Прихожу в себя — вокруг тьма. Моргаю, прищуриваюсь — темно.
Постепенно начинаю различать, словно сквозь дымку, тени предметов. Через несколько минут тени обретают чёткие очертания, предметы принимают знакомые формы.
Вот окно. А это оконные переплёты. Вижу каменную стену.
Вытягиваю перед собой обе руки. Они болят.
В голове пульсирующая боль. Я снова закрываю глаза — так легче.
Несколько минут спустя мне уже хочется оглядеться. Постепенно до меня доходит, что я сижу на низкой деревянной скамье. В тюремной камере!
На полу — человек. Протираю глаза: это папа?
У него забинтована голова.
На узеньком топчане у стены лежит моя сестрёнка: свернувшись калачиком, одна рука в гипсовой повязке.
Арлин щурится. С изумлением вижу, что она, как рыбка на суше, открывает и закрывает рот. Пробует, в порядке ли челюсть.
Арлин замечает, что я очнулся.
— Джейкоб! Ты жив? А мы что, в тюрьме?
— Что с нами? — в свою очередь спрашиваю я.
Отец делает какое-то движение. Приподнимается, ощупывая бинты на голове.
— Ах, да… Эта машина… и стена, — бормочет он.
— Так что же случилось? — спрашиваю я и не узнаю своего голоса.
— А у меня, наверное, сломана рука, — удивлённо говорит Арлин. Она оглядывает тесную камеру. — Почему мы здесь?
Открывается дверь, и входят два охранника в чёрной форме. Один из них бесцеремонно подталкивает папу. Тот встаёт. Второй делает знак мне и Арлин:
— Пошли!
— Куда вы нас ведёте? — требовательно спрашивает отец. — И почему, собственно, мы здесь?
Но охранники мрачны и неразговорчивы. Один идёт впереди нашей маленькой группы — по длинному коридору с низким потолком. Второй замыкает процессию, держа руки на автомате.
Отец пытается что-то выяснить:
— Если это тюрьма, то мы не преступники. Ведь мы не совершили ничего плохого.
Наши сопровождающие пропускают эти слова мимо ушей. Дальнейший путь мы проделываем в полной тишине.
Мне так трудно идти. Кажется, что этот коридор бесконечен!
Поворачиваем за угол. Коридор постепенно опускается вниз. Мы идём по слегка наклонному полу. По обеим сторонам — запертые металлические двери.
Один из охранников открывает дверь:
— Сюда!
— Куда вы нас привели? — возмущается отец.
Вместо ответа стражник непочтительно толкает его. Отец влетает в комнату, чуть не потеряв равновесие. Мы входим следом.
Слава богу, это уже не камера.
Стены комнаты обшиты светлым деревом, в тон и ковёр на полу, светло-коричневый. Много книжных полок. Красивый яркий светильник.
За письменным столом мужчина. Он поднимается нам навстречу.
Это лысоватый человек, круглолицый, со стальным взглядом светло-серых глаз. На лацкане тёмно-синего костюма странный значок. Что-то вроде красно-жёлтого гребня волны.
Один из охранников докладывает:
— Доставил троих арестованных, господин главный правитель!
Я наблюдаю за главным правителем: обходя вокруг стола, он не спускает глаз с нашей маленькой группы.
— Закройте дверь. Но будьте начеку. Они могут быть опасными! — приказывает правитель.
— Мы «опасные»? — громко возмущаюсь я.
Ледяным взглядом правитель заставляет меня умолкнуть. И продолжает отдавать распоряжения охранникам:
— При попытке к бегству убить.
Я снова начинаю шуметь:
— Зачем вы нас держите здесь? Что вы от нас хотите?
Совершенно игнорируя мои крики, правитель подходит к папе и внимательно рассматривает его повязку на голове.
— А вам неплохо бы пройти курс вождения. — Он презрительно усмехается. — Я Дермар, главный правитель, — продолжает он. — Назовите себя.
— Эрик Миллер, — сдержанно отвечает отец. — Со мной мои дети Арлин и Джейкоб.
Мы довольно неловко чувствуем себя под ледяными взглядами Дермара и презрительными ухмылками охранников, стоящих у дверей.
Я думаю: «Почему бы ему не предложить нам сесть? Ведь у стола стоят четыре стула».
Продолжая кривить рот в некоем подобии улыбки, Дермар спрашивает:
— Как вы сюда попали?
— Отвечу прямо: я не знаю, — говорит отец.
— Однако я повторю свой вопрос: зачем вы сюда прибыли? — цедит сквозь зубы Дермар.
— Не понимаю вас, — настаивает отец. — Мы не знаем даже, где находимся.
— Лжёте, — взрывается правитель. Лицо его багровеет.
Но нашей Арлин тоже палец в рот не клади.
Она неожиданно гневно взвизгивает:
— Нет! Мы не лжём! Мы утратили память! Мы действительно не знаем, кто мы!
Дермар даже бровью не повёл.
Отец с присущей ему твёрдостью произносит:
— Всё так и есть. Моя дочь говорит правду.
— Рассказывайте свои басни другим! — скрипит зубами Дермар. Его лицо темнеет. — Нам известно, — произносит он с расстановкой, — нам хорошо известно, почему вы здесь. Мы знаем, что вы вооружены.
— Что-о? — восклицаем мы с папой в один голос. По глазам отца я вижу, что он бесконечно растерян.
Дермар с угрожающим видом вплотную подступает к отцу:
— Не лгите мне! И не притворяйтесь, что вы утратили память!
— Но мы говорим чистую правду, — возмущаюсь я.
Отмахнувшись от меня как от надоедливой мухи, Дермар кричит отцу в лицо:
— Мы знаем… что вы… прибыли сюда… с заданием… уничтожить нас!
— Уничтожить? — разводит руками отец. — Зачем нам уничтожать вас? Мы даже не знаем, кто вы! Не знаем, где вы! — Помолчав, он сокрушённо вздыхает: — Вам придётся поверить нам. Ведь мы говорим сущую правду.
Дермар открывает рот, чтобы сказать что-то, но не может произнести ни слова.
Я злорадно думаю: «Поверишь моему папе? Ты должен ему поверить! Папа не обманывает тебя!»
— Так, предъявите мне ваше оружие! — грозно требует правитель. — Немедленно! Я требую! Иначе мы вас заставим сделать это. И всем вам причиним боль.
Он смотрит на нас: на меня и Арлин.
Арлин вздрагивает.
— Вам не избежать пыток, — продолжает угрожать папе Дермар.
Я понимаю, как плохо сейчас папе. Кровь отхлынула от его лица. Он бледнеет.
— Папа! — тереблю я его за рукав. — О чём он тебе твердит? Какое оружие?
Папа растерян:
— Мне ничего, просто ни-че-го не приходит в голову!
— Ну что ж, нам придётся заставить вас кое-что вспомнить, — произносит Дермар и знаком подзывает охранников.
Подгоняя, они ведут нас куда-то вниз, по длинному коридору.
От волнения у меня снова пересыхает во рту, сердце колотится.
Скрипнув, открывается громоздкая металлическая дверь.
«Они будут нас пытать?!!»
Нас вталкивают в огромное помещение, размером со школьный спортзал.
Посреди комнаты находится какой-то предмет.
Я вглядываюсь и начинаю страшно визжать.