Правила обмана

6

Темнота наваливалась на Джонатана со всех сторон. Он заморгал. Глаза открыты, но тьма остается непроглядной. Он попробовал поднять голову, она словно впечаталась в снег. Руки и ноги налились свинцом и стали неподъемными. Толща снега облепила все тело. Даже пальцем не пошевелить. Чей-то уверенный голос велит ему оставаться спокойным. Удивительно, ему совсем не холодно. Но очень темно. Дышать становится все труднее: не хватает воздуха. И он вдруг понимает, что погребен глубоко под снегом и что вряд ли помощь придет вовремя. Все быстрее и быстрее разрастается страх. Он обволакивает желудок, высасывает последние силы, лишает присутствия духа и почти доводит до безумия. Темнота. Давящая толща снега. Мало воздуха. Ужас накрывает Джонатана. Но закричать он не может — как только открывает рот, глотку залепляет снегом и льдом.

Джонатан подскочил на кровати.

— Эмма, — прошептал он, судорожно ощупывая постель рядом с собой.

Опять только сон. Ему так не хватает ее голоса, прикосновения ее руки… Он включает свет. Эммина сторона кровати нетронута. Только слегка примято хрустящее белое покрывало да из-под подушки виднеется край ее ночной рубашки.

Ее нет.

Эта мысль, будто штормовая волна, накрыла его. Дыхание участилось, кончики пальцев закололо. Желудок пронзило что-то острое и холодное, заставляя согнуться пополам. Джонатан зарыдал.

Ее нет.

Слова превращались в образы: мысль о ее одиноком, бездыханном теле была невыносимо мучительной.

Постепенно он немного пришел в себя. Дыхание стало ровнее. Ужас отпустил, но Джонатан знал, что ненадолго: он просто затаился где-то поблизости.

Джонатан встал и подошел к окну. Снег продолжал валить. Тусклые предрассветные лучи окрашивали низкие тучи в похоронные цвета. На горном склоне взгляд то и дело выхватывал уютные домики. А примерно в полумиле за ними начинался лес. И над всем этим возвышались горделивые вершины.

Джонатан вышел на балкон в холодный чистый воздух и оперся на перила. Он вновь и вновь прокручивал в голове вчерашний маршрут, мысленно, сквозь облака и туман, которые окутывали вершину Фурга, уносился в горы и дальше — к Романову скату.

Я знаю эту гору — и не сделал ничего, чтобы защитить тебя от нее. Я знаю эту гору — и бросил тебя на ней одну.

Я знаю эту гору — и позволил ей убить тебя.

Его начала бить сильная дрожь. Джонатан вернулся в комнату. В глаза вдруг бросилось, какой опрятной и чистой она выглядит. Ну а почему, когда Эммы не стало, комната должна выглядеть как-то по-другому? Казалось, рассудок предательски покидает его.

Джонатан сел за стол и выдвинул ящик. Крем от загара, складной нож, карты, бандана, маячок и рация. Он взял рацию и попробовал включить ее. Ничего не получилось.

Проводок… всего-навсего проводок отсоединился.

После спуска в ледяной колодец Джонатана привезли в полицейский участок, где его осмотрел врач, а затем ему задали целую кучу вопросов. Полное имя — Джонатан Хобарт Рэнсом. Место рождения — Аннаполис, штат Мэриленд. Род занятий — хирург. Место работы — организация «Врачи без границ». Национальность — американец. Место жительства — Женева.

Затем вопросы об Эмме. Место рождения — Пензанс, Англия. Родители — умерли. Родственники — одна сестра, Беатрис. Род занятий пропавшей — медсестра. Прирожденный администратор. Человек с обостренным чувством ответственности, из тех, кому «до всего есть дело». Верная жена. Надежный друг. Опора.

Были и другие вопросы. О его альпинистском стаже. И как получилось, что он не проследил за сводкой погоды. Об Эммином падении. Насколько сильное было у нее кровотечение, когда он оставил ее. Почему не проверил исправность рации до начала восхождения? И наконец, о его решении продолжить восхождение и после того, как он понял, что буря усиливается. Он не стал говорить, что это было не его решение, а ее. Эмма никогда не поворачивала назад.

Джонатан положил прибор на стол и перевел взгляд за окно. Он точно мог сказать, что его любовь к горам началась, когда ему было девять лет и они всей семьей поехали в Калифорнию, чтобы подняться на Уитни, самую высокую точку сорока восьми штатов. По плану его старшие братья должны были в пять утра начать восхождение с альпинистской базы, расположенной на высоте 8500 футов, и за день дойти до отметки 14 500 футов. Джонатан с отцом собирались пройти с ними первые несколько миль, а затем спокойно ждать их возвращения, приятно коротая время за пикником и рыбалкой.

Уже тогда Джонатан показал свой характер. Как все мальчишки, которые боготворят своих старших братьев, он не желал от них отставать. Отцу было сорок, и он никогда не упускал возможности перекусить и пропустить стаканчик — ну и пожалуйста, если хочет, может оставаться. Но без Джонатана. И когда через четыре мили подъема Нед Рэнсом остановился и предложил немного подкрепиться, Джонатан упрямо лез вверх, не обращая внимания на призывы отца вернуться, и остановился, только когда дошел до вершины, — пройдя еще семь миль и поднявшись на 4500 футов. Он на сто ярдов обогнал своих братьев.

Жребий был брошен.

Когда Джонатану исполнилось шестнадцать, его уже ничего не интересовало, кроме гор. Сдав выпускные экзамены, он получил полную свободу от школы. Колледж в перспективе попросту не рассматривался. Лето он проводил на Мак-Кинли на Аляске, зимой прочесывал на лыжах склоны, работая в спасательной службе. Любая небольшая сумма, которую удавалось сэкономить, откладывалась на следующую экспедицию. Он набирал в свою копилку знаменитые горы — северную стену Айгера в Альпах, Аконкагуа в Андах, пик К-2 в Каракоруме — без кислородных баллонов. Это был адреналин, восторг, наслаждение. На пределе возможного.

Именно тогда в его характере открылся один большой изъян, происходивший из сочетания его почти неестественной силы и его слишком естественного бунтарского духа, что вылилось в привычку по любому поводу пускать в ход кулаки. В барах горных курортов, как, впрочем, и любых других, всегда полно напыщенных бездельников. Джонатан тщательно выбирал самого крикливого. Того, кто заслуживал взбучки. Выпивал бокал бурбона, доводя себя до нужной кондиции. А дальше несколько точно рассчитанных реплик — и дело в шляпе. При удачном раскладе через пять минут он уже уносил ноги.

Стычки были короткие, но жесткие. Джонатан дрался по-умному, быстро отыскивая у соперника слабое место. Пару минут он просто кружил, уклоняясь от потных захватов и бессмысленного топтания, которые отличают любительскую драку, и только затем шел на сближение. Неожиданный удар в челюсть, потом в живот и, наконец, наотмашь в голову. Редко когда после этого драка продолжалась. Он гордился тем, что ему хватало всего нескольких ударов.

Джонатан понимал, что эта черта его характера опасна, хуже того — губительна. Понимал и то, что его драки — продолжение его одержимости риском. Мало-помалу он стал задирать тех, кто был заведомо сильнее, нарываясь на серьезные неприятности. И начал проигрывать. Однако избавиться от порочной страсти ему все равно не удавалось. Так же безрассудно он стал рисковать и во время восхождений: неопробованные маршруты, непокоренные склоны… Он хотел подниматься все выше, дальше, быстрее.

Затем в один прекрасный день все ушло. Потребность драться. Желание покорить отрезок гранитной вертикали. Необходимость рисковать жизнью, чтобы чувствовать себя живым. Все просто ушло. Он повесил свою экипировку на крюк и решил, что под этим этапом жизни можно подвести черту.

За спиной у него шептались, будто причиной всему стала лавина. Будто он пережил нервный срыв. Но злые языки ошибались. Он не завязал. Он затеял новую игру с опасностью. Не на отвесной скале, а на бетонном шоссе.

Ему шел двадцать первый год. В один воскресный вечер он возвращался в Аспен, Колорадо, после выходных, проведенных в национальном парке «Сион» на высоте две тысячи футов. Как обычно, автомобильное движение в горах — сплошной кошмар. Впереди старенький, безнадежно медленный «форд-бронко» попытался обогнать восемнадцатиколесный трейлер и столкнулся с идущим навстречу огромным многоосным грузовиком. Водитель погиб на месте. Когда подбежал Джонатан, пассажирка была еще жива. Девочка лет четырнадцати. Он вытащил ее из машины и положил на дорогу. Во время аварии ей пробило грудную клетку, и кровь брызгала из раны, как вода из неисправного насоса. Полагаясь лишь на знания, полученные в школе спасателей, а скорее даже интуитивно, он заткнул рану кулаком, пытаясь хоть как-то уменьшить потерю крови. Девочка находилась в сознании. Она не произнесла ни слова. Его рука оказалась где-то внутри ее, а она лишь смотрела на него, не отрывая взгляда, пока не приехала «скорая».

Все это время Джонатан чувствовал, как бьется ее сердце… Живой орган почти у него в руке.

Вот где настоящий адреналин.

На следующей неделе он уволился с работы и поступил в медицинский университет.

Мысли Джонатана перенеслись в настоящее. Он отвернулся от окна, взгляд упал на туалетный столик Эммы, такой, каким она его оставила: начатая бутылка минеральной воды, очки для чтения на стопке любовных романов. «Ты не понимаешь», — однажды сказала она, пытаясь объяснить свою преданность историям о крепких шотландцах и путешествующих сквозь века флибустьерах, которые спасают дам сердца, а затем живут с ними долго и счастливо в своих замках на берегу. Любовные романы нравились ей своей предсказуемостью. Гарантированный счастливый конец. Необходимый противовес ее работе, где далеко не все и не всегда кончалось хорошо и уж точно — не так предсказуемо.

Наконец его взгляд задел краешек голубой ткани, торчавший из-под подушки. Сев на кровать, Джонатан вытащил Эммину ночную рубашку и поднес ее к лицу. Тончайший трикотаж, мягкий и пахнущий ванилью и сандаловым деревом. Чувства нахлынули на него. Ее тело… Тепло, исходившее от впадинки у шеи. Желание, вспыхивавшее от ее лукавой улыбки, когда она поглядывала на него снизу вверх из-под упавших на лицо волос.

— Да? — сказала бы Эмма.

Джонатан отложил ночную рубашку. Все кончено. Его охватила тоска. Такая сильная, что грозила перерасти в панику, в ужас от его бесповоротной и безутешной потери.

Он посмотрел на Эммину ночную рубашку и вздохнул: он еще не готов сказать «прощай». Сложив рубашку, он снова убрал ее под подушку. Хотя бы на какое-то время он хотел удержать Эмму рядом с собой.