Преступление без смысла

Эпилог. Просьба Глеба и слова Перуна

Ворота тюрьмы открылись.

Мужчина средних лет вышел в пасмурное утро. Поправил сумку на плече. И вдохнул прохладный, пахнущий травой воздух.

Он думал, что не вдохнёт его ещё долго, а просидел полгода вместо положенных трёх.

— Бывай, Гурьев! — крикнул кто-то из охраны. — Вернёшься — встретим, как родного!

— Юмористы… — буркнул Гурьев.

С радостью он ощущал и тревогу: слишком внезапно его освободили.

Свидетели нашлись непонятно откуда: сказали, что он не виноват, хотя сам Гурьев был уверен в обратном — и на суде он признался: ведь правда уснул за рулём — значит, виновен в ДТП… Оно ему даже снилось.

Было невыносимо думать, что он убил женщину и покалечил её сына.

И вдруг — решение об освобождении! Чертовщина какая-то…

Адвокат сказал, что нужно подать иск о возмещении вреда — за то, что зря сидел. Свидетели (которые как с неба свалились) заявили, что Гурьев вынужден был выехать на встречку: мол, мотоцикл перед ним остановился.

Так ведь не было мотоцикла!.. Он выехал на встречную полосу, потому что спал!

Кстати, спал очень странно — был как в дурмане… В том сне Гурьев давил таракана, а как потом выяснилось, педаль газа.

Однако об этом все словно забыли.

На следствии установили, с какой скоростью ехал грузовик, но цифры в деле поменялись со ста с лишним на шестьдесят километров в час. Как они могли поменяться?!

Гурьева признали невиновным так быстро, будто он был сыном министра, и выпустили, едва он это осознал.

И вот теперь он озирался за воротами тюрьмы, пытаясь понять, что всё это значит.

Кроме родных (жены, дочери и брата) никто его не встречал. Никто не спешил объяснить, что происходит.

Впрочем, и родные к нему не спешили.

Стоя у машины, дочь глянула куда-то сквозь него… а потом стала набирать эсэмэску. Брат отвернулся. Жена как сидела в машине, так и продолжила сидеть.

— Эй!.. — Гурьев поднял руку.

И застыл в глупой позе: на него даже не смотрели.

Потом ворота закрылись, и раздался странный звук — тихий, механический. К нему примешивались шаги.

Глянув влево, Гурьев увидел мальчика в инвалидном кресле. Рядом шла девушка: деловой костюм и сиреневые волосы… Да ещё и серьга в ноздре.

Девушка обратилась к мальчишке:

— Можешь говорить — кроме него тебя никто не услышит.

Мальчик кивнул и подъехал к Гурьеву.

Тот вдруг понял, что услышит нечто важное — по взгляду подростка: волевому и серьёзному… Пожалуй, не по возрасту умному.

И Гурьев не ошибся: услышанное его потрясло.

— Меня зовут Глеб Шустов, я был в машине, в которую вы врезались, — сказал мальчик. — Но вы не виноваты: в тот вечер вас заставили уснуть. Человек, который сделал это, понесёт наказание. Повторяю: виноват он, не вы… Я решил, что вы должны это знать. Прощайте.

Мальчик развернул кресло и поехал обратно, девушка пошла за ним. Гурьев стоял, ошеломлённый… Его родные словно очнулись ото сна и подбежали, а он всё стоял…

А когда вновь посмотрел влево, там уже никого не было.

— Ну что, доволен? — спросила Дея.

— Вполне, — сказал Глеб.

Они приместились к «Фабрике». Дея извлекла из ноздри серьгу:

— Я домой — перекрашусь и сменю причёску.

— А почему бы не оставить всё так? — удивился Глеб.

Дея улыбнулась:

— Законодержцам нельзя, у нас с этим строго… Надеюсь, ещё поработаем над совместным расследованием?

Глеб промолчал.

— Знаешь, — вздохнула Дея, — если у кого и есть повод послать Азарина к чёрту, так это у меня — ведь на мою жизнь махнули рукой… Но я всё же останусь. Уверена, что и ты передумаешь: после всей этой истории любая работа покажется тебе тоской смертной. Пока!

Дея исчезла, и Глеб ещё минуту сидел в кресле… А затем подумал: «Хочу встать!»

И встал.

В Лесовье Перун произнёс то, чего не слышала Эми; перед битвой с Лаэндо Глеб пытался забыть те слова, потому что иначе они не дали бы покоя.

— ВАШ ВРАГ УЖЕ ЛЕТИТ СЮДА, — тревожно сообщил Перун. — НО КОЕ-ЧТО Я ЕЩЁ УСПЕЮ СКАЗАТЬ ВАМ… ТОЧНЕЕ, ОДНОМУ ИЗ ВАС.

И он сказал.

Перун говорил, а Глеб слушал.

— Ты пожертвовал жёлудем ради других, а магия — как водная гладь: ветер отразится в ней рябью, брошенный камень поднимет брызги. Магия примет всё — и ответит. Сегодня она ответила тебе: ответила на твою доброту и бескорыстность… на всё, о чём говорит твоё сердце. Покинув Лесовье, ты изменишься: каждый день твоей жизни у тебя будет один час, когда ты сможешь ходить. Час — это немного… но иногда этого хватит, чтобы кого-то спасти. Возможно, этого хватит, чтобы спасти себя — не от врагов, но от душевной боли… теперь этот час у тебя есть. Хотя таким, как ты, он не нужен: даже сидя в коляске ты сильнее большинства тех, кто идёт рядом.

Стоя напротив «Фабрики», Глеб подумал, что час — это не так уж и мало.

За час можно украсть — или остановить вора; можно оскорбить — или утешить; можно изуродовать чью-то картину, — а иногда написать шедевр.

Большинство людей, встающих каждый день на собственные ноги, редко задумываются о том, как много можно сделать за час.

С «Фабрики» долетел запах выпечки: наверное, Серафим Игнатьевич уже раскладывает булки, поглядывая на зеркало-монитор — где, конечно же, идёт футбол… Глеб невольно улыбнулся, но всё же подумал: «Моё ли это?..»

И вспомнил слова Деи: «…после всей этой истории любая работа покажется тебе тоской смертной».

Возможно, она и права… А если так, то кто знает: быть может, его история только начиналась.

Конец