Маршалл
Заметив, что моя девочка засыпает, свернувшись калачиком, я ушел.
«Она не твоя!» — голос разума кричал в голове, но я отмахнулся от него.
«Она моя. Просто неофициально,» — отвечал зверь.
Я подошел и постучал в дверь, затем быстро переместился, спрятавшись в темном углу в конце коридора. Конечно же, она открыла дверь и осмотрелась, давая мне дозу адреналина на ночь.
Я спустился по лестнице и направился в парк, поскольку был слишком взвинчен, чтобы заснуть, когда увидел ее. Стоящую у приоткрытого окна, изучающую меня, и на мгновение время замерло.
Неужели меня поймали?
Знает ли Сара, что это я был у ее двери?
Или, что еще хуже, нашла ли она маленькую камеру, спрятанную под телевизором?
«Веди себя подобающе!» — настаивал во мне зверь. Поэтому я улыбнулся и помахал рукой, не упуская из виду то, как замерло ее тело. Улица была освещена недостаточно, чтобы я мог разглядеть все ее черты, особенно потому, что свет из кухни падал ей за спину, но судя по тому, как она стояла, выяснил: тело напряжено при мысли о том, что ее поймали на разглядывании.
Я улыбнулся. Ничего не мог с собой поделать. Почувствовав, что этого недостаточно, я приветственно помахал рукой вновь. Она опустила взгляд в пол, и из меня вырвался смех. Думала ли она, что я махал кому-то другому?
«Для меня есть только ты, малышка,» — подумал про себя. Бабочки запорхали у меня в животе, когда та подняла руку и помахала в ответ, прежде чем задернуть шторы.
Не закрывая окно.
Искушение зашевелилось внутри. Чертово окно.
Оно взывало ко мне, как в ту первую ночь, когда я заметил, что Сара оставила окно открытым.
Вначале я только наблюдал за ней.
Издалека, соблюдая дистанцию, не спускал глаз. Потихоньку узнал ее имя и расписание. Куда ходит в кампусе, где работает, с кем общается.
Каждая крупица информации должна была утолить голод, но вместо этого только подпитывала его. Заставляя зверя внутри меня жаждать большего.
Затем, спустя две недели после того, как начал навещать ее во время ночных пробежек, я заметил его. Это чертово окно. Широко распахнутое. Прозрачные занавески колыхались на ветру, искушая украдкой взглянуть, пока та сидела на диване, потом позже, когда передвигалась по квартире, прежде чем погас свет.
Я стоял на другой стороне улицы, когда беспокойство просочилось в вены. Беспокойство и страх.
У меня была ранняя утренняя тренировка с Хеми и некоторыми другими ребятами на линии обороны, которую нельзя было отменить. Но я знал, что если пойду домой, то ни за что не смогу уснуть. Опасаясь за ее безопасность, я сделал первый шаг к тому, чтобы пересечь черту, от которой, как предполагалось, будет трудно отказаться.
Я осторожно взобрался по пожарной лестнице и закрыл окно.
Не вторгся в ее личное пространство, просто не осмелился бы.
Сколько раз я мысленно ругал своего лучшего друга за то, что тот переступил черту, вторгшись в личное пространство Милы?
Но потом, на следующий день, это повторилось, и я пожалел, что внутри нет камеры. Какого-нибудь способа увидеть ее. Способа узнать, была ли она в целости и сохранности в стенах своей двухкомнатной квартиры. Способа выяснить, что с ней все в порядке.
Вот тогда-то мне и пришла в голову мысль о камерах.
Если я поставлю одну снаружи, а другую внутри, в месте, которое является достаточно невинным, все было бы в порядке. Я бы знал, что Сара в безопасности, или, по крайней мере, так рассуждал сам с собой.
Но дорога в ад обычно была вымощена благими намерениями.
Приобрести их было несложно, а вот с настройкой пришлось повозиться. Первую я поставил ранним утром, после того как она ушла на работу, а соседи спали. Ту, что теперь находится у нее дома, поставить было посложнее. Я отказался идти по пути Джеймса. Подкуп управляющего, чтобы тот передал копию ключа, проникновение в личное пространство, когда той не было рядом, казалось мне неправильным.
Я знал: этот поступок хуже того, что сделал Джеймс. Я снимал ее без согласия. Наблюдал, когда та об этом даже не подозревала. Но опять же, зверь внутри оправдывал это.
Вот тогда-то я и установил вторую камеру. Вскарабкался по скрипучей пожарной лестнице, и когда укрепил оконную раму, зверь подтолкнул меня вперед.
«Моя. Наша,» — прорычал он, заставляя чувствовать, что я разваливаюсь на части.
И тогда это случилось.
Из спальни доносились звуки жужжащего вентилятора. Так тихо, как только мог, я подошел к двери и глубоко вдохнул. Руки сжали деревянную раму, и я пожалел, что та не открыта. Ее запах в наполнил легкие, и у меня потекли слюнки. Неописуемо сладкий. Ваниль и коричневый сахар, смешанный с чем-то еще. Чем-то, что я не мог точно определить, но навсегда запомнил.
Моя Сара.
Стоя там, я еще больше понял лучшего друга. Эту потребность, которую он, казалось, испытывал — находиться в пространстве Милы, в окружении ее вещей. Но я и ногой не переступал порог ее спальни. Вместо этого тихонько установил камеру рядом с телевизором и ушел, убедившись, что закрыл за собой окно.
Теперь оно было открыто.
Снова.
На этот раз только наполовину, и я подумал, не сломалось ли окно. Повышение и понижение температуры иногда приводит к повреждению древесины. Я бы ни за что не подошел. Или так бы и сделал?
Вопрос тяжелым грузом висел в голове, когда я подошел к краю здания и осторожно поднялся по пожарной лестнице. Она была дома, в постели. Неужели я пропустил достаточно времени, чтобы она заснула? Приблизившись к окну, руки прошлись по дереву, и я протиснулся внутрь. Я — достаточно крупный парень, но благодаря футболу знал, как быть тихим. И действительно, воздух в квартире снова стал густым и тяжелым, а на шее выступил пот.
Как она может спать в такую жару?
Кондиционер не работает?
Затем я услышал нечто, заставившее каждую молекулу, из которых состоял, ожить. Тихий стон разнесся по квартире, и без каких-либо размышлений я пошагал к двери. Он притягивал ближе к спальне.
Я не осмеливался украдкой взглянуть.
Не тогда, когда звуков было достаточно, чтобы заставить кончить, и я знал, что она там делает.
Стоны.
Мягкие и сладковатые. Казалось, они эхом отдаются в пространстве, хотя на самом деле, вероятно, это был лишь приглушенный шепот.
Сара трогала себя под простынями, и все, что я мог делать — надеяться и молиться, что она думала именно обо мне. Я прислушался. Уши напряглись, чтобы уловить хоть какие-нибудь звуки. Руки сжаты в кулаки, ногти впились во внутренние стороны ладоней, почти до крови. Ее дыхание сбилось, и вместе с тихими всхлипываниями ожил жужжащий звук..
Во рту сухо как в пустыне.
Иисус. Я так близок к смерти.
Не осмеливался разжать руки. Слишком боялся того, что сделаю, если не буду спокоен. Вытащил бы член и начал трогать себя, выкрикивая ее имя, кончая прямо на стену гостиной? Вошел бы в спальню, умоляя позволить потрогать ее, и в то же время напугав до чертиков?
Вина и отчаяние закружились и смешались, тяжело оседая в животе.
Но каким бы дерьмом себя ни чувствовал, я не двинулся с места.
Не перестал прислушиваться к звуку ее дыхания.
Амплитуда тихих стонов, которые, казалось, усиливались и набирали скорость вместе с тихим скрипом матраса, пока она не кончила. Тихий вскрик сорвался с ее идеальных губ, прежде чем я услышал, как та выдохнула и вдохнула. Казалось, она поерзала в постели, устраиваясь поудобнее.
Я оставался неподвижным, не смея пошевелиться еще долго после того, как ее дыхание выровнялось и замедлилось. Я шел по натянутому канату, зная, что упаду. Какого хрена я делаю? Удивлялся сам себе, закрывая глаза в слабой попытке рассуждать рационально. Вместо этого на меня обрушились образы того, что только что произошло. Я услышал, как она кончила. Слушал, как Сара прикасалась к себе.
Неужели она уже была мокрой?
Много ли ей потребовалось времени, чтобы кончить?
Каждый чертов вопрос заставлял умирать от желания войти, разбудить ее и узнать об этом. Но я не мог. Господи Иисусе, блядь, я был в беде. И, с трудом сглотнув, сделал шаг назад. Все в моем теле кричало не уходить, остаться и заглянуть внутрь, посмотреть, как она спит. И я действительно очень этого хотел.
Но не мог.
Знал, что в тот момент, когда переступлю эту черту, я окажусь в еще большей беде. Не смог бы остановиться ни на одном украденном моменте.
Собрав все самообладание, на которое был способен, я выскользнул в окно, убедившись, что закрыл его, прежде чем поспешить вниз по пожарной лестнице и вернуться в свою квартиру.
Всю обратную дорогу мне казалось, что я нахожусь под водой. В ушах зазвенело от звуков, которые она издавала, проигрывающихся на повторе.
Как в тумане, я поспешил через вестибюль, поднялся на лифте на нужный этаж. Не оглядываясь, чтобы посмотреть, были ли Джеймс или Хеми в гостиной, я захлопнул входную дверь и прошел в комнату. Шагнув в темноту и надежно прикрыв за собой прохладную деревянную дверь, я не стал утруждаться тем, чтобы забраться в постель.
Был слишком взвинчен.
Слишком чертовски возбужден.
Слишком на взводе.
Член был не просто твердым, он чертовски пульсировал, когда я спустил пояс спортивных шорт ниже колен, прислонился головой к твердой двери и глубоко вдохнул. Я почти мог почувствовать ее запах. Ваниль и коричневый сахар. Печенье. Сладкое и вкусное. Казалось, я вот-вот упаду из-за того, как тяжело дышал.
Я сорвал с себя футболку и бросил ее на пол. Прохладный воздух ничуть не умерил потребность. Член был горячим на ощупь, и я почувствовал укол боли, когда обхватил рукой пульсирующее основание и начал трогать себя.
Медленно.
Кадык сильно дернулся, когда воображение разыгралось, представляя, как она будет прикасаться ко мне. Я не мог решить, какой грязный сценарий хотел бы разыграть сегодня. Вариантов настолько много, что я решил не торопиться.
Представив, как Сара впервые встанет передо мной на колени, нос раздулся.
Застенчивая и мягкая. Пришлось бы уговорить ее ускорить процесс. Мой член в ее руке казался бы еще больше, чем уже был. Щеки Сары порозовели бы от возбуждения. Широко раскрытые карие глаза смотрели бы вверх на меня с того места, где она стояла на коленях, язык высунулся и коснулся кончика моего…
Я застонал, когда яйца напряглись, и оргазм вырвался наружу. Затаив дыхание, я почувствовал, как подкашиваются колени, сглотнул, пытаясь отдышаться.
Блять.
Все, что я представлял, — это ее маленький язычок на моем члене, и уже потерял контроль над собой. На что это было бы похоже, находись я внутри нее?
Время выбрано дерьмовое.
Занятия и футбол были достаточно сложными, чтобы жертвовать ими. Как, черт возьми, я собрался уделять моей девочке время, которого она заслуживала?
«Ещё нет. Я должен подождать» — неохотно признал зверь во мне, и я закрыл глаза. Подождать?
Могу ли я? Что, если кто-то ворвется в ее жизнь раньше меня?
«Мы прикончим его» — угрожал зверь.
Я толкнул дверь в ванную и разделся, вытирая сперму с груди и бросая одежду в корзину для белья.
Независимо от того, что я делал, держал ли дистанцию или нет, я знал: то, что произошло сегодня, больше не повторится. Потому что каждая капля, каждая унция удовольствия принадлежала ей.
Саре.
Моей Саре.