Преследуемая Сантой

4. НИК

Я отвечаю не сразу. Я не могу, не сейчас, когда она меня околдовала.

Ни разу за все это время, я не осмеливался подойти к ней так близко, и это делает ее еще более неотразимой. Это действительно опьяняюще, и я не доверяю себе, а именно тому что не сделаю чего-то, чего не смогу вернуть назад. Потому что, какими бы смелыми ни были ее письма, от меня не ускользнула пропасть между ее невинностью и моим опытом.

Ее облегающая майка и шорты открывают больше, чем она, вероятно, осознает. Тонкий материал облегает ее изгибы, не делая ничего, чтобы скрыть мягкую выпуклость ее изгибов и твердые кончики сосков.

Сегодня вечером она собрала волосы в беспорядочный пучок, который я жажду распустить. Желание настолько сильное, что для борьбы с ним потребовался бы весь мой самоконтроль. И поэтому я не борюсь с этим, даже не пытаюсь.

Едва дыша, я подхожу ближе, вторгаясь в ее пространство. И когда каштановые с золотом пряди падают ей на лицо, я наклоняюсь и шепчу ей на ухо ответ на ее вопрос.

— У меня много имен, ангел. То, как меня зовут, меняется в каждой стране. Но ты можешь называть меня Ник.

Ее тело напрягается, но ее возбуждение разливается по комнате, точно говоря мне, что я обнаружил бы, если бы стянул эти крошечные шортики с ее сочных бедер. Но она не отвечает, и моей девочке не стоит боятся, поэтому я добавляю:

— Или ты можешь называть меня Сантой, если хочешь.

Во второй раз за вечер она качает головой.

— Нет, ты не можешь быть…

Хотя я и клялся держаться от нее подальше, тем не менее я представлял нашу первую встречу бесчисленное количество раз. И прямо сейчас все идет наперекосяк. Ее сомнения наполняют комнату, омрачая совершенное доверие, которое всегда проявлялось в ее письмах. Так что, хотя это убивает меня, я отхожу от нее, увеличивая необходимую дистанцию между нами, чтобы я мог, черт возьми, мыслить трезво.

Я указываю на диван.

— Садись.

Она немедленно подчиняется. Конечно, подчиняется. Моя Мэдди не хочет ослушаться меня.

И все же она не верит. Она не верит, что я тот, за кого себя выдаю. Хуже того, она рискует полностью потерять веру в Рождество, в само добро. Этого не может быть. Я этого не допущу.

— О, моя маленькая Мэдди, уверяю тебя, мне очень жаль. Я наблюдал за тобой годами, наблюдал за тобой в моменты, когда ты думала, что ты одна. Я знаю о тебе то, чего не знает никто другой, и чего никто никогда не узнает, если мне есть что сказать по этому поводу.

— Например, что? — спрашивает она, затаив дыхание.

Боже мой, неужели она действительно так невинна? Она чертовски хорошо знает все грязные фантазии, в которых призналась мне. Но если она хочет играть именно так, то пусть будет так.

Удерживая ее взгляд, я решаю начать с самого начала.

— Однажды ты получила один из самых модных подарков сезона для девочек твоего возраста в новогоднем чулке. Разноцветная ручка, которая вибрировала. Ты нашла творчески озорное применение этим вибрациям, не так ли?

Ее щеки приобретают более глубокий оттенок розового, и она кивает.

— Ты хоть представляешь, как я охуел, прочитав записку с благодарностью, которую ты прислала мне за эту ручку? Записка, которую ты отправила спустя годы после случившегося, несмотря на то, что к тому моменту чертовски хорошо знала, что ее купила твоя мать, а не я. И все же ты описала свой первый оргазм в провокационных подробностях и умоляла меня похитить тебя из постели посреди ночи.

Мои собственные слова поднимают мое желание на ступеньку выше — и мое разочарование тоже. Разочарование, которое только растет, когда она смотрит на свои руки, не отвечая мне.

И все же по выражению ее лица ясно, что она помнит это чертово письмо так же хорошо, как и я — как она могла не помнить? Это было то письмо, с которого все началось. То, которое она отправила в тот день, когда ей исполнилось восемнадцать…

— Ну что, Мэдди? Ты все еще веришь, что я ненастоящий? — спрашиваю я грубым голосом.

Поднимая взгляд, она хмурится.

— Я никогда не говорила, что ты ненастоящий, просто ты не был…

— Мужчиной, о котором ты мечтала годами? Человеком, которому ты доверяла все свои сомнения, мечты и самые темные желания в письме за письмом?

— О Боже, эти письма…

Она отворачивается от меня, уставившись в окно, в ночную тьму. Почти слишком тихо, чтобы я не расслышал, она добавляет:

— Письма доказывают, что я нуждающаяся, испорченная личность. Вот почему ты здесь, не так ли? Ты тоже хочешь отругать меня.

Внезапно все становится на свои места. Мысленно я прокручиваю запись с камер наблюдения, сделанную прошлой ночью.

Как я мог это пропустить? Ее потеря веры никогда не была связана с изменой ее парня — это было то, что он сказал после.

Блядь.

И все же, я знаю моя девочка, как именно с этим справиться.

— Да, Мэдалин. Нам давно пора обсудить эти письма, и именно из-за них я здесь.