Потерянные души

Глава 36

В этот вечер я сидел в закусочной, пил черный кофе, страшась вернуться в мотель, и впервые в жизни задумался над тем, что находится по ту сторону жизни. Смотрим ли мы там вниз с вышины? Дано ли нам это утешение?

Я смотрел, как люди входят в закусочную и выходят из нее, и понимал, что это такое — свобода: выброшенные на ветер дни, когда мы не думаем ни о болезни, ни о смерти, а живем, не осознавая, что однажды перестанем существовать.

От кофеина на меня напала трясучка. Чашка в руке подрагивала. Официантка поглядела на меня так, будто знала, что я в беде. Я ушел, когда она повернулась ко мне спиной.

Снаружи вечерний воздух ножом полоснул мне гортань. Я съежился и добрался до машины Лайонела. Кожаные сиденья задубели. Я дал машине согреться и сидел, глядя, как официантка в стеклянном полушарии закусочной наводит порядок на моем столике.

На секунду она подняла голову, сунула чаевые в карман и вытерла столик неторопливым волнистым движением.

Космос огней мерцал вдоль полосы ресторанов, кафе и мотелей. По радио предсказывали ясное небо и понижение температуры. Я заправился дешевым бензином, затем несколько раз объехал мотель и убедился, что за мной нет слежки.

Потом вошел в номер и зарядил пистолет. Пит наблюдал за мной. Было похоже, что он мог оказаться главным свидетелем еще одного самоубийства. Он покачивался туда-сюда на жердочке в клетке, закидывая голову и выпячивая шею буквой «S».

Я подключил автоответчик, который забрал с собой, и слушал слова Эдди, снова и снова нажимая кнопку «повторить». Вот что поддержало меня в темные часы сомнения и страха, в буквальном смысле вывело к свету, который заструился по краям моего окна в мотеле.

Я проснулся от стука в дверь. Оказалось, что я заснул. Я услышал поворот ключа в замке, и дверь отворилась. Я перекатился через кровать за пистолетом.

Пит верещал и обмахивался крыльями. Но в двери возникла горничная. Было одиннадцать утра.

Несколько минут спустя я вылез из-под душа в туманное облако. Вентилятор не работал. Я протер дыру в тумане и побрился. Пар стекал по зеркалу серебристыми полосками. Я словно видел себя за стальными прутьями.

Я забрал подушечки с шампунем, миниатюрное мыло и шапочку для душа.

Когда я открыл дверь ванной, дневной свет заставил меня на секунду зажмуриться и прикрыть глаза козырьком ладони. Руки пахли лавандой, кожа была сухой.

Пит притулился на дне своей клетки. Она застучала в холодном сквозняке. Занавески всколыхнулись и обвисли.

Мой номер был на втором этаже. Я вышел наружу и глянул вниз. В мотеле через дорогу тип в комбинезоне трудился над чем-то в обогревательной системе. Позади него был огромный, режущий глаз неприятной яркостью рекламный щит, обращенный к виадуку на серых пилонах. Он зазывал в закусочную «Ешь под завязку».

По виадуку непрерывным потокам шли машины. На фоне щита тип в комбинезоне казался совсем карликом. Мне была слышна музыка его транзистора. Где-то далеко просигналил клаксон. В каком-то номере зазвонил телефон, и Пит заверещал.

Прямо внизу на парковке мотеля клавиатура стояночных прямоугольников была пуста, если не считать машины Лайонела — единственной фальшивой ноты. Приземистая горничная стояла возле тележки со всем необходимым для уборки и курила. Бассейн в форме слезы был огорожен и заперт на зиму.

Я уехал ровно в полдень.

Я бесцельно ехал по американскому берегу водопада. По ту сторону Ниагары виднелась башня «Скайлон» с вращающимся рестораном вверху. Казалось, смотришь в будущее.

Границу я пересек без малейших затруднений. Пит был упрятан в багажник, а клетку я завесил тряпкой, чтобы он не поднял шума.

Я остановился возле вылизанного до неприличия парка, вылез из машины, закинул голову — и потерял ориентацию: так бывает, когда ты смотришь на стремительное движение неба и на краткий миг осознаешь, что мы мчимся по Вселенной на вращающейся каменной глыбе.

От Америки я спасся. Что теперь?

Я зашагал вдоль витрин, заполненных кружевными салфетками и безделушками, сувенирными ручками с миниатюрной «Девой Тумана» — «Дева» плавала от конца к концу ручки. Я купил одну для Эдди. Штучка, за какую любой ребятенок просто умер бы.

А еще там были фарфоровые тарелки с изображением свадьбы Дианы и Чарльза, кухонные полотенца и календари с портретами королевы и ее матери, сувенирные серебряные ложки с фамильными гербами — колониальная ностальгия. Здесь история что-то значила.

На доске я прочел про француза, который прошел над водопадом по канату, и о многочисленных смельчаках, спускавшихся по водопаду в бочках. Я поднялся в смахивающем на жучка лифте «Скайлона» и наблюдал, как мир вращается подо мной.

Снова спустившись и отойдя подальше от водопада, я очутился в опереточном царстве аттракционов, балаганов и игорных автоматов. Все было в нерабочем состоянии, в запустении — обнаженные шестерни, выпотрошенные механизмы, разящие машинным маслом.

Я зашел в аттракцион «Стена смерти» — комнату, которая вращалась с такой центробежной силой, что я прилип к стене, когда пол подо мной провалился. На этом сеансе я оказался единственным посетителем. Потом на колесе обозрения я вновь поднялся в синее небо и таращился на Онтарио и видневшийся за ним Квебек.

В музее восковых фигур я заплатил за право увидеть самого толстого человека в мире, самого высокого человека в мире и самого сильного человека в мире. Я шагал по истории, сталкивался лицом к лицу с Наполеоном и Чингисханом, Гарри Гудини и Ивелом Канивелом,[14] Элвисом Пресли и Фрэнком Синатрой, Ганди и Гитлером, Уинстоном Черчиллем и Долли Партон[15] — хотя вовсе не в таком порядке. Просто эти мне запомнились.

Это был мой последний шанс набраться воспоминаний на целую жизнь. Я попробовал сахарную вату и якобы лучшую в мире сливочную помадку. Я узнал свою судьбу, написанную на моей ладони, и услышал, что совершаю долгое путешествие.

— Вы даже понятия не имеете, насколько вы правы, — заметил я без тени иронии.

Я продолжал пробовать все, будто это был мой последний день на земле. Приобрел фотографию самого себя в бочке на гребне водопада. Она была оформлена как первая полоса газеты.

Наступил вечер, я стоял на фоне назойливых ярких огней и наблюдал, как в захиревшем парке развлечений люди в годах сидели с пластмассовыми ведерками мелких монет и скармливали их игровым автоматам.

Потом я набрел на единственный аттракцион, где толпился народ, — автодром. Когда настала моя очередь, я вошел в клетку из металлической сетки и нашел машинку, которая просто описывала круги, когда включали ток. И вот, пока я пытался справиться с ней, я ощутил толчок другого автомобильчика, затем серию ударов, почувствовал, как моя машинка отскочила, и внезапно оказался прямо там, где все началось с этим ребенком — в момент наезда на девочку и ее гибели.

Я в последний раз позвонил Лойс с платного телефона, чтобы сказать, что отложил встречу с ее братом. Он хочет сразу забрать машину. Я собирался сказать ей, что хотел бы оставить машину у себя на какое-то время.

Когда она взяла трубку, голос у нее был полным отчаяния:

— Лоренс, слава Богу… слава Богу, что ты позвонил!

На мгновение я растерялся: вдруг это ловушка, вдруг они прослеживают звонок. Я сказал:

— Я еще не встретился с твоим братом.

— Теперь это не важно. Слушай! Я связалась с той моей подругой на телефонной станции. Она проверила, с кем Кэндол разговаривала в ту ночь, когда ты звонил ей. Знаешь, что она установила?

— Что?

— В ту ночь, когда ты звонил ей, она говорила с мэром! Позвонила в его контору, на автостоянку. И разговаривала с ним больше получаса — до того, как ты звонил ей! — Лойс говорила со скоростью ста миль в час. — Это еще не все. Я попросила подругу проверить все звонки Кэндол с того времени, как она поселилась в этой квартире. Кэндол звонила мэру в течение минимум двух лет. Двух лет, ты слышишь? Распечатка звонков Кэндол лежит прямо передо мной. Послушай! Кэндол говорила с мэром в ту ночь, когда ее дочка погибла, говорила почти целый час. Лоренс, ты слышишь?

Металлический каркас телефонной будки примерзал к моей щеке.

— Ты не придумываешь? Не пытаешься заставить меня вернуться?

— Нет. — Голос Лойс угомонился. — Извини, пожалуйста. Хочешь узнать правду? Я тебе не доверяла. Потому и обратилась к своей подруге. Хотела узнать, сколько раз ты ей звонил.

Меня трясло.

— И что теперь?

— Я позвоню твоему адвокату и сообщу, что обнаружила. Теперь мы знаем, почему мэр все время отрицал сокрытие улик. У него была связь с Кэндол.

Не думаю, что ее слова доходили до меня по-настоящему. Дрожь не проходила.

Лойс произнесла мое имя.

— Просто вернись как можно быстрее, прежде чем кто-нибудь заметит, что ты уезжал.

Повернувшись спиной к телефонной будке, я увидел рубиновое свечение в пасти водопада.