Как только я увидела этого человека, в голове застучало: «Беги, беги, опасность!».
Мужчина был одет во все черное — с головы до ног, даже кисти рук были спрятаны в тонкие черные перчатки. Единственное, что выбивалось из тотально-черного образа — большой перстень, надетый поверх печатки. Перстень был из какого-то непонятного металла, не золота и не серебра, очень большой, а когда на него падали отсветы от множества свечей, зажженных в столовой, перстень вспыхивал яркими огоньками — это было и красиво, и жутковато одновременно.
Незнакомец был высок, широкоплеч, его черные волосы спускались почти до плеч. У него была небольшая острая бородка, нос я бы назвала орлиным, но он был скорее хищным, чем гордым.
Но самое главное, что пугало при виде этого, казалось бы, вполне себе красивого господина — взгляд.
Его черные глаза под насупленными бровями смотрели так пронзительно и жутко, что мне захотелось закрыть лицо руками, а еще лучше — убежать куда-нибудь подальше.
Этот человек наклонил голову, поприветствовал меня какой-то общей фразой, потом отвесил всем остальным легкий поклон.
По тому, как почтительно они приветствовали этого господина, я поняла, что он какая-то важная и уважаемая персона. И что мне надо быть очень осторожной и бдительной с этим «черным» человеком.
В дверях начали маячить люди с новыми блюдами, я поняла, что пора к столу. Любезно улыбнувшись, сделала неопределенный жест:
— Прошу вас, господа.
Молодой блондин подскочил и отодвинул стул для меня во главе стола. Чудесно, теперь буду знать куда сесть. Остальные гости расселись по обе стороны от меня и только жуткий человек в черном занял место напротив, перчатки он так и не снял, но, похоже, это никого не удивляло.
Ужин был неспешен, слуги приносили и уносили блюда, разливали напитки. Я пригубила белого вина, потом потягивала какой-то домашний лимонад, возила вилкой по тарелкам мелкие кусочки неизвестных мне блюд, ссылаясь на то, что не совсем оправилась и не могу есть.
Беседа текла своим чередом. Я время от времени вставляла реплики, улыбалась, кивала.
Так же наконец я узнала, что молодого блондина зовут Август де Контье, одного из пожилых мужчин, высокого и полного, звали барон Бернар, господина невысокого роста, который явно страдал одышкой, называли господин Дюпон, имя третьего же мужчины, абсолютно лысого, я так и не услышала или пропустила. Он часто посмеивался и рассказывал смешные истории.
Господина в черном все называли просто Милорд. Вот и пойми, что это значит. Он не много ел, чуть отпивал из хрустального бокала красное вино, говорил мало, но очень внимательно слушал всех и кивал или покачивал головой.
Лишь один раз, когда Август рассказывал о своих собаках и о том, как они обожают маленького котенка, который внезапно появился на псарне, Милорд широко улыбнулся. Его улыбка совершенно преобразила его лицо — я вдруг увидела красивого, мужественного, совсем еще не старого мужчину.
Я не сводила с него глаз, так меня поразила эта мимолетная улыбка. Он бросил на меня взгляд — и улыбка тут же слетела с его лица, и Милорд снова напустил на себя прежний холодный облик.
Он смотрел на меня через стол и следующий его вопрос, обращенный ко мне, ввел меня в ступор:
— Госпожа Агнесс, когда обещал приехать ваш сын, наш всеми уважаемый Камиль?
Так, у меня есть сын. Или у Агнесс есть сын? Но ведь Агнесс, то есть. я, очень молодо выглядит? Ну, наверное, тогда (когда?) рано выходили замуж и рано рожали…
Может есть еще дети? Все это пронеслось вихрем в голове…Что ответить? Я улыбнулась и сделала глоток вина:
— Скоро, уже скоро.
После я поднялась из-за стола, извинилась, что вынуждена покинуть компанию, сославшись на головокружение (пока это еще прокатывает), и попросила гостей не стесняться и приятно провести вечер.
Мужчины встали и склонили голову, я же покинула столовую и вышла в коридор.
Горничная, уже другая, не Сэди, проводила меня в спальню, помогла раздеться, умыться и надеть ночную рубашку. После она захотела расчесать мне волосы, но я отказалась, ведь у меня болит голова! Отослала ее и наконец осталась одна.
И вот я уже сидела в уютном кресле, кутаясь в большую шаль с длинными кистями, мои мысли же скакали, прыгали, даже неслись. Я растеряна, я напугана, я не знаю, что мне делать.
Вдруг в приоткрытое окно залетел какой-то сверток — то оказался небольшой камешек, завернутый в бумагу. Развернув ее, я похолодела, увидев лишь одно слово, выведенное крупными буквами: «ВЕДЬМА».