PR-проект «Пророк»

XXXIII. Мария + Эвита (ноябрь)

Антонович помолчал и, будто только что вспомнив, спросил:

— Что с фильмом о допросе?

— Придется уничтожить.

— А актеры?

— В кино все должно быть достоверно. Как в жизни.

Через час Фимин вернулся в кабинет Антоновича. Здесь уже сидел Маковский.

— Ну как? — спросил Антонович.

— Все по плану, — ответил Фимин. Он выглядел свежее, чем час назад, как будто освободился от тяжелого груза.

Антонович еле заметно улыбнулся и другим тоном продолжил:

— Слушай, Анатолий, ты только не подумай, что я претендую на твой хлеб, но у меня есть небольшая идейка… Я накропал тут кое-что, называется «Судьбы народов и память поколений». Послушайте: «Кто не знает национальную героиню Аргентины и США — Эвиту Перон. Надежда нации, олицетворение ее нелегкой судьбы, воплощение лучших черт и духовных сил. Аргентинская Жанна д’Арк и Мария Магдалина в одном лице.

Все это — о героине американского фильма с Мадонной в главной роли. Об Эвите Перон мы знаем только из этого фильма, вне зависимости от того, имеет ли он отношение к правде. Создан образ святой. Специалист может сказать о Пероне, что это — дважды президент или диктатор Аргентины, об Эвите, что она — его жена и дожила до тридцати пяти лет. Хотя Перон дожил до весьма преклонного возраста. Никто не задается вопросом, не вышла ли она замуж за хрыча и в ее ли пользу говорит этот факт».

Антонович сделал паузу, обвел взглядом слушателей и стал читать дальше:

— «А кто самая известная американка, я имею в виду — гражданка США, которая годилась бы на роль матери нации? После некоторых умственных усилий и с долей сомнения многие вспомнят Жаклин Кеннеди. Кроме того, что она — жена самого молодого президента США и обладательница незаурядной внешности, кто-то вспомнит ее не слишком знатное происхождение и то, что ее появление в одной из богатейших семей Америки — символ американской демократии. Но ни первое, ни второе, ни третье — не есть заслуга Жаклин. Если бы не ее измена памяти первого мужа с Онассисом, из нее вполне можно было бы сделать национальную героиню.

Кто-то может сказать, что в этой красивой сказке про Эвиту Перон есть какая-то фальшь, нечто такое, что коробит. Возможно, это та легкость, с которой кинематограф игнорирует реальные факты, события, недавнюю историю, что есть судьба народа. Но кого это коробит? Кучку думающих людей, причем думающих инако и не имеющих доступа к СМИ, к тому же и не желающих навязывать другим свою точку зрения.

Должно ли иметь значение, что еще живы люди, которые чувствовали по-другому, переживали другое, совсем не то, что показано в фильме? Да, у них была другая драма, но их настоящую драму у них забрали, объявив их память фальшью, и сказали: вот что у вас было в действительности, вот почему вы страдали! Для вас это — годы молодости, годы счастья, время надежд и дерзаний? Все это неважно — вот как все было! И люди начинают сомневаться в том, что их память соответствует реальности, а их дети уже будут уверены, что все было совсем не так, как утверждают их родители. А вот созданная, мифологизированная героиня — не на сезон, даже не на десятилетия. Она вечно останется в истории.

Такая героиня нужна и России. Эффективность такого образа-мифа доказали наши зарубежные коллеги, доказала современная массовая культура. Пророк умер. Да здравствует святая!» Ну как?

— Похоже на завещание Даллеса, — ответил Маковский.

— Я имею в виду вот что: не нужна ли нам героиня, еще более управляемая, чем Илья? Кроме того, она будет связана тем, что уже проповедовал Илья. Рамки очерчены очень точно.

— В общем-то интересная мысль, — задумчиво произнес Фимин. — Кто бы это мог быть?

— Я об этом давно думаю. У меня есть такой человечек.

Марина сидела в своем офисе и листала журнал. Был очередной период, когда заказов не было. Не было и денег. Марина не могла сосредоточиться и отложила журнал в сторону. Иногда ей казалось, что жизнь закончилась вместе с жизнью Ильи. Она так думала, потому что еще недавно верила в то, что рождена для него, что ее жизнь без него не имеет смысла, что они будут вместе, что он будет принадлежать ей. Она знала, что добьется этого, потому что по-другому просто не может быть. И теперь все изменилось.

«Илья умер, и его жизнь закончилась, — думала Марина. — То, что происходит сейчас, для него не существует. Он этого лишен. Но почему этого должна быть лишена я? У меня впереди длинная жизнь, длиннее той, которую я уже прожила. Лучше той, которую я уже прожила, потому что она будет новой и неизвестной».

Еще недавно она жила тем, что Илья должен принадлежать ей. В этом был смысл. Но он погиб. Это была самая большая подлость с его стороны. Напоследок. Но теперь он будет принадлежать ей после смерти и тем самым составит ее счастье. Если это можно назвать счастьем. Ведь все-таки ей нужен был он, а не его деньги и его слава, хотя, конечно, и деньги, и слава — это не так уж плохо.

Разрывы с близкими людьми никогда не проходили для нее безболезненно. Она переживала, когда расставалась с любовниками, она долго не могла прийти в себя после единственного развода. А здесь была смерть. Самого желанного человека, самого ненавистного человека.

В сумочке зазвонил мобильник. Она ответила.

— Привет, Марина! Это Гена. — Геной звали телохранителя и доверенное лицо Антоновича. — Приезжай сегодня к семи в подвал.

— Брать кого-нибудь с собой?

— Да нет, просто поужинаем.

— Хорошо.

Разговор означал, что Антонович приглашает ее поужинать в свой «филиал Давоса». Приглашение было вежливой формой распоряжения. Может быть, он хочет ее? Или предстоит важный для нее разговор? Марина надеялась, что он даст ей денег на квартиру. Она когда-то об этом спрашивала. Может, он созрел?

В семь вечера у входа в подвал ее встретил Гена, помог раздеться в гардеробе и проводил в комнату, где сидел Антонович. Стол был накрыт на двоих.

— Твой Лев ждет тебя. — Антонович шел ей навстречу, слюняво улыбаясь.

— Здравствуй, Лева.

— Здравствуй, дорогая. Шампусику?

За столом Антонович, как всегда, задал несколько вежливых вопросов о жизни. Марина ответила, что все нормально, хотя без квартиры, конечно, плохо.

— Да-да-да, я помню, — кивнул Антонович. — Как раз об этом хотел с тобой поговорить.

Марина старалась не показывать виду, что она волнуется, но не смогла сдержать радостной улыбки.

— Я хотел поговорить с тобой о вере, — с напускной серьезностью произнес Антонович.

— О какой Вере?

— Не о Вере, а о вере. В смысле — о религии.

Марина недоуменно смотрела на него.

— Ты ведь знала Илью лучше, чем кто бы то ни было.

— Ты так думаешь, Лева? — Марине стало грустно при мысли об Илье.

— Я не хочу делать тебе больно, но давай поговорим об этом. Ради его памяти.

— Не заставляй меня, пожалуйста.

— Но ты же не знаешь еще, о чем я буду говорить.

— Лев, я не хочу.

— Марина, ты должна. — Он убежденно покивал головой, полузакрыв глаза, и подлил ей шампанского. — Ведь ты мне обязана. Если бы не я, ты бы никогда не узнала Илью.

— Лучше бы я его не знала.

— Не уверен. — Лев Семенович воткнул выкуренную наполовину сигару в дно пепельницы. — Ладно. Тебе или мне нужна квартира? Не ты ли хотела стать звездой?

Она молчала, нервно теребя в руках тонкую сигарету.

— Мария, я хочу предложить тебе продолжить дело Ильи. — Лев Семенович особенно подчеркнул имя, назвав ее не Мариной, а Марией. — Ты ведь читала Библию? Я хочу, чтобы ты стала своего рода Марией Магдалиной…

«Не может быть!» — Марина представила себе ярко освещенную сцену и себя — в переливающемся под софитами платье. Не отвечая, она внимательно смотрела на него.

— Ты видела рок-оперу «Иисус Христос — суперзвезда»?

— Когда-то смотрела.

— Тогда ты меня поймешь. Мне неприятно, конечно, об этом говорить, но ведь ты, как я догадываюсь, была влюблена в Илью. — Он посмотрел на нее в ожидании реакции, но она промолчала. — Теперь ты сможешь этого не скрывать от меня. Наоборот, я даже хочу, чтобы ты мне сейчас это рассказала. Более того, теперь ты будешь иметь возможность рассказать о своей любви всему миру. И рассказывать станешь как можно искреннее. И за это будешь получать большие деньги. Это чище, чем торговать телом — своим или чужим.

«Сволочь», — подумала Марина, услышав последнюю фразу.

Антонович улыбался, глядя ей в глаза, и ждал — проглотит или не проглотит? Это была своего рода маленькая месть за то, что она любила Илью не так, как его. Погибни он на его месте, она бы так не изводилась.

— Я, конечно, не предлагаю тебе стать новым Пророком. Просто ты продолжишь его дело. И будешь проповедовать его идеи. И наконец-то ты не будешь ни в чем нуждаться. У тебя будет все, что ты пожелаешь.

Продолжая неподвижно смотреть на Антоновича, Марина удивленно приподняла брови. Она еще не могла осознать до конца слова Антоновича, и ей вдруг показалось, что он издевается над ней.

— Я не уверена, что смогу делать это так же, как делал Илья.

— От тебя это и не требуется. Ты должна будешь выступать, давать интервью, освящать экономические соборы. Просто присутствовать и открывать рот. Может быть, вместе с другими возглавишь Экономическую церковь. Понимаешь, у тебя замечательные внешние данные, у тебя замечательная легенда. Тебе не надо ничего выдумывать. Все, что ты скажешь об Илье, будет искренне.

— А что надо сказать?

— Тебе дадут текст, так что об этом не беспокойся. И запомни, у тебя будет все. Скажи: неужели ты думала, когда я снял тебе офис рядом с редакцией, что так все обернется? Вспомни, ты должна была просто получше его узнать. И ты согласилась на это. Разве ты могла подумать тогда, что решила свою судьбу? И если бы ты не влюбилась в него, может быть, мы не сделали бы его Пророком. Представь, как мне это было тяжело.

И в этот момент Марина осознала, что Антонович искренен. Даже если в его словах лишь часть правды. И она действительно стоит на пороге богатства и настоящей славы. Цветы у ее ног, толпы поклонников, длинные лимузины, салюты в ее честь — все самые фантастические мечты ее юности становятся реальностью. Она закрыла лицо ладонями и разрыдалась. Она не могла себя сдержать. Всё — эта комнатка, стол с блестящими приборами, Антонович — куда-то отодвинулось. Сбывалась ее мечта, сбывались видения детства.

Антонович неправильно истолковал причину ее слез. Вернее, он вообще не понял их причину. Но ему не нужна была истерика. Он нежно взял Марину за руку и почти шепотом произнес:

— Марина, успокойся. Прошу тебя. Ты должна решиться на это ради него. Такое дело достойно его памяти.

Марина оторвала ладони от глаз и посмотрела на Антоновича. «Да, это то дело, то самое дело, которому можно посвятить жизнь», — думала Марина.

— Ладно, успокойся. Выпей шампанского. — Он опять налил полный фужер прохладного напитка и поставил перед ней. Она залпом выпила.

Марина молча плаката. Антонович ее успокаивал. Разница в возрасте давала о себе знать. Иногда он испытывал к ней почти отеческие чувства. Особенно когда она плакала и казалась беспомощной. Он продолжал ей что-то говорить, она кивала и всхлипывала, глядя на него. Он начинал убеждаться, что справился со своей ролью.

Антонович считал себя хорошим психологом и сейчас получал удовлетворение от мысли, что достиг своей цели в этом сложном, как ему казалось, поединке. Это было интереснее, чем убеждать министров.

— Думаю, еще имеет смысл выпустить книгу, — и поспешил добавить: — Не волнуйся, тебе придется только подписать ее.

Увидев недоумение на ее лице, он уточнил:

— Разумеется, тебе надо будет поработать с ребятами. Они будут задавать вопросы, ты будешь надиктовывать. Словом, будешь делиться своими мыслями.

Дома Марина попыталась привести в порядок свои мысли. «Да, это то дело, которому можно посвятить жизнь», — стучало у нее в голове. Ей казалось, что она уже где-то слышала эти слова, произнесенные с той же убежденностью, с какой она убеждала сама себя. Она подумала, что если даже поделить на десять то, что сказал Антонович, то получается много. Если она напишет только книгу, и то это будет уже много. Она была уже почти уверена в том, что напишет эту книгу. Она будет диктовать. Если она не будет знать, что диктовать, кто-то будет задавать ей вопросы, она станет отвечать на них. Этот кто-то расшифрует запись, секретарь ее распечатает, кто-то переработает и скомпанует в книгу. Эта книга будет продаваться во всех магазинах, украшать все прилавки роскошной обложкой — с ее портретом и портретом Ильи. Она уже видела эту обложку перед собой. Книга разойдется миллионными тиражами. Она станет богатой только на книге. Хорошо, если за книгу еще и доплатят. Те, кому это надо. Она станет знаменитой. Журналисты начнут добиваться интервью с ней. К ее мыслям будут прислушиваться, ее взглядами будут интересоваться, она будет совершать турне. Для отдыха ей понадобится дом на Лазурном Берегу. И еще… в Швейцарии. Да, в Швейцарии.

Марина позвонила Кате и позвала ту к себе домой. Она не могла удержаться и рассказала Кате о предложении Антоновича, о своих планах. Катя завидовала подруге и восхищалась ее будущим, надеясь, что какая-нибудь роль в этом будущем найдется и для нее.

Катя даже не уточнила, какая это может быть роль, она была уверена, что такая роль обязательно будет. Сейчас ее больше интересовал вопрос: «Когда?» Однако говорить о будущем предметно было сложнее. Марина могла только представлять лица звезд эстрады и кино, фигуры миллионеров, политиков, знаменитостей, которые будут ее окружать но… как это будет происходить конкретно?

Да, ей нужен был Он с деньгами и славой.

Поздно вечером к Антоновичу пришел Маковский.

— Ну как девушка? — спросил он.

— Девушка как девушка…

— Не пора ли тебе, мой друг, жениться?

— Что-что?

— Может, говорю, ты хочешь на ней жениться? Чего желать лучше? Бывшая жена, пусть даже гражданская, самого Пророка. Станешь родственником бога.

Вместо ожидаемой улыбки на лице Антоновича появилось саркастическое выражение:

— Для таких, как она, мужчина — прежде всего спонсор, а потом все остальное. Долго ли жениться? Можно повезти Марину на Канары… Она увидит мой дом, например, и сразу влюбится. И скажет: «Я люблю тебя. Давай поженимся». А тебе уже лет ого-го. И ты скажешь: «М-м-м, я ведь до загса не дойду», а она скажет: «Ничего, лишь бы человек был хороший, я сама дойду».