Православная Церковь и Русская революция. Очерки истории. 1917—1920

К читателю

В течение последних двадцати лет я занимаюсь историей Российской Церкви в революционный период. С первых лет учебы в университете тема революции захватила и не оставляет. Мне кажется, нет ничего важнее этого периода в русской истории.

В результате я написал две книги: о Православной Церкви в 1917 г. и о Церкви в первые годы советской власти. Если первая книга была опубликована еще десять лет назад, вызвав положительные отзывы отечественных и зарубежных коллег, то вторая долго оставалась в рукописи. При этом я постоянно возвращался к своему тексту, дорабатывал его, осознавая насколько сильно мои представления о церковной истории расходятся с тем, что писали мои предшественники.

В итоге я решил представить читателю работу без тысячи ссылок и без историографической, археографической и источниковедческой дискуссии. Основа моего текста — архивные материалы, периодическая печать того времени и некоторые уже опубликованные документы. Я старался также учитывать по возможности большинство работ своих отечественных и зарубежных коллег.

Для политической истории 1917 г. в целом церковная тема периферийна, в то время как революционные события очень важны для истории Русского Православия.

Тогда впервые за многие столетия русской истории Церковь после падения самодержавия стала свободной. Она обрела свободу не сразу после Февральской революции, а в августе 1917 г. после открытия Поместного собора. НИКОГДА НИ ДО, НИ ПОСЛЕ ЦЕРКОВЬ НЕ БЫЛА ТАК СВОБОДНА, КАК ЛЕТОМ-ОСЕНЬЮ 1917 ГОДА.

Внутренние проблемы Церкви — были ее проблемами; внутренние противоречия и борьба партий внутри Церкви — делом самой Церкви; наконец выборы патриарха — стали выбором Церкви.

Те решения и постановления, что были приняты тогда Российской Церковью, беспрецедентны в ее истории. Все пессимистические взгляды на то, что Церковь развалится без государственной поддержки, оказались ложными, как ложными были пророчества, что при введении свободы вероисповедания большинство людей отпадет от православия. Введение выборного начала сыграло позитивную роль.

К власти в Церкви пришли лучшие и самые искренние пастыри. Они были разными по своим политическим симпатиям. Тут были и «правые», и «левые». Однако их объединяло одно — искренняя боль за судьбы христианства в России.

После прихода большевиков к власти ситуация поменялась: роль Церкви выходит на первые места, и знаменитый Декрет об отделении Церкви от государства так или иначе затронул фактически все население бывшей Российской империи.

Мне кажется, что общественный дискурс последних лет слишком политизирован. Вся или почти вся историография революции и Гражданской войны имеет партийный характер. Вначале врагами были белые, теперь ими стали красные. Понять суть Гражданской войны это не помогает.

В этом смысле я старался быть нейтральным, так как тот беспредел, который творили «красные» и «белые», «зеленые» и «голубые», мне одинаково отвратителен.

Я старался писать надпартийную историю. В противоположность 1917 г. роль Церкви и вообще религии в 1918-м и в последующие годы возросла и стала весомым фактором в политической борьбе.

Исходных вопросов, которые я задавал себе при начале работы над данной темой, было пять:

Первый. Почему Церковь приветствовала Февральскую революцию?

Второй. Почему после революции Церковь не развалилась, а консолидировалась? Почему в результате «Церковной революции» и выборов к власти в Церкви пришли самые достойные пастыри?

Третий. Если большевики стали сразу бороться с религией, то зачем им надо было создавать так называемый второй фронт в тот момент, когда чаша весов Гражданской войны колебалась то в одну, то в другую сторону?

Четвертый. Каким языком говорили большевики и их союзники с простым народом, провозглашая антицерковные и антирелигиозные лозунги, и почему эта пропаганда в конце концов оказалась успешной?

Пятый. Почему большевики победили в Гражданской войне?

Ответы на эти вопросы не кажутся такими легкими, и погружение в материал эпохи показывает, что говорить о примитивизме идеологии большевиков в годы Гражданской войны не приходится.

Гонения на Церковь и репрессии в отношении священно-и церковнослужителей являются неоспоримыми фактами. Однако целиком сосредоточивая свое внимание на репрессивной стороне действий новой власти, в современной историографии упускают важный момент политики большевиков по отношению к лояльным верующим крестьянам. Ведь так или иначе, но это были верующие крестьяне, составлявшие костяк Красной армии, победившей в Гражданской войне. Собственно, этим вопросам и посвящена моя работа.

Методологически я исходил из советов трех выдающихся питерских историков России: Михаила Дмитриевича Приселкова, который говорил, что логика в историческом исследовании важна, но не должна превышать данных источника, и Александра Евгеньевича Преснякова, писавшего, что исследователь должен быть свободным от историографической традиции и находиться в зависимости только от источника.

И самое важное — это недопущение «потребительского отношения к источнику», как блестяще выразился питерский (возможно лучше теперь сказать ленинградский) историк Сергей Николаевич Чернов, характеризуя еще в 1934 г. методы исследования будущего общепризнанного лидера советской исторической науки Б.Д. Грекова.

Чернов считал, что вырывать фразу из источника нельзя, и историк должен оценивать его целиком. Поясню это популярно, для читателей-неисториков, так как все историки должны знать эту фразу Чернова, ставшую символом питерской исторической школы.

Приведу пример из советского учебника. Почти в каждом из них давалась характеристика императора Александра III из воспоминаний С.Ю. Витте: «Человек ниже среднего ума... ниже средних способностей». У Витте эта фраза есть, но дальше следует панегирик царю, может быть и незаслуженный, не мое дело разбираться в характеристике царя. но о странице текста хвалы императору ничего не говорится; в результате получается, что Витте считал царя дураком — это и есть потребительское отношение к источнику. Это же не фальсификация, это только выжимка из документа, ПРЯМО ПРОТИВОПОЛОЖНАЯ ТОМУ, ЧТО АВТОР ХОТЕЛ СКАЗАТЬ. Правда, это уже не методология; долго заниматься методологией — «это все равно что доить козла», говорил еще один выдающийся питерский историк Борис Александрович Романов.

Пресняков, Приселков, Чернов, Романов учили меня на своих текстах, как надо работать с источниками.

Я старался следовать этим советам и по мере возможности понять, а не обличать. Идя буквально по «чистому листу», особенно это касается 1918 года, я, конечно, мог ошибаться, и пусть коллеги меня поправят. Но главной болью было другое. Я посвятил эту книгу Зырянову и Случевской, понимая, что ни Павел Николаевич, ни красавица Соня никогда не увидят этот текст.

Благодарю Б.И. Колоницкого, Н.В. Михайлова, Б.Б. Дубенцова и В.К. Котта, предоставивших мне некоторые выписки и копии документов из архивов, которые они нашли по моей теме.

Павел Рогозный

Санкт-Петербург май 2018 г.