Через час после битвы законодержцев с зеркальником Аркадий Коротов спускался в лифте.
Лифт был стеклянным, но это стекло не разбила бы и пуля — впрочем, его и тротил бы не взорвал. Если бы кто-то призвал пламя и обжёг лифт огнём, на стекле не осталось бы и следа. А уж бить чем-то тяжёлым (да хоть кувалдой!) по нему могли год — и без всякого эффекта.
В кабине лифта висели амулеты: серебряная подвеска в форме щита (она мешала применить холодное оружие — любой, поднявший на Коротова нож, упал бы без чувств), сплетённые в узлы бечёвки (подарок китайских магов: узлы не давали призвать ветер в радиусе ста метров), кусок янтаря с «застывшими» в нём песчинками (песок затруднял призыв огня) — и ещё дюжина предметов. По мнению Коротова, те были лишними: место, куда он спускался, и без того набили амулетами под завязку.
А спускался он в лабораторию.
Из лифта Коротов вышел в зал: белый кафель, нержавеющая сталь. Люди в белых халатах не отрывались от зеркал-мониторов — идя мимо них, Коротов видел столбцы цифр.
Позвал бы он законодержцев сюда, вмиг оказался бы в наручниках.
Вдоль стен — медицинские койки, и на каждой кто-то лежит… точнее, полусидит, потому что изголовье коек поднято. Мужчины, женщины, дети… Безжизненные взгляды, серые робы. И металлические обручи на головах — блестящие, с зеркальными «бусинами». Из обручей торчат провода — тянутся, вьются… и исчезают в контейнере, установленном в центре зала.
Контейнер был размером с сундук; стенки блестели никелем, но одна была прозрачной, а за ней сверкали диски, цилиндры, переплетались шланги и трубки. Там же сверкал зеркальный шар — главная деталь «сундука».
Трое учёных о чём-то спорили. Один — тощий и низкорослый — подскочил к Коротову:
— Аркадий Борисович, «Ключ» настроен идеально! Их ауры связаны с прибором — уже можно отсоединять провода…
— Не сейчас, — отрезал Коротов.
— Но мы можем…
Коротышка осёкся: Коротов посмотрел на него долгим и острым взглядом.
— Я всё понял… не сейчас… извините…
Учёный ещё что-то бормотал, но миллиардер уже скрылся в смежном помещении. Оно было тесным — простой кабинет. Не включая свет, Коротов сел в кресло и прошептал:
— Включись.
Шёпот был адресован зеркалу, встроенному в стену и занявшему её целиком. Обычный маг послал бы зеркалу свои мысли, но Коротов был слабым волшебником. Когда-то он этим удручался — обидно, если во всей школе призвать огонь не можешь лишь ты один…
Но сейчас Коротов не считал это слабостью — могущества можно достичь и без магии.
В зеркале вспыхнула картина; об изображённом на ней месте слагали легенды. Лесовье, обитель Перуна… Духа, прозванного громовержцем.
Коротов смотрел на картину.
О Лесовье он знал с детства: аномалка, где живёт спиритус, когда-то исполнявший желания, а теперь отгородившийся от мира — даже магам туда не попасть.
На картине был лес. Коротов смотрел пристально, будто погружаясь в увиденное… Смотрел, пока в кармане не пискнул зерфон.
Миллиардер достал его, глянул на звонившего и усмехнулся:
— Надо же — Служба безопасности аномальной зоны! Те, кто стоит над законодержцами. Наверное, я должен быть польщён.
— Перестаньте паясничать, — собеседник был раздражён. — Зачем вы привели их на завод?
— А зачем вы позволили им ко мне прийти?
Последовала пауза.
— Согласен, это наша недоработка… Больше не повторится.
— Прекрасно — в таком случае я могу спать спокойно.
— Вы ведёте себя как ребёнок…
— Я всю жизнь веду себя как ребёнок, потому что могу себе это позволить.
— Вы хоть знаете, что на ваш завод проник посторонний?
— Вы о той девочке? Как видите, знаю… И даже знаю, кто она: мои люди это выяснили. Признаюсь, меня удивил её возраст, но когда всплыла её фамилия, всё встало на свои места.
— И что вы намерены делать?
— С девочкой? — Коротов пожал плечами. — Ничего. Оставляю это на ваше усмотрение… Впрочем, мы выясним, где она.
— Приятно слышать… — собеседник помедлил. — Есть ещё кое-что: наш общий знакомый сорвался.
— А вот это уже ваша забота, — отрезал Коротов. — Он должен устранять проблемы, а не создавать их!
— Он знает, что у мальчишки ингениум Мельникова. Это не даёт ему покоя.
— Так успокойте его — а лучше заприте там, где ему самое место!
— Запрём, когда перестанет быть полезен.
— Полагаю, это всё?
— Нет: остальные вами недовольны. Они требуют конференции через чаросеть.
— Передайте, что я согласен.
— Вы не понимаете? Всё очень серьёзно! Эти люди ставят под сомнение ваш авторитет!
Коротов вновь глянул на картину: лес — загадочный и недосягаемый — будто звал его.
Пока недосягаемый.
Он окажется там. Он попадёт в Лесовье, потому что у него есть цель, и ради неё он не пощадит никого — даже себя.
— Вы слышали, что я сказал? — донеслось из зерфона. — Почему вы так в себе уверены?
Мысленно прощаясь с картиной, Коротов встал и сказал прежде, чем оборвать связь:
— Потому что никто не сможет мне помешать.
По прибытии в штаб Глеб познакомился с помещением, где ещё не был и предпочёл бы не бывать никогда. Ну а точнее — с лазаретом.
— Мазь исцелит рану, — врач завязала на его плече бинт. — К утру будешь как новенький — не останется даже шрамов. И не чеши плечо, а то привяжу руки к кровати!
— Она может, — Монгол сел на стул рядом с Деей. Вадим Сергеевич садиться не стал — после схватки с зеркальником он был на нервах.
Врача звали Ольга Павловна. В то, что она «может», верилось сразу — при ней даже Баюн притих; Глеб еле упросил её впустить духа, и тот молчал, чтобы его не выгнали.
— Тоже мне, стражи порядка… — Ольга Павловна зыркнула на Дею. — Ребёнка толком не защитили!.. Да я бы вам и щенка не доверила!
«Стражи порядка» молчали, пряча глаза.
Врач поставила склянки на поднос:
— Вернусь через час, — у двери она обернулась на Глеба: — Надо проколоть тебе витамины, да и жгучая гарсалия не помешает.
Глеб проводил её кислым взглядом: слово «гарсалия» ему не понравилось, но слова «жгучая» и «проколоть» понравились ещё меньше.
Теперь он стыдился мыслей о том, что из него сделали приманку: покушаться-то на него покушались, но законодержцы рисковали жизнями, чтобы его спасти. Причём зеркальник сам указал им дорогу: шум битвы разнесло на километр.
Когда за врачом закрылась дверь, Дея сказала:
— Артёма похитили неподалёку от «Фабрики». Это место становится опасным!
— С тех пор, как я там живу, — буркнул Глеб.
— Ты ни при чём, и Наталья Марковна это знает. А вот на нас она злится — за то, что подвергли тебя риску. Особенно на Азарина.
Услышав о последнем, голос подал Монгол:
— Кстати, кто-нибудь в курсе, зачем его вызвали в СБАЗ?
— В СБАЗ?.. — не понял Глеб, и Вадим Сергеевич «перевёл»:
— Служба безопасности аномальной зоны.
— Представь, что мы — полиция, — бросила Дея. — А СБАЗ — это как ФСБ или ФБР.
Кивнув, Глеб всё-таки потёр плечо. Интересно, от упомянутой гарсалии тоже чесотка начнётся?.. Если так, то лечения с него хватит…
— И чем эта СБАЗ занимается?
— Интригует и секретничает, — Дея явно была о СБАЗе невысокого мнения. — А если серьёзно, делами государственной важности… И раз Азарина к ним вызвали, то у нас большие проблемы.
Вадим Сергеевич всё-таки сел, а потом достал зерфон и положил у его на тумбочку рядом с Глебом:
— Ты должен кое-что знать о похитителе Артёма: это один из опаснейших чернотворцев.
— Черно… кого?.. — переспросил Глеб.
Дея тихо пояснила:
— Чернотворство — это запрещённый вид магии: для тех, кто его практикует, источником силы служат чужие страдания. За такое дают пожизненное, но некоторых это не останавливает.
— И все обряды они совершают в неволшебке, — ввернул Монгол.
— Так ведь есть башня, — Глеб глянул в окно: белую башню, восхитившую его, когда он только попал в Близбор, было видно и отсюда. — Если в неволшебке применят магию, она пошлёт сигнал в штаб, так?
Монгол с Деей переглянулись. Вадим Сергеевич вздохнул и ответил за них:
— Башня не всегда шлёт сигнал — с помощью некоторых амулетов её можно обмануть. Это значит, что проникших в неволшебку чернотворцев задержать невозможно.
Глеб размышлял над услышанным — и чем дольше размышлял, тем сильнее холодело в груди.
Что может сделать волшебник в неволшебке? Да что угодно! А если он преступник — и не вор-домушник, а маньяк-убийца?
Уже подозревая, каким будет ответ, Глеб тихо спросил:
— И чем именно занимаются чернотворцы?
Дея смотрела в пол, Монгол — на дверь. Вадим Сергеевич нехотя произнёс:
— Приносят жертвы. Человеческие жертвы.
Глеба передёрнуло. Не поднимая глаз, Дея сказала:
— Чем больше боли причинит чернотворец, тем он дольше живёт. И тем сильнее его магия.
До Глеба стало доходить, как мало он ещё знает о волшебниках — и как мало ему о них говорят.
— Чернотворцы что, теракты совершают?.. — прошептал Глеб.
— Нет, — Вадим Сергеевич мотнул головой, — массовые убийства им ни к чему. Пять-шесть преступлений в год, в разных местах… Жертв обычно от двух до семи человек.
Глеб отвернулся: будто этого мало!..
— Их очень трудно поймать, — это сказал уже Монгол, причём виновато… словно стыдясь всего, что Глеб услышал. — Даже у искателей на арест чернотворца уходят годы.
— И каждый из них, — добавила Дея, — сильнее любого из нас.
— Поэтому вы не могли победить зеркальника? — догадался Глеб.
— Не только поэтому, — Дея встала и прошлась вдоль стены. — Тот, кого ты зовёшь зеркальником, не простой чернотворец, а один из самых опасных. Мы не знаем, кто он: известно лишь имя — Лаэндо. Тот же ник он использует в чаросети.
Монгол зло пояснил:
— Этот гад любит дразнить нас, выкладывая записи своих преступлений. Действует всегда с фамильяром: тот кружит в небе, но если Лаэндо нужна помощь, дух сразу появляется рядом с ним.
— Вы про дракона?.. — проронил Глеб.
— Про змиулана, — уточнила Дея. — Впрочем, это разновидность драконов.
Глеб вдруг вспомнил нечто важное:
— Зеркальник говорил, что трижды дрался с Далебором…
— Так и есть, — сказал Монгол, — Далебор был единственным, кто мог драться с Лаэндо в одиночку. А в день его смерти именно Лаэндо помогал стрелку… ну тому типу, что стрелял в нас.
Вадим Сергеевич кивнул и уточнил:
— В тот вечер Далебор и Лаэндо сражались в последний раз. Наверное, Лаэндо злит, что Далебора убил не он — ведь бой их не был закончен… А ингениум получил ты, — маг смотрел на Глеба.
— Думаете, он искал достойного противника? — Глеб мрачно усмехнулся. — Тогда я его разочаровал.
— Любой бы разочаровал, — бросила Дея. — Мало кто победит чернотворца, тем более такого!
— Ну пара слабых мест у Лаэндо всё-таки есть… — заметил Монгол.
Секунду подумав, Глеб вспомнил:
— Он не применял магию воды. И во время боя вы открывали порталы, а он — нет… Возможно, он не умеет примещаться.
— Молодец, — Вадим Сергеевич похвалил Глеба за смекалку. — Правда, мы думаем, что примещаться он может, но тратит на это столько сил, что предпочитает обходиться без порталов. А ещё Лаэндо болен — он не выносит света… даже того, что проникает сквозь ткань. Вероятно, это следствие одного из обрядов, в котором что-то пошло не так.
— И поэтому его одежда зеркальная? — понял Глеб. — Но как же он видит сквозь маску?
— Никак: у Лаэндо нет глаз.
Глеб с сомнением уставился на законодержца. Нет глаз?.. Но ведь он как будто всё видел!..
— Его мозг связан с глазами змиулана, — пояснила Дея. — У спиритуса три головы, две из которых видят мир за зеркальника — с углом обзора, недоступным человеку. Так что этот слепец более зрячий, чем мы все.
Коснувшись зерфона, Вадим Сергеевич включил виос. Над столом вспыхнула голограмма.
— Здесь всё, что у нас есть на Лаэндо, — сказал он с явной неохотой. — Будет лучше, если ты узнаешь о нём побольше; объявившись один раз, он появится снова. Я с самого начала не хотел, чтобы ты влезал в это, но отступать поздно.
Глебу стало не по себе:
— Хотите сказать, он опять попытается убить меня?
— Пусть только попробует! — ощетинилась Дея. — Мы с тебя глаз не спустим!
— И на «Фабрике» будет дежурить охрана, — пообещал Монгол.
У Глеба засосало под ложечкой: новость о том, что чернотворец стал его врагом, совсем не радовала…
Он глянул на виос. Там было небо — будто заставка на мониторе. Но то была не заставка: камера (хотя вряд ли маги используют камеры — скорее, что-то другое) сползла вниз, фокусируясь на проезжавшем по мосту автобусе.
Потом автобус сломал перила и полетел в пропасть.
Глеб вздрогнул; это ведь не кадры из фильма и не фрагмент каскадёрского шоу…
— Вадим, ты спятил? — вспылила Дея. — Зачем Глебу это видеть?
— Я не это хотел показать… — Вадим Сергеевич был растерян. — Не понимаю… Лаэндо выкладывал это в чаросеть… зерфон сам выдаёт изображение!
Виос сменился: смятый автобус, рядом зеркальник. В блестящем костюме отражаются выпавшие из окон тела.
Вадим Сергеевич посмотрел на Глеба:
— Ты как-то связан с Лаэндо… Зерфон реагирует на тебя, будто хочет что-то тебе показать…
Взгляд его окаменел — он явно что-то понял.
— Вадим, выключи запись, — быстро сказал Монгол.
— Да-да, сейчас… — Вадим Сергеевич потянулся к зерфону, но Глеб схватил его первым:
— Нет!
Он не отрывал взгляда от виоса. Там по вечерней дороге ехал грузовик, — а потом вылетел на встречную полосу.
«Тойота», с которой он столкнулся, сложилась гармошкой.
Дальнейшее показалось Глебу фрагментами кошмара… Очень знакомого кошмара.
Лаэндо — едва видимый в вечерних сумерках — проходит мимо дверцы водителя. За разбитым стеклом видна блузка: эту блузку Глеб узнал бы из тысячи.
Смена кадра: камера (или что там вместо неё) поднимается выше. Видно, что в салоне есть кто-то живой…
— Глеб, не смотри… — прошептала Дея.
Глеб её уже не слышал. Его трясло.
Крупный план: на заднем сиденье лежал мальчишка.
— Проклятье… — кажется, это сказал Монгол.
Потом опять Дея — со слезами в голосе:
— Вадим, ты идиот!!!
Глеб чувствовал, как кто-то разжимает его пальцы, ему что-то говорили, но он ничего не понимал. Перед глазами стояла картина: лицо подростка на сиденье «Тойоты».
Лицо, которое он видел в зеркале каждый день.
Иногда память ведёт себя, как гурман.
Ей по душе деликатесы — филе из радости, вина из смеха и начинённые счастьем эклеры. Намазанный болью хлеб она отвергнет — как и миску с лапшой из горечи… Память капризна и разборчива.
А потому Глеб едва помнил, что было после просмотра виоса.
Кажется, Дея тормошила его и кричала на Вадима Сергеевича, который словно застыл. В палату вбежала врач и выгнала законодержцев, а Глеба всё била дрожь…
Он только что видел, как убили маму… «Этот Лаэндо убил маму…»
Наверное, когда можешь вызвать смерч, усыпить водителя грузовика ничего не стоит…
Безмерно долгие минуты ушли у Глеба на то, чтобы осознать: он сегодня дрался с тем, кто сломал его жизнь.
А потом он уснул — врач дала ему снотворное… Уснул вязким сном, в котором хочется спрятаться.
Как ни странно, там не было кошмаров — сон оказался милосердней, чем явь.
Проснулся Глеб под утро.
Фонарь снаружи давал немного света; на стуле дремал Баюн, на стене блестело зеркало, при взгляде на которое Глебу вспомнился виос… и всё, что там было.
Глеб сразу пожалел, что проснулся.
Потом он увидел Вадима Сергеевича — тот стоял у окна, отпивая что-то из чашки.
— Что вы тут делаете? — Глеб сонно приподнялся.
— Кофе пью, — тихо бросил законодержец. — Пятый раз за ночь.
Он выглядел насквозь виноватым — даже в сумраке… Сутулясь, маг глядел в ночь.
Откинувшись на подушку, Глеб бормотнул:
— Мне нянька не нужна.
— А я в няньки и не записывался.
Минуты две они молчали.
Глеб понял вдруг то, чего предпочёл бы не знать: если бы не маги, мама была бы жива. Если бы не маги, он не стал бы калекой. Если бы не маги, не погибли бы все те, кого убил Лаэндо и подобные ему чернотворцы…
Если бы не маги.
Вадим Сергеевич вновь заговорил — тихо, но Глеб услышал:
— Я очень виноват перед тобой… С зеркалами такое бывает: иногда они сами решают, кому и что показать. Если бы я лучше изучал дело Лаэндо, то знал бы, что он виновен в той аварии… Я так виноват, что даже глупо извиняться… Знаешь, я год жизни отдал бы тому, кто скажет, что мне сейчас говорить.
Глеб молчал.
Щёлкнули стрелки часов, просигналила машина. Где-то гавкнул пёс, встречая новый день.
— Наверное, ты нас возненавидишь, — продолжал законодержец. — Если так, что ж… У тебя есть на это право.
Глеб закрыл глаза.
Возненавидит ли он Близбор? Проклянёт ли новый мир, распахнувший перед ним двери — и лишь после показавший свою изнанку? Выбросит ли волшебную палочку, вручённую этим миром непонятно за какие заслуги?
Не сможет… не выбросит… не проклянёт…
Не хватит у него духу отказаться от волшебства.
Плечо уже не болело; Глеб коснулся его и понял, что рана зажила. Хотя чему удивляться? — маги лечат лучше, чем профессора медицины… А ещё лучше они умеют убивать.
Глядя в потолок, Глеб спросил:
— Всё, что делают чернотворцы… это чтобы стать сильнее? Только ради силы?
— Нет… — Вадим Сергеевич мотнул головой. — Нет, не ради неё… Думаю, это из-за страха смерти.
Глеб приподнялся на локтях и вопросительно на него посмотрел.
— Не знаю, для твоего ли возраста то, что я скажу… — маг коснулся очков, отражавших тусклый свет. — О смерти однажды задумываются все. Кого-то это подстёгивает, заставляя идти вперёд: ты живёшь и понимаешь, что каждый поступок — ступенька на огромной лестнице: шагнуть можно либо вверх, либо вниз. Но некоторые прошли вниз слишком много ступенек — они не знают, что ждёт их потом, и страшатся расплаты. Чернотворцы из этой категории, — маг повернулся к Глебу. — Ими движет страх: продлевая жизнь за счёт других, они не могут остановиться, хотя знают, что всё равно придёт конец… Лестница, по которой они шли, привела их во тьму — в такие недра человеческой души, о которых лучше не знать.
Вадим Сергеевич протёр очки. Ночь за окном превратилась в морок — бледный флёр в жёлтом свете фонаря.
Уже другим тоном он сказал:
— В десять утра нам надо быть у Азарина, — законодержец глянул на кружку: — Схожу-ка я за кофе… Спи, ещё слишком рано.
Но Глеб, разумеется, уже не уснул.
Кадры аварии мерещились Глебу всё утро. Он не мог есть, на вопросы отвечал, как робот, и даже не помнил, как принял ванну — прямо в штабе, не возвращаясь на «Фабрику» (в ванной лазарета имелись поручни). Он никого не замечал; даже въехав к Азарину в новом кресле (точной копии того, что утонуло вчера), видел не кабинет, а разбитую машину.
Дея, Вадим Сергеевич и Монгол расселись в полном молчании, Глеб остановился у шкафа. Баюн в обличье ворона кружил за окном.
— У меня было пять звонков из двух министерств, — хмуро сказал Азарин. — И это только за последний час.
Монгол неуклюже пошутил:
— Значит, вас либо уволят, либо повысят…
— Либо заберут дело Лаэндо, — взгляд Азарина посуровел. — Вы не ослышались: расследованием похищений теперь займётся СБАЗ.
Это вогнало всех в ступор — секунд пять в кабинете было тихо. А Глеб и вовсе сжал кулаки.
Первой опомнилась Дея:
— В каком смысле — СБАЗ?.. Они что, хотят поймать рыбу, заплывшую в чужие сети?
— Так у них сети-то побольше наших… — заметил Монгол.
Но Дея не унималась:
— И это после того, как мы вышли на Коротова? После того, как Лаэндо пытался убить Глеба?
— А ведь Коротов с Лаэндо наверняка связаны, — вставил Вадим Сергеевич. — Задели первого — и объявился второй…
— Связаны или нет, нас уже не касается, — перебил его Азарин. — Коротова прикрывают в таких верхах, куда нам не достать.
В глазах Деи возник сарказм:
— А если подпрыгнуть… например, позвонить мэру? Вы ж с ним вроде бы в гольф играете?
— Мэр мне сам позвонил — и приказал уйти в сторону.
— То есть не путаться под ногами у СБАЗа, — Дея помрачнела. — Играть в куклы, учить стишки и не мешать взрослым?
Азарин обвёл всех хмурым взглядом:
— Давайте без эмоций. Для тех, кто не понял, поясню: делом о пропаже нейтралов мы больше не занимаемся.
Нервы Глеба натянулись струной.
— А кто будет искать Лаэндо?
Монгол, Дея и Вадим Сергеевич отвели взгляды. Струна стала тоньше — в Глебе всё будто задрожало:
— Вы же сами сказали, что Коротова прикрывают в верхах. А раз Лаэндо связан с Коротовым, то прикрывать будут и его?
— Лаэндо уже не наша проблема, — резко бросил Азарин. — По-моему, я объяснил это ясно.
Вадим Сергеевич попробовал разрядить обстановку:
— Лаэндо в розыске уже много лет — его так или иначе будут искать…
— Серьёзно? — восхитился Глеб. — А когда найдут, у меня уже будет борода?
Взгляд Азарина стал ледяным — он вряд ли привык к такому тону.
— Я не потерплю пререканий в своём кабинете.
— И что вы сделаете? — Глеб и рад был бы успокоиться, но не мог. — Под замок меня запрёте? Загипнотизируете своей магией?
— Глеб, хватит… — тихо сказала Дея.
— Хуже того, что сделал Лаэндо, вы сделать не сможете! — Глеб в ярости развернул кресло.
— Насчёт того, чтобы запереть тебя, идея неплохая, — сообщил Азарин. — Но толку не будет: ты нас возненавидишь, а значит, станешь бесполезным.
Глеб уже не слушал — распахнув дверь, он выехал за порог.
— Всё-таки я ошибся, — донеслось ему вслед. — Глупо было надеяться, что место Далебора займёт ребёнок.
Глеб обернулся — и прежде, чем уехать, сказал:
— Ребёнком я был вчера.