Посвисти для нас

Выпуск

Теперь, когда прошло много лет, Одзу смутно, за одним исключением, помнил, что происходило между ним с приятелем и Айко Адзумой с конца летних каникул до Нового года.

А запомнил он второе письмо с признанием в любви, написанное Хирамэ. Впрочем, нет. Строго говоря, Хирамэ написал его сам не целиком. Часть он содрал из приложения к женскому журналу, который читала его сестра. Приложение называлось «Как писать письма». Еще надергал слов из популярных песен. А Одзу прочитал и поправил что получилось.

«Была бы Луна зеркалом — в ней я хотел бы видеть отражение твоего лица». Этот пассаж он позаимствовал из песни «Если бы Луна была зеркалом».

«Я пишу это письмо вечером, когда кончился дождь. В саду тихо, воздух пропитан запахом листьев, и мои мысли почему-то обращаются к тебе». Эти напыщенные фразы Хирамэ стянул из журнального приложения.

Подумать только: письмо начиналось с оборотов «Почтительно приветствую» и «Извините, что сразу перехожу к делу», а кончалось «Преданный Вам». Хирамэ откуда-то их списал, и в то время до нас не доходило, как смешно и нелепо выглядит «Почтительно приветствую» в письме с признанием в любви.

На переменах, когда в классе никого не было, Хирамэ несколько раз переписывал свое письмо начисто, пока не добился устраивающего его результата, и потом пошел вместе с Одзу опускать его в почтовый ящик.

Конверт, на котором Хирамэ, как курица лапой, написал: «Префектура Хёго, уезд Муко, поселение Асия, Айко Адзуме», со стуком провалился в ящик. Приятели с облегчением вздохнули.

— Интересно, станет она его читать?

— Конечно, станет.

— Даже если не станет, не выбросит же?

— Думаю, не выбросит.

Но на всякий случай Хирамэ погладил почтовый ящик. Наверное, так ему было спокойнее.

После этого дня Одзу стал торопиться в школу.

— Ну что? Получил ответ?

— Пока нет.

— Мы отправили позавчера. Значит, должна получить сегодня. Еще день ей надо, чтобы прочитать и написать ответ. Так что еще пару дней подождать придется.

Но прошло пять дней, потом шесть. Как и в первый раз, ответа от Айко Адзумы Хирамэ не получил. Каждое утро, увидев Одзу, он только качал головой и моргал.

Что касается Одзу, то он, как ему было свойственно, испытывал одновременно и боль и облегчение. Если бы Айко Адзума откликнулась на послание Хирамэ, Одзу было бы горько.

«Я не получил от тебя ответа. Если тебе трудно отправить мне письмо, в следующий понедельник к пяти часам повесь, пожалуйста, белую тряпку на сосну возле статуи Дзидзо[23] на берегу Асиягавы. Если тряпка появится — значит, твой ответ да».

Примерно такими словами — только еще корявее — Хирамэ написал Айко Адзуме еще одно послание.

В понедельник вечером приятели сошли с электрички на остановке у Асиягавы и пустились бегом по берегу к сосне, о которой писал Хирамэ.

На дереве ничего не висело. Ни белой тряпки, ни даже половой, вообще ничего.

Когда они перешли в десятый класс, классный руководитель раздал ученикам по листу бумаги, попросив написать названия учебных заведений, где они хотели бы учиться дальше.

В классах А и В справились с этим заданием быстро — там все уже давно решили, в какие школы они будут поступать. Но Одзу и его одноклассники долго ломали голову над этим вопросом.

В то время среди «неберущихся» старших школ на первом месте были 1-я школа в Токио и 3-я школа в Киото. За ними следовали 2-я в Сэндае, 6-я в Окаяме и 5-я в Кумамото. Понятно, что для тех, кто учился в классе С, эти школы были не по зубам. Делать было нечего, и Одзу записал на первом месте старшую школу в Химэдзи и еще частный колледж Р.

На следующий день стало ясно, что вся учительская знает о сделанном учениками выборе. На первом уроке Светотень с вечно строгим видом заявил:

— Кхм… В отличие от класса А вы все оказались очень скромными в своем выборе. Действительно, лучше синица в руке, чем журавль в небе. Какая бы ни была школа, каждый сможет стать выдающейся личностью, если приложит старание. И английский художник Тернер… — Светотень, как всегда, попытался воодушевить учеников примером своего любимого Тернера.

Но Фугу-сэнсэй был явно озадачен, когда, стоя за кафедрой, спросил Хирамэ:

— Ты написал, что хочешь поступить только в морскую кадетскую школу. Ты это серьезно?

— Да.

— Но послушай. Туда попасть так же трудно, как в самые лучшие школы. Если хотя бы треть выпускников класса А туда поступит, уже будет хорошо. Мне кажется, у тебя ничего не получится.

Хирамэ пробормотал что-то в ответ так тихо, что никто его не услышал.

— Что ты сказал?

— Я сказал: «У кого есть воля — тот своего добьется».

Весь класс громко рассмеялся. Не смеялись только Одзу, который знал, что у Хирамэ на сердце, и Фугу-сэнсэй.

— «У кого есть воля — тот своего добьется». Но у тебя же нет воли. Такие слова говорят люди, способные прилагать усилия.

— Да.

— Почему бы тебе не попробовать что-нибудь полегче, как все?

Хирамэ надулся и молчал.

— Ну что же, в конце концов, это твое дело… — вздохнул Фугу-сэнсэй.

Во время перемены Хирамэ сказал Одзу:

— Знаешь, я не только из-за нее собрался в морскую школу. Я тебе говорил, что дядя обещал оплатить мою учебу, а я не хочу от него милости. А в морской школе деньги не берут.

Одзу изначально знал, каков будет результат. Скорее всего, девяносто девять процентов было за то, что Хирамэ провалится на экзаменах.

Но бывают же всякие чудеса. Например, у экзаменатора в морской кадетской школе окажется плохое зрение, и вместо двадцати баллов он засчитает восемьдесят. Или ответы, которые Хирамэ отметит наобум в экзаменационных листах, вдруг по случайности окажутся правильными. Оставалось надеяться только на один процент везения или чуда.

— А медосмотр ты пройдешь?

— Со зрением у меня нормально.

— Одного зрения мало. Надо еще вес прибавить.

— Знаю. Я каждый день по пять чашек риса съедаю.

Экзамены в морскую кадетскую школу проходили в два тура. Первый тур испытаний проводился в августе в экзаменационных центрах по префектурам. Это была проверка физической годности, строгая система отсева, при которой претендентам со слабым зрением или болезнями, с недостаточным весом и ростом указывали на дверь.

Тем, кто проходил через это сито, в декабре устраивали проверку уровня школьной подготовки. Тестирование включало знание английских букв и цифр, классической литературы, физики, химии и целого ряда других предметов, так что экзаменуемые должны были иметь представление о большем количестве дисциплин, чем их товарищи, сдававшие экзамены в старшую школу.

Хирамэ, такому задохлику, удалось немного нарастить мясо. Наверное, усиленное питание помогло. Впрочем, надо признать, что на фоне кандидатов в морские кадеты из класса А его субтильное тело все равно заметно проигрывало. Одзу закрыл глаза и попытался представить Хирамэ в щеголеватой форме и фуражке морского кадета с кортиком на поясе. Но сколько ни старался, ничего не получалось…

Наконец наступил август. Год пролетел с того дня в разгар летних каникул, когда Хирамэ чуть не утонул на пляже в Асия.

Утро выдалось такое же жаркое, как год назад. Солнце светило нещадно. Одзу решил проводить своего приятеля до префектуральной средней школы, где был устроен экзаменационный центр.

Может, потому что время было военное или многие захотели просто попробовать свои силы, но число желающих держать экзамены, валом валивших через школьные ворота, оказалось так велико, что у Одзу перестали слушаться ноги. Парни со всего Кобэ, одетые в форму цвета хаки, выстроились в ряд и шагали в ногу в направлении стадиона. Даже «ашники» из школы Нада смешались в кучу и испуганно наблюдали за этим грозным шествием.

«Нет, Хирамэ ни за что не поступит».

В глазах Одзу любой из пришедших на экзамены выглядел куда способнее его приятеля и телосложением гораздо больше отвечал требованиям, предъявляемым к будущим морским кадетам.

— Слышь! — Одзу напрягал все умственные способности, чтобы как-то помочь другу. — Ты смотри, не ходи там в туалет.

— Это еще почему? Я как раз отлить хотел.

— Дубина! У тебя же вес уменьшится, если отольешь!

— Серьезно? — Хирамэ радостно кивнул. — Погоди здесь!

— Ты куда?

— Ты дал мне классную идею. Сейчас залью еще водички.

Лавируя между собравшимися в школьном дворе парнями, Хирамэ подбежал к фонтанчику с питьевой водой и вытащил ремень из штанов.

— Ой-й! Не могу больше. Сейчас живот лопнет. — Он вернулся с капельками воды на губах.

Прозвенел тягучий звонок. Собравшиеся на залитом солнцем стадионе выстроились в очередь, видавшее виды деревянное здание школы стало поглощать их одного за другим.

— Когда будут проверять объем легких, глубоко вдохни и не выпускай воздух.

— Да понял я! — Беспрерывно моргая, Хирамэ пристроился в конец очереди и скрылся внутри здания.

Жара утром стояла невыносимая. В ветвях сакуры, посаженной на углу школьного здания, надрывались цикады. Укрывшись в тени дерева, товарищи экзаменуемых терпеливо ждали результатов. Как ни странно, из обветшавшего деревянного строения не доносилось ни звука.

Примерно через полчаса в дверях школы показались пять-шесть человек. За ними вышли еще двое или трое. На физиономиях у всех было смущение.

Один парень, заметив поджидавшего его приятеля, бросился к нему:

— Все! Срезался!

— Из-за чего?

— Глаза. Из-за зрения.

— То есть, раз ты по зрению не прошел, экзамены сдавать не разрешат?

— Сказали: можешь идти домой.

Похоже, эта парочка не очень-то и расстроилась. Вот если бы парень срезался на экзамене по какому-нибудь предмету, это был бы позор, а его не пропустили из-за близорукости. Это не так обидно. Ну сходил человек на медосмотр в морскую кадетскую школу, ну не прошел. Что ж тут такого?

По близорукости отсеялось человек двадцать, после чего на какое-то время наступила тишина. Голоса цикад, засевших в стволе сакуры, звучали все громче.

«Интересно, что с ним там сейчас делают?»

Одзу представил, как его тщедушный приятель стоит перед врачами голый и моргает, а они меряют ему рост, ставят на весы. Может, в эту самую минуту они как раз говорят ему, как до этого заявили парням, у которых нашли близорукость: «Можешь идти домой».

Но выходили все новые неудачники, а Хирамэ среди них не было.

«А вдруг… — Сердце Одзу заколотилось, точно это ему приходится держать экзамен на физическую готовность, — вдруг он как-то ухитрился обвести врачей вокруг пальца…»

Близился полдень. Вдруг из разных дверей школы повалил народ. Больше половины пришедших в тот день на медкомиссию были забракованы. Тем, кому удалось преодолеть это препятствие, на следующий день предстояло пройти полное обследование у терапевта.

— Тогда я пойду в школу управления.

— Там медкомиссия не такая строгая.

Среди подобных самоуничижительных реплик Одзу уловил такой разговор:

— А тот парень бзикнутый, скажи?

— Да уж! Это который обоссался? От мандража, наверное.

— И чем дело кончилось?

— Не знаю. Я только видел, как его начальник медкомиссии крыл.

«Хирамэ… — сразу понял Одзу. — Точно! Это Хирамэ!»

Медкомиссия в основном закончилась, и все вереницей потянулись со школьного двора. Глядя на тех, кто выходил в ворота с радостно выпяченной грудью, безошибочно можно было сказать, что они справились с задачей. Другие покидали школу с недовольным видом, шли, шаркая ногами. Сразу видно, что их зарубили. А Хирамэ все не выходил.

«Несчастный парень…»

Одзу представил своего неуклюжего приятеля, выпившего слишком много воды, чтобы прибавить в весе, и залившего мочой пол. Какой стыд он испытывал под насмешливыми взглядами парней, когда его распекал председатель медкомиссии. И все ради Айко Адзумы. Хирамэ пошел на это, потому что хотел, чтобы Айко полюбила его.

Одзу остался во дворе один. Наконец через пять минут из школьных дверей показался возбужденный Хирамэ. Он поднял руки кверху и крикнул издали:

— Я прошел!

Глаза Одзу округлились.

— Что?! Прошел?! Ты?..

— Да!!!

Лицо Хирамэ, обычно мало что выражавшее, сияло нескрываемой радостью.

— Не верю! Ты врешь!

— Да не вру я!

— Ты так долго не выходил… Вот я и подумал, что ты провалился. А тут еще парни вышли, говорили, что кто-то там обоссался. Я был уверен, что это ты.

— Так… это я и был. Я там все залил. Мерили силу, когда руку сжимаешь. Ну, я так сжал, что из меня — раз! — и полилось.

Одзу уставился на Хирамэ:

— Но тогда у тебя все штаны должны быть мокрые.

— А вот и нет. Мы же там разделись догола. Все сняли. Так что со штанами порядок.

— Давай рассказывай, как было.

У Одзу не укладывалось в голове. Как этот худосочный парень, опозорившийся на медкомиссии, умудрился пройти первый день суровых испытаний?

Хирамэ начал полушепотом свой рассказ.

В актовом зале всех построили по номерам: с первого по сотый, со сто первого по двухсотый.

— Раздевайтесь! — грозно приказал старшина, назначенный председателем медкомиссии.

— Э-э… и трусы тоже снимать? — робко поинтересовался кто-то из ребят.

— Да! Чтоб ничего не было, — последовал ответ.

Хирамэ терпел уже давно. Он выпил столько воды, что, казалось, живот того и гляди лопнет. А когда дошло до того, что пришлось раздеться и продемонстрировать перед всеми свое беззащитное худосочное тело в чем мать родила, как терпению пришел конец.

Надо во что бы то ни стало продержаться до взвешивания, думал Хирамэ. На весы встал парень, стоявший в очереди первым.

— Годен! Пятьдесят три килограмма.

Хирамэ нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Когда подошла его очередь, старшина пристально посмотрел на него и с выговором, характерным для жителей Кюсю, пробурчал:

— А это чё за пузан такой?

Хирамэ боялся, что старшина догадается о его хитрости с водой, но когда тот сказал спокойным голосом: «Годен! Сорок девять килограммов», вздохнул с облегчением.

Все произошло десять минут спустя. Во время проверки силы рук требовалось схватиться за металлические ручки силомера и объявить, сколько единиц показывает стрелка индикатора. Хирамэ застонал и сделался красный как свекла.

Как только он напрягся, нижняя часть тела будто онемела. Хирамэ вообще перестал ее чувствовать. И в следующее мгновение по коленям потекла моча, стала растекаться по полу…

— Это что такое?! — возопил старшина так громко, что все собравшиеся на медкомиссию посмотрели на него. — Ты чего на пол поливаешь?

Колени у Хирамэ подогнулись. Ему хотелось провалиться сквозь землю. А моча тем временем струилась по полу ручьем.

— Что же ты творишь! — орал председатель комиссии. — Убирать кто будет?!

Хирамэ натянул штаны и выскочил из актового зала в коридор. Схватил в туалете ведро и тряпку и вернулся обратно.

— Извините меня! Извините!

Он лавировал между заполнившими зал парнями, а они расступались в стороны, будто столкнулись с чем-то нечистым.

С кислой миной старшина наблюдал за тем, как Хирамэ возил по полу тряпкой. У них за спиной раздавались смешки.

И в это время…

— Прекратить! — послышался голос.

Обернувшись, Хирамэ увидел приближающегося военного средних лет, одетого в белую морскую форму.

Окинув суровым взглядом смеявшихся, офицер сказал:

— Сейчас вы смеялись над промашкой, которую допустил ваш товарищ. Те, кто смеется над чужими ошибками, не имеют права учиться в морской кадетской школе. Никто из вас не пришел к нему на помощь. Вы не только не помогли, но еще и потешались над его неудачей. Этому нет оправдания.

Офицер говорил тихо, но слова его резали по-живому, от чего в зале стояла мертвая тишина. Он перевел взгляд на Хирамэ, который в одних штанах все еще елозил по полу, как раздавленная лягушка.

— Я восхищен духом этого юноши, сжимавшего ручки силомера с такой силой, что у него случилось недержание. Старшина, поставьте ему зачет!

Офицер объявил свое решение громко, чтобы слышали все, повернулся на каблуках и вышел из зала.

Несколько секунд вокруг Хирамэ висела тишина.

— Есть! На силомере — зачет. Дальше!

Старшина осклабился и распорядился:

— И ведро отнеси, откуда взял.

— Угу!

Схватив ведро, Хирамэ поискал глазами пришедшего ему на помощь офицера, но того нигде не было видно.

— Хм-м. — Выслушав приятеля, Одзу издал звук, похожий на вздох. — Похоже, он хороший мужик.

— Это точно. Из-за него я подумал, что служить на флоте совсем не плохо.

Одзу вдруг подумал, что Хирамэ и в самом деле может поступить в кадетскую школу. И может статься, посвятить свою жизнь Айко Адзуме, как в тот день на пляже Асия, когда он, несмотря на высокие волны, бросился за ней вплавь.

— Завтра что еще будут проверять?

— Рентген. С этим все в порядке.

— Тогда ты пройдешь, наверное.

— Пройду, конечно, — проговорил Хирамэ как ни в чем не бывало. — А в декабре будут экзамены по предметам. Сдам — и стану морским кадетом! Надену белую форму, прицеплю кортик и заявлюсь к Айко домой.

Хотя летние каникулы еще не кончились, до Одзу дошли разговоры, что из пятнадцати учеников классов А и В шестерых зарубили на той самой медкомиссии. Класс С там представлял только один человек — Хирамэ, и он прошел.

Это вызвало бурное воодушевление.

Когда начался новый семестр, новость о том, что Хирамэ прошел предварительную проверку для поступления в морскую кадетскую школу (хотя это еще не экзамены), на которой срезались несколько «ашников», стала сюрпризом для всех в классе С.

— У кого есть воля — тот своего добьется. У человека должна быть воля, чем бы он ни занимался. У кого нет воли — тот ничего не добьется. — Светотень тут же принялся нахваливать Хирамэ перед всем классом. — Понятно теперь, что стоит постараться, и вы ни чем не уступите вашим товарищам из класса А? Так же, как Тернер…

Отношение одноклассников к Хирамэ, конечно, разом изменилось. Ведь никто из них и подумать не мог, что хилому и невзрачному Хирамэ каким-то образом удастся пройти медкомиссию для поступления в морскую кадетскую школу.

— Когда я поступлю на флот, — разглагольствовал в своей манере Хирамэ перед одноклассниками, будто уже сдал декабрьские экзамены, — я, пожалуй, пойду в летчики. Не корабли будущее флота. Это будет эпоха войны в воздухе.

Германия разгромила европейские страны, имея в своем распоряжении превосходную авиацию — «Мессершмитты». Все об этом знали и все равно, слушая Хирамэ, согласно кивали головой. В любом случае его акции в классе значительно выросли.

Одзу заметил, как его приятель прямо на глазах становился другим человеком.

Он наблюдал сцены, каких раньше никогда не видел. В перерывах между уроками Хирамэ начал учить английские слова по словарю Акао[24].

— Учебник Ивакири по математике для меня сложноват. Есть еще такая книжка, с таблицами и картинками. Она поинтереснее. А по грамматике я читаю учебник Хосаки.

Одзу с изумлением слушал эти слова. Никогда он не слышал от одноклассников таких разговоров, никто не говорил о том, по каким учебникам надо готовиться к экзаменам.

— Ты… действительно взялся за учебу?

— А что мне остается? Если я не буду ничего делать, экзамены в декабре провалю.

До самого последнего времени Одзу казалось, что они с приятелем находятся примерно на одном уровне, но теперь Хирамэ в его глазах как-то неожиданно повзрослел.

— А ты… изменился.

— Любовь, говорят, меняет человека. Не влюбись я в Айко — думаешь, стал бы я так заниматься? Я сам на себя удивляюсь.

— Ты что, ее так любишь, эту Айко?

Айко Адзума. С тех самых пор Одзу и Хирамэ ее больше не встречали. Но несмотря на это, в сердцах обоих ее лицо рисовалось живо, как никогда. Хотя Айко, скорее всего, и во сне не могло присниться, что фактом своего существования она вызвала такую трансформацию в одном из парней.

Осень вступила в свои права. Гингко, что росли по обочинам шоссе, проложенного вдоль железнодорожного пути, рассыпали бесчисленные листья по пешеходным дорожкам. Пожелтела листва на тополях в школьном дворе. Колоски мисканта, разросшегося по берегам Сумиёсигавы, подсохли и побелели.

Пришел декабрь. В последнюю минуту Одзу решил последовать примеру Хирамэ и взялся за словарь Акао, купил учебник «Математика в таблицах». При этом он понимал, что шансов поступить в старшую школу Химэдзи, первую из двух, которые он выбрал, у него нет.

Восемнадцатого декабря на станции Санномия Хирамэ сел в поезд, идущий в Хиросиму. Там ему предстояло держать экзамены в морскую кадетскую школу.

Хотя эти экзамены его напрямую не касались, три дня, предшествовавшие отъезду Хирамэ, Одзу не находил себе места.

Воображение рисовало ему заполненный тишиной экзаменационный зал, где склонились над листами с заданием приехавшие на экзамены парни. Среди них он видел Хирамэ, который сидел и часто моргал глазами. В классе в эти дни пустовала лишь парта Хирамэ. Учитель, делая перекличку, усмехнулся и кивнул:

— Ну да, он же у нас в Этадзиму[25] отправился.

Шли зимние каникулы, но в школе организовали дополнительные занятия для тех, кому было интересно. Так учителя демонстрировали отеческое отношение к подопечным, стараясь помочь им в подготовке к приближавшимся экзаменам.

На первом таком занятии в классе наконец появился Хирамэ. Его сразу окружили.

— Привет! Ну как все прошло?

— Ничего хорошего. В голове все перемешалось. Я и не заметил, как три дня пролетели.

— Так ты прошел или нет?

— Не знаю. Я вспоминать об этом не хочу.

Хирамэ выглядел страшно усталым, измочаленным. Глядя на него вместе с одноклассниками, Одзу понимал, какой отчаянный бой пришлось вести его другу, выжимая из себя ресурс, которым он не располагал.

— Кажется, я провалился, — тихо признался ему Хирамэ, когда они остались одни. — Я намучился и с математикой, и с грамматикой. Знаешь, как трудно было? Что-то написал, конечно… но экзаменаторы такие строгие.

— Но ведь ты везучий, — попытался подбодрить друга Одзу. Но ведь за счет одного везения экзамены не вытянешь.

На дополнительных занятиях Хирамэ больше не появлялся. Одзу представил, как он сидит дома, переживая постигшую его неудачу.

Это произошло на третий день после начала дополнительных занятий.

Одзу возвращался домой из школы. По пути, на одной из остановок электрички, в вагон вошли три-четыре человека. Один из них, морской кадет в темно-синей форме, сделал суровое лицо и схватился за свисавший сверху кожаный поручень.

Одзу уже видел это лицо. Это был тот самый кадет, который разговаривал с Айко Адзумой и его подружкой, когда в прошлые летние каникулы они возвращались с пляжа Асия.

Одзу вдруг стало трудно дышать, будто огромная рука придавила грудь. Но кадет, похоже, его не вспомнил, просто смотрел в окно.

На остановке у Асиягавы он сошел с электрички, стараясь держаться прямо, как по стойке смирно.

Одзу почему-то кольнуло дурное предчувствие, но он никак не мог понять, в чем причина.

«Хирамэ провалился». Вот какая мысль посетила его в этот момент.

Наступило второе января.

Предчувствие Одзу сбылось. В этот день на пороге его дома неожиданно появился Хирамэ.

— Все! Я провалился.

Стоя в дверях, Одзу взял телеграмму из рук не перестававшего моргать приятеля.

«Очень сожалеем. Попробуйте в следующий раз».

В глазах Одзу слова телеграммы, отправленной комендантом общежития, в котором жил во время экзаменов Хирамэ, выглядели как ряд безжизненных цифр.

— Пойдем на улицу.

Одзу не знал, как утешить Хирамэ. В эту минуту он был готов отдать все деньги, полученные в подарок на Новый год, чтобы излечить рану в сердце друга.

— Слышь, у меня деньги есть. Можем с тобой шикануть.

— Угу-у, — вяло протянул Хирамэ.

— Да брось ты! Всегда можно еще раз попробовать туда поступить. Ты медкомиссию прошел. Одного этого достаточно, чтобы себя уверенно чувствовать. Возьмешь годик, подготовишься…

— Ничего не получится. — Хирамэ бессильно покачал головой. — Я не могу больше висеть на плечах у домашних. Отца нет, сестра вернулась домой. Сколько можно балбесничать?

— А как же дядя? Он же может заплатить за учебу?

— Если бы я хорошо учился, можно было бы попросить, но… Хотя это уже не важно. Вот окончу Наду, работать пойду.

— Работать?!

— Ну да. Кроме меня маму и сестру содержать некому…

Несмотря на Новый год, на улице было малолюдно. Над каждым домом развевался хиномару[26] — время военное.

— Пойдем в храм Эбису! — Одзу стукнул по плечу Хирамэ, который шел, опустив голову. — Можем наесться кусикацу до отвала. Деньги, правда, есть.

— Давай лучше вместо кусикацу поедем в Асия, — робко улыбнулся Хирамэ.

— К ней домой?

— Ага.

Пассажиров в электричке было против обыкновения совсем мало. Мужчина с красным, скорее всего, от выпитого на Новый год сакэ лицом что-то напевал себе под нос, отбивая такт хлопаньем в ладоши.

— Но если ты пойдешь работать, с тебя снимут отсрочку от призыва. — Одзу заговорил о том, что должно было беспокоить приятеля больше всего. — Тебя же в армию заберут.

— Ну… тут уж ничего не поделаешь.

— Так ведь тебя и на фронт отправить могут.

— Что толку об этом думать? Я же все равно ничего не могу. Вот придет время — тогда и думать буду.

Они сошли на Асиягаве. Перешли мостик, глядя на пересохшее за зиму русло реки. Ворота многих особняков, которых в округе было много, все еще украшали большие композиции из бамбука.

Когда они подошли к дому Айко Адзумы, Хирамэ остановился перед воротами и, сосредоточенно глядя перед собой, сказал:

— Она должна быть здесь, — и неожиданно добавил: — Давай позвоним?

— Что? Позвонить хочешь?

— Ведь я больше ее не увижу. Просто хочу попрощаться.

Хирамэ нажал на кнопку звонка. За время, которое прошло, пока открылась дверь, Одзу несколько раз собирался сбежать. Но Хирамэ, полный решимости, уходить не собирался.

Наконец появилась служанка. Она обвела подозрительным взглядом двух приятелей и отрезала:

— Барышни нет. Уехала в Киото.

Прошло три месяца.

Одзу вспоминал выпускной вечер.

В актовом зале, под девизом основателя школы Нада Дзигоро Кано «Умей употребить энергию во благо себе и другим», представители родителей и директор школы поздравляли выпускников. Построившись ровными рядами, они в молчаливой задумчивости с несвойственной подросткам сентиментальностью слушали обращенные к ним слова, вспоминая проведенные в школе дни.

Одзу, которому каким-то чудом удалось поступить в колледж Р., посмотрел на профиль стоявшего рядом Хирамэ. Конечно, в классах С и D были ребята, срезавшиеся на экзаменах в старшую школу, которым дальше предстояло готовиться к новой попытке. Были и такие, как Одзу, — поступившие на подготовительные курсы частных колледжей, где требования были не очень строгие. Хирамэ оказался единственным из всех, кто решил не учиться дальше и начинал самостоятельную жизнь.

После торжественной церемонии выпускники разбежались по классам, размахивая полученными аттестатами. Небо за окнами сияло голубизной, день выдался ветреный и прохладный.

— Пришло время расставаться, — мягко проговорил Фугу. — Странное дело. Говорят, что труднее всего забыть учеников, которые больше всего тебе досаждают. Наверное, по этой причине о вас я больше переживаю, чем о ребятах, которые учились в А и В.

— Разве так бывает? — перебил его кто-то.

— Странный вопрос! Я же от чистого сердца говорю.

— Значит, вы не рады, что наконец избавились от нас?

— Ну не без этого, конечно, — усмехнулся Фугу. — Уж вы из меня крови попили.

Все расхохотались. Это был освежающий смех, ребята смеялись и вспоминали все свои проделки и шалости, совершенные в классе за пять лет учебы. Занятия особо приятных воспоминаний не оставили, зато о том, как доводили учителей, помнили все.

— Вы уж постарайтесь, чтобы в Наду больше не брали типов вроде нас.

— Ага! — Фугу кивнул. — Хотя учителям не очень интересно иметь дело с учениками, которые думают только об учебе и потом поступают в престижные старшие школы. Я очень не хочу, чтобы Нада превратилась в скучную перворазрядную школу. Прошу: не забывайте родную школу, навешайте ее иногда.

Он оперся руками о стол, постоял немного с опущенной головой и вышел из класса.

— Пошли! — предложил Одзу приятелю, и они вышли из школы.

— Больше я наш класс не увижу, — проговорил Хирамэ, моргая. — Да и с тобой мы, наверное, больше не встретимся.

— Такого быть не может! — Одзу покачал головой. — Я буду тебя навещать, приезжать на фирму, где ты будешь работать.

— Но до Ако[27] долго добираться.

Благодаря знакомству дяди Хирамэ приняли на работу в компанию по производству соли в городе Ако.

— Но есть же воскресенья.

— Я, конечно, буду рад.

Как всегда, они вышли из школьных ворот и зашагали вдоль берега Сумиёсигавы вместе с другими ребятами.

— Гляди! Что делают! Что делают!

Выпускники толпились у стоявшего на берегу ларька, где продавали тайяки. Печенье шло нарасхват. Увидев эту картину, Хирамэ закричал:

— Вот сейчас учитель вам вломит!

— Не вломит! — отозвался кто-то. — С Надой покончено. Теперь мы взрослые. С сегодняшнего дня!