Правила бунта

ГЛАВА 24

ДЭШ

ДВА МЕСЯЦА СПУСТЯ

Я слышу их вой.

Дым. Сумрак. Снег. Чернила. Распутин.

Я никогда намеренно не давал им клички. Они просто всплывали у меня в голове с течением времени, как будто их вбрасывал туда кто-то другой. Не думаю, что Рэн и Пакс знают о волках. Никогда не упоминал о них. Я не против разделить большинство вещей с парнями, но почему-то не мог заставить себя поделиться волками. В первый раз, когда увидел их, я был под кайфом у озера. Потом на кладбище. Иногда я вижу их на тропинке, которая вьется вокруг задней части горы. Однажды я нашел Распутина в лабиринте, совсем одного. Распутин, с его грубой, серо-стальной шерстью и серебристой мордой, думаю, самый старый член стаи. У него не хватает половины левого уха. Его глаза затуманены катарактой.

Прошлой зимой он шел позади остальных, когда стая бежала вдоль границы леса, оберегая свою правую заднюю ногу, каким-то образом раненную, и я забеспокоился. Я все ждал, что его не будет там, когда увижу стаю в следующий раз. Но даже если он приходил на пару минут позже остальных, прихрамывая и злобно глядя на меня из-за деревьев с большого расстояния, он всегда приходил.

Распутин — самый уродливый из пяти животных, которые обитают в лесах, окружающих Вульф-Холл, но он мой любимчик.

По ночам они охотятся ниже по склону горы, поэтому, возможно, никто в школе их по-настоящему не замечал. Я всегда был один, когда сталкивался с ними. Насколько мне известно, больше их никто никогда не видел. Кроме Кэрри.

В течении двух месяцев, каждую ночь я прокрадываюсь в новую комнату Кэрри, чтобы увидеть ее. Мы разговариваем, трахаемся, лежим в объятиях друг друга и просто дышим в темноте. И каждую ночь я бегу обратно по проселочной дороге под песню воющих волков.

Они беспокойны, голодны, и знаю, что они чувствуют. Мои чувства отражают их, когда я каждую ночь поднимаюсь по лестнице в Бунт-Хаус и падаю в постель. Когда Пакс утром стучит в мою дверь, заставляю себя подняться для пробежки. Я чертовски устал, но нахожу в себе энергию, хотя откуда, черт возьми, она берется, остается для меня загадкой.

У меня больше секса, чем когда-либо в моей жизни. Мне нужно чувствовать себя умиротворенно, но это не так. Я брожу по коридорам Вульф-Холла, извиваясь в своей коже, взбираясь на чертовы стены. Никогда раньше не испытывал ничего подобного — когда я не с Кариной, то трачу каждое мгновение на ее поиски. Сканирую море лиц студентов, проходящих мимо меня, ожидая, когда одно из них наконец станет ее.

Когда мы проходим мимо друг друга на публике, то сначала игнорируем друг друга. Через некоторое время это становится невыносимым. Я делаю это первым: протягиваю руку и касаюсь тыльной стороной ладони ее руки. Иногда это палец. Наши руки соприкасаются друг с другом. Это опасная игра, так как я почти всегда с Рэном или Паксом, но я не могу заставить себя остановиться.

Я взвинчен, зная, что девушка так близко, и не имея возможности поцеловать ее. Я жажду от нее большего. Теперь мне хорошо знакомы изгибы ее тела. Знаю на вкус каждую ее частичку. Я — наркоман, нуждающийся в очередной дозе. Каждое затянувшееся мгновение — сущая пытка.

— Господи Иисусе, Ловетт. Выглядишь дерьмово, чувак. Тебе нужно снотворное или что-то в этом роде? У меня есть. — Со стороны Пакса это не является шоком. Конечно, у него есть все, что нужно.

— Конечно. Было бы здорово. — Если вы хотите поддерживать ложь, то должны принять тот факт, что та поглотит вас. Она требует постоянной подкормки. Нельзя забывать, какие дали объяснения своему отсутствию, своей усталости или тому факту, что были отвлечены в течение нескольких недель подряд. К счастью, ложь, которую я скормил Паксу и Рэну, правдоподобна. Я сказал им, что отец усиливает давление, вынуждая меня лучше выполнять свои задания, и это правда. Однако я не грыз гранит науки, чтобы сделать моего старика счастливым, а на цыпочках выходил из дома, как гребаный неудачник, чтобы увидеть девушку.

— Раньше у меня были ночные кошмары, — признается Пакс.

Он бросает мне ключи от дома и выходит из машины. Сегодня я вытащил короткую соломинку, чтобы поехать с ним в Маунтин-Лейкс за припасами. Планирование вечеринки в самом разгаре. Пакс добровольно вызвался стать Мастером Охоты. И как Мастер Охоты, он может придумать любое количество гребаных, причудливых игр для вечеринки, чтобы мы все страдали. Однако Рэн настоял, чтобы на этот раз Пакс взял на себя ответственность за празднование. При обычных обстоятельствах я бы сам боролся за титул, но сейчас рад, что Пакс и Рэн хотели этого. Это значит, что я могу отойти на задний план и держаться подальше от неприятностей. Во всяком случае, надеюсь, что так и будет.

— Они были довольно хреновыми, — продолжает Пакс. — Мередит пыталась отправить меня на терапию.

— Ха! Как все прошло? — Могу себе представить — Пакс, ожидает, когда его психолог выйдет из комнаты, а затем подносит зажигалку к занавескам и сжигает все здание.

Пакс смеется, как будто вспоминает то же самое.

— А ты как думаешь? В любом случае. Хочу сказать, что я начал принимать «Ативан» моей матери.

— «Ативан»? Господи, сколько тебе было лет?

Пакс пожимает плечами.

— Девять?

— Черт!

— Это дерьмо вырубало меня. Ты должен попробовать.

Можно было бы возразить, что именно поэтому Пакс ведет себя так, как ведет себя большую часть времени. Если он связался с рецептурными лекарствами, когда ему было всего девять, неудивительно, что сейчас у него такие неустойчивые перепады настроения.

Мы несем сумки с украшениями в дом и обнаруживаем Рэна, стоящего у подножия открытой лестницы и смотрящего на массивное окно в крыше.

— Эй. Взгляните на это. — Не глядя на нас, он протягивает деревянную шкатулку размером с Библию с выгравированной на ней мандалой.

Пакс берет ее и открывает крышку. Внутри десятки крошечных мешочков с различными цветными порошками внутри. Пакс и я свистим одновременно.

— Твою мать, Джейкоби. Во сколько тебе это обошлось?

— Сорок штук. Мой подарок на день рождения от генерала. Я уже некоторое время сижу на этих деньгах, пытаясь придумать, что бы такое отвратительное с ними сделать. Думаю, он был бы в ужасе от моей покупки, не так ли?

Пару месяцев назад я был бы потрясен, увидев столько кокаина в одном месте. Глядя на это сейчас, я задаюсь вопросом, насколько взбешенными будут мои соседи по комнате, когда поймут, что я не буду прикасаться ни к одному из высококачественных наркотиков в этой коробке. Хочу, чтобы у меня была ясная голова, когда увижусь с Кэрри сегодня вечером.

Протягиваю руку и закрываю крышку коробки, меняя тему разговора.

— Что ты делаешь?

Рэн надувает губы, вздергивая подбородок вверх.

— Вы, ребята, когда-нибудь задумывались, достаточно ли здесь высоко, чтобы убить себя?

Мы с Паксом тоже смотрим вверх. Отсюда можно увидеть все четыре этажа дома. Лестница ведет вверх и по кругу к открытой площадке на втором этаже, а затем на третьем и на четвертом, где находится комната Рэна. Я щурюсь от яркого утреннего солнечного света, льющегося через окно в крыше.

— Может быть. Если убедишься, что приземлишься на голову.

— С тобой все будет в порядке, — говорит Пакс. — Твой череп толщиной пять дюймов.

Есть множество резких реплик, которые я мог бы бросить ему в ответ, но не хочу связываться. Навязчивая мелодия повторяется в моей голове в течение последних двух часов, и я хочу подняться в свою комнату, чтобы записать ее, прежде чем забуду.

Опустив сумки на пол, я хлопаю Пакса по затылку, пробегая мимо него вверх по лестнице.

— Скоро вернусь. Нужно срочно кое о чем позаботиться.

— Не будь слишком грубым, — кричит Пакс мне вслед. — Не думаю, что можно дважды порвать уздечку пениса, но никогда не знаешь наверняка.

К черту этого парня. Серьезно. На третьем этаже врываюсь в свою комнату и захлопываю дверь. Однако удивленный вскрик вылетает из моего рта, когда я поворачиваюсь лицом к кровати. Там, вытянувшись на одеяле со скрещенными в лодыжках ногами и книгой в руках, лежит Мерси Джейкоби.

— Какого ХРЕНА!?

Она откладывает книгу, одаривая меня лучезарной улыбкой, которая выглядит и ощущается колючей.

— Привет, Ловетт. — Она разворачивается и переворачивается на живот. И я все вижу сквозь ткань ее обтягивающей черной рубашки. На ней крошечный клетчатый килт, как на какой-нибудь порноактрисе. Клочок плиссированной красно-сине-зеленой ткани даже близко не прикрывает ее ягодицы.

Прижимаю пальцы ко лбу, закрываю глаза и вздыхаю.

— Мерс. Какого хрена ты здесь делаешь?

— Рэн пригласил меня. Он хотел посоветоваться по поводу декора для этого маленького званого вечера, который вы планируете. Звучит очень неприлично.

— Тогда ты должна быть там с ним, а не здесь со мной.

— Не будь таким ребенком. Открой глаза. Ты уже большой мальчик. Какого черта ты шарахаешься от женской плоти, как двенадцатилетний девственник?

— Предполагаю, Рэн не видел тебя в таком наряде.

Она смеется.

— Возможно, я немного подправила свой наряд для тебя.

— Тебе не следовало этого делать. — И я, черт возьми, имею это в виду. Если Рэн сейчас войдет сюда и обнаружит свою сестру, растянувшуюся на моей кровати с выставленными напоказ сиськами и задницей, я пожалею об этом всего на несколько секунд. Потому что умру раньше, чем моя голова коснется пола. — Мне нужно кое-что сделать, Мерс. Серьезно. Я бы с удовольствием поболтал с тобой, но…

— Знаешь, Ловетт, я наблюдала за тобой. Ты ведешь себя... по-другому. Как будто ведешь какую-то двойную жизнь.

Открываю глаза и сверлю девушку холодным, жестким взглядом. Мерси — любитель поиграть в игры. Она такая же наблюдательная и проницательная, как и ее брат, но также гораздо более меркантильная. Этот ее маленький комментарий призван служить определенной цели, и ее подтекст ясен — я знаю кое-что, обнародование чего тебе точно не понравится, и хочу знать, какую выгоду смогу получить, если не использую это против тебя.

— Мерси, ты лучше, чем кто-либо другой, должна знать, как далеко ты зайдешь со мной, потянув за такую ниточку.

Девушка ухмыляется, красная губная помада проступает на бледно-кремовой коже. Проводит кончиком языка по нижним зубам.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Я не веду переговоров с террористами. Никогда. Если ты думаешь, что у тебя есть компромат на меня, то вперед. Действуй. Скажи Рэну. Скажи моим родителям. Пусть это напечатают в «Нью-Йорк таймс», если думаешь, что они это напечатают. Мне все равно. Только не лежи на моей кровати и не притворяйся, что все это невинный светский визит, ладно? Я знаю тебя почти четыре года. Знаю, как работает твой разум, и у меня нет на это ни времени, ни сил.

— Бу. Ты такой скучный. Когда ты решил, что веселиться — это преступление?

— Это невесело. Это жалко. Просто скажи, чего хочешь, и давай закончим этот фарс как можно быстрее.

Она вздергивает подбородок, делая строгое лицо.

— О, да. Давай. — Ее фальшивый английский акцент всегда был дерьмовым. И лучше не становился.

Я игнорирую ее печальную попытку заманить меня в ловушку. На секунду Мерси сохраняет глупое выражение лица, но затем опускает плечи и закатывает глаза.

— Хорошо. Ладно. Будь по-твоему. Я хочу переехать сюда.

Я смеюсь, прежде чем успеваю остановиться.

— Сюда? В Бунт-Хаус?

У нее такой вид, будто она вот-вот бросится на меня и выцарапает мне глаза.

— Да, сюда, в Бунт-Хаус. Как думаешь, что еще «сюда» может значить?

Тяжело вздыхая, я сажусь на скамейку возле своего маленького пианино.

— Ну, ты знаешь позицию Рэна по этому вопросу. Он уже сказал тебе «нет» одиннадцать миллионов раз.

Ее зеленые глаза вспыхивают гневом. Мерси во многом похожа на своего брата, но далеко не так хорошо умеет скрывать свои чувства.

— Знаешь, как оскорбительно для меня, что вы трое живете здесь, в этом огромном доме, без надзора, в то время как мне приходится каждое утро смывать лобковые волосы других людей с поддона для душа? Мне нужна отдельная ванная комната, Дэшил. Я заслуживаю отдельную ванную комнату. Заслуживаю того, чтобы быть со своим братом, и мне не придется общаться с кучкой плебеев…

— Я бы вряд ли назвал детей величайших военных, политических и творческих умов мира плебеями.

— Заткнись! Боже. Серьезно. Ты бы так не говорил, если бы тебе пришлось жить среди них.

Беру карандаш со стопки нот, над которыми работал прошлой ночью, и провожу им по пальцам.

— Что ты хочешь от меня, Мерси? Что бы я заставил его позволить тебе переехать сюда?

Мерси усмехается.

— Да, верно. Как будто кто-то может заставить Рэна сделать что угодно. Тебе нужно тайно посадить семя. Скажи ему, какой классной ты меня считаешь. Упомяни, что думаешь, что этому дому нужна женская энергия, чтобы сбалансировать весь тестостерон…

— Этого не произойдет.

— Хорошо, ладно. — Она стискивает челюсти и, прищурившись, смотрит на меня. — Ты придумаешь способ убедить его позволить мне переехать сюда... и я позволю тебе трахнуть меня в качестве награды.

Я пристально смотрю на нее.

— О, да?

— Да. — Она переворачивается на спину и приподнимается на локтях, оглядывая меня с ног до головы. — Ты говоришь, как идиот, ты и есть полный идиот, но я бы сделала это. Я бы позволила тебе трахнуть меня.

О, это просто чертовски весело. Мерси, Мерси, Мерси. Она не изменилась. Как была избалованным маленьким ребенком в тот день, когда мы встретились, так и останется такой до самой смерти. Я медленно встаю, откладываю карандаш и подхожу к краю кровати, прямо к ее ногам.

— Очень интересное предложение.

Девушка улыбается, довольная собой.

— Так и думала, что тебе понравится. — Ее ноги скрещены в лодыжках. То есть до тех пор, пока она медленно и соблазнительно не раздвигает ноги. Совсем чуть-чуть. На пару дюймов. Достаточно, чтобы я увидел промежность ее простых белых хлопчатобумажных трусиков.

Такая вся невинная маленькая школьница.

Ухмыляясь, я забираюсь на край кровати, по одной ноге с обеих сторон от девушки, так что становлюсь на колени над ней. Мерси смотрит на меня, хлопая ресницами — я думал, женщины делают это только в фильмах — практически мурлычет, когда говорит:

— О, думаешь, я просто так отдамся тебе сейчас, прежде чем ты закончишь работу?

— Да. Думаю, ты отдашься мне, как только представится такая возможность.

Двигаюсь дальше вверх по ее телу, так что мои колени сжимают ее колени. Ее глаза широко раскрыты, зрачки расширены до черных туннелей. Девушка облизывает губы, ее дыхание учащается. Она проводит рукой по внешней стороне моей ноги, пока не достигает талии, где зацепляет указательным пальцем одну из петель ремня на моих джинсах. Я уже несколько недель не надевал костюм.

— Прекрасно. Полагаю... возможно, ты прав. — Мерси судорожно сглатывает, пытаясь прочистить горло.

Я помогаю ей, падая вперед, обхватывая рукой ее шею и сжимая. Не очень сильно. Даже не настолько плотно, чтобы напугать ее, не говоря уже о том, чтобы оставить след. Но достаточно, чтобы шокировать ее до чертиков. Девушка пытается дать мне пощечину, но я хватаю ее за запястье и прижимаю ее руку над головой. Обе мои руки сейчас заняты, в то время как у Мерси все еще есть одна свободная. Она поднимает ее, поворачиваясь, чтобы ударить меня, но я сильно встряхиваю ее, только один раз, так, что ее голова отскакивает от одеяла.

— Не надо. — Я обнажаю зубы, опускаясь, пока не оказываюсь достаточно близко, чтобы девушка могла видеть белки моих гребаных глаз. — Если тебе нужна моя помощь в чем-то, Мерси, приходи и прямо попроси меня об этом. Я поговорю с Рэном за тебя, но не собираюсь манипулировать им, чтобы он позволил тебе переехать сюда. Я также не собираюсь ему врать. Клянусь богом, если ты когда-нибудь снова попытаешься провернуть это дерьмо…

Медленная садистская ухмылка расползается по лицу сестры-близнеца Рэна.

— Что ты сделаешь, лорд Ловетт? Собираешься отшлепать меня?

Слезаю с нее и хватаю ее за лодыжки. Тащу вперед, и девушка падает с края матраса. Ее задница с громким стуком ударяется о пол.

Худшая часть для Мерси, самое большое оскорбление из всех:

— Придурок! Ты испортил все веселье! — Она приглаживает руками свои длинные черные волосы, кипя от злости. — Думаешь, не заплатишь за это? — огрызается она.

— Уверен, что так и сделаю. Тысячу раз.

— Есть кое-что, что я могла бы рассказать своему брату. Я видела, из чьей комнаты ты тайком выбирался посреди ночи.

Присев перед ней на корточки, я холодно смеюсь себе под нос.

— Уверен, что так и было. Я так и подумал, когда ты начала весь этот шантаж. Но я также знаю, что ты ничего не скажешь Рэну. Спроси меня, почему.

Девушка с ненавистью смотрит на меня.

— Почему?

— Подумай обо всех секретах, которые я хранил для тебя все эти годы, тупица. Кто поцарапал машину Рэна в Нью-Йорке, когда он был пьян? Кто сказал генералу Джейкоби, что это Рэн пробил дыру в его любимой картине? Кто спустил «Орден почета» генерала Джейкоби в грязный сортир на заправке, а затем обвинил своего брата?

Если бы люди могли дышать огнем, я бы превратился в груду пепла. Мерси дрожит от ярости.

— Ты не посмеешь, — выплевывает она. Однако точно знает, что потерпела поражение. Это видно по ее глазам.

— О, еще как посмею, — заверяю я ее. — А теперь убирайся отсюда к чертовой матери. Для начала, ты прекрасно знаешь, что я кое с кем встречаюсь. И даже если бы это было не так, ты сошла с ума, если думаешь, что я когда-нибудь трахну сестру своего лучшего друга.