Повесть о мужестве

1

С приходом весны у Николая появились новые заботы. На «Казанке», как он выяснил, было много ребят, желающих играть в футбол. Завком охотно пошел навстречу футболистам, и капитан новой команды Николай Гастелло без труда получил все необходимое для оснащения: форму, бутсы и, главное, настоящие мячи, о которых он и не смел мечтать со своими московскими «мушкетерами». В команду записалось человек двадцать, и вскоре большая зеленая поляна за клубом стала ареной упорных тренировок.

К началу лета команда уже на равных играла с муромским «Красным лучом», а затем и с командами Коврова, Выксы, Павлова. Вместе с мастерством росла и популярность футболистов «Казанки». Встал вопрос о строительстве своего стадиона. Дорпрофсож помог ребятам отвоевать подходящий участок земли. Дело остановилось из-за отсутствия строительных материалов — нужны были доски. Но вот однажды заядлые футболисты братья Арсеновы обнаружили на заводских путях два вагона пиломатериалов; снабженцы решили передать их упаковочной артели. Необходимо было принимать срочные меры. Николай Гастелло, в неприемный день, прорвался в кабинет директора завода.

— Товарищ директор, — начал он немного смущенно, — известно ли вам, что у нас на заводе организована футбольная команда?

— Допустим, — улыбнулся в ответ директор.

— А то, что у нас на путях находятся два вагона с пиломатериалами, вам тоже известно?

— И это известно. Мне непонятно только, какая связь между футболом и пиломатериалами?

— Прямая. Где, по-вашему, в футбол играть полагается?

— Где-нибудь под открытым небом, я думаю.

— В футбол играют на стадионе, товарищ директор.

— Эвона, батенька, чего захотел, — протянул тот, — в городе и то стадиона нет.

— У нас пролетарский район, — горячо возразил Николай. — Они за нами должны тянуться, а не мы с них пример брать.

Директор улыбнулся и придвинул к себе телефон.

— Материалы разгрузите и оставьте до моего распоряжения, — сказал он в трубку. — Ну, — обратился он затем к Николаю, — доски мы с вами отвоевали, а кто нам стадион построит?

— Мы, комсомольцы, — заявил Николай. — Объявим субботник, десять субботников, если надо будет.

— Ладно, — закончил разговор директор. — Садись вон за тот столик и пиши докладную. Не забудь приписать, что стадион обязуемся построить собственными силами.

На призыв комсомольской организации откликнулась почти вся молодежь завода, депо, станции, и к намеченному сроку стадион был построен. Уже в июле на нем был разыгран матч между сборными Мурома и Коврова. Но Николай не унимался: на курсах у него были каникулы, и он с удвоенной энергией занимался общественной работой.

— Тарас Иванович! — то и дело теребил он председателя завкома.

— Ну что тебе, неугомонный, — отмахивался тот, — чего тебе еще надо? Стадион построили, тир организовали, парашютную вышку соорудили. Какого тебе еще лешего?

— Тарас Иванович, — не унимался Николай, — что же вы молчали, что у вас на складе разобранный планер хранится!

Действительно, в инвентаре у предзавкома числился планер. Тарас Иванович приобретение это считал ошибкой прежнего руководства и вспоминал о нем, только составляя годовые отчеты.

— Вот-вот, — отвечал он, — шею еще сломаешь, а потом я, что ли, ответ перед твоими родителями держать буду?

Но когда вопрос касался общественных, а тем более летных дел, спорить с Николаем было не так просто.

Вскоре в Муром по вызову из завкома приехал инструктор-планерист из Владимирского ОДВФ. Несколько вечеров позанимались теорией, а в воскресенье, после очередной футбольной баталии, ребята тут же на стадионе собрали большую, обтянутую тугим перкалем птицу. Инструктор проверил крепления, постучал ребром ладони по растяжкам и, удовлетворенно кивнув головой, сказал:

— Теперь порядок. С кого начнем?

— Дайте я попробую, — вызвался Николай.

Забравшись на сиденье, он привязался ремнями и выжидательно посмотрел на инструктора. Тот еще раз объяснил назначение рулей и сказал:

— Сейчас только по траве проедешься. Нос держи чуть кверху, чтобы землю не запахать. Понял?

Николай утвердительно кивнул головой.

Запуск планера похож на выстрел из рогатки. На длинный резиновый амортизатор специальным крюком прицепляется планер. Стартовая команда натягивает концы амортизатора. Стартер размыкает карабин, удерживающий его середину. Он мгновенно сокращается, тянет за собой планер, и тот стремительно вылетает вперед.

— К полету готов! — доложил Николай, после того как инструктор закрепил планку. Он знал, конечно, что это будет не полет, но даже просто скользнуть по траве для него было большой радостью.

— Старт! — услышал он короткую команду.

Рывок — и вот уже инструктор и ребята далеко позади. Но что это?.. Неожиданно планер оторвало от земли и неудержимо потянуло кверху. На короткое мгновение Николай растерялся. Быстро сообразив, придержал ручку, и как раз вовремя. Под ним промелькнул забор стадиона, затем толчок о землю, шорох скольжения, и полет окончен… Когда прибежал запыхавшийся инструктор, Николай уже вылез из планера.

— Молодец, не растерялся, я боялся, что ты в забор врежешься, — волнуясь, сказал инструктор. — Летать будешь, тебя само небо к себе тянет.

Взлететь Николаю помог, видимо, неожиданный порыв ветра, налетевший в момент старта.

И начались полеты, сначала под руководством инструктора, а когда он уехал, Николай сам стал учить ребят. Место старта перенесли на крутой взгорок около березки, где недавно поднялась в воздух модель Николая.

Лето подходило к концу, дни становились короче; в зеленых кронах берез появились первые золотые прядки. Николай самозабвенно занимался планером — полеты, полеты… За отпуск он почти сорок раз поднимался в воздух. Скованность, сопровождавшая его при первых взлетах, пропала, вместо нее пришла уверенность. Часто ловил он себя на том, что руки сами двигали рулями, когда планер начинал терять высоту или кренился на крыло. Вместе с Николаем планером занимались Леня Крещук и еще несколько парней. Все они вскоре научились проделывать несложные упражнения во время полета. И все, особенно Николай, мечтали побывать когда-нибудь в Крыму, в Коктебеле, на планерном слете и посмотреть, как летают настоящие мастера.

2

Пароход «Пролетарий», бывший «Великий князь Константин», деловито шлепая плицами, не спеша двигался по Оке. Была глубокая ночь, темная и теплая, какие бывают только в августе. Сколько ни вглядывайся, не видно ни реки, ни берега. Близость воды угадывается лишь по журчанию и всплескам потревоженной пароходом волны.

В каюте было душно, пахло пылью и нагретой масляной краской. Николаю не спалось. Сегодня он со своим приятелем Пашей Путимовым возвращался домой из Нижнего Новгорода, куда ездил смотреть футбольный матч сборной города со сборной рабочих команд Швейцарии. В воскресенье с иностранцами предстояло играть муромчанам. Две игры, которые провели в Нижнем заграничные гости, показали, что игроки они сильные и победы у них добиться будет не легко. Беспокоила еще Николая досадная травма, полученная им на последней тренировке. Ушибленная нога ныла, как больной зуб.

— Паша, — окликнул он Путимова, — ты спишь?

— Нет, Коля, — отозвался тот, — что-то не спится — душно.

— Одевайся тогда, да пойдем на воздух. Ну ее, эту каюту!

Они вышли на палубу, отыскали в темноте скамейку и сели, с наслаждением вдыхая охлажденный рекой ночной воздух.

С Павлом Николая связывала недавняя, но крепкая и хорошая дружба. После защиты диплома молодого инженера Путимова направили на Муромский паровозоремонтный завод. Уезжая из Москвы, ему пришлось расстаться со столичной футбольной командой, в которой он играл уже несколько лет. По приезде он отправился бродить по городу и забрел на стадион, где в это время тренировались футболисты. Вечером им предстояла игра со сборной Коврова, и Николай хотел отработать со своими ребятами некоторые тактические ходы. Стадион был пуст, лишь несколько мальчишек во главе с Виктором Гастелло сидели на одной из скамеек и следили за игрой старших братьев. Путимов подсел к мальчишкам и стал наблюдать за тренировкой. Вдруг от ноги одного из игроков, миновав боковую черту, мяч подкатился под ноги Павла. Разве может настоящий футболист удержаться и не ударить по мячу, который идет на него? Путимов вскочил, ловко обвел бросившегося за мячом мальчишку и красивым, уверенным ударом послал мяч на середину поля.

— Не будь я капитан команды, — сказал Николай Саше Арсенову, — если этот парень не футболист, и к тому же хороший. — И направился к незнакомцу.

— Коля, — восторженно встретил брата Виктор, — к нам из Москвы футболист приехал!

«Вот здорово, если это форвард», — подумалось Николаю. Сегодня ему решительно некого было поставить в линию нападения.

— Путимов Павел, — представился приехавший.

— А вы в какой команде и в качестве кого играли в Москве? — живо спросил его Николай.

— Девятым номером в команде МИИТа.

— Милый мой, Путимов Павел, да вы как с неба к нам свалились! — воскликнул Николай. — Пойдемте!

— Куда?

— Там увидите, — шутливо ответил он, увлекая за собой Павла.

— Бутсы и форму товарищу, и побыстрей, — приказал Николай завхозу. — А вы, — обратился он к Путимову, — быстренько переодевайтесь — и на поле! Сегодня мы с вами с Ковровом играть будем.

— Да что вы, — запротестовал было Павел, — вы же меня в игре еще не видели!

— Разговорчики! — с напускной строгостью сказал Николай, явно кого-то копируя, и рассмеялся. — Мы ждем, — закончил он, скрываясь за дверью.

Гастелло не ошибся в оценке Путимова, в его лице команда приобрела бессменного центрального нападающего, а впоследствии и капитана.

С того дня прошел почти год. Много раз выходил Гастелло вместе с Путимовым на футбольное поле. Вместе делили они и радость побед и горечь поражений. И вот теперь их ждет новая встреча с грозным противником.

Заграничные гости ехали с тем же пароходом. Игроки из далекой Швейцарии спали в отведенных для них каютах, а муромским парням не спалось. Они сидели на палубе и тихо переговаривались. Далеко в стороне плыли робкие огоньки прибрежной деревни.

— До чего же хорошо, Паша! — мечтательно вздохнул Николай. — До чего хорошо! Ты на небо смотреть любишь, да? Я тоже люблю. Оно ведь, как море, глубокое. Ты вот ощущал когда-нибудь глубину пространства над собой? Я ее ощущаю, особенно ночью, когда вот так звезды над головой. Даже жутко иной раз становится. Вот ты, Паша, инженер, человек ученый, скажи: как думаешь, скоро мы полетим к звездам?

Рационалистический ум Павла больше доверял расчету, чем фантазии. Он неплохо знал астрономию, читал труды Циолковского, был знаком с работами ГИРДа. Ой, какими далекими казались тогда перспективы полета в космос!

— Ты знаешь, Коля, — заговорил он, боясь нарушить восторженное настроение друга, — современная техника еще не в силах с этим справиться. Двигатель мы, пожалуй, смогли бы еще сегодня построить, но горючее, материал для камер — это дело будущего; далекого или близкого, никто тебе на этот вопрос не ответит. Быть может, еще и наше поколение окажется свидетелем…

— И не только свидетелем, — убежденно перебил его Николай. — Вот увидишь, я сам буду летчикам внеземных сообщений. К звездам не к звездам, а на Луну, может быть, слетаю. Ладно-ладно… — спохватился он, услышав смешок Павла. — Ты вот говорил мне как-то о каналах на Марсе. Покажи-ка мне этот Марс.

Павел разыскал, недалеко от горизонта, красную, как капелька крови, звездочку.

— Вон он какой! Далеко… — вздохнул Николай.

Так и проговорили они, мысленно переносясь с одной звезды на другую, пока не выкатилось на небо большое круглое солнце. Вместе с солнцем поднялся парень из Берна — капитан швейцарской команды. Высокий, горбоносый, облаченный в клетчатый пиджак и невиданные у нас тогда еще брюки гольф, он был разительно не похож ни на кого из муромских ребят.

— Oh, sind Sie stehen auf? Das ist eine gute Gewöhnheit[1] — воскликнул он, заметив на палубе Николая и Павла и подходя к ним. — Здрафствуйте! Хорошчо. Товарищ, — добавил он, немного подумав, и, исчерпав, видимо, весь известный ему запас русских слов, не спеша направился дальше.

Пароход, не останавливаясь, миновал Благовещенское и подошел к последнему перед Муромом повороту Оки. От устья реки Велетьмы уже были видны тугая зелень муромских садов, сползшая на край бугра древняя Косьмо-Демьянская церковь, мозаика разноцветных крыш.

Гулкий басовый вскрик пароходного гудка распорол воздух над рекой. Надо было идти в каюту собирать вещи. Когда Николай снова вышел на палубу, пароход, вспенивая желтую окскую воду, уже тормозил около веселенького голубого дебаркадера.

В летние месяцы муромские причалы жили кипучей и хлопотливой жизнью. Здесь в эту пору остро пахло каменноугольным дымом, разогретой смолой и свежими рогожными кулями. По нескольку раз в день сюда из Рязани, Нижнего и самой «Белокаменной» причаливали белые, как лебеди, пароходы. Пропахшие горьким машинным потом, буксиры подтаскивали неторопливые караваны барж. Огромные лобастые битюги, увязая в песке, тащили в гору тяжело груженные подводы.

Как и ожидал Николай, сегодня на пристани было особенно людно. Казалось, все несовершеннолетнее население собралось на песчаном откосе. По деревянному настилу прохаживалось районное начальство. За веревочным барьером томились муромские футболисты и наиболее рьяные болельщики.

Под звуки оркестра и приветственные возгласы гости сошли на пристань. После короткого митинга обе футбольные команды разместились на собранных со всего Мурома извозчиках и, сопровождаемые прыткой толпой мальчишек, отправились в город.

3

Морщась от боли, Николай сидит вытянув ногу. Доктор бинтует ему больное колено. За тонкой перегородкой слышна незнакомая речь — швейцарский тренер дает последние указания своим игрокам.

— Это безрассудно, — говорит доктор, заканчивая перевязку. — После такого ушиба вам еще по крайней мере неделю надо сидеть дома. Ведь болит же?

— Сейчас болит, а выйду на поле — перестанет, — отвечает Николай и, упрямо закусив губу, начинает шнуровать бутсы.

За окном слышится гул, словно шум морского прибоя. Сегодняшний матч собрал небывалое количество зрителей. Красочные, широковещательные афиши сделали свое дело. Всем захотелось посмотреть «первый в истории Мурома международный футбольный матч». Места на скамьях были заполнены до отказа. Толпы мальчишек осаждали забор.

Трибуны встретили игроков долгими аплодисментами. Лица футболистов, одетых в голубые футболки, были решительны. Не меньшей решимостью горели лица гостей, одетых в черно-оранжевую форму.

— Хорошчо! — сказал капитан швейцарцев, пожимая руку Николаю.

— Витте, — ответил Николай, вспомнив одно из немногих известных ему немецких слов.

Они посмотрели друг другу в глаза и улыбнулись, как два старых приятеля. Улыбка эта успокоила Николая; он внутренне осмыслил, что предстоит им борьба с такими же, как и они, простыми рабочими парнями.

Первые пять минут осторожной игры, когда противники изучают друг друга, подтвердили его мысли. Вон правый край швейцарцев — рослый детина — потерял мяч и стоит, растерянно озираясь, а вон кто-то из гостей промазал по воротам.

— Играем! — крикнул Николай пробегавшему мимо Путимову.

— Факт, — ответил тот, принимая мяч и передавая его Саше Арсенову.

Это бодрое, оптимистическое «играем» стало веселым девизом команды. Ребята забегали веселее, начали увереннее строить комбинации. Тем не менее, несмотря на несколько хороших прорывов с той и другой стороны, на отдых команды ушли, так и не забив ни одного гола.

Второй тайм начался с яростных атак швейцарцев. Казалось, вот-вот сопротивление муромчан будет сломлено и гости безраздельно завладеют полем. Героем этих минут был муромский вратарь Крещук. Трижды трибуны гудели от приветствий в его адрес, когда в невероятных бросках он останавливал «верные» мячи. А гости всё наседали и наседали. Но вот на десятой минуте центральный нападающий швейцарцев неточно сыграл, и мячом удалось овладеть Николаю. Он финтом обошел швейцарца и повел мяч по краю поля. От набегающего игрока в полосатой майке Николай дал продольный пас. Путимов сделал рывок с центра поля, протолкнул мяч между двумя защитниками и с ходу ударил по воротам. Вратарь гостей вытянулся в броске, но поздно: пролетев под самой планкой, мяч ударился в сетку.

Долго шумели и ликовали трибуны, радуясь успеху своей команды. Николай же с закушенной губой стоял, опираясь на здоровую ногу. После пробежки с мячом он почувствовал, словно кто-то сжал больное место горячими щипцами. А игра продолжалась. На штрафную площадку муромчан стремительно ворвался форвард соперников. Преодолевая боль, Николай ринулся ему наперерез, но опоздал: форвард вышел один на один с Крещуком и сравнял счет.

Как вскинулись муромские футболисты, как забегали — словно только что вышли на поле. Неужели так и придется уходить со стадиона с ничейным счетом? Но вот крепкий и неутомимый игрок Князев уже возле штрафной площадки гостей. Короткая передача — и мяч у Путимова. Окруженный тремя противниками, Путимов отдает мяч Саше Гудину; точный пас, и от ноги Арсенова неумолимо, как рок, он летит в левый угол ворот, в «девятку». Трибуны замирают. Но что это? Спасая игру, защитник швейцарцев идет на крайнюю меру: он прыгает и руками отбрасывает роковой мяч за линию ворот. Свисток. Судья назначает одиннадцатиметровый удар.

По установившейся в команде традиции все одиннадцатиметровые удары производил Николай; делал он это артистически, мяч у него неотвратимо шел в намеченный угол, в максимальном отдалении от рук вратаря и ровно на таком расстоянии от штанги, чтобы не задеть ее. Недаром около трех тысяч раз он отрепетировал этот удар на тренировках.

Гастелло уверенно подходит к мячу.

— Коля, а как же нога? — с тревогой в голосе спрашивает Путимов. — Может быть…

— Не болит! — обрывает его Николай и отходит на нужную для разбега дистанцию. Он и в самом деле забыл про свою ногу, и напоминание о ней только раздосадовало его.

Удар! Гастелловский, точный, неотвратимый — и мяч в сетке. Трибуны взрываются криками и аплодисментами. С треском валится забор, и на стадион вкатывается восторженная орава мальчишек.

Девяносто минут игры кончились. Звучит финальный свисток. Трибуны ликуют.

Уже в раздевалке, после торжественной церемонии приветствий, боль снова схватила ногу Николая. Морщась и сильно прихрамывая, он пошел в душевую.