo![8]

Барон повиновался, хоть и не без некоторого смущения. А ведь он не был трусом. Почему же его охватила неуверенность? Дело в том, что он узнал Вальвера. И тут же Роспиньяка парализована страшная мысль: «Он снова унизит меня у всех на глазах, как тогда, в Лувре!» И барон застыл на месте, А рука его потянулась не к шпаге, а к кинжалу, спрятанному под колетом: лучше заколоться, чем еще раз пережить такой позор!

И все же Роспиньяк превозмог ужас, извлек шпагу из ножен и шагнул вперед. Понимая, что это святое право жениха, его люди расступились и встали в круг. Влюбленные оказались в кольце. Но угрожал им пока только Роспиньяк.

Вальвер остановился. Его шпага вылетела из ножен. Бесконечно нежным движением он отстранил от себя Флоранс. И приготовился к бою.

Поединок был коротким, молниеносным. Даже не скрестив шпаг, без малейшего обманного движения, совершенно не защищаясь, Вальвер сделал стремительный выпад. Роспиньяк уронил шпагу, взмахнул руками и упал замертво. Вальвер обернулся. Краем глаза он еще раньше заметил, что путь назад отрезан. Надо было проложить дорогу через эту волчью стаю, которая вот-вот бросится на влюбленных. С невыразимой нежностью Одэ сказал Флоранс:

— Следуйте за мной… Не отступайте от меня ни на шаг… И не бойтесь…

Девушка улыбнулась и смело ответила:

— Я и не боюсь… Идите, я не отстану.

И он зашагал вперед, сжимая в руке обагренный кровью клинок. Честно говоря, Вальвер был несколько озадачен тем, что никто не пытался его остановить.

И тут дорогу ему преградил Кончини. Один Кончини. Скрестив руки на груди, маршал мрачно улыбался. Он знал, что ничем не рискует: простодушный влюбленный не посмеет поднять руку на отца своей суженой. Один раз Кончини уже проделал этот трюк. Почему бы, черт возьми, не попробовать еще раз?

Да, Вальвер не стал угрожать фавориту шпагой… Он просто отодвинул его левой рукой. Одно лишь движение, но какое!.. Кончини отлетел в сторону, опрокидывая стулья и скамейки. И тогда, потеряв голову от ярости и стыда, маршал завопил:

— Смерть!.. Смерть ему!..

— Смерть!.. Убить обоих! — завизжала Леонора, бессознательная ненависть которой прорвалась наружу.

— Смерть! Смерть! — подхватили двадцать глоток, и все шпаги вылетели из ножен.

Тут Вальвер содрогнулся от ужаса. Да, он безумно испугался. Не за себя. За нее. Одэ взглянул на Флоранс. Она все поняла. И смело улыбнулась в ответ. Молниеносным движением девушка выхватила спрятанный на груди кинжал, обняла любимого одной рукой, крепко поцеловала и губы и прошептала:

— Живой я им не дамся… Мы умрем вместе!..

Эти слова подхлестнули Одэ. А от поцелуя он просто преобразился, расцвел, зарделся, как маков цвет, и почувствовал себя настоящим Самсоном.

— Зачем умирать? Что ты!.. Я раскидаю этих паршивых собак, душа моя, и мы будем жить!..

Он устремился вперед, нанося удары направо и налево. Его клинок сверкал, как молния. Хлынула кровь, раздались стоны, послышался хрип. Несколько человек упали замертво, как Роспиньяк, в том числе и Эйно.

Но Вальвер натолкнулся на тройной заслон. Юноша разил без промаха, но и сам уже истекал кровью. И пробиться никак не удавалось, и за спиной влюбленных сомкнулось кольцо. Он понял, что все пропало.

И тут его осенило — как иногда бывает, когда человек попадает в безвыходное положение. Он вложил шпагу в руку Флоранс, наклонился и подтащил к себе скамейку. Дубовая лавка была длинной и тяжелой. Подняв ее, как перышко, Вальвер принялся орудовать ею, словно жнец в поле. Спина к спине, Вальвер и Флоранс закружились на месте, и страшная коса описала смертоносный круг.

Все, кто не успел отскочить, полегли, как срезанные колосья. Тогда Вальвер разразился жутким смехом. И стал продвигаться вперед, круша все на своем пути.

Наемники Кончини были отважны, а ярость, ненависть и стыд довели их просто до исступления. Но что они могли поделать с этой страшной дубиной, которая разила их на расстоянии, разбивая клинки, как стекло? Бандитам поневоле пришлось расступиться. Путь к двери был открыт.

Что дальше? Вальвер не терял времени на раздумья. Сначала надо было выбраться из храма, которой превратился в бойню. А там видно будет.

— Выходите, — быстро шепнул он.

Флоранс легко порхнула к дверям, И тут в храм, размахивая шпагой, влетел набычившийся великан. Это был Ландри Кокнар. Услышав рассказ мадам Николь о таинственной записке, он тоже обеспокоился и немедленно направился на улицу Фуражек.

Вбежав в храм и увидев девушку, Ландри резко остановился. С трудом переводя дыхание, он выпалил:

— Живо в карету! Она у входа.

А Флоранс уже занесла клинок… Не узнай она голос Кокнара — и славному Ландри пришел бы конец. Сохраняя поразительное хладнокровие, девушка сунула ему в руку обагренную кровью шпагу Вальвера и промолвила одно только слово:

— Одэ!..

И влетела в карету.

Ландри все понял. И немедленно заверещал, как поросенок под ножом: это был лучший способ дать хозяину понять, что слуга рядом.

На Вальвера снова наседали, и, снова пустив скамью по кругу, он прыгнул к дверям. И чуть не попал в объятия Ландри. Тот мгновенно вернул ему шпагу и, схватив за руку, увлек к выходу, бормоча на бегу:

— К карете, сударь. Взбирайтесь на козлы, а я уж где-нибудь пристроюсь…

Одним прыжком они оказались возле экипажа. Еще прыжок — и Ландри уже сидел верхом на одной из пристяжных. Он поднял руку и обернулся: Вальвер был на козлах. Резко опустив руку, Ландри безжалостно кольнул шпагой шею лошади, а его шпоры яростно вонзились ей в бока.

На козлах сидел кучер. Он спал сном праведника. Одной рукой Вальвер вырвал у него поводья, а другой грубо схватил его за ворот и приказал:

— Прыгай!

Ничего не соображающий кучер увидел перед собой кошмарный лик и услышал оглушительный рев и топот наемников, выбегавших из храма. Бедняга решил, что пришел его смертный час, и немедленно повиновался. Объятый паническим ужасом, он не только прыгнул, но еще и припустил со всех ног.

Ландри безжалостно колол лошадей острием шпаги, Вальвер охаживал их кнутом: пристяжные дрогнули и рванули с места. В это время люди Кончини высыпали на улицу. Все они бросились за каретой с криками:

— Стой! Стой!

Понятно, что Вальвер только подстегнул лошадей. Вскоре карета исчезла в ночной тьме. Безнадежно отставшие преследователи поняли, что ее уже не догнать. Через несколько минут экипаж подкатил к закрытым воротам таверны «Золотой ключ».

Меньше часа назад Вальвер пулей вылетел отсюда… Никто еще не лег, и графу немедленно открыли.

Еще через час ворота снова распахнулись, и карета выехала на улицу. На козлах сидел Ландри Кокнар, лихо управляясь с поводьями и кнутом. В карете сидели Флоранс, маленькая Лоиза и матушка Перрен. Флоранс держала ребенка на коленях. Тепло укутанная крошка, обняв девушку, нежно нашептывала ей на ухо:

— Знаешь, мама Мюгетта, раз ты так хочешь, я полюблю и маму Берту, к которой ты меня везешь… Но тебя, мама Мюгетта, я всегда буду любить больше всех, ведь ты моя настоящая матушка!

За каретой ехали на лошадях Гренгай и Эскаргас. Они были вооружены до зубов. Возле дверцы, восседая на одном из великолепных скакунов, подаренных королем, гарцевал Вальвер. Рядом с ним шел Пардальян.

Все, кроме Пардальяна, направлялись в Сожи. А шевалье просто вышел проводить их. Это он догадался использовать карету для ночного путешествия. Поспешный отъезд был похож на бегство. Впрочем, это и было бегство от Кончини: друзья решили укрыть Флоранс у Жеана де Пардальяна. Ведь, найдя девушку, Кончини на правах отца силой водворил бы ее в свой дом.

Вальвер боялся, что его суженая снова попадет в руки мстительной Леоноры, и сразу согласился ехать в Сожи. У этого путешествия была и еще одна благородная цель: как можно скорее доставить Лоизу родителям, которые так истосковались по малышке.

Следует заметить, что еще накануне Вальвер смело бы доверил Флоранс Гренгаю и Эскаргасу, а сам остался бы с Пардальяном. Ибо борьба с Фаустой была еще в самом разгаре, и Одэ счет бы за позор покинуть поле боя. Но теперь, после того, что они сделали на ферме, граф был уверен: Фауста уже не сможет навредить ни королю, ни Пардальяну. Она потерпела сокрушительное поражение. И ей оставалось только бежать. Бежать без оглядки.

Вот почему Вальвер со спокойным сердцем оставлял старого друга, которого любил и почитал как отца. Тем более, что разлучались они всего на несколько часов: Пардальян обещал в тот же день присоединиться к ним в Сожи, а Вальвер лучше других знал, что Пардальян всегда держит свое слово. Но, обняв шевалье в последний раз, юноша все же заметил, что Пардальян немного бледен и нервно покручивает седые усы — верный признак большого волнения, которое шевалье не хотел показывать… И Вальвер сделал последнюю попытку.

— Ну, не упрямьтесь, сударь… Для вас приготовлено прелестное местечко! Скорее в карету. Вы будете сидеть между дочкой и внучкой. Флоранс будет заботиться о вас, а маленькая Лоиза обнимет вас за шею.

Пардальян отступил на два шага и шутливо изобразил священника, совершающего обряд изгнания бесов:

— Изыди, сатана!

Резко оборвав смех, он снова стал серьезным и сказал угрожающим голосом:

— Мадам Фауста принесла всем столько горя, что ее необходимо проучить. Клянусь Пилатом, я не могу отпустить ее просто так!

И он властно скомандовал:

— Погоняй, Ландри, погоняй!..

Карета дернулась и исчезла во тьме.