Повести

13

Он был одним из самых благополучных учителей школы. Уж он-то возделывал свой сад с примерным усердием.

Иннокентий Сергеевич подымал к Решникову свое суровое, шрамом стянутое на одну сторону лицо.

– Ты-то должен знать, что ремесленники повымерли не случайно, – говорил он неторопли-вым глуховатым голосом. – Люди бродили бы по миру нагие и голодные, если б сейчас каждый ковырял в одиночку свой сад дедовской мотыгой.

– Почему обязательно мотыгой? – невозмутимо возразил Решников. – Я лично пользуюсь всем тем, что предлагает современная педагогика. И смею думать, что сверх того кое-что сам изобретаю.

– Может, ты изобрел паровую машину и тайком ею пользуешься в своем единоличном садике?

– Не нуждаюсь ни в какой машине.

– То-то и оно, все нуждаются в машинах, все – от доярки до ученого-экспериментатора, а вот нам с тобой хватает классной доски, куска мела и тряпки. Мы с тобой вооружены, как был вооружен дедушка педагогики Ян Амос Коменский триста лет тому назад. И пытаемся поспеть за двадцатым веком. Удивительно ли, что нам приходится надрываться. Все работают по семь часов в сутки, мы – по двенадцать, по шестнадцать, а результаты?…

Решников снисходительно усмехнулся:

– Увы, еще не изобретены машины для производства духовных ценностей, скажем, для произведений живописи, литературы, музыки, равно как и для передачи знаний.

Иннокентий Сергеевич дернул искалеченной щекой:

– А разреши спросить тебя, глашатай физики: открытие Галилеем спутников Юпитера – духовная ценность для человечества или нет?

Решников нахмурился и ничего не ответил.

– Молчишь? Знаешь, что эту духовную ценность Галилей добыл с помощью механизма под названием телескоп. А синхрофазотроны, которыми пользуются нынче твои собратья физики, разве не специально созданные машины? Эге! Еще какие сложные и дорогостоящие. Ими ведь не картошку копают, не чугун выплавляют. Знания давно уже добываются с помощью машин, а вот передаются они почему-то до сих пор, так сказать, вручную.

– Может, ты даже представляешь, как выглядит та паровая машина, на которую собираешься посадить педагогов? – спросил Решников.

– Предполагаю.

– А ну-ка, ну-ка.

– Будем исходить из существующего ремесленничества – миллионы учителей по стране преподают одни и те же знания по математике, по физике, по прочим наукам. Одни и те же, но каждый своими силами, на свой лад. Как в старину от умения отдельного кустаря-сапожника зависело качество сапог, так теперь от учителя зависит качество знаний, получаемых учеником. Попадет ученик к толковому преподавателю – повезло, попадет к бестолковому – выскочит из школы недоучкой. Вдуматься – лотерея. А не лучше ли из этих миллионов отобрать самых умных, самых талантливых и зафиксировать их преподавание хотя бы на киноленте. Тогда исчезнет для ученика опасность попасть к плохому учителю, все получают знания по одному высокому стандарту…

– Стоп! – перебил Решников. – По стандарту!… Бездушная кинолента, выдающая всем одинаковую порцию знаний… Да ведь мы с тобой только тем и занимаемся, что стараемся приноровиться к каждому в отдельности ученику – один усваивает быстрей, другой медленней, третий совсем не тянет. Да что там говорить, обучать живых, нестандартных людей может только живой, нестандартный человек.

И снова Иннокентий Сергеевич дернул щекой.

– Заменить тебя кинолентой?… Да боже упаси! Хочу лишь снять часть твоего труда. Однообразного труда, Павел. Тебе уже не придется по нескольку раз в каждом классе втолковывать то, что ты втолковывал в прошлом году, в позапрошлом, три и четыре года назад. Стандартная кинолента даст тебе время… Вре-мя, Павел! Чтоб ты мог нестандартно, творчески заниматься учениками – способным преподавал сверх стандартной нормы, неспособных подтягивал до стандарта. Тебе остается лишь тонкая работа – доводка и шлифовка каждого человека в отдельности. Каждого!

– Все-таки топчи дорогу своими ногами. Может, ты предлагаешь не локомотив, а просто посошок для облегчения моих натруженных ног?

– А ты хотел бы такой локомотив, который бы полностью устранил тебя?

– Зачем мне тогда и жить на свете, – отмахнулся Решников.

– То-то и оно, нет еще машины, которая исключала бы человека. И будет ли?

– О чем вы спорите?! – выкрикнула забытая Ольга Олеговна. – Как преподнести знания – механизированным или немеханизированным путем! Юлия Студёнцева до ноздрей нами, набита этими знаниями, а тем не менее… Снова мне, что ли, повторять: у нас часто формируются люди без человеческих устремлений! А раз нет человеческого, то животное прет наружу вплоть до звериности, как у тех парней, что ножом женщину на автобусной остановке… В локомотиве спасение – да смешно! Машиной передавать человеческие качества!…

Решников удовлетворенно хмыкнул:

– Вот и вернулись на круги своя: я человек, что-то любящий, что-то презирающий в мире сем, я передаю свое ученикам, вы – свое, пусть каждый мотыжит свой сад… Если мне вместо мотыги предложат сподручный трактор, я, пожалуй, не откажусь, но детей трактору не доверю.

Иннокентий Сергеевич с минуту молчал – странное, неподвижное лицо, одна его половина разительно не походит на другую, – затем обронил холодно и спокойно:

– Не доверю?… А сами себе мы доверяем?…