ГЛАВА 10. Тепло и Свет

Полина сама подтащила свой тюфяк к тюфяку Верена, и он больше не пытался отодвинуться — смирился. Убедившись, что Сай завернулся в одеяло и отвернулся к стене, Полина и вовсе придвинулась вплотную и обняла ворона.

— А твои руки уже не такие холодные, — прошептала она ему на ухо.

— Это ты их согрела, — одними губами ответил Верен, глядя в ее глаза, чувствуя, как отступает холод и страх.

Разве он может причинить вред ей? Нет… это невозможно. Вот Сая ему действительно лучше не трогать, а то мало ли… А Полина… — это Полина. Его любовь и его тепло.

— Я буду твоим теплом, — улыбнулась она, словно подслушав его мысли. — Раз любовь может помочь Ворону Лориша, значит, все будет хорошо. Обязательно.

— Да, — согласился он, касаясь губами ее лба, век, щек и наконец губ — сначала невесомым, потом нежным и наконец пылающим, подчиняющим поцелуем.

Они сплелись в тесном объятии, забыв, что поблизости есть посторонний. Для них сейчас не существовало никого больше в целом мире. Они целовались до изнеможения, одними только объятиями через все слои одежды утверждая полную принадлежность и единение.

Когда Верен начал покрывать поцелуями шею Полины и попытался расстегнуть на ней тунику, она все же вспомнила, что они здесь не одни. И казалось, что Верен уловил ее мысль, потому что сказать она ничего не успела, но он уже что-то почувствовал — промелькнувшую, как дуновение холодного ветерка, отстраненность, ощутил, что она не совсем с ним — не целиком и полностью, до последней частицы существа, а вот вдруг какой-то своей частицей подумала о чем-то другом. И само это — то, что он настолько чувствует ее, чувствует, как часть себя самого, если не лучше, наполнило ее невыразимым счастьем.

— Прошу тебя, я тебя прошу, — зашептала она. — Никогда не отдаляйся от меня, не закрывайся. Я не смогу так. Теперь не смогу… Отдельно от тебя, понимаешь?

Он серьезно кивнул глядя ей в глаза — близко-близко, так что и видно-то ничего не было — все расплывалось, но они видели главное — видели больше, чем могло показать зрение, видели душу, чувства — все до дна.

И в этот момент единения Полине показалось, что Верен открыл ей не все. Но она не стала ни о чем спрашивать.

Да, ему тяжело быть открытым. Он замкнутый и скрытный, давно привык к одиночеству, неизвестно был ли у него хоть когда-нибудь по-настоящему близкий человек, с которым можно поделиться всем — до самого дна. Может быть, отец? Но его давно нет. А мама… наверняка Верен берег ее, всего, что думал и чувствовал, ей не говорил. Вообще, наверное, мало что говорил. Вот и привык — беречь именно так — молчанием. Уходить в себя, скрывать. Ничего. Она его отучит. Но не все сразу — тут нужна осторожность.

Полина улыбнулась своим мыслям — надо же, сколько в ней оказывается хитрости и чуть ли не коварства. Женской хитрости, которая, должно быть, просыпается тогда, когда женщина встречает настоящего мужчину, ради которого стоит пойти на все, лишь бы привязать, удержать и… согреть.

— А руки у тебя теперь не просто теплые — горячие, — прошептала она.

— Это все ты. Ты меня согреваешь. Я и чувствую их теперь иначе… Онемение прошло. Они снова — мои.

— Для этого и нужна любовь, — улыбнулась она. — Любовь ведь сильнее смерти.

Верен на миг задумался. Ему открылся смысл того, что Ворон Лориша должен кого-то любить. Действительно — именно это и может удержать его на краю, не позволить стать холодным и равнодушным убийцей, не позволить потерять себя, растворившись в темноте и холоде выпавшей на его долю страшной власти. Да, вот в этом-то все и дело. Только любовь и может быть сильнее смерти, только она может обуздать Силу Лориша.

Верен проснулся первым. Развитое чувство времени подсказало ему, что утро уже наступило. Но Полина еще спала, уткнувшись ему в грудь, тихонько посапывая, даже во сне продолжая держать его за руку. Около получаса Верен лежал не шевелясь, наслаждаясь этим непривычным невероятным ощущением — полное доверие, тепло, нежность…

Потом поднялся Сай, зазвенел ведром, и Полина встрепенулась. Верен едва не зарычал от злости на енота и тут же почувствовал холодок в ладонях. Нет, нельзя. Он должен владеть собой. Всегда умел, а теперь… Теперь ему нужна железная выдержка, иначе Сила Лориша в его руках превратится в разрушительную мощь, уничтожающую все живое без разбора.

Он глубоко вдохнул, выдохнул, посмотрел в такое милое и беззащитное спросонья лицо Полины и улыбнулся. Да, вот его сила, вот что позволит ему сохранить выдержку. Ему есть ради кого бороться, хотя Силы ему досталось больше, чем способен вынести один ворон.

Они умылись, перекусили, убрали на место тюфяки и одеяла и двинулись в путь — до святилища явно было недалеко. Это место предназначалось для отдыха, чтобы те, кто нашел верный путь, могли поспать и перекусить, дабы со свежими силами вступить в благословенное место.

Единственный туннель был широк и даже потолок его выстилали золотистые пепельники, сила здесь била через край, но уже очень давно никто не приходил сюда приобщиться к ней. Да, правильно говорила Фая — забыли люди Лоаниры своих Богов…

Идти пришлось недолго, перед путниками распахнулся зал — не слишком большой, но весь пронизанный косыми лучами утреннего светила, падающими сверху — туда взмывала широкая белокаменная лестница с резными перилами.

— Это и есть святилище? — тихо спросила Полина.

Торжественность золота пепельников и льющегося сверху света вызывала благоговение и душевный трепет.

— Это только преддверие, — едва слышно прошелестела фея и притихла, привычно сидя на плече. — Самое главное — наверху.

Верен и Сай молчали. Так, в полном молчании, поднимались по лестнице с высокими ступенями. Только один раз Фая все же прошелестела Полине на ухо:

— Эти уникальные белые пепельники растут только здесь… Они светятся не только ночью, но и днем.

Полина и сама уже заметила и восхитилась непередаваемой нежной красотой белоснежных искрящихся, словно снег, пепельников, устилавших стены наклонного туннеля, через который их вела лестница. Их радужное сияние завораживало, настраивая на встречу с чем-то прекрасным, чистым, готовя к принятию Небесного Света.

Лестница вывела их на площадь, вымощенную разноцветными каменными плитками, в центре высилась окруженная стройными колоннами белокаменная ротонда, накрытая резным куполом. Каким чудом мастерам удалось сделать изящные сквозные прорези в камне, Полина не могла даже предположить, но сейчас об этом и не думалось.

Все строение, насквозь пронизанное светом, легкое, словно парящее в воздухе, похожее на волшебное видение, было чудом. Но еще большим чудом предстали перед ними две статуи, стоявшие под куполом. Мужчина и женщина. Лориш и Лоана. Брат и сестра. Жизнь… и смерть.

Оба были прекрасны и неуловимо похожи, но и отличия бросались в глаза, и дело было не в одинаково совершенных чертах прекрасных лиц, а в их выражении, в том послании, которое гениальный — никак не меньше, — мастер когда-то вложил в каждую из скульптур.

Лоану окутывали волны золотых локонов, глаза светились небесной ясной синью. Взгляд ее был устремлен вверх, она смотрела скорее в Небо, чем на тех, кто подходил к ней. Одухотворенное, обращенное к Вечности лицо. Правая рука приподнята, словно она призывает и других посмотреть вверх.

Полина призыву вняла, посмотрела. На внутренней стороне купола ротонды сияла Золотая Звезда — священный символ Всетворца. В левой руке Лоана держала плоскую чашу, и правая рука Лориша поддерживала ее вместе с рукой его сестры. Рука Лоаны покоилась на ладони Лориша. В чаше пылало белоснежное пламя.

Сначала Полина подумала, что это на свету оно кажется таким, но, присмотревшись, поняла — нет, оно и правда белое. Искрится и переливается всем многоцветьем радуги, как снег на солнце. Невероятное пламя… Пламя Жизни.

Лориш — темные глубокие глаза, гладкие черные волосы — смотрел вниз — на тех, кто к нему приближался. И лицо его, такое же прекрасное и одухотворенное, как у сестры, было исполнено мягкости и сострадания. Левая рука его была протянута вперед и чуть вниз — к ним, к людям. Протянута так, словно он предлагал помощь, словно спасал утопающих.

Смерть, дарующая отдых от трудов, невзгод и болезней, освобождающая, милующая. Смерть, соединяющая с потерянными близкими. Совсем не страшная. Лориш был похож на Милостивую Тену, что так тронула душу Полины во время ритуала пробуждения духа. Хотя Тену породила Лоана, насколько Поля помнила из рассказов феи, но ведь Лориш ей брат — все равно родня.

Она невольно улыбнулась при этой мысли. Да, Тене определенно что-то досталось от Лориша, а вот Светан удался в мать — похож на Лоану. Твердость черт и бескомпромиссность. Жизнь требует силы. А смерть… принимает всех… — отчаявшихся, обессилевших, немощных… И если есть в их душах свет, дает им отдых и новый шанс — не зря рука Лориша поддерживает руку Лоаны с пылающим в ней Пламенем Жизни. И лишь те, в ком ничего доброго нет, попадают в темную бездну к злобному Шешхату.

Еще раз взглянув на Звезду Всетворца, Полина опустилась на колени — вслед за Вереном и Саем. О чем просил каждый из них? Полина ощущала себя пустым сосудом, в котором не осталось ни единой связной мысли, она лишь чувствовала, как свет и тепло наполняют ее, дают ей силы жить, надеяться, любить и верить. И уходит страх.

Да, на каждом пути смертного ждет Лориш. Но смерть — не самое страшное. Страшнее пустая жизнь без тепла и света. Страшнее душа, доставшаяся в добычу Шешхату, что станет терзать ее пока не уничтожит вовсе.

Как красиво называют Лориша — Дарующий покой. Покой — это не уничтожение. Личность будет жить — в мире духа или в мире материи, если возродится вновь. Только Шешхат может уничтожить ее. Полное уничтожение, небытие — это действительно жутко. И невозможно представить. Немыслимо хотя бы на миг вообразить, что тебя не будет вовсе — совсем, нигде… Но уничтожается лишь зло. Мироздание никогда не выбрасывает на помойку ничего доброго, оно лишь преобразует его.

— Ой, я, кажется, вспомнила, — пискнула фея, когда невольные, но благоговейные паломники поднялись с колен.

— Что вспомнила? — оживилась Полина.

— Как позвать Хранителя.

Загрузка...