Прошлого года осенью я был в командировке в Таджикистане.
Сижу как-то в столовке, обеда жду. Вдруг вваливается компания бойцов — всё молодые офицеры. Все очень возбуждены, громко разговаривают, смеются.
Один подходит ко мне, здоровается.
Оказалось, по Ленинграду знакомый. Представил товарищей, рассказал, как мы с ним на ворошиловского стрелка сдавали.
Обедали вместе, и тут узнаю, что вся компания сейчас едет на облаву: какого-то джульбарса стрелять, который много скотины загубил в окрестных кишлаках[38]. Какие-то там вырыты окопчики по числу стрелков, и только в одном не хватает стрелка: кто-то из офицеров заболел. И вот они меня с собой приглашают, непременно чтобы ехал с ними, и коня дадут и винтовку.
Я подумал, что джульбарс — местная какая-нибудь порода барса, зверь не такой уж страшный. Здоровая кошка — вот и все. Да и так на меня насели — не было никакой возможности отказаться. Подвиг, знаете, все-таки: население освободить от вредного зверя.
Отправились. Всего каких-нибудь километра два по степи от городка отъехали и остановились.
Дали мне заряженную трехлинейку и подвели к окопчику. Я спустился в него, а они дальше поехали — рассаживаться по таким же окопчикам. Очень скоро все с глаз скрылись, и красноармейцы поспешно ускакали назад с нашими конями.
Мне сказали: зверя надо ждать примерно через час. Времени приготовиться хватит.
Окопчик этот — простая яма, по грудь глубиной. Голова и плечи наружу, стрелять очень удобно. А в углу еще дыра, узенький ход вниз, весь в него влезешь, с головой.
Я подумал: «Значит, зверь все-таки опасный. В случае чего — в эту дыру надо нырять, отсиживаться от него. И зачем это я ввязался в эту музыку? Сидел бы сейчас под крышей и никаких зверей, кроме комаров, не боялся».
Правду сказать, всякие мысли в голову лезли: «Ну, барс, джульбарс — или как его там? — конечно, не лев. А все-таки с непривычки жутковато: зверь такой, что не только козла, а и здорового кабана берет. А кабан и сам даст на ходу клыком — у человека нога пополам».
Винтовку осмотрел тщательно. В порядке вся.
Кругом огляделся. Ровная-ровная степь. Трава совсем низенькая. Только шагах в двухстах впереди — тугаи. Это кустарники такие непроходимые, джунгли. Слева и справа от меня головы соседних стрелков из земли высовываются, поблескивают ружейные стволы. Да очень далеко; зверь набросится — помощи не жди.
Время чем дальше, тем скорее летело. Я все на часы поглядывал.
И вот ровно через час слышу выстрел далеко впереди. Это, я знал, условный знак, что цепь загонщиков двинулась.
И опять полная тишина. Только высоко в небе противным голосом какая-то хищная птица кричит, летает кругами, да часы в моем кармане тикают.
Винтовка у меня давно наготове. И смотрю я, зорко всматриваюсь в тугаи. И все мне кажется: вон-вон высунулась из кустов звериная голова, поглядела и скрылась…
Сто раз успел передумать, как этот барс выскочит из тугаёв, — серый весь и черные круги по всей шкуре, ростом с гончую собаку, хвостом в ярости по бокам будет бить. Присядет на ногах, как кошка, и бросится вперед.
Вот перед прыжком и буду стрелять. В голову. Нет, лучше в левый бок ему — в правый, значит, от меня. В сердце. А то по черепу может пуля соскользнуть.
Весь напрягся в ожидании и о времени забыл.
Потом, чувствую, устал стоять, устал вглядываться и вслушиваться. А глаза оторвать от тугаёв боюсь: вдруг он тут и выскочит?
Выхватил часы из кармана, глянул: уж полтора часа прошло после выстрела. Сразу сердце отлегло: сейчас не зверь, сейчас загонщики-красноармейцы покажутся из тугаёв. Пора уж им тут быть.
И уже веселыми глазами стал на тугаи смотреть: зверя уже не боялся.
…А он ползет. Уже почти половину расстояния от тугаёв до меня прополз. И как я его раньше не приметил, прямо не пойму!
Да и совсем не тот зверь, которого я ждал, — не барс.
Оранжево-красный весь, с черными полосами, а длиной, поверите ли, ну прямо с громадную тропическую змею, с удава!
Сознаюсь, сердце у меня так и сжалось. И весь я точно куда-то в пропасть ухнул.
Он не полз, а весь как-то переливался. Брюхо к земле прижато, ног не видно, только широкие круглые лопатки над спиной тихонько шевелятся. А голова — с бычью. И прямо-прямо на меня ползет. Да быстро ведь, как змея!
Опомнился я, схватился за винтовку. И вот сила привычки: как почувствовал в руках знакомый предмет, прижал приклад к плечу — сразу успокоился.
Локти упер в землю. Выцелил аккуратно в левый бок. Головой-то он ко мне был, так что рядом с его щекой пришлось целиться в плечо.
Вторым суставом указательного пальца, как полагается по правилам, плотно нажал курок. И, кажется, не успел еще замереть звук выстрела, как я оторвал приклад от плеча и щелкнул затвором: послал вторую пулю в ствол — и опять был готов стрелять.
Я ждал страшного рева, громадного прыжка или что зверь разом упадет набок и в конвульсиях захрипит, задрыгает тяжелыми лапами. Словом, всего чего хотите, ждал, но только не того, что случилось. Гляжу и глазам не верю: зверь хоть бы дрогнул — ползет, как полз. Так же молча, так же быстро, так же прямо на меня.
Я — ворошиловский стрелок, почти снайпер. Я на расстоянии ста метров из пяти выстрелов не даю промаха в чуть видное черное яблочко мишени. Как я мог промазать?
Одной секунды не было на размышление. От верности прицела и быстроты выстрела зависела моя жизнь. Я это чувствовал всем телом. Я давно уже понял, что это за зверь передо мной — тигр.
Тигр всегда казался мне страшней льва. Ползучая груда мышц и страшная способность одним прыжком, мгновенно, бросать свое многопудовое тело на десяток метров…
Во второй раз я прицелился в голову: рассчитал, что если и соскользнет пуля по гладкой кости черепа и зверь кинется на меня, я все же успею еще раз или два выстрелить в него, пока он очутится рядом.
Рука не дрогнула. И после выстрела я опять мгновенно перезарядил винтовку.
Та же картина: зверь молча, быстро ползет на меня. Теперь и семидесяти пяти шагов не было до него, и я уже видел его растопыренные усы.
Что это: мираж, обман зрения? С таким же успехом можно стрелять в легкое облачко тумана.
Когда я выстрелил в третий раз, тигр был в пятидесяти шагах от меня. Я видел его сверкающие глаза. Они не моргнули и после выстрела.
Вдруг меня обожгла страшная догадка: я стреляю холостыми патронами! Ужас моего положения ясно представился мне: остается два выстрела, я не успею вставить другую обойму. И эти последние патроны — тоже лишь безвредные хлопушки.
Четвертый выстрел я сделал, когда зверь был в каких-нибудь тридцати пяти шагах от меня.
Тигр — ни звука. Только гибкий хвост, который я до того принимал за продолжение его неимоверно длинной спины, заходил по земле, как у кошки, подбирающейся к воробью.
Зверь готовился к прыжку.
Не помню, куда и как я выпустил пятую, последнюю мою пулю. В момент выстрела громадное огненное тело зверя беззвучно, с непостижимой легкостью отделилось от земли и метнулось ко мне.
Я выпустил пустую винтовку из рук, отскочил назад и ногами вниз скользнул в узкую нору на дне окопа.
В тот же миг надо мной нависла страшная пасть зверя. В лицо мне пахнуло горячим зловонным дыханием. Кроваво-красный язык и белые громадные клыки были над самыми моими глазами. Сумасшедший рев совсем оглушил меня.
Я заорал, кажется, еще громче зверя. И потерял сознание.
Очнулся я в постели. У изголовья стоял доктор в белом халате. Вся комната была полна молодых офицеров. У всех были испуганные лица, во всех глазах — напряженное ожидание.
— Как себя чувствуете? — обыкновенным голосом спросил доктор.
Мне все припомнилось сразу.
— А тигр? — спросил я.
Все наперебой закричали:
— Тигр убит!
— Сдох над вами!
— Небывалой величины зверь!
— Блестящая стрельба!
— Все пять пуль в нем!
— Две в левой щеке!
— Две в левом легком!
— Одна в левом плече!
— Если бы чуть пониже, — торопливо вставил мой знакомый, — угодила бы как раз в сердце. А так все пять пуль прошили зверя насквозь, без задержки.
Шкуру убитого мною тигра, или — по-тамошнему — джульбарса, я увидел только через два месяца, уже в Ленинграде. Товарищи по охоте дали из нее сделать ковер. Ковер вышел замечательный, такой большой, что покрывает весь пол в моей комнате.
Но когда я его в первый раз увидел, я вздрогнул: очень уж ярко припомнилось, как эта страшная туша на меня ползла, такая же безмолвная и такая же равнодушная к пулям, как этот ковер.