Приобретут весь мир

I

ЛАННИ вернулся обратно в Ньюкасл, чтобы вернуть заимствованную машину и попрощаться. Бэдд-Эрлинг Эйркрафт получил свою долю из тех двадцати шести тысяч самолетов, что Ф.Д.Р. позволил заказать британцам, и теперь президент Бэдд-Эрлинг Эйркрафт был под натиском вояк, требующих расширения производства. Сын президента сравнил своего отца с младенцем, который потянулся за соской, а получил брандспойт от шланга. Все в городе находились под давлением этого шланга. Оно проявилось. Старожилы жаловались, что кончилась общественная жизнь, и на улицах было пусто. Робби больше не приходил домой на обед, а съедал в своем кабинете бутерброд и запивал его стаканом молока. Два крепких сына Робби и Эстер были похожи на пару верных ломовых лошадей, тянущих упряжку, но новые грузы шли нескончаемым потоком.

По просьбе Ланни отец подал заявление на паспорт Ланни в Европу. Соглашение с президентом Рузвельтом состояло в том, что Робби должен был обратиться к определенному должностному лицу в военном ведомстве, объяснив, что Ланни путешествует по делам Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Военное ведомство делает запрос в Государственный департамент, и, следовательно, нет никаких оснований подозревать, что Ланни был чем-то другим, кроме сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Паспорт должен был выписан для Португалии, Испании, Франции Виши, Швейцарии, Германии и Великобритании. В Нью-Йорке и Вашингтоне было много людей, которые заплатили бы крупные суммы за такой документ, но не смогли получить его из-за безжалостной политики правительства ограничить поездки в зоны военных действий.

Ланни ждал. Тем временем в Ньюкасле шли личные дела. Приближалось Рождество, и было слишком нехорошо уехать прямо перед праздниками! Одна из племянниц Эстер возвращалась домой из Гарвардской школы искусств, и ее тетя давала приём в её честь. Неужели у Ланни не возникло соблазна остаться на него? Мачеха Ланни, тончайший из психологических манипуляторов, не делала никаких намеков на любовь и брак. Она только сказала, что семья так мало видит Ланни и очень любит слушать его рассказы. А также, что в эти времена в Европе, как на суше, так и на море, так опасно, что стоит ли ему рисковать жизнью из-за старых мастеров или даже из-за военных самолетов?

Маргарет Ремсен было именем девушки, а они называли ее Пегги. Ланни не видел ее пару лет, и какие изменения могли произойти за это время в голове молодой женщины! Она была настоящей молодой леди Новой Англии, добросовестной и прилежной, как и любой член семьи Эстер. Также она была чрезвычайно нетерпеливой и настороженной к тому, что происходило вокруг нее. Неужели ее тетя случайно вызвала ее? Она знала все о компетентности Ланни в искусстве, а также о его компетентности в политике. Ей хотелось услышать о необычных людях, с которыми он встречался, и внимать каждому слову из его уст. Ничто не могло быть более приемлемым для мужского эго.

Ланни ушел и подумал. Здесь было еще одно искушение, еще одно эмоциональное волнение. Пегги была связана с ним только браком ее тетки, а не кровью. Он был совершенно пригоден на этот счет. Очевидно, он ей нравился. И, очевидно, он выглядел интереснее, чем кто-либо, с кем она могла встретиться в этом разросшемся речном порту на проливе Лонг-Айленд. Ланни подумал, не собирается ли она занять место Лизбет в его воображении или займёт место Лорел? Она была своего рода комбинацией двух. Она была молода, и когда-нибудь у нее будет много денег, потому что ее отец был президентом Первого Национального банка Ньюкасла, и ее дед основал это учреждение, которое занималось всеми делами Бэдд-Эрлинг Эйркрафт и значительной частью Оружейных заводов Бэдд. У Пегги тоже были мозги, и она читала немало книг.

Ланни размышлял о влиянии на американское общество этого нового поколения молодых женщин, получивших образование, и, казалось бы, решивших подумать о себе. С его точки зрения, эти молодые люди были жертвами заговора прессы и радио, церкви и школы и политической платформы, убеждавших их, что так называемый американский образ жизни, «система свободного предпринимательства», был единственной свободной системой, совместимой с демократией. Разумеется, это означало большую свободу для Робби Бэдда, работодателя, но для массы рабочих это было давнее привычное рабство. Теперь Ланни сидел за обеденным столом своей мачехи и услышал, как Пегги Ремсен подытожила свои идеи по этому вопросу: «Мне кажется, что было бы гораздо более демократично, если бы рабочие сами создавали свои собственные рабочие места, а не дядя Робби создавал их для них всех». Ланни ничего не сказал, потому что, конечно, такие проблемы лежали за пределами компетентности искусствоведа.

II

Паспорт задерживался. Робби позвонил в военное ведомство, но его переадресовали в Государственный департамент. Он позвонил в Государственный департамент, и ему сказали, что этот вопрос находится на рассмотрении. Так было с бюрократами. Они рассматривают вопросы, пока не настанет конец света. Итак, Ланни, который сказал себе, что его время танцев закончилось, отправился на вечеринку в Загородный клуб Ньюкасла. Он был одним из двух десятков должно одетых джентльменов, которые танцевали с Пегги и расточали ей комплименты, которые она заслуживала, потому что выглядела очень привлекательно и вела себя весело и с обаянием. Ланни присутствовал на такой вечеринке в доме Лизбет Холденхерст, и он сказал себе, что сломал сердце Лизбет или, во всяком случае, надломил его, и теперь он оказался в положении волокиты и в опасности сделать то же самое с племянницей мачехи.

Наконец, пришло письмо на элегантном бланке, которое приглашало его обратиться к представителю Государственного департамента в Нью-Йорке. Поэтому он пошел и встретил человека значительно моложе себя, который выглядел как преподаватель колледжа. Робби Бэдд таких особенно ненавидел. С самыми элегантными манерами мистер Титерингтон пропустил Ланни Бэдда через инквизицию относительно того, что он хотел делать в Европе, и почему он считал себя обладающим особыми привилегиями. Такого допроса не должно было происходить вообще. Ф.Д.Р. отдал особый приказ военному ведомству, что президент Бэдд-Эрлинг Эйркрафт должен был иметь любые паспорта, которые он запрашивал для себя или своего сына. Ланни сказал: «Я полагаю, что Государственный департамент будет делать все, что угодно военному ведомству», но, по-видимому, это было наивно. Кто-то ошибся? Или бюрократы были настолько полны своей важности, что они имели свое мнение относительно приказов даже от главы правительства Соединенных Штатов?

В этом офисе Ланни действовал с большой осторожностью. Он не мог дать ни малейшего намека на то, что президент интересовался его поручениями за границей. Он не мог даже отказаться отвечать на вопросы и сказать, что обратится в вышестоящую инстанцию, потому что это может оскорбить молодого человека и сделать из него злонамеренного врага. Ланни знал, что все бюрократы живут в осаде газетчиков. Некоторые ненавидят их, а некоторые любят их, но все боятся их. И предположим, что этот мистер Титерингтон может сказать своему другу репортеру: «Ты знаешь что-нибудь об этом парне Ланни Бэдде, который называет себя искусствоведом и претендует на привилегию путешествовать по всей Европе в военное время? Он сын Робби Бэдда из Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, и тебе стоит выяснить, что он делает». Возможно, какой-нибудь радио-ведущий задаст такой вопрос в эфире, а какой-нибудь нацистский агент это заметит. И это будет конец агенту президента навсегда!

Ланни с большим терпением и вежливостью объяснил, что его мать проживает в Жуан-ле-Пэн и маленькая дочь в Англии. На что добросовестный бюрократ ответил, что в таком же положении находится много американцев, но, к сожалению, Госдепартаменту пришлось выносить решения против всех таких просьб. Все еще терпеливо, Ланни объяснил, что у него есть заказы на несколько картин во Франции Виши, и он должен получить их там. На что вежливый бюрократ ответил, что все коммерческие вопросы надо решать по почте. Прижатый к стене, Ланни принял таинственный вид и заявил, что есть определенные дела, связанные с проектами нового истребителя Бэдд-Эрлинг. В последних французских моделях были сделаны некоторые улучшения, и Ланни обещали их чертежи. Это была самая важная проблема, поэтому заявление прошло через военное ведомство. Настойчивый чиновник хотел знать, почему была необходима швейцарская поездка, и Ланни сказал, что один из людей, с которыми он имел дело, может быть в этой стране.

Результатом всего этого было то, что заявление будет принято «на рассмотрение» и результаты будут объявлены Государственным департаментом. Ланни понял, что этот мистер Титерингтон делал то, что ему сказали, и было несправедливо обвинять его в ограничениях военного времени. Ланни верил в бюрократов, как единственную альтернативу деспотам от бизнеса на современном этапе социального развития. Но в то же время это было очень раздражающе. Он не мог позвонить Бейкеру по этому поводу, потому что Бейкер не должен был знать его имя. Он подумал связаться с профессором Олстоном, который познакомил его с Ф.Д.Р., тот должен знать его секрет, хотя он никогда не говорил об этом с Ланни. Но в газетах сообщалось, что Чарльз Олстон, которого они называли важной фигурой, в тот день был отправлен на самолете, чтобы присоединиться к президенту в его круизе.

III

Так что нечего было делать, только дожидаться возвращения Ф.Д.Р. Ланни решил, что он не вернется в Ньюкасл, где Эстер и Пегги могут поджидать его. Или подстерегать? Он решил не рисковать, а насладиться со своим другом и коллегой по искусству Золтаном Кертежи осмотром новых вещей, которые могут предложить дилеры, и тех, если таковые были добавлены в музеи. Кроме того, он посетит Бальдура Хайнша и даст ему возможность сказать, готовы ли заговорщики, чтобы Ланни Бэдд узнал их имена и передал их властителю Сан Симеона.

Представитель немецких пароходных линий сообщил, что руководители хунты не смогли решить свои проблемы. Они хотели изучить Ланни Бэдда, и Ланни сказал, что это совершенно естественно, если только они не дураки и не рискуют своими шеями, не принимая все меры предосторожности. В своих секретных мыслях Ланни задавался вопросом, действительно ли Хайнш знал что-либо, или притворялся, что у него есть информация, чтобы получить новую. Ланни сменил тему, и через некоторое время позвонил Форресту Квадратту, и, говоря о разных людях, которых они оба знали, он заметил: «Кстати, интересно, знаете ли вы Харрисона Денге?»

«Я случайно встречался с ним несколько раз», — ответил бывший поэт. Он был хорошо обученным интриганом, и, если бы он был удивлен, то не проявил бы никаких следов. — «Вы знаете его?»

— Я не думаю, что встречал его, но мой отец рассказывал мне о нем. Я думаю, что он был бы полезным человеком для нас обоих.

— Это может быть хорошим предложением. Я полагаю, что мисс ван Зандт знает его хорошо.

Ланни не сказал: «Я бы хотел встретиться с ним». Он редко лез вперёд. Его роль заключалась быть легкомысленным человеком, своеобразным фланером искусств, и всегда он разрешал использовать себя Квадратту и никогда не использовал Квадрата. «Я вижу, что сенатор Рейнольдс находится в городе», — заметил он. — «Он сказочный персонаж».

«Вчера я обедал с ним», — ответил другой. — «Он хорошо вас помнит и спрашивал о вас. Он поехал в Германию, вы знаете, и вернулся в восторге от того, что там видел».

— Если бы только мы могли взять американцев в поездку по Германии, это положило бы конец лжи еврейской прессы. Здесь Ланни повторял то, что он вычитал только на этой неделе в Deutscher Weckruf und Beobachter, публикуемом в Йорквилле, районе Нью-Йорка.

Ланни больше не касался этого вопроса. Он рассказал о своей предполагаемой поездке за границу и похвалил Квадратта, попросив его совета относительно того, пожелает ли фюрер встретиться с американцем в условиях таких болезненных обстоятельств. — «Я не мог винить его, если он никогда не хотел слышать о другом». Нацистский агент ответил, что фюрер был человеком с широкими взглядами и, несомненно, не поставит в вину старому другу злобные интриги Рузвельта. Ланни рассказал, каким сердечным был великий лидер в Париже, и о подлинности его стремления к сближению с Британской империей. Затем он рассказал о лорде Уикторпе и о значении его отставки. Ланни преувеличил её. Движение за понимание было гораздо более распространенным, чем американская пресса позволяла публике догадываться.

«Во всяком случае», — сказал бывший поэт, — «вы и я можем быть уверены, что сделали все, что в наших силах, чтобы положить конец этому безумию».

IV

Джим Стоцльманн сообщил, что в это время Харрисон Денге был в Нью-Йорке, поэтому Ланни не был удивлен, когда на следующий день в его гостиницу пришло рукописное приглашение поужинать следующим вечером в доме мисс Гортензии ван Зандт и «встретиться с мистером Денге и сенатором Рейнольдсом». Ланни догадался, что нетерпеливый агент сработал по телефону, и что фанатичная старушка, которая была одним из финансовых спонсоров Квадратта, была бы не менее оперативной. В эти времена блокады и цензуры в Нью-Йорке можно пригласить не так много личных друзей фюрера. Ланни принял приглашение, уведомив об этом тем же способом. В половине шестого он покинул свой отель и отправился пешком по Пятой авеню. Был морозный зимний вечер, и, глядя вверх крутых стен каньона, он видел яркие звезды, казалось, очень близко. Время было между толпами, покидающие магазины, и толпами отправляющиеся в театры, но, тем не менее, большая улица была переполнена, а яркие огни были под серо-голубой дымкой. Ювелирные магазины, магазины мехов, художественные магазины, высокие офисные здания и гостиницы выстроились на том, что когда-то было жилой улицей «Четырех сотен» [30]. Демонстрация товаров роскоши не была похожа ни на что другое в мире. Конгресс только что ассигновал миллиарды на военные товары. Дальше на этом узком острове был финансовый центр, через который должны были пройти эти деньги, и рано или поздно многие из них найдут свой путь в эти магазины.

Мисс ван Зандт была хозяйкой недвижимости в Нью-Йорке уже два поколения. Высокая, худая и седая, упрямая, жесткая и гордая. Ее особняк располагался в нижней части авеню и был полностью окружён торговлей одеждой, но она отказалась съезжать. Это была ее манера ведения войны с евреями и красными, которые, по ее мнению, были одним и тем же. На ней было длинное черное вечернее платье из настоящего шелка, а бархатный воротник с бриллиантами, закрывавший сухожилия тонкой шеи. В наши дни grandes dames завели имитации своих драгоценностей и носили их, храня настоящие, о которых все знали, запертыми в банковских хранилищах. Ланни догадался, что эта хозяйка будет презирать такие модернизмы.

Настоящий ужин был интеллектуальным событием. Она решила поужинать наедине со своими тремя важными джентльменами. Форрест Квадратт не появился, и Ланни догадался, что он сам это предложил. Событие должно быть чисто американским, и никто из гостей не должен быть обеспокоенным идеей, что немцы всё это организовали. Сначала появился «Боб из Банкомба» Рейнольдс, который по странным причудам судьбы родился в округе Банкомб в штате, который он называл No'th Ca'lina. Он когда-то был аукционистом, продававшим патентные лекарства на площадях, а силой и гением своих лёгких он стал председателем комитета по военным делам Сената Соединенных Штатов. Пост, имеющий величайшую власть, которую он намеревался с Божьей помощью использовать в сохранении Божьей страны от чужих войн, особенно войн страны, которая захватила и сожгла город Вашингтон всего сто двадцать семь лет назад [31].

А потом появился Харрисон Смитфилд Денге, человек, которым Ланни Бэдд внезапно и сильно заинтересовался. Можно было сразу увидеть, что он человек, привыкший командовать и руководить подчиненными. Он был крупным парнем, и эта крупность была в его груди, а не в животе. У него был красный цвет лица и седые усики. Он сидел в своем кресле, как статуя мощи и решимости. Он много не говорил, да этого не надо было, пока рядом был Боб из Бункомба.

Этот сенатор от жителей горных районов западных и южных штатов был одним из самых активных и решительных сторонников фашизма в западном мире. Но Ланни подумал, что, возможно, он не знал, что это фашизм, и был бы возмущен таким термином. Он называл это американизмом или просто стопроцентным патриотизмом. Америка была самой большой страной в мире, и она обладала системой, в соответствии с которой продавец патентных лекарств поднялся, чтобы стать ведущим государственным деятелем и партнёром миллионеров. Сенатор мог заявить, что любой человек, обладающий способностями и желающий работать достаточно напряжённо, может сделать то же самое. Он собирался жениться на дочери ведущей вашингтонской светской львицы, автора тома Отец разбогател. Отец Эвалины имел золотой рудник, и теперь Эвалин владела бриллиантом Хоупа, самым большим в мире, и носила его на своей груди на вечеринках, на которые она приглашала толпы людей, которые были фашистами, но не знали этого, а также тех, кто это знал.

V

Не позволяйте себя обманывать мягким круглым улыбающимся лицом этого государственного деятеля, его черными волосами, длинными, как у поэта или пианиста. Он один из самых решительных и агрессивных людей на земле, и если красные подумают, что им разрешат распространять свои идеи, и если евреи подумают, что им разрешат продолжать делать все деньги, то сенатор поставит их на место. Он только что вернулся из Германии и обнаружил, что там все трудятся и счастливы, несмотря на войну, которая была им навязана. Он еще раз рассказывает историю о том, что он там видел, а остальные три человека за обеденным столом его не прерывают. Сенатор узнал, как произошло национал-социалистическое чудо, и он издаёт еженедельную газету Американский защитник, чтобы рассказать об этом всем патриотическим гражданам. Также он основал организацию, Защитники, которая выдаёт своим членам красные, белые и синие перья и красные, белые и синие значки. В ней есть молодежное отделение, называемый Пограничный патруль, и молодежь также носят перья и значки, носят знамёна и распевают песни. Короче говоря, все, что есть в Hitlerjugend, за исключением только «кинжалов чести». Сенатор не говорит, что вся состояние Маклинов стоит за этой деятельностью «спасти Америку», и Ланни догадывается, что это потому, что великий человек надеется получить значительный чек у гостеприимной хозяйки, когда закончится вечер.

Когда Боб из Бункомба закончил свой рассказ, хозяйка обращается к Ланни и замечает: «Я понимаю, мистер Бэдд, что вы были в Париже прошлым летом и встречались с фюрером и другими».

Итак, это теперь очередь Ланни, и он рассказывает, что видел и слышал. Мистер Денге заинтересован, и спрашивает, как ему удалось завоевать доверие таких высокопоставленных фигур. Ланни рассказывает, возможно, в тысячный раз, как это произошло, и как фюрер поручил ему рассказать французам, как он, фюрер, любит французов, и рассказать британцам, как он любит англичан, и рассказать американцам, как он любит американцев. Короче говоря, Ади Шикльгрубер, человек, полностью поглощенный любовью, и ненависть к нему не имеет никакого отношения. Он ведёт войну, потому что другие люди заставляют его, а он не перестаёт умолять о прекращении военных действий. Ланни может сказать все это с совершенно невозмутимый видом и быть уверенным, что ни один из его трех слушателей заподозрит какую-либо иронию.

Самая необычная история, как американскому искусствоведу было поручено путешествовать туда и обратно с секретными сообщениями от любовницы премьер-министра Франции к мужу своей бывшей жены. «Звучит мелодраматично», — заметил он. — «Так случилось, что мы живём в мелодраматическое время, и романисты и драматурги через тысячи лет так будут расценивать свой материал о том, что происходило в Европе в течение последних десяти лет». За этим обеденным столом не было ни романистов, ни драматургов, только самые серьезные реформаторы. Мистер Денге хотел узнать, насколько искренен фюрер был в своей ненависти к Красной России, и каковы были перспективы его захвата этой страны, если бы вдруг государственные деятели Великобритании могли согласиться на урегулирование.

Настала очередь и джентльмена с красным лицом, и хозяйка сказала: «Расскажите, что вы думаете о перспективах мира».

Итак, человек, наделённый властью, запел за съеденный им ужин. Он отметил, что, как правило, любая нация была бы удовлетворена, увидев, что ее ведущие соперники сражаются друг с другом, и он не будет возражать против того, чтобы Британская империя и Германский рейх занимались этим, пока это им нравится. Но за сценой был Красный террор Кремля, злорадствующий над этим зрелищем и готовый занять вакуум, который война создала бы в Центральной и, возможно, в Западной Европе. Это было бы тем, от чего ни один здравомыслящий человек не мог получить удовольствие, и по этой причине мистер Денге хотел, чтобы перемирие было объявлено как можно быстрее. «Это», — заметил Ланни, — «это именно то, что на уме у фюрера, поскольку он объяснял это мне множество раз». Никто не возразил, поскольку слушатели Ланни не могли не согласиться с фюрером. Точнее, как они выразились бы, что фюрер согласился бы с ними.

«Опасность», — продолжает Денге, — «увеличивается благодаря тому факту, что наш собственный главнокомандующий настолько решителен, чтобы вовлечь нас в конфликт. Если это произойдет, мы больше не сможем справиться с Россией, хотя когда-нибудь мы обязательно должны будем это сделать». Сказал хозяйке: «Много раз я думаю, что судьба нашей страны в этом кризисе находится в руках человека, который на самом деле и в прямом смысле слова безумен».

«Это вопрос терминологии», — отвечал другой. — «Он человек, который полон решимости по-своему, но его суждения далеки от благоразумия».

«Что он знает о мире, в котором живет?» — взорвался сенатор. — «Он миллионер, но он не заработал в своей жизни ни доллара, если не считать того, что он получает за свои рождественские ёлки».

«Президент, выращивающий на продажу рождественские ёлки, и министр финансов, выращивающий на продажу яблоки», — заметил Денге и добавил: «Еврейские яблоки!»

«Возможно, это некоторые из них», — усмехнулся Ланни, кивнув в сторону стола с фруктами. Поэтому все они рассмеялись и почувствовали себя все более дружелюбно, когда выпили вина. В течение вечера Ланни сообщил, что он возвращается во Францию Виши по делам своего отца, и что оттуда он может отправиться в Германию и встретиться с Гессом и, возможно, с Гитлером. Денге заметил: «Я хочу, чтобы вы, когда вернетесь, мистер Бэдд, дадите мне знать о том, что вы узнали».

«Ничто не доставит мне большего удовольствия», — ответил агент президента. И в этом было больше правды, чем во всех других вещах, которые он сказал в этот вечер.

VI

Газеты отметили кульминацию борьбы между Лавалем и Петентом. Престарелый маршал уволил своего ненадёжного подчиненного и посадил его под арест, а Отто Абец, нацистский губернатор Парижа, прилетел в Виши спасать Лаваля. Именно в такие кризисные ситуации люди становятся возбужденными и раскрывают секреты, и Ланни должен был быть там, чтобы воспользоваться такой возможностью. Он был похож на скакуна, роющего землю копытом за барьером, но он ничего не мог поделать. Он попытался связаться с Бейкером по телефону, но Бейкера там не было, и Ланни не мог узнать, где он, не назвав свое имя. Президент вернулся из своего краткого круиза и находился в Уорм-Спрингс, штат Джорджия. Ланни с удовольствием поехал бы туда, но он не мог найти там Бейкера, и он, несомненно, не сможет приблизиться к президенту, не назвав своего имени кому-нибудь.

Через две недели после начала отпуска Ланни прочитал, что Большой Босс вернулся в Белый дом, и сразу стало возможным связаться с Бейкером. Проблему можно было бы решить проще, если бы Ланни мог сказать: «Скажите шефу, что мои паспорта были задержаны». Но Бейкер не должен был знать, что Захаров 103 получает паспорта. Все, что мог сказать Ланни, это: «Скажите шефу, что я должен увидеть его на минуту или две по важному вопросу». Приказ вернулся: «Летите на шестичасовом самолете и встречайтесь со мной в девять сорок пять вечера».

Итак, Ланни оказался в знакомой спальне, в которой в эти насыщенные и опасные дни проходило много ранних утренних и вечерних встреч. Ф.Д.Р. выглядел бронзовым и посвежевшим. Действительно удивительно, что несколько дней отдыха могут сделать для этого перегруженного человека. Он побывал в бухтах и фьордах, которые когда-то были пристанищем пиратов, и вскоре собирались стать военно-морскими базами и объектами ПВО, призванными отвадить навсегда вражеские подводные лодки от южных подходов к Соединенным Штатам и Панамскому каналу.

Ланни знал, какая масса обязанностей лежит на президенте сейчас, и он хотел подойти к делу, а затем уйти. — «Губернатор, я был готов уехать во Францию пару недель назад, но мне не удалось получить паспорта. Государственный департамент, как мне говорят, рассматривает вопрос».

«Черт!» — воскликнул «губернатор» и шлепнул сине-шелковое одеяло своей постели. — «Это уже слишком! Это показывает вам, с чем я борюсь, пытаясь добиться успеха!»

«Это показывает», — отважился собеседник, — «то, что я пытался рассказать вам три года, что вам нужно почистить Государственный департамент».

— Я не могу этого сделать, Ланни, все эти люди упрочившиеся, и все имеют влияние. В такие моменты, как этот, моя первая мысль должна заключаться в том, чтобы обеспечить поддержку в Конгрессе. Если я прикажу уволить одного клерка, я заработаю вражду какого-нибудь конгрессмена, от кого тот получил свой пост.

— Хорошо, губернатор, здесь я сижу, ожидая, пока клерк решает, подлинны ли мои фальшивые причины, по которым я хочу попасть в Швейцарию.

— Я устрою, что паспорта сразу доставят вашему отцу.

«Не беспокойтесь об этом», — предупредил Ланни. — «Это может вызвать сплетни обо мне».

Другой взорвался одним из его сердечных смехов. — «Вы их получите! Вы не хотите публичности, преувеличивая свою проблему примерно на миллион, а что вы думаете о моих проблемах!»

«Я знаю, что вы перегружены», — сказал послушный агент и встал, чтобы уйти. Но перегруженный не разрешил. «Скажите мне», — сказал он, — «вы встретили Джима?»

Ланни подумал, этот человек никогда ничего не забывает! В его большой голове живая энциклопедия имен, мест, дат и вещей, связанных с его работой, которую он так любит и наслаждается, не смотря на её трудность и опасность. Ланни снова сел и рассказал о своей встрече с отпрыском «Города на ветрах» (Популярное прозвище г. Чикаго, шт. Иллинойс, для которого характерны сильные ветры с озера Мичиган).

«Грандиозный парень!» — сказал Ф.Д.Р. — «Все, кто его знает, не может его не любить».

«Его история перехватило моё дыхание», — ответил другой. — «Я до сих пор не могу убедить себя, что это реально».

Это был намек, и президент ответил: «Я думаю, что Джим переоценивает злые цели этой группы, но он недооценивает мои другие источники информации и меры предосторожности, которые я принял, что, естественно, я не могу говорить о них свободно».

— Конечно, нет. Думаю, вам может быть интересно узнать, что я встретил Харрисона Денге. Ланни рассказал историю встречи у мисс ван Зандт и добавил: «Я старался не намекать на заговор, но я получил приглашение вернуться, и когда я его обработаю еще немного, то он может позволить мне заглянуть вовнутрь. Мне сообщить факты вам или Джиму?»

«Обоим», — был ответ. — «Я полностью верю в преданность Джима, но, конечно, я не могу полностью доверять суждению одного человека. Если это важный вопрос, я должен принять собственное решение».

Президент продолжал обсуждать этих «упрямых людей», как он их называл. «Я не создавал государственный механизм», — сказал он. — «И я должен воспринимать его так, каким я его нашёл. Многие из его чиновников консервативны. Они происходят из консервативных классов и не теряют своих идей, когда они занимаются государственной работой. Некоторые из наиболее эффективных людей являются самыми реакционными. Но я не увольняю их за идеи, только за их действия, и я не могу принять меры против них за то, что они говорят, только за то, что они делают».

Ответ Ланни был таким: «Леон Блюм однажды сказал мне почти то же самое, имея в виду Кагуляров, и такое его отношение чуть не стоило ему жизни».

VII

Еще раз агент президента подумал, что выполнил свой долг, и начал вставать со стула. Но снова Босс хотел поговорить. «Я вижу вас не очень часто», — заметил он. — «И я вижу много людей, которые знают меньше. Расскажите мне, что вы думаете по поводу этой ссоры в Виши».

Так Ланни пришлось прочесть одну из своих лекций, объясняющую разницу между двумя людьми, которые контролировали марионеточное правительство «Свободной Франции». Один из них был человеком без каких-либо принципов, желающий наняться к нацистам, поскольку он ранее был на службе у Comite des Forges, организации хозяев французской стали и вооружений. Другой был человеком самых жестких принципов, набожным католиком, который делал все, что в его силах, чтобы спасти Францию, но эта Франция означала для него древнюю католическую, управляемую доброжелательной отеческой опекой. Маршал пользовался доверием многих французов, а Лаваля презирала даже его собственная банда. Маршал был старым и слабым, и никогда не был сильным человеком. В прежние времена его начальник маршал Фош сказал о нем: «Когда нечего делать, тогда эта работа для Петена». Ланни добавил: «Возможно, это та работа, которую он имеет сейчас. Нацисты требуют действий, и этот упрямый старый вояка обещает, а потом находит оправдания и задержки, и ничего не происходит».

— Как вы думаете, что немцы будут с ним делать?

— Я бы не хотел бы строить догадки, но скорее всего, они не позволят ему что-либо сделать с Лавалем. Нацистам эти двое очень нужны. Они не хотят оккупировать остаток Франции при нынешнем состоянии дел.

— Куда они пойдут? На Балканы?

— Похоже туда, если они смогли бы получить Грецию и Крит, то смогли бы бомбардировать Суэц, и это создало бы трудности для англичан. Они будут направляться на нефть, будь то в Месопотамии или на Кавказе. Европа висит там на волоске.

Президент задумался, затем сказал: — Я скажу вам секрет, Ланни, что-то очень секретное, это сделает вас счастливыми.

— Хорошо, губернатор, честно говоря, мне бы маленькое счастье прямо сейчас не повредило.

— Это то, о чем вы просили меня в течение долгого времени. Я собираюсь помочь Британии, но не военным путём, конечно, а финансово, и мы можем изготовить все, что им нужно. Последнее сообщение Лотиана убедило меня, что это больше нельзя откладывать.

— Хорошо, губернатор, когда вы это сделаете, я встану и станцую джигу, где бы я ни был.

— В ближайшие дни я собираюсь провести очередную беседу у камина [32]. Я написал её в Тускалусе. Хотите её прочесть?

— Я был бы так горд, как та собака с двумя хвостами, о которых я вам однажды рассказывал.

— У вас могут быть предложения. Возьмите этот стул и включите свет рядом с ним. Вот текст, вы читаете его, а я продолжу свою работу.

VIII

Так Ланни Бэдд провел самых счастливых полчаса своей жизни. Ему показалось, что он видит, как рушатся башни национал-социализма, и появляется прямо перед его глазами новая вселенная отсутствия войны. Это была беседа у камина всем беседам беседа. Это был сигнал горниста Америке и всему миру. Ланни прочитал:

«Ось Берлин-Рим-Токио не просто признается, но заявляет, что не может быть окончательного мира между их философией правления и нашей философией правления… Не может быть никакого умиротворения с жестокостью. Не может быть никаких объяснений с зажигательной бомбой. Теперь мы знаем, что страна может заключить мир с нацистами только ценой своей полной капитуляции… Британский народ ведет активную войну против этого нечестивого союза. Наша собственная будущая безопасность во многом зависит от результатов этой битвы. Борьба Демократии против завоевания мирового господства сейчас в значительной степени получает помощь и должна получать ещё в большей степени путём перевооружения Соединенных Штатов и путем отправки каждой унции и каждой тонны вооружений и материалов, которые мы можем выделить обороняющимся на переднем крае… В нашей решимости помочь Великобритании не будет узких мест. Ни один диктатор, ни одна шайка диктаторов не ослабит эту решимость угрозами того, как они будут истолковывать эту решимость».

Когда чтение закончилось, агент президента сиял. Но он сидел, молча, пока шеф не поднял глаза от документов, которые он подписывал.

— Ну, Ланни, как дела?

— Это абсолютно великолепно. Если вы не передумаете, губернатор…

— Время для раздумий окончено, теперь настало время для действий. У вас есть какие-то предложения?

— Я помню, что в начале прошлой войны сэр Эдвард Грей говорил об Америке как о 'резервном арсенале союзников' я думаю, что это было так. Обстоятельства те же, и вы можете оживить эту фразу. Что вы думаете о фразе: 'Мы должны стать великим арсеналом демократии'?

Президент задумался. «Хорошая фраза», — решил он. — «Найдите место, куда она подойдет и впишите». Он вернулся к подписанию документов, а Ланни снова просмотрел текст. Когда он вставил свою небольшую фразу, он был, буквально, счастлив, как та необычная английская собака. [33]

IX

Ланни вернулся в Нью-Йорк на поезде, а через два дня он получил уведомление о том, что его паспорт был готов. Он позвонил своему отцу, который устроил ему проезд на Клиппере в Лиссабон. На эти огромные летающие лодки сейчас было трудно попасть. Там места занимали британские офицеры и бюрократы обеих стран. Но Робби позвонил Хуану Триппе, президенту Pan American Airways. Когда один человек руководит полётами сотен самолетов, а другой производит их сотнями, они рады оказать услугу друг другу. Мистер Триппе спросил: «Когда ваш сын хочет лететь?» Робби ответил: «Как можно скорее после Рождества». Другой посмотрел в свои записи и сказал: «Мы устроим его в последний день года?» Робби ответил: «Спасибо, я пришлю вам чек».

Старый шельмец, возможно, мог получить место и до Рождества, если бы попросил об этом, но он хотел, чтобы Ланни провел отпуск с семьей. Думал ли он удержать его вне опасности на несколько дней дольше? Или он говорил с Эстер, и ему сказали, что Пегги проявляет живой интерес к своему кузену, и что, если он останется и побудет на праздничных торжествах, то сможет понять, какой она была приятной молодой женщиной? Ланни задавался вопросом, не думал ли его отец «о той немецкой женщине», которая много лет преследовала мысли Бьюти. Бьюти не знала, что Ланни был женат на этой женщине, и что нацисты убили ее в одном из своих застенков. Робби, возможно, думал, что Ланни все еще связан с ней, и что, если его можно заинтересовать подходящей девушкой, то он может поселиться в Ньюкасле или Нью-Йорке.

Во всяком случае, Ланни остался до тех пор, как ему было указано, и не слишком беспокоился, потому что лучше угождать своим друзьям, чем обижать их. Он танцевал с Пегги Ремсен, потому что было бы грубо избегать ее, и она пришла на обед, потому что Эстер пригласила ее, когда там был Ланни. Мачеха предложила, чтобы он взял девушку прокатиться по прекрасному зимнему пейзажу на холмах Коннектикута, и Ланни согласился. Он сам любил зимние пейзажи. Он рассказывал истории о коллекциях старых мастеров и о политических интригах старой Европы. Такие подробности были пригодны для девственных ушей. Когда она спросила, не считает ли он нацистов отвратительными людьми, он объяснил, что в Европе существуют различные злые силы, которые пытаются бороться за власть, и иногда бывает трудно сделать выбор между ними.

Тем временем ужасная бомбардировка Британии продолжалась ночь за ночью. Это был один город, потом еще один, и огромную растянувшуюся столицу редко щадили. Ночи были длинными, и это было время смерти и разрушения. Одним из результатов этих бомбардировок были телеграммы и телефонные звонки, осаждавшие Робби Бэдда, и гости из Вашингтона и из-за границы. Им нужны самолеты, больше самолетов, еще больше самолетов. Они хотели, чтобы Робби отбросил осторожность и расширился, и, когда он пытался защитить интересы своих акционеров, его посчитали упорным реакционером. Сколько будут стоить акции любого американского завода, если Великобритания падёт?

Военные из обеих стран держали Робби с утра до ночи, рисуя картины бедствий, которые они предвидели в результате стремительного развития воздушной войны. Если Гитлер захватит Британию, он наверняка получит Гибралтар, а затем Дакар на западном выступе Африки. Они повторили свой стратегический вопрос. Что им помешает высадить армию десантников оттуда в восточную Бразилию? И когда у них там будет авиабаза, разве вся Южная Америка не окажется в их милости? И что мы можем с этим поделать? Они смогут летать на своих бомбардировщиках и уничтожить Панамский канал. Это разрезало бы Америку пополам. Мы станем двумя нациями, сражающимися в двух войнах: с Германией и с Японией.

Был предел упрямству даже у Робби Бэдда. У правительств была власть. Британское и американское правительства стали для всех практических целей одним целым, когда Черчилль и Рузвельт разговаривали по телефону каждую ночь. Они могли бы экспроприировать Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, если захотят. Или они могли бы реализовать свои заявленные угрозы и построить больше новых заводов на Среднем Западе и переманить всех специалистов Робби. Хорошо, он построит больше зданий и запустит совершенно новый график. Но Вашингтон должен предоставить каждый доллар и должен согласиться выкупить все заводы по себестоимости после войны по требованию Робби. «После войны?» — сказали чиновники. — «Христос! Кто думает после войны? Мы не должны лишиться нашей работы».

Они были так напуганы, что даже Робби испугался и сказал сыну: «Полагаю, тебе лучше пойти туда и узнать, что собирается делать Геринг». Необыкновенная уступка.

X

Ланни отправился к Ганси и Бесс. Он избегал политики, слушал музыку и играл дуэты со своей сестрой, а Ганси репетировал в другой части дома. Он делал это каждый день, независимо от других событий. Затем Ланни поехал в Нью-Йорк и связался с Джимом Стоцльманном. Было воскресенье, 29 декабря, и они обедали в удалённом месте, где их никто не знал, а затем вышли и сели в машину Ланни. Надев теплые пальто и с пледом на коленях, они включили радиоприемник в машине, чтобы услышать запланированную беседу у камина. Ланни не стал говорить, что уже прочитал её.

Они внимательно слушали теплый дружеский голос и заметили любопытное явление. Прохожие на улице, услышав этот голос, останавливались. Они оставались, не взирая на зимний ветер и снег на земле. Ланни не знал, кто они такие, и не стал смотреть на них, но опустил для них окно. Все больше и больше приходило, и никто не уходил. Это было признание, которое скромные люди выражали Франклину Д. Рузвельту. По всей стране простые люди, которых было так много, имена которых никогда не попадали в газеты, обсуждали проблемы страны между собой. И рано или поздно они давали политикам знать, чего они хотят.

Америка сжигала за собой мосты. Америка устанавливала закон о том, что нацистам и фашистам не будет разрешено взять под свой контроль мир. Америка собиралась стать великим арсеналом демократии. Прозвучала фраза Ланни, и его сердце прыгнуло, когда он услышал её. Он пообещал станцевать джигу, но обстоятельства вряд ли позволили это. Он и его друг похлопали друг друга по спине, и они были так счастливы, что у них были слезы на глазах. Импровизированная аудитория постепенно исчезла, как будто они подслушивали и смутились. То, что они думали, Ланни узнает только через много лет, когда в урне для голосования и на массовых митингах и другими способами люди будут выражать своё одобрение великой политики президента.

XI

Ланни возил Пегги Ремсен поглядеть на прекрасные пейзажи нагорья Коннектикута зимой, и вряд ли было бы справедливо не сделать то же самое для Лорел Крестон. Он обнаружил, что любит рассказывать Лорел о том, что с ним случилось, и хотел рассказать больше. Ей нравились автомобильные прогулки. Они могли свободно глядеть из безопасного мира в Новой Англии на опасности в земле гитлеровцев. Они были ветеранами войны и могли снова насладиться прелестями своих битв. Ланни возвращался на фронт, и Лорел, возможно, хотела присоединиться к нему, но должна была остаться и вести то, что она называла своей слабой маленькой войной пера. Ланни должен был напомнить ей, что нацисты умело пользовались пером и нельзя ошибаться, недооценивая их.

Пока Ф.Д.Р. вёл беседу у камина, нацисты провели еще одну массовую бомбардировку Лондона. На этот раз это была бомбардировка зажигательными бомбами. И пока эта счастливая пара наслаждалась зимним пейзажем, они включили радио и слушали, как ужасный пожар пылал в самом сердце столицы, той части, которая известна как Сити. Лорел никогда не посещала его, но Ланни знал Сити с детства, потому что муж Марджи Петри лорд Эвершем-Уотсон под кличкой «Бамблс» был человеком Сити и был занят управлением состоянием своей жены. Теперь Ланни рассказал о достопримечательностях, которые он тогда видел, и которые никто больше никогда не увидит.

Район был небольшим и переполнен, как муравейник. Никто не знает, почему нужно запускать их туннели здесь, а не там, но, по-видимому, это потому, что их предки многих поколений делали именно так. И именно так происходило с лондонским Сити, у которого было достаточно секретных дверей и скрытых проходов, чтобы обеспечить писателей загадками убийств на оставшееся время. В путанице его зданий и подвалов была разработана самая современная банковская техника в мире, но время изменило некоторые из ее внешних форм. Это была небольшая империя внутри великой империи, в которой никогда не заходило солнце. Сувереном этой небольшой империи был лорд-мэр Лондона, и у него была своя полиция. Армия короля Англии не имела права входа, и сам король мог войти только после тщательной церемонии. Его представлял своего рода посол со странным титулом King's Remembrancer. Чем страннее титул, тем больше англичане его любят.

Приезд Ланни совпал с Днём Святого Михаила, потому что это был день процессии лорда-мэра. Она была похожа на сказку. Его гражданское величество ехало в золотой карете, сопровождаемой лакеями в париках, членами городского управления в шапках из черного бархата, шерифами и барабанщиками маршала Сити, за которыми следовал сам маршал в фиолетовом бархате, вышитом серебром. Все разные гильдии имели свои костюмы, разработанные более шестисот лет назад. У каждого были свои ревниво лелеемые привилегии. Например, Гильдия торговцев винами были единственными лицами, кроме короля, которым было разрешено разводить лебедей в Англии!

Наряду со всей этой древней мишурой был Банк Англии, самый мощный в мире. Фондовая биржа и Королевская биржа, где каждый рабочий день продавались все валюты мира. Клиринговая палата, солидное учреждение. Балтийская биржа, где фрахтовались корабли для каждого известного порта. Также пять крупнейших банков, которые управляли кредитом страны. В розовые дни Ланни он был бы готов обойтись без всего этого, но теперь он оплакивал это, потому что эти великие учреждения финансировали войну с фашизмом и нацизмом по всей земле. «Включая истребители Бэдд-Эрлинг?» — предположила Лорел. А он ответил: «Да, но недостаточно».

XII

Робби прислал человека из Ньюкасла, чтобы отвезти Ланни в аэропорт и доставить машину домой. Две сумки Ланни и его маленькая портативная пишущая машинка были помещены на борт гигантской летающей лодки, а Ланни комфортно уселся в мягком кожаном кресле. Когда он огляделся, то заметил коллегу по полёту, стройного джентльмена в помятом сером костюме. Джентльмена, частично лысого, с бледным лицом и озабоченным выражением, свидетельствующим о плохом здоровье. Ланни никогда раньше его не видел, но газеты сделали его лицо знакомым всему миру. Это был главный деятель Нового курса, Верховный лорд занимающихся пустым делом и Великая шишка разгребателей листьев, человек, которого не мог переносить Робби Бэдд и другие экономические роялисты. Сын шорника из Айовы, который стал преданным последователем Ф.Д.Р., его человеком Пятницей, его альтер эго. Бывший социальный работник, который стремился превратить Америку в одну гигантскую богадельню, убежище для ленивых и некомпетентных. В отлично функционирующее учреждение, чьи полы мылись каждое утро, и чьё меню соответствовало последним открытиям диетологов. Во всяком случае, такова была идея Робби Бэдда об этом человеке, вынашиваемая в течение восьми или девяти лет, и Робби пенился, как сифон с содовой водой, когда кто-то называл имя Гарри Хопкинса.

«Гарри Хоп (Хмель)», как его назвал его шеф, не терял времени, забравшись в самолет, но открыл обширный портфель и начал изучать документы. Он делал это всю поездку, и Ланни не прерывал его. Ланни, возможно, привлек внимание, если бы он сказал: «Я был с президентом в его спальне сразу после того, как он вернулся из Уорм Спрингс». Но Ланни не мог это сказать. Он даже не мог сказать, что он был сыном президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт и уезжал за границу по делам своего отца. Он должен был говорить: «Я искусствовед и обитатель башни из слоновой кости», и это не заинтересовало бы самого трудолюбивого рассыльного в Америке.

Ланни знал, что Гарри Хопкинс отправился в Англию, чтобы помочь выполнить обещания, которые Ф.Д.Р. только что провозгласил публично. В документах, содержащихся в его портфеле, были данные о том, что Америка готова делать сейчас и в ближайшие месяцы. Без сомнения, они будут представлены Черчиллю и его помощникам и сравнены с их графиком того, что они хотели иметь. Агенту президента очень хотелось просмотреть эти документы. И он утешил себя, представив сцену, которая случится на следующий день после окончания этой мрачной борьбы. Он встретит сына шорника в спальне Белого дома, а Ф.Д.Р. скажет: «Гарри, это мой друг Ланни Бэдд, который был одним из моих самых полезных агентов со времен Мюнхена. Относитесь к нему с уважением, потому что мы не могли бы выиграть войну без него!»

I

Маленький город Виши был таким же переполненным и неудобным, каким его оставил Ланни Бэдд. С той лишь разницей, что широкая долина реки Алье тогда пылала жаром, а теперь там было очень холодно. Немцы отобрали большую часть топлива Франции и большую часть подвижного состава, и люди страдали от необычайно суровой зимы. Ланни казалось, что ему было комфортно во Франции Виши, только когда он быстро ходил или находился в одной из гостиниц, которые были захвачены для правительственных учреждений.

Он не хотел казаться секретным агентом и не считал нужным афишировать свои родственные связи с президентом Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Он хотел быть частным лицом, зарабатывающим себе на жизнь торговлей произведениями искусства. Поэтому он не стал просить помощи в поиске жилья, а бродил по домам с меблированными комнатами и получал дешёвую меблированную комнату, уплатив владельцу лишнюю сотню франков за ночь, заставив его перебраться в свой подвал. Документы Ланни были в порядке, те пропуска, которые Лаваль получил для него, все еще действовали, хотя сам fripon mongol находился в Париже, куда его доставили немцы для его же безопасности. Ланни бродил по городу, смотрел на достопримечательности и купил картину для старой миссис Фозерингэй, а другую для миссис Форд и договорился об их доставке. Он догадывался, что за его действиями наблюдают, и что вскоре наблюдатели решат, что он безвреден.

Еда была обильной, так как район сам производил продукты, а немцы, пытаясь подружиться, не слишком много реквизировали. Обедая в кафе, Ланни искал знакомые лица и натолкнулся на человека, которого он знал в Париже. Это был журналист-сноб по имени Жак Бенуа-Мешен, который представлялся прожигателем жизни, что означало, что он тратил больше денег, чем обычно зарабатывал. Молодой и стремящийся подняться, он был одним из людей Курта Мейснера в Париже и написал двухтомную работу о вермахте, настолько хорошо, что нацисты перевели её на несколько языков. Впоследствии он был взят в плен, но был освобожден и отправлен в Виши, потому что Отто Абец мог использовать его там.

Теперь Ланни обнаружил, что Бенуа-Мешен был взят в правительство на довольно важный пост, но все же он не мог жить на одну зарплату. На стороне он считал себя авторитетом в антиквариате, и Ланни купил у него маленькую картину по высокой цене, не торгуясь. И они подружились, а Ланни получил возможность слушать сплетни, лившиеся потоком. Он побывал во многих теплицах интриг, но их нельзя было сравнить с почти замерзшим Виши. Беспомощность правительства, невозможность чего-либо совершить сделало основной профессий мужчин и женщин плести интриги, действовать за кулисами и вышёптывать секреты. Здесь хватило бы на всю Европу политиков и потенциальных государственных деятелей, их жен и любовниц. Но у них была только меньшая и бедная половина Франции, и они могли говорить только о том, что разрешено делать, потому что в каждом городе повсюду были немецкие комиссии и агенты, наблюдавшие, докладывающие и отдававшие приказы.

Это дало мсьё Бенуа-Мешену возможность рассказать своему богатому и великодушному американскому другу все о ссоре между главой государства и его вице-президентом, которая потрясла мир месяц назад. Оказалось, что информатор Ланни невольно стал тому причиной. Он предложил своему начальнику, что было бы милостивым жестом, если бы фюрер отправил в Париж останки несчастного сына Наполеона, известного французам как 'L’Aigloin' орлёнок, который умер узником в Австрии. Останки были помещены в склеп в Париже с величественной церемонией, и Петен был приглашен для участия. Но старый маршал узнал или подумал, что узнал, что это была ловушка, поставленная предателем Лавалем, чтобы передать его в руки немцам и удерживать его там. Кроме того, у Петена были несомненные доказательства того, что этот мошенник пытался использовать подразделения североафриканской армии в интересах немцев. Поэтому он призвал к отставке всех членов своего кабинета, а затем принял отставку только у Лаваля и отправил его в тюрьму.

Вот такая была мелодрама! Белокурый, мечтательный молодой француз с множеством жестов рассказал, как Отто Абец получил новости в Париже и взорвался в ярости и отправился в Виши с отрядом своих доверенных эсэсовцев. Он приказал немедленно освободить Лаваля, но не посмел сбросить Петена. Было несколько дней споров и ругательств, и Бенуа-Мешен был вызван на консультацию, которой он очень гордился. Фланден, новый вице-президент, высокий, худой, давний умиротворитель, сумел убедить Абеца в том, что он был человеком, которому можно доверять, и поэтому губернатор Парижа увёз Лаваля, а у Виши появился еще один шанс на жизнь, хотя никто не догадывался на какой промежуток времени.

II

Кем был этот адмирал Леги, который называл себя католиком и был послан протестантом Рузвельтом расшатать политические основы католической Франции? Правда ли, что Рузвельт был масоном, и что он был евреем или имел еврейскую кровь? Правда ли, что он был на службе у Моргана и Моргентау и других евреев с Уолл-стрита? Такие вопросы были заданны журналистом, который читал нацистские газеты в течение десятилетия и помогал их писать. Ланни должен был сказать, что трудно быть уверенным в таких вещах. Однако, было правдой, что в Америке быстро росла оппозиция интервенционистской тактике Рузвельта, и из того, что он слышал, он нисколько не удивился бы, если бы в утренней газете прочитал, что президент разделил судьбу Лаваля и был свергнут.

Журналист был взволнован этими известиями и давил на Ланни, чтобы узнать, насколько эти известия надежны. Ланни не имел права упоминать Харрисона Денге, но он мог рассказать о нацистских агентах, о националистах и пацифистах из Детройта, Чикаго и Голливуда. Также он упомянул о своем визите в Сан Симеон, и это было воспринято с особым интересом, потому что Жак Бенуа-Мешен некоторое время был частным секретарем мистера Херста. Ланни сделал вид, что не знал этого. Француза уволили довольно неожиданно. Вот почему он так мало говорил о своём бывшем работодателе. Самовольный и жестокий человек!

Всё случилось так, как планировал Ланни. Мсьё Бенуа-Мешен повторил рассказы Ланни своему начальству, и одним из них был адмирал Дарлан, который быстро попросил пригласить американца зайти. Когда он спросил: «Почему вы не пришли ко мне сначала?» Ланни ответил: «Я боялся, что вы будете слишком заняты, mon Amiral». А голубоглазый и избитый ветрами морской волк заявил: «Я никогда не позволял себе быть слишком занятым для своих друзей». Он достал свою бутылку Перно, и взбодрил себя и приступил к вопросам. Об общественном настроении в Америке и о шансах получения Виши каких-либо продуктов питания и медикаментов. О своих бывших друзьях в Великобритании и какое значение надо придавать отставке лорда Уикторпа, и кто еще был в замке, и что было сказано о вероятности того, что британское правительство будет твердо настаивать на блокаде средиземноморских портов Франции?

В это время Герберт Гувер поднял шум, поддержанный его сторонниками, чтобы Америка посылала пищу нуждающимся в Европе. Это порадовало нацистов и их друзей, поскольку, чем больше продовольствия отправляла бы Америка, тем больше Гитлер мог бы взять на свои собственные нужды. Он поклялся, что все остальная Европа будет голодать прежде, чем какой-нибудь немец почувствует голод. Но, конечно, он не хотел, чтобы кто-нибудь голодал, потому что, если бы они голодали, то больше не могли бы работать, чтобы произвести нужные ему товары.

Что касается вопроса о британской блокаде, Франция Виши хотела доставить из своих североафриканских колоний фосфаты и пшеницу и обменять их на немецкий уголь. Чтобы жители городов не носили бы пальто в своих домах и не сидели завернутые в одеяла. Адмирал Дарлан в этот момент пытался придумать, как отправить свой флот конвоировать торговые суда и защитить их от британцев. Он многое бы дал, чтобы узнать, что британцы будут с этим делать. От Ланни Бэдда он надеялся получить информацию бесплатно. Но, разумеется, он не мог получить её, не раскрывая своих собственных мыслей. Вот почему Ланни свободно распространял информацию, и многое в ней было правильным, чтобы его собеседники захотели в следующий раз больше. Вот почему он редко искал кого-то, но ждал, когда будут искать его. Поэтому он редко задавал вопросы и обходил предмет, заставляя своего собеседника самого поднять его.

По этой методике президентский агент узнал, что государственные деятели и официальные лица «Свободной Франции» были сильно обеспокоены. Они сдали свои армии и большую часть своей земли в твердой уверенности в том, что Британия была готова и должна была последовать их примеру через очень короткое время. Но прошло семь месяцев, а Британия все еще держалась. И теперь президент Соединенных Штатов предложил бросить мощь своей огромной страны на помощь британским усилиям. Несколько дней назад официальный представитель президента адмирал Леги прибыл и занял свою резиденцию в нескольких кварталах от отеля дю Парк, где старый маршал теперь держал и свой офис и дом. Леги почти каждый день ходил к главе государства и отравлял его ум пропагандой. В результате старый джентльмен стал более упрямым и более неуступчивым немцам, которые так старались держаться скромными и получать то, что хотели. Адмирал Дарлан хотел отдать им то, что они хотели, потому что его ненависть к англичанам стала непримиримой после эпизода Орана или, как его называли французы, Мерс-эль-Кебира, где англичане атаковали флот Дарлана и вывели несколько его лучших кораблей из строя.

Ланни не подходил к гостинице дю Парк и больше не стремился встретить старого маршала. Ему велели держаться подальше от адмирала Леги, и он был рад сделать это, потому что он должен был отправлять секретные отчеты через этого ирландско католического офицера и знал, что он будет гадать о личности таинственного «Захарова». Не надо будить спящих адмиралов! Ланни собрал информацию, которую хотел, а затем, обернувшись в одеяло и часто дуя на пальцы, печатал свой отчет. Убедившись, что он доставлен курьером в резиденцию адмирала, он снова отправлялся спать в своем теплом твидовом пальто.

III

Одним из важных аспектов завоевания Франции было экономическое давление, которое немцы оказывали на страну. Будучи людьми, уважающими науку, у немцев были специалисты во всех областях, которые могли рассказать им, как достичь своих целей с наименьшей болью и волнением для жертвы. Их главным финансовым чародеем был герр Доктор Ялмар Хорас Грили Шахт, который незадолго до войны сбежал и обратился к Робби Бэдду в надежде, что Робби может помочь ему устроиться на работу в Америке. Так он был обескуражен надвигающимся банкротством его Фатерланда. Но герр Доктор все еще служил фюреру и разработал чудесный план. Согласно этого плана французы печатали банкноты на сумму в четыреста миллионов франков в день и передавали их немцам, предположительно, для содержания немецкой оккупационной армии. Немцы скупали на них ключевые отрасли промышленности Франции, сталелитейные заводы, заводы по производству вооружений, угольные шахты, электростанции и установки для производства алюминия.

У них было множество полномочных комиссий, собирающих сведения и ведущих переговоры, и правительство Виши имело свою комиссию в Париже для ведения дел с ними. Всякий раз, когда какой-то член этой последней комиссии упрямился и не делал того, что хотели немцы, они делали всё, чтобы убрать его и назначить на его место более гибкий инструмент. Это было похоже на высасывание крови, но не из камня, и не из репы, а из живого существа, и его крики и сопротивление были напрасны. Частью работы Ланни было изучить эти вопросы, и он посещал светское общество, слушая сплетни и тайно улыбаясь в своей душе. Некоторые из теперешних беженцев были когда-то безмятежными и властными джентльменами, которых он встречал в доме Шнейдера, оружейного короля. Ланни слышал, как они повторяли формулу, столь популярную у «двухсот семей», которые правили Францией: «Лучше Гитлер, чем Блюм!» Теперь у них был свой Гитлер, и он выжимал из них финансовую кровь.

Бенуа-Мешен, хорошо зная немецкий язык, служил в качестве своего рода офицером связи с немцами, которые приехали в Виши. Он знал их всех и посещал многих своих друзей. По просьбе Ланни он пригласил на обед некоего доктора Джикла, одного из ведущих помощников Шахта. Он был одним из тех бритых пруссаков с шеей, похожей на их хорошо набитую колбасу. Ланни встречал его в доме Доктора Геббельса и потом у Генриха Юнга. Пруссак помнил об этом, ибо кто мог забыть американца, который, как известно, был личным другом фюрера?

Он был веселым пиратом, и Ланни поделился с ним информацией о Лондоне, Нью-Йорке и Вашингтоне. Он объяснил, что испытывает мучительное смущение, потому что завод его отца был практически захвачен заговорщиками Рузвельта и был вынужден производить самолеты для англичан. Доктор Джикл сказал, что игнорирование прав собственности это действительно шокирующая вещь, распространяющаяся по всему миру. Все это началось из Москвы, центра политической и нравственной инфекции, и национал-социализм является единственной надеждой человечества на иммунизацию. Герр Бенуа-Мешен может засвидетельствовать, что немцы скрупулезно платят за все, что брали. И герр Бенуа-Мешен быстро подтвердил, как идеальная «шестёрка». — «Ja, freilich!»

IV

К концу dejeuner a la fourchette Ланни спросил: «Не знаете ли вы моего старого друга Курта Мейснера?» Герр доктор конечно знал. Этот великий Musiker был одной из драгоценностей в нацистской короне. Он ничего не сказал об услугах, которые Курт оказал в качестве агента Generalstab в вербовке таких людей, как Бенуа-Мешен, и в подготовке Франции к завоеванию. Ланни объяснил: «В последний раз, когда я видел его, он был в Париже в июне, когда фюрер пригласил нас присоединиться к нему во время его визита к Инвалидам. Вы, возможно, помните, что он пошел осмотреть гробницу Наполеона».

— Я очень хорошо это помню, герр Бэдд.

— Я хотел бы снова связаться с Куртом. На праздники он обычно ездит в Штубендорф, но это время он возвращается в Париж. Можете ли вы указать мне официальное лицо, к кому я должен подать заявление на разрешение написать и дать ему знать, что я здесь?

— Я не думаю, что в организации этого будут какие-либо проблемы, герр Бэдд. Ограничения на почту через границу являются необходимой военной предосторожностью, но они не распространяются на таких лиц, как вы.

— Я хочу сообщить Курту мой адрес здесь и что у меня есть информация, которая была бы полезна для него. Это все, что мне нужно сказать, и письмо может быть проверено соответствующим должностным лицом. Вы поймете, что такой вопрос я не хочу обсуждать.

«Selbsverstdstandlich, mein Herr», — сказал нацист и добавил: «Если это все, что вы хотите, я могу помочь вам сэкономить время. Завтра я лечу в Париж и буду рад посетить Курта Мейснера и передать ему ваше сообщение».

— Большое вам спасибо, герр доктор, это будет большой услугой. Наверно, вы найдете его на отеле Крийон, и если же он еще не вернулся в Париж, то сможете вы быть так любезны, оставить ему записку.

V

Через несколько дней Ланни нашел у себя в жилье записку. Курт был там и ждал его. Курт находился в одном из отелей, потому что, конечно, для таких важных нацистов всегда существовали места. Полчаса спустя Ланни был в его номере, и они обнялись со старой теплотой. Мальчишеские чувства трудно убрать из сердца, и хотя Ланни презирал то, что делал Курт, он не мог полностью забыть счастливые старые времена в Штубендорфе.

Человек это то, что с ним делает наследственность и окружающая среда. Курт был воспитан суровой прусской системой. Его отец был доверенным сотрудником высокопоставленного аристократа, и Курт и его братья были вышколены и вымуштрованы самой суровой военной системой в мире. Первая жена и ребенок Курта пали жертвами Первой мировой войны, и Курт научился ненавидеть французов так же, как французы ненавидели его. Когда после поражения его начальники в вермахте приказали ему использовать свои знания Франции и его умения музыканта для отмены результатов Версаля. Курт подчинился без вопросов.

В течение семи лет он был любовником Бьюти Бэдд и другом Ланни и почти отчимом. Он жил в Бьенвеню и использовал социальные связи семьи Бэддов как средство получения информации и возможность заводить контакты. После того, как Гитлер пришел к власти, его отправили во Францию, чтобы использовать эти таланты и возможности на службе нацизма. Теперь, в дни триумфа, он все еще подчинялся приказам и чувствовал себя полностью удовлетворённым своей жизнью. 'Hitler hat immer recht!'

Ланни долго приходилось доходить до смысла этих сложных и тонких хитростей, но в конце концов он понял, что нельзя дружить с нацистом. Нацист был врагом всех не-нацистов в мире. Людей, принявших ненавистное вероучение, истинная раса господ использовала, но в своём сердце презирала, как предателя своего народа и как простофилю, которого надул нацизм. Нацисты выбрали Локи, бога лжи, своим северным божеством, и все другие народы должны были научиться жить под его скипетром.

Ланни давно слышал немецкую поговорку: «С волками жить, по-волчьи выть», и когда он бывал в Нацилэнде, он выл самым сдержанным и достойным образом. Он произносил речи о национал-социалистических достижениях и предназначении, которые производили впечатление. И когда он встретил Курта, он обнял его и с полной преданностью посмотрел на его длинное и сильно морщинистое лицо. Он прослушал последнюю композицию Курта и похвалил её. Он играл в четыре руки фортепианные композиции с выдающимся виртуозом. Он поделился новостями о Британии и Америке, рассказав, сколько нацистских сторонников было в этих невежественных землях, и как он старательно сам работал над распространением идей великого фюрера и его благожелательных намерений в отношении мира, который он брал под свою опеку.

VI

Курт прилетел из Парижа в полной уверенности, что Ланни зря не позовёт его в Виши. Одни в гостиничном номере они поужинали за счет вермахта. Сначала Ланни передал личные новости из Бьенвеню, Уикторпа и Ньюкасла. Курт не ссорился с Бьюти, когда он оставил ее, чтобы жениться на добродетельной немецкой Madchen, и он всегда отдавал должное доброте и щедрости Бьюти. Он знал, что Ирма Барнс была почти фашистом, и понятия не имел, что именно этот факт разрушил брак Ланни. Курт хорошо знал Робби Бэдда и восхищался им. Понимая реакционные взгляды Робби, он был готов поверить, что Робби все еще был среди ненавистников Рузвельта и старательно саботировал усилия Рузвельта заставить его производить истребители для Королевских ВВС. Слышал ли Курт, что британцы нашли истребители Бэдд-Эрлинг неудовлетворительными, а их лётчики отказались доверять им свои жизни? Да, Курт это слышал. Такова была роль Курта, чтобы слышать обо всем. Разве в его распоряжении у него не было самой замечательной разведывательной службы в мире? Ланни мог показать, почему Бэдд-Эрлинг был позади и собирается там оставаться. Для Люфтваффе это была хорошая новость. И она стоила полета из Парижа одного из самых доверенных агентов вермахта.

Но это было только прикрытие. Этот сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт в ходе своего бизнеса по продаже картин, на что Курт смотрел со скрытым презрением, путешествовал по Соединенным Штатам, разговаривал с людьми всех классов. Он мог дать самый интересный отчёт о прочно укоренившейся решимости сохранить мир, с которой он столкнулся повсюду, на севере, юге, востоке и западе. Среди влиятельных и могущественных людей быстро распространялась убежденность в том, что Рузвельт был психически безответственным и должен во что бы то ни стало отлучён от своей кампании по разжиганию войны. Ланни рассказал о разговорах в загородных клубах в Ньюкасле и Балтиморе и о ковбойских Мужественных всадниках Голливуда. Также о гостях Сан Симеона и о том, что они говорили в ночь выборов. Он рассказал о своих близких беседах с Херстом, которые не должны были точно соответствовать фактам. В них издатель выглядел смелым и непокорным почитателем фюрера.

Что касается «хунты», Ланни не мог назвать имена мятежников, но это было необязательно, потому что это была та история, которой Курт не мог не поверить. Разве собственные последователи Гитлера не планировали сместить его через год после того, как он пришел к власти, и разве он не был обязан убить двенадцать сотен из них ужасной Ночью длинных ножей? Нацистский секретный агент не видел никакой причины ожидать, что Америка будет свободна от подобных волнений, и был уверен, что люди, которые думали иначе, были самыми невежественными простофилями.

VII

Ланни сделал ставку. И теперь, получит ли он то, что хотел? Как правило, он получал от Курта меньше, чем от других, потому что Курт, естественно, был более скрытен, и годы, проведённые секретным агентом, научили его не доверять почти никому. Но он любил Ланни и думал о нем как о школьнике. Хотя был только на полтора года старше. Но Курт не менял никогда своего отношения. Когда Ланни сказал: «Меня беспокоит эта война, она будет длинной, и это совсем не то, чего хотел фюрер», человек из вермахта ответил: «Фюрер не хотел войны, но поскольку она была навязана ему, не сомневаюсь, что он её выиграет. Наши ученые разработали оружие, которое разделается с англичанами».

— Производство нового оружия занимает много времени, Курт.

— Не волнуйся, мы дальше, чем кто-либо может догадаться. У меня есть источники информации.

— Я не сомневаюсь в этом. Меня беспокоит то, что моя страна начинает массовое производство.

— Все будет кончено, прежде чем Америка сможет что-нибудь сделать. Ваша производительная система — это хаос, каждый у вас идет своим путем и ищет свою собственную прибыль. И помни, что продукция должна пересечь океан. Наши подводные лодки имеют новые устройства для действия в темноте, и этой зимой наша блокада станет более полной, чем мир может себе представить.

Ланни не задавал вопросов о таких важных делах. Он будет помалкивать, и пусть его друг излагает, пока его несёт по течению. В прежние времена Курт изложил бы тонкости кантианской метафизики и эзотерические тонкости поздних струнных квартетов Бетховена. Теперь его мысли были в лабиринте европейской дипломатии и основных положений военной стратегии, движений армий и их снабжения, экономических преимуществ, которые можно получить в одном месте по сравнению с другими. В молодости Курт серьезно интересовался нравственными вопросами, но теперь мораль больше не имела никакого отношения к делам стран. Что помогало Германии, было правильным, а что мешало ей, вредным.

Что бы ни обсуждал Курт, он всегда говорил с апломбом. В возрасте тринадцати лет Ланни был чрезвычайно впечатлен этим и длинными абстрактными немецкими словами, которых он никогда не слышал. Теперь, в возрасте сорока лет, он сделал вид, что так же впечатлен. Но он не мог полностью осознать отношение Курта к себе. Может быть, Курт разглядел Ланни так же ясно, как Ланни разглядел Курта? Была ли их постоянная дружба вызвана тем, что Курт ценил то, что получал от Ланни, почти ничего не давая взамен? Гитлер использовал Ланни в качестве рассыльного, доставляющего сообщения подходящим людям в Париже, Лондоне и Нью-Йорке, и, без сомнения, он принял меры предосторожности, чтобы проверить и убедиться, что сообщения были доставлены должным образом. Курт ничего не знал о том, что делал Ланни, но до тех пор, пока Гитлер был доволен им, Курт, конечно, будет поддакивать.

Ланни поинтересовался: «Как думаешь, захочет ли фюрер видеть меня в эти дни?»

— Почему бы и нет? Он всегда хотел тебя видеть, когда был не слишком занят.

— Я знаю, что он не будет винить меня за подстрекательство к войне Рузвельта, но мне кажется, что ему трудно видеть сейчас любого американца.

— Я не думаю. Учение фюрера предназначено для всего человечества, и любой человек, который его принимает, это его друг. В следующий раз, когда я его увижу, я расскажу об этом.

Ланни сказал: «Спасибо», и в то же время отметил, что Курт не сказал: «Ты можешь написать ему письмо, а я отправлю его за тебя в Париже». Может быть, Курт слегка завидовал той благосклонности, которую выказывал его великий герой американскому ученику Курта? Так много вещей, в которых следует разобраться!

Ланни продолжал: «Не думай, что я пытаюсь выпятиться. Ты знаешь, что я никогда и ничего не просил у фюрера, и я думаю только о его деле. Он не раз говорил мне, что он хочет, чтобы я рассказывал о его политике и целях. А те люди, кто меня спрашивает, имеют большое влияние, как ты знаешь».

— Да, действительно, Ланни. Можно сказать, что ни его политика, ни его цели не изменились.

— Это не удовлетворяет их, они говорят: 'Да, но прошло уже семь или восемь месяцев с тех пор, как вы его видели, и много воды утекло. Что он хочет сейчас? Каковы его условия?'

— Он определил их в своей большой речи в прошлом месяце, Ланни.

— Я знаю, но люди, имеющие вес, никогда не считают само собой разумеющимся то, что говорит государственный деятель. Они хотят что-то конфиденциальное, что-то личное. Я говорю им: «Это то, что я сам слышал из уст самого фюрера. И это впечатляет их больше, чем ты можешь себе представить. Например, Херст, хотел узнать больше всего на свете, действительно ли фюрер хотел подавить большевизм по всей Европе. Всего несколько дней назад один из самых важных люди в нашем официальном представительстве Соединенных Штатов задал мне конкретный вопрос: 'Если нам удастся убрать Британию с плеч Гитлера, можем ли мы рассчитывать на то, что он пойдет на Сталина?'. Это тот, кто может сместить Рузвельта в любое время. Его решение действовать или не действовать может зависеть от того, что я ему скажу, когда я вернусь».

Это была ловля рыбы в мутной воде. Курт возмутился: «Что такой человек хочет услышать от фюрера более определенного? Когда фюрер говорит в своих речах о своём полном отвращении к красным и ко всему, что за ними стоит? Но нужно помнить, что у нас есть соглашение о взаимном ненападении с Россией, и у нас есть торговые соглашения».

— Я понимаю, что вы не очень сильно выигрываете в торговле.

— Это правда, но мы думаем об этом, но это отличается от войны. Даже если у фюрера была такая цель, то его генералы вряд ли позволили бы ему объявить об этом заранее.

— Конечно, нет, Курт. Но если бы у него возникла мысль шепнуть это одному осторожному человеку, который сразу передал бы это одному из самых влиятельных людей в Лондоне, а затем одному или двум в Нью-Йорке и Вашингтоне, то было бы достаточно, чтобы изменить существующую политику.

«То, что ты говоришь, действительно важно, Ланни», — ответил композитор. — «Я не могу дать ответ, но я попробую, чтобы фюрер это рассмотрел».

VIII

Эти два друга провели вместе остаток дня и вечер. Курт был недавно в Штубендорфе, где в детстве и юности Ланни не раз бывал на рождественских праздниках. Курт говорил о своей семье, которой американец в более счастливые времена всегда отправлял подарки. Для детей он был — Onkel Lanny. Курт рассказал о генерале графе Штубендорфе, которого принимали Ланни и Ирма. Он был сильно ранен артиллерийским осколком и был дома в замке. А потом старший брат Курта генерал Эмиль Мейснер был также дома на праздники. Он отлично прошел всю Аргоннскую кампанию и был назначен командовать армейским корпусом. Эмиль, как знал Ланни, изучал массовое убийство с младенчества, когда он уничтожил целый корпус с помощью своей крошечной ручки. Он все это делал на листах бумаги с маленькими продолговатыми краями, на которых он рисовал цветными карандашами. В вермахте он считался одним из величайших авторитетов в области логистики. Он был также известен как один из «нацистских генералов», поскольку он разделял восхищение Курта величайшим политическим гением, которого когда-либо рождала немецкая раса.

Неужели любимый музыкант фюрера, растроганный всеми этими семейными воспоминаниями, не понимает то, что он говорит? Или он подумал об этом и решил, что Ланни имеет право знать несколько секретов вермахта? Во всяком случае, Курт рассказал о дискуссиях со своим братом по поводу серьезных вопросов стратегии, которые теперь принимаются для принятия решения. Курт не сказал: «Мы участвуем в подрыве правительств Венгрии, Румынии и Югославии, и вскоре мы сможем войти на эти земли без серьезных боевых действий». Он принял это как должное и рассказал о следующем шаге, уравновешивая различные задействованные силы. Муссолини — «dieser verdammte Esel [35]«- влип в Греции, и, конечно, фюреру пришлось его вытащить. Вопрос в том, когда у вас Греция, куда идти дальше?

Ланни сказал: «Вы могли бы взять Крит парашютистами, и это дало возможность вбомбить Суэцкий канал в песок. Во всяком случае, это то, чего ждут британцы».

— Они могут это получить. Вопрос в Турции, как долго она сможет сопротивляться, и сколько она будет.

— Обычно с турками речь идет о деньгах, Курт.

— К сожалению, у англичан больше золота, чем у нас. Главная наша проблема — добыть нефть, и мы должны выбрать между Месопотамией и Кавказом.

Это было после ужина, и Курт выпил почти литр бургундского. Ланни никогда не видел, чтобы Курт пил слишком много, но он видел, каким он стал, мягким и красноречивым, и это было событием. Всегда приятно поговорить с кем-то, кто знает почти столько же о предмете, что и вы, и может оценить каждый нюанс ваших глубокомысленных замечаний. Когда Ланни воскликнул: «Но вы не можете отправиться в Турцию с левым флангом, открытым русским на тысячу километров!» Курт знал, что он разговаривает с кем-то, кто смотрел на карты и, по крайней мере, слышал о принципах великого Клаузевица.

«Слишком не волнуйся», — ответил он. — «Я совершенно уверен, что до конца этого года ты увидишь, что большевистская угроза исчезнет из Европы».

Это заставило Ланни заглянуть прямо в глаза своего друга. «Слушай, Курт», — искренне сказал он. — «Я хочу, чтобы ты понял это правильно. Я ни разу не задавал тебе никаких вопросов по конфиденциальным вопросам. Это правда, не так ли?»

— Да, это правда.

— Если бы ты спросил фюрера, он тебе рассказал бы то же самое обо мне, я хочу знать только то, что он хочет, чтобы я знал, и что он хочет, чтобы я передал другим. Каждый раз, когда он говорил мне что-то о своих планах и целях, он говорил: 'Расскажи это своим друзьям за границей'. Ты слышали, как он это говорил.

— Да, Ланни.

— Хорошо, и обрати внимание, я ничего не спрашивал о России. Я не чувствовал, что, как твой друг, я имею на это право. Но ты только что сказал мне что-то очень важное, и ты не сказал: 'Это строго между нами'. Я хочу прояснить, могу ли я сказать, что я это знаю, если бы я мог сказать это людям на высшем уровне, я мог бы оказать очень большую услугу национал-социализму. Если бы я мог сказать это Седди Уикторпу, это может быть средством свержения кабинета Черчилля.

— Ты думаешь, что у Уикторпа есть такая сила?

— Конечно, нет, но он один из группы, обладающей большой властью. Какой трудно сказать до тех пор, пока они не попытаются ее использовать. Они знают, что жизнь в Англии ужасна, и что люди не выдержат этого дольше. Седди и его друзья хотят, чтобы Германия боролась с Россией, а не с Великобританией, они были бы готовы помочь Германии в этом, если это необходимо. Их политическая карьера была основана на такой программе, а в дни перед войной, ты знаешь, я передавал их сообщения как фюреру, так и Руди Гессу. Но теперь моя информация устарела. Я не могу сказать, что знаю, что намеревается сделать фюрер, и в моей последней поездке в Лондон и в Нью-Йорк мне это мешало.

— Я понимаю тебя достаточно ясно.

— Еще раз повторяю, я не прошу ничего рассказывать мне. Возможно, ты не имеешь права это делать, и если это так, то я пойму. Мне хочется знать, что мне делать с информацией, если бы она у меня была. Люди, с которыми я общаюсь в Ньюкасле и Нью-Йорке, Вашингтоне и Детройте и Чикаго, производят вещи, которые отправляются в Великобританию. И они могут прекратить это делать, если они смогут не сомневаться о последствиях. Им нужна уверенность, что Германия не будет использовать передышку, чтобы продолжать вооружаться против Запада, но будет выполнять программу, которую Гесс объяснял мне так много раз. Германия окончательно урегулирует свои отношения с Британской империей, получив свободу действий на востоке от нее на ту глубину, которую она пожелает.

IX

Курт долго размышлял. Возможно, это было самое трудное решение, которое ему когда-либо пришлось принимать. Наконец, он сказал: «Я понимаю твою позицию, и я думаю, что ты прав. Я разговаривал с фюрером в Берлине незадолго до Рождества. Я пару часов играл для него в Новой канцелярии. Он не сказал, что то, что он мне говорил, было конфиденциально, но, конечно, он знал, что он не должен этого говорить. Я уверен, что если бы он был здесь сейчас и услышал твое заявление, он рассказал бы тебе всё. Я уверен, что Руди это знает, и он мог бы рассказать тебе. Во всяком случае, это вряд ли может нанести вред с военной точки зрения, потому что русские настолько недоверчивы ко всему, что они никогда не знают, чему верить. Я не сомневаюсь, что каждый день они слушают дюжину слухов о намерениях фюрера, и они не будут прислушиваться к сообщениям из американских источников».

Несмотря на напряжение, которое испытывал Ланни, он позволил себе улыбнуться. — «Как хорошо ты их знаешь, Курт!»

— Будь уверен, у нас есть самые свежие сведения о них, но вот в чем смысл. Фюрер сказал мне, что он принял решение, мы больше не можем вести войну, имея эту угрозу вдоль нашей восточной границы. Он намеревается устранить это весной этого года, конечно, не позднее июня, в зависимости от того, как быстро решатся балканские дела.

— Это колоссальное предприятие, Курт.

— Наша Oberkommando так не думает. Россия — это равнина, и мы не встретим никаких препятствий, которые мы обнаружили в Арденнах и Аргонне. Наши танковые дивизии будут двигаться со скоростью, которая поразит всех.

— Но у Советов много крепостей, не так ли?

— Мы их обойдем, мы обойдем их армии и порежем их, как стада овец. Мы уверены, что можем закончить работу за шесть недель, Эмиль думает еще меньше.

— Что ж, Курт, это самый важный секрет, который мне был когда-либо доверен, и я ценю честь, которой ты меня удостоил.

— Ты понимаешь, Ланни, что я не могу позволить себе называться источником этой информации.

— Конечно, нет! Все, что мне нужно, это сказать, что это получено из надёжных источников. Люди, с которыми я имею дело, это старые друзья, такие как Седди, и у них было время узнать, что я не предаю пустые сплетни. Я постараюсь, чтобы эта информация сработала как можно быстрее.

Ланни больше ничего не сказал, потому что он никогда не лгал без необходимости. Оба друга разошлись каждый с выражением привязанности и доверия. Ланни вернулся в свою неотапливаемую комнату, установил свою переносную пишущую машинку, завернулся в одеяло, подул на свои холодные пальцы и напечатал:

«Гитлер решил напасть на Россию этой весной, не позднее июня. Это определённо, с этой даты. Он рассчитывает закончить работу за шесть недель».

Это он дважды запечатал конверты обычным способом, всегда используя разные канцелярские принадлежности. Он адресовал их адмиралу Леги, и, хотя было поздно ночью, он нашел рассыльного и оставался в тени убедиться, что письмо доставлено человеку, который ответил на звонок. Это было все на данный момент. Но перед тем, как покинуть Виши, он принял меры предосторожности, чтобы написать второй отчёт и доставить ее таким же образом. Возможно, два отчёта отправятся одной дипломатической почтой и на том же самолете, но Ф.Д.Р. поймёт и оценит такую предосторожность.

X

Путешествующий искусствовед еще раз обратился к адмиралу Дарлану и, согласившись на Перно, заметил: «Mon Amiral, у меня в Жуан-ле-Пэн живёт мать, я давно её не видел, и, как вы знаете, сейчас путешествие очень сложно. У меня есть необходимое разрешение, но речь идет о транспорте, и мне пришло в голову спросить, не располагает ли ваш флот грузовиком или иным видом транспорта, едущим на побережье, на который я смог бы устроиться».

«Sapristi!» — ответил старый морской волк. — «Мы не отправляем наших друзей в качестве груза. У нас есть самолеты, летающие каждый день, и рано или поздно будет свободное место. Когда вы хотите отправиться?»

— Чем скорее, тем лучше, mon Amiral.

— Bien, я посмотрю, что можно сделать для вас. Позвоните моему секретарю через пару часов.

«Еще одно», — отважился Ланни. — «Как вы знаете, мой бизнес картины, и я узнал о коллекции в Тулоне, которая может быть интересна некоторым из моих американских клиентов. Возможно, вы можете знать одного старого джентльмена, мсьё д'Авренена». Ланни Бэдд собирал имена и адреса владельцев картин по всей Франции в течение почти двух десятилетий, и у него всегда с собой был список.

«Я знаю его понаслышке», — ответил Дарлан.

Другой поспешил добавить: «Я не прошу рекомендаций, только въезд в город. Я знаю, что в военное время чужак не может просто попасть в морскую крепость».

«Я дам вам письмо коменданту порта», — сказал адмирал. — «Его будет интересовать то, что вы можете рассказать о наших друзьях и наших врагах». Да, это был приятный мир, в котором можно было жить, если бы у вас была удача знать правильных людей. Был соблазн забыть о существовании других людей и наслаждаться теми хорошими вещами, которые были доступны. Ланни позвонил секретарю и узнал, что на следующий день он может занять место в самолете, летящем в Марсель. Поэтому он попрощался со своими друзьями в Виши, сказав им, строго говоря, что считает, что скоро все будет лучше. Так как уже не могло быть хуже, в это можно было поверить.

XI

Центральный массив Франции, бесплодный и заснеженный, развернулся, как ковер, под путешественником. А затем пошли горы и плодородные долины с виноградниками и оливковыми рощами побережья. Рядом с Ланни сидел морской лейтенант, и они свободно болтали, так что, когда они спустились в великолепный аэропорт Марселя, они были друзьями. Выяснилось, что молодой офицер отправляется на итальянскую границу с официальным поручением, и его заинтересовал этот американский джентльмен, который пользовался благосклонностью адмирала и который так свободно говорил по-французски. Три других офицера ехали в штабном автомобиле, который был переполнен, но они решили потесниться и взять Ланни. Большая услуга в то время, когда бензина практически не существовало.

Гость согласился на такое замечательное предложение. Когда они приехали в Канны и узнали, что его дом находится на Мысу, они вызвались сделать небольшой крюк. Им был оказан радушный прием собаками, а малютка Марсель выскочил их встречать криками. Офицеры морского флота поняли, что это было элегантное место, и когда Ланни пригласил их на кофе, они рассудили, что было бы слишком поздно совершать какие-либо дела в тот день. Так почему бы и нет?

В хорошо затененной гостиной Бьюти Бэдд оставалась самой очаровательной хозяйкой. Её морщины проявлялись только при ярком солнечном свете, и она никогда не позволяла незнакомым джентльменам там ее увидеть. Когда она узнала, что они привезли ее дорогого сына из Виши, она расстаралась, чтобы они чувствовали себя как дома. Когда они узнали, что она как бывшая мадам Бэдд из знаменитой компании Бэдд-Эрлинг Эйркрафт знала многих выдающихся людей французской общественной и политической жизни, они проявили такие чувства, что им настоятельно предложили остаться на ужин. «Pas de gene» [36] — настаивала мадам, большая часть нашей еды теперь выращивалась на месте, мудрая предосторожность в военное время, единственная проблема заключалась в невозможности всё это съесть, поэтому, имея гостей в доме, можно максимально решить эту проблему.

Там присутствовал очень добрый старый джентльмен с белоснежными волосами и румяными щеками, который был теперешним мужем мадам Бэдд. Все французы понимали, что американские леди часто меняют своих мужей, и нашли это обстоятельство оригинальным и забавным. Это не помешало им наслаждаться хорошим луковым супом с гренками, а затем большой рыбой под названием merou, которую выловили этим утром из Залива Жуан. Её нашпиговали сухарями, каштанами и кусочками бекона и запекли в духовке. Да, люди знают, как жить на Лазурном берегу. Даже в самый разгар войны здесь был стиль и веселье. Мадам Бэдд рассказала, как ей пришлось поставить на домкраты два своих автомобиля. Но из старого сарая достали почти забытые дрожки, которые вычистили и покрасили, а колеса смазали. И теперь она может великолепно ездить в Каннах на пристойной лошади среднего возраста, которую она купила у одного цветовода на Мысу.

XII

Итак, Ланни снова был дома, среди обстановки своего детства, столь дорогой для его сердца. Здесь все его знали и любили, здесь природа ему протягивала мягкие теплые руки, и искусство звало его к мраморной греческой богине во дворе. В его кабинете была библиотека, и каждый раз, когда он смотрел на корешки, он испытывал соблазн взять книгу и погрузиться в её страницы. Были фортепиано и несколько шкафов, наполненных нотами. Был и всегда увлекательный предмет изучения детей, а также кажущееся бесконечным поле паранормальных исследований, которое привлекло Ланни Бэдда, как Новый свет привлекал Колумба. Мадам Зыжински ждала экспериментов с ним, и будет действительно огорчена, если бы он пренебрег этим делом. Скрытые в подсознании старой польской женщины силы соблазняли Ланни своими тайнами. С ее губ в трансе срывались слова, которые заставляли его почувствовать себя звездочетом в сонете Китса — Когда, вглядевшись в звездные глубины, Он вдруг светило новое найдет. [37]

Они редко говорили о политике в семье. В эти времена политика стала слишком жестокой и злой. Ланни говорил о старых мастерах, заставляя всех предполагать, что старые мастера были причиной его путешествий по Западному миру. Парсифаль Дингл уверенно полагал, что его долг состоял в том, чтобы показать пример любящей доброты, в уверенности, что люди не могут устоять перед её божественной силой. Ланни хотелось бы спросить, как любовь может достичь успеха, когда все силы нескольких могучих государств сосредоточились на обучении целых поколений детства и юношества ненависти. Но это был бы болезненный вопрос, и Ланни подозревал, что его отчим сознательно не думал об этом. Бог был мудрее, чем люди. Бог разрешил людям делать все, что им нравилось, и учиться на трудностях, которые они сами выбрали. В голове Ланни был вопрос, на который до сих пор не смог ответить ни один философ: почему Бог решил сделать их такими?

Ланни должен был рассказать своей матери обо всех местах, где он был, и обо всех людях, с которыми он встречался, и о том, что они делали и что они говорили. Если он пропускал какого-нибудь из старых друзей, она жалобно упрекала его. И когда он рассказал ей казалось бы всё, она всё равно попросит больше. Здесь она была практически узником, отрезанным от общения с внешним миром. И то, что Ланни был в состоянии отправиться в Лондон, а затем в Нью-Йорк и снова вернуться, было просто чудом. Он мог только сказать: «Ну, ты знаешь, Робби, как правило, удается получить то, что он хочет, и его само выживание в деловом мире зависит от его знания о том, что произойдет в этой войне».

— И какая она будет, Ланни?

Это был вопрос, который она задала ему в прошлый раз, и он снова дал ей ответ. — «Это долгая война, дорогая старушка, и ты должна к этому привыкнуть».

Бьюти побледнела, даже под румянами, которыми она умело пользовалась. — «Такая же долгая, как прошлая, Ланни?»

— Такая же долгая, возможно, дольше.

— О, Ланни, я не могу этого вынести! Я умру от ужаса!

«Это не укоротит войну. Пойми, не ты её не начала, и не ты можешь ее остановить. Развивай древнее искусство выживания». — Он не мог сказать больше, потому что у нее было слишком много друзей, и они были полны любопытства по поводу Ланни и его действий.

XIII

У Парсифаля Дингла было огромное количество записей сеансов для своего пасынка. Он редко пропускал день без сеанса, и у него была масса данных о монастыре Додандува на Цейлоне. Он был твердо убежден, что голоса, которые он слышал из губ мадам, принадлежали монахам, умершим более ста лет, и он загорелся идеей проследить эволюцию определенных доктрин этой религии за пять тысяч лет. Сейчас не было возможности общаться с живыми монахами, но Парсифаль заявил, что как только закончится война, он намеревался посетить это место и проверить свои выводы. У него была довольно обширная библиотека книг Новая мысль, и того, что теперь называлось «парапсихологией». Ланни рылся в этих книгах и брошюрах, и наткнулся на книгу, связанную с упанишадами, которая описывала многие из этих доктрин. Парсифаль заявил, что он не читал эту книгу, и не могло быть никаких сомнений в его искренности. Но Ланни размышлял о возможности того, что он мог читать и забыть об этом, а содержание осталось в его подсознании.

Даже если предположить это, то у проблемы не было решения, потому что слова были произнесены не Парсифалем, а мадам Зыжински, и, несомненно, Парсифаль никогда не излагал эти доктрины этой бывшей служанке, и если бы он это сделал, то она не поняла бы, о чем он говорил. Здесь снова Ланни столкнулся с «этой старой телепатией». Идея, что подсознание было каким-то образом единым сознанием, так же как мировой океан был единым океаном. Это было его любимое сравнение.

Ланни отвел слабую старуху в свой кабинет и усадил ее в удобное кресло, которое ей было хорошо знакомо и которое могло повлиять на ее сознание или сознания. И вот пришел Текумсе, ворча на скептического плейбоя, как он это делал уже более десятилетия. Вскоре он объявил, что появился дух старой женщины по имени Мария, которая настаивала на том, что она встречала Ланни в Нью-Йорке. Но Ланни не мог вспомнить ее, и ей было скучно. Затем раздался дрожащий голос Захарова, сильно огорченный, потому что Ланни даже не пытался выплатить долг короля в Монте-Карло и отказался принять оправдания Ланни, что у него не было денег, и во всяком случае в настоящее время никто не мог посетить Монте-Карло, окруженное итальянской армией. Американец должен был получить разрешение от Вашингтона, а также от Рима. Слышал ли Захаров о войне? Командор английского ордена Бани и кавалер французского ордена Почетного легиона сказал, что конечно слышал. А затем добавил то, что заставило Ланни задрожать как осиновый лист: «Ты зачем используешь мое имя в своих делах?»

Был только один человек в мире, кроме Ланни, который мог знать, что Ланни использовал имя Захарова. Это был Босс Ланни, но он был слишком занят, чтобы забавляться с транс-медиумами или разговаривать с призраками. Но здесь был бывший командор английского ордена Бани и кавалер французского ордена Почетного легиона, и он сказал, что его родственники на земле будут судиться с Ланни за клевету, если они узнают об этом, и, может быть, он об этом им скажет! У агента президента это стало поводом для долгих размышлений и волнений. Он решил, что будет осторожен с теми, кому он позволит посещать сеансы с мадам, или, если на то пошло, с любым медиумом!

XIV

О своём возможном возвращении в Бьенвеню Ланни рассказал своим двум друзьям из подполья, Монку в Швейцарии и Пальме во Франции. И он ждал их писем. Он не был уверен в возможности доставки писем из Швейцарии в оккупированную Францию, но, предположительно, у подполья были свои способы справиться с такой проблемой. Тем не менее, Ланни не нашел писем от этих двоих. И ему не хотелось опять отправляться в путь, не дав им времени. Это была причина поддаться искушению и делать то, что ему нравилось. Он очень гордился тем, что добился от Курта, и сказал себе, что заслужил отпуск.

Он мог себе представить, что произойдет, когда Ф.Д.Р. получит его отчёт. Он поручит Самнеру Уэллесу предупредить Уманского, а этот живой и добродушный, но явно скептически настроенный советский посол, без сомнения, предупредит своего друга Сталина. От Гитлера к Курту потом Ф.Д.Р. к Уэллесу, к Умаманскому и Сталину, цепочка из шести звеньев, и, без сомнения, в ней сообщение потеряет большую часть своей срочности. Агент президента мог только сказать: «Я сделал все возможное».

Он читал, играл на пианино и консультировался с «призраками». На лошади своей матери он навестил свою почти крёстную мать Эмили Чэттерсворт. С Бьюти он пообедал на вилле Софи и ее мужа и сыграл с ними в бридж. Он играл в теннис и ходил на рыбалку со своим закадычным другом Джерри Пендлтоном. Он танцевал со своим крошечным племянником, чья мать танцевала в Берлине и не могла его навещать или даже писать ему. Несомненно, она, как и все остальные в Гитлерлэнде, была шокирована продолжительностью войны, что противоречило обещаниям. Ланни должен был рассказать своей матери, что Берлин был подвергнут англичанами бомбардировкам. Пока ещё редкими, но их будет больше, потому что Америка делала большие самолеты. Для британских целей — лучшие, поскольку они могли летать через океан, а подводные лодки не могли их достать.

Во Франции Виши существовала внутренняя почта, но нерегулярная и ненадёжная. Наконец, пришло письмо. Его неприметность сказало многое секретному агенту. Оно было из Тулона и сообщило мсьё Бэдду по-французски, что автор письма натолкнулся на небольшую, но очень хорошую коллекцию рисунков Домье, которые можно было купить за что-то вроде пятидесяти тысяч франков. Автор письма, подписавшийся Брюгге, проинформировал, что он работает в книжном магазине Арманда Мерсье в Тулоне и будет рад показать рисунки в любое время. Домье, будучи народным художником, сатириком привилегированных классов своего времени, понял бы и полюбил подпольных друзей Рауля Пальмы. Сумма, названная в настоящий момент, была эквивалентна пятистам долларов. Такую сумму хотел Рауль, чтобы привез Ланни.

И так секретный агент понял, что его каникулы закончились. Он воспользовался транспортным средством своей матери, поехал в Канны и взял деньги из банка. Затем он накупил различные подарки для друзей и слуг, и получил сдачу небольшими купюрами. Набив все карманы деньгами, он отправился к Джерри Пендлтону в бюро путешествий. Ланни объяснил, что может купить в Тулоне прекрасные рисунки Домье, если только он найдет способ добраться туда. Джерри ухмыльнулся и ответил: «Я знаю славного учтивого пирата, который возьмет тебя. В моем присутствии он не посмеет запросить более чем вдвое больше. C'est la guerre!»

I

«Пират» Джерри появился в восемь часов утра с нормальным автомобилем с полным баком и тремя двадцатью литровыми канистрами на заднем сидении. Это позволило бы совершить поездку туда и обратно в три сотни километров. Как он это достал, он не сказал, а спрашивать не рекомендовалось. В соответствии с договоренностью Ланни должен был провести два полных дня в Тулоне, и если он остался бы дольше, то должен был бы заплатить пятьсот франков в день. Он мог проехать по городу не больше ста километров. Иначе не хватило бы топлива, чтобы вернуться домой. Джерри предупредил, что Этьен, водитель, вероятно, попытается добавить другие расходы. Ланни сказал, что оплатит их, если они не будут чрезмерными, потому что он может захотеть в будущем ещё не раз пользоваться такими услугами.

Поездка проходила без инцидентов. Этьен был уволенным со службы солдатом и мог рассказать о своих приключениях. Он думал, что американскому джентльмену нечего делать, кроме как наслаждаться жизнью. Этьен принес с собой коньяк, который, возможно, мог прельстить Ланни ценой, но он не захотел, и попросил водителя держать его запечатанным. Кроме того, Этьен знал очень милую девушку, которая жила по дороге, но Ланни сказал, что имеет важное дело с комендантом порта. Он ничего не рассказал, что его карманы набиты банкнотами разных достоинств.

Тулон — военно-морская база и арсенал Средиземноморской Франции. Он окружен высокими холмами, как почти весь этот берег, и каждый холм был укреплен. Ниже лежала глубокая гавань с огромными волноломами, молами и четырьмя бухтами, которые здесь называют darses. В них стояли у причалов длинные окрашенные в серое линейные корабли и крейсеры и несколько рядов эсминцев и меньших кораблей, многие из которых были устаревшими. Не надо показывать интерес к этому флоту или задавать вопросы. Но Этьен указал на Дюнкерк и Страсбург, два линкора, которые не стали драться с англичанами в Мерс-эль-Кебире. Он проклинал предательство друзей, которые совершили это деяние, и пассажир не стал это комментировать.

Была и коммерческая гавань, и город с населением в несколько сотен тысяч человек, теперь заполненный беженцами. Британская блокада отрезала большую часть грузооборота. Население испытывало большие трудности. Повсюду были матросы, на которых были маленькие круглые шапки с ярко-красными помпонами. Ланни отправился в Гранд-отель, и ему сказали, что он переполнен. Он попросил вызвать управляющего и показал ему свои документы, подписанные адмиралом Дарланом, после чего комната ему была найдена. Не теряя времени, он позвонил в канцелярию коменданта и был принят с любезностью старым джентльменом. Французской армией и флотом командовали неизменно пожилые люди, и, хотя они были квалифицированными специалистами в своей области, но почти всегда были консервативными и не меняли своих убеждений со времен Дрейфуса.

Да, этот комендант хорошо знал семью д'Авриенн и был знаком с их коллекцией картин, одного из культурных памятников города. Он не сомневался, что им будет приятно, если американский знаток осмотрит их. Офицер написал рекомендательное письмо, а один из его помощников выписал carte d’indentification, которая избавила бы его от формальностей с полицией и портовыми властями. Ланни вернулся в свой отель и позвонил в особняк, который стоял в защищенной долине за одним из холмов пригорода. Ему сказали, что хозяин болен, но утром картины будут ему показаны. При дневном свете их рассматривать лучше. Поскольку приезжему не хотелось блуждать по гавани ночью со всеми этими деньгами, он остался в своей комнате, закутался в свое пальто в постели и читал Войну и мир. Этьен поставил свою машину в гараж и спал в ней, опасаясь, что кто-то может выкачать драгоценный бензин и заполнить баки чем-то более дешевым.

II

Утром представительница этой семьи судовладельцев среднего возраста показала мсьё Бэдду картины, довольно обычную коллекцию, в основном семейные портреты. Как этого требовала вежливость, Ланни восхитился ими и сделал свой обычный тактичный запрос о том, может ли что-нибудь из них продаваться. Затем его отвезли обратно в город, и он отправился на прогулку. Не сказав ничего и никому, он нашел магазин подержанных книг Арманда Мерсье. Он вошел и быстро осмотрелся, но не увидел Рауля Пальму. Он начал осматривать книги. Занятие, которое занимает гораздо больше времени во Франции, чем обычно в Америке. Можно стоять и получать себе образование, погружаясь в одну старую книгу за другой, так же, как сидеть в кафе и прочитать целую газету за одной чашкой кофе.

В магазине была одна продавщица, и Ланни поглядывал на нее. Было ли это местом леваков, а хозяева были в контакте с подпольем? Книги были всех видов, а те немногие, которые относились к политике, не носили особого характера. Но это ничего не значило, потому что, если бы у человека было собрание антинацистской или антифашистской литературы, он наверняка не оставил бы их на виду в те дни, как эти. Ланни бродил здесь и там, глядя на полки, и когда женщина вежливо спросила, ищет ли он что-то особенное, он ответил, что он просто просматривает. Он хотел удостовериться, что в магазине больше никого не было. Он не мог спросить: «Где Рауль Пальма?» Потому что, возможно, Рауль был здесь под другим именем, а женщина была не посвящена в его тайну. Конечно, она не должна быть посвящена и в тайну Ланни Бэдда!

Он не мог здесь остаться навсегда, поэтому купил издание в бумажной обложке книги Анатоля Франса Красная лилия, которую Бьюти прочитала ему вслух, когда он был мальчиком. Она была необычайно откровенной матерью, которая не ощущала большой разницы между детством и зрелостью. С книгой в кармане пальто поверх кучи денег Ланни гулял и смотрел на очень старый город Тулон. Как и большинство городов этого побережья, его завоевывали римляне, готы, бургундцы, франки и сарацины. Здесь Наполеон впервые получил известность, вытеснив англичан. Это он сделал во имя республики, которую он уничтожил несколько лет спустя. Это была грустная история, не столь отличная от той, которую сейчас повторял Адольф Гитлер. Печальная старая Европа с её землёй, политой кровью, и с её терпеливыми, трудящимися людьми, которые так медленно учились!

Ланни подумал, что Рауль может работать по вечерам. Поэтому после обеда он вернулся, и магазин был открыт, но продавцом там был не бывший директор школы. Некоторое время Ланни просматривал книги, чтобы полностью в этом убедиться. Затем он купил еще один роман и вернулся в свой гостиничный номер и читал. Очень досадно, но он ничего не мог поделать, кроме как ждать. Возможно, Рауль заболел. А, возможно, владелец отправил его по поручению; или, возможно, его часы были утром.

Рано следующим утром агент президента пошёл снова, но там была та же самая продавщица. Он посмотрел на другие книги. Он был уже довольно хорошо знаком с содержимым магазина, и там было то, что он хотел прочитать, а не стоять и выглядывать Рауля, а также карманников. Он попросил книги об искусстве и о парапсихологии, которых, он мог бы быть уверен, здесь быть не могло. Это помогло ему завязать знакомство. Он узнал, что магазин здесь работает уже около двадцати лет, и что рост цен был хорош для торговли, если у вас остались книги. И также, что в военное время люди много читали, потому что у них не было других развлечений, к которым они привыкли. Но он ничего не услышал о другом продавце или о каком-либо послании для американского клиента.

Так прошел день. Ланни пошёл обедать в столовую отеля и решил, что как только он закончит обед, он вернется в магазин, и будь там продавщица или продавец, он скажет: «Кстати, я был здесь уже некоторое время назад, и был обслужен человеком, похожим на испанца, который был несколько моложе меня». Чтобы придать правдоподобие, Ланни, добавил бы: «Я спросил его о книге профессора Ости, и он пообещал мне найти экземпляр». Это сможет принести неприятности Раулю только за упущения по службе. За это он может потерять свою работу, но это было бы не так плохо, как потерять все деньги, из-за которых топорщилась элегантная одежда Ланни!

III

Но Ланни больше никогда не вернулся в этот книжный магазин. В фойе отеля он встретил даму.

Она сидела в одном из больших мягких обшитых бархатом кресел, стоявшем в месте, где он должен был выйти из столовой. И когда она увидела, что он идет, она встала, очевидно, ожидая его. Поэтому он смог хорошо рассмотреть ее, и ему это было не трудно. Она была молода, по его оценке, около двадцати пяти. Для француженки она была высокой. Стройная брюнетка с прекрасными темными глазами и с нежными и утончёнными чертами лица. Она была просто одета в твидовый костюм и носила маленький берет их того же материала. Настоящая леди, по его оценке, ничего на показ, никаких драгоценностей, и если и был макияж, то его не было заметно.

Она подошла к нему и спросила: «Мсьё Бэдд, я полагаю?» Ланни ответил: «Да».

— Мсьё Бэдд, я являюсь секретарем мадам Латур из стариной семьи этого города, друзей семейства д'Авриенн. Они рассказали нам о вашем визите и о том, что вас интересуют старые картины.

— Это правда, мадемуазель.

— Картины д'Авриеннов было бы трудно купить, и мадам Латур отправила меня сказать вам, что у нее есть коллекция, не такая большая, но высокого качества, и ей очень хотелось бы, чтобы вы ее посмотрели.

— Меня это интересует, мадемуазель, кто там художники?

— Во-первых, есть очень хороший Антуан Ленен.

— Действительно? Он не так часто встречается. Вы уверены, что он подлинный?

— Его осматривали многие люди, которые понимают толк в искусстве, и я никогда не слышала, чтобы они задавали такой вопрос.

«Что ж, это меня очень интересует, мадемуазель». — Ланни не добавил, что мадемуазель тоже заинтересовала его. У нее был необычайно приятный голос, неотразимая улыбка. Некоторое время он не пользовался обществом дам, кроме пожилых дам из окружения своей матери. Дамы Виши произвели на него впечатление назойливых приставал. Но здесь, по-видимому, были те, кого не коснулись фурии войны и завоеваний. «Когда я могу посмотреть эти картины?» — спросил он.

— В любое удобное для вас время. Сегодня вечером, если хотите.

«А если освещение не будет хорошим», — начал он.

— Я уверена, что освещение будет адекватным.

— А где это место?

— Это в нескольких километрах от города, но легко добраться. У меня есть машина мадам, и я буду рада довезти вас и вернуть обратно.

— Это очень мило. Я рад принять ваше предложение.

Действительно, как умудрённый опытом человек, знающий все мошенничества Европы, Ланни должен был задуматься на несколько мгновений и, возможно, расспросить портье или служащих отеля. Во Франции был большой дефицит мужчин, а женщины так изголодались и не останавливались ни перед чем. Там не было и избытка денег, и они были не у всех, а те, у кого их не хватало, также не останавливались ни перед чем. Поездку с незнакомой дамой ночью и с карманами, набитыми деньгами, наверняка нельзя было назвать благоразумной для осторожного секретного агента. Но эта леди была настолько исключительной, ее манеры настолько утонченными, ее выражение было добрым и очаровательным, похожим на бесконечное количество мадонн, на которых искусствовед насмотрелся на этом старом континенте. Он забыл, что долгое время он руководствовался правилом, что в шпионы выбирают тех, кто не похож на шпиона, насколько это возможно.

IV

Он сопроводил ее до машины, которая стояла рядом. Это была маленькая машина, и она сама было за рулём. Это обстоятельство удивило его, потому что во Франции женщины не водят так же свободно, как мужчины, и, конечно, секретаря grande dame должен был привезти шофер. Однако он не мог сказать: «Вы уверены, что умеете водить машину, мадемуазель?» Она была деловой и умелой, и он влез, набросил плед на колени и позволил везти себя по автостраде.

«Мсьё Бэдд», — сказала леди, — «что будет с нашей несчастной Францией?»

Это был предмет, который Ланни наверняка не собирался обсуждать ни с amiral, ни с marechal, и конечно ни с самой очаровательной секретарём-шофером.» Chere Mademoiselle», — ответил он, — «чтобы ответить на этот вопрос, нужно быть сведущим государственным деятелем или социологом. Несомненно, это не вопрос для простого искусствоведа».

«Мы, французы», — продолжала леди, — «считаем, что вы, американцы, самые мудрые и самые способные люди в мире».

— Helas, если и есть кто-нибудь в моей стране, кто мог предвидеть бедствия, которые постигли Европу, то они мне не попадались. Мы успешно изобретаем машины, но совсем не создаем доброту и милосердие в мире.

— Моих работодателей и всех их друзей преследует мысль о том, что когда-нибудь полчища из России вторгнутся в Западную Европу.

«Политическая леди!» — подумал Ланни, и он, конечно, не собирался занять какую-либо линию в разговоре, пока не узнает ее. «Многие люди думают, что это так», — заметил он, — «но такие события мне кажутся настолько отдалёнными, что такой молодой и очаровательной леди, как вы, был бы мудрее наслаждаться дарами, которыми природа так щедро наделила ее».

«Мерси, сударь, вы говорите, как француз!» — Она сверкнула улыбкой, которую он не мог видеть в темноте, но которую он мог услышать в ее голосе.

«Я прожил большую часть своей жизни во Франции», — ответил он. — «И это стало моей второй натурой. Расскажите мне о себе, мадемуазель».

Она рассказала ему, что ее зовут Мари Жанн Ришар, и что ее отец был профессором в одном из близлежащих колледжей, где она сама училась. Она обручилась с одноклассником, который был взят в армию и пропал без вести, предположительно убит, но, возможно, попал в плен. «Это было особенно трагично для меня», — сказала она, — «потому что я одна из тех, кто не хотел этой войны. Меня воспитывали в любви к немецкой культуре и в вере в дружбу между Германией и Францией, имеющую жизненно важное значение для будущего той и другой».

«Очень жаль, что все народы не могут быть друзьями», — ответил осторожный американец. — «В Европе народы приобрели плохую привычку не доверять друг другу».

Они съехали с береговой автострады и последовали по одной из небольших долин между горами. Огни автомобиля метались по сторонам, освещая большие леса из пробковых дубов, а когда они поднялись выше, то из сосен. Ланни показалось, что они отъехали на значительное расстояние от Тулона. Мощеная дорога закончилась, и машина подпрыгнула. Конечно, здесь может быть какое-то поместье. У богатых есть свои прихоти во Франции, как и в Америке. Но Ланни стал беспокоиться и сказал: «Вы уверены, что вы на правильной дороге, мадемуазель?»

«О, да», — ответила она, — «я часто езжу по ней. Здесь недалеко».

Дорога стала простой дорожкой, а колеи стали глубже. Это было больше похоже на лесную дорогу, чем на въезд в богатое поместье. Когда они подъехали к горному ручью и должны были проехать по воде, Ланни сказал с некоторой твердостью: «Если бы я знал, что будет такое путешествие, мадемуазель Ришар, я бы не согласился поехать ночью».

«Это совсем близко», — заверила она его; — «сразу за этой горой. Там вы найдете там исключительно красивое место. Мадам Латур любительница природы и что-то вроде отшельницы. Люди приезжают за сотни километров, чтобы насладиться видом с её смотровой башни, но сама она не может взбираться туда из-за своих преклонных лет. Луна взойдёт через час или около того, и вы сможете увидеть прекрасные виды». Это звучало как у настоящего эксцентричного миллионера. Чем больше у них денег, тем больше людей пытаются отобрать их у них и тем меньше доверия у них к человеческой расе. Ланни хорошо знал это явление.

V

У агента президента интерес к этой прекрасной молодой секретарше стал ослабевать, так как она разоблачила свою сущность умиротворительницы, коллаборационистки. Он решил, что пренебрегает своим делом, и начал задавать вопросы о картинах, которые он должен был увидеть. Машина скользнула по горному склону, и из-за подлеска вышли на дорогу четверо мужчин с черными носовыми платками на лице и ружьями в руках. «Halte-la!» — закричали они и направили оружие. Раздался визг автомобильных тормозов и вскрик Мари Жанны Ришар. «O, mon Dieu! Des baudits!»

Сердце Ланни сильно забилось, но его голова все еще продолжала работать, и он вспомнил, чему отец учил его на раннем этапе жизни: «Никогда не забывай, что твоя жизнь дороже, чем все деньги, которые ты имеешь при себе или держишь в своем доме». Он был набит деньгами, как гусь жиром. Но это было всего пятьсот долларов, а он зарабатывал в десять раз больше за одну сделку. Поэтому, когда вожак шайки сказал: «Haut les mains!», Он повиновался, как и его спутница. («Руки вверх!» Был перевод.) Когда вожак сказал: «Sortez!», он выбрался из машины, то же сделала его спутница. Один из мужчин обыскал Ланни, но случилось удивительное, он не залез ни в один карман, но похлопал по всем карманам пальто, а затем пиджака и брюк, и проверил вокруг талии Ланни и подмышками, он не искал денег, только оружие. Когда он убедился в его отсутствии, он сказал: «Rien», и вожак отдал приказ связать руки Ланни, у них была веревка, длинная и очень крепкая, в чём жертва должна была убедиться, прежде чем закончилось это приключение. Человек крепко обвязал его одно запястье, а затем завёл обе руки Ланни за спину, скрестил запястья и связал их. Он сделал это быстро, остальную часть веревки пропустил вперед. Очевидно, человек, который выполнял эту работу, был знаком с ней, потому что он работал методично, быстро и без слов. Когда он закончил, то Ланни почувствовал боль, но другие были вполне удовлетворены.

Они обыскали женщину, вежливо и не совсем полностью, как показалось Ланни. Они поискали оружие в машине, а затем один из мужчин развернул ее. Они выбрали место, где было пространство для этой цели. «Entrez» — сказал вожак, обращаясь к женщине, и открыл ей дверь машины. «С вами мы закончили», — сказал он. — «Идите домой и оставайтесь там, и никому не говорите ни слова о том, что вы видели. Мы — мстители, и наше наказание быстро и надежно. Если вы предадите нас, мы похитим вас и привезем вас сюда и поджарим вас на медленном огне. Мы сделаем то же самое с каждым членом вашей семьи. Comprenez-vous?»

«Oui, oui», — в едва слышном голосе был ужас.

«Partez,», — сказал мужчина, и машина медленно покатилась по мокрой и скользкой дорожке.

Ум Ланни Бэдда работал так усердно, насколько возможно, потому что понял, что ему грозит серьезная опасность. Это не вопрос потери пятидесяти тысяч франков. Это может быть вопросом его жизни. Дело должно быть политическим, и он мог догадаться, что это были люди подпольного движения, которое он тайно помогал строить. Его не впечатлила та маленькая драма, которую они разыграли с женщиной. Он понял, что она была сообщницей группы. Она была одной из тех суровых идеалисток, которые появились по всей Европе, где бы ни прокатилась танковая машина. Люди не отказывались от своей свободы или от своей родной земли, люди, которые сражались и подталкивали других к борьбе, поддерживая огонь в факеле свободы. Ланни натолкнулся на еще одну Труди Шульц, антинацистскую героиню, на которой он тайно женился, и которую нацисты убили в одном из своих пыточных лагерей.

Пленник осознавал это урывками, но у него не было времени задуматься обо всём. Он понял, что у него тяжелое положение, и ему, возможно, будет нелегко обдумать, как выкрутиться из этого. Странная причуда судьбы, что эта опасность исходит от его собственной компании, людей, которым он служил открыто или тайно в течение четверти века. Знание их правил и состояния их ума позволило ему осознать поистине страшный характер своего положения. Эти люди были преступниками, за их головы были назначены награды. Их жизнь была жестокой, и у них не было времени на формальности. Они захватили богатого и известного иностранца, потому, что они считали его одним из самых опасных своих врагов. И, схватив его, они вряд ли его развяжут, выпустят и раскроют свои секреты. «Мертвые не рассказывают истории» — это правило известно каждому мальчику, который когда-либо читал истории про пиратов, бандитов или гангстеров. И по всей Европе мужчины с обеих сторон возвращались к этим отчаянным правилам.

Внезапное осознание охватило сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, насколько он был беспечным и наивным! Он принимал все меры предосторожности в отношении фашистов и нацистов, но ему редко приходилось думать, каким он должен казаться своим друзьям. Идея была болезненной, и он выбросил ее из головы. Он бродил по Европе, раздираемой войной и гражданской войной. Он мягкий и невинный, ребенок в джунглях, где обитают жестокие звери. Он не видел взглядов сердитой ненависти и не слышал приглушённых рыков. Он считал это само собой разумеющимся, что все думали о нём также хорошо, как он думал о себе. Это, увы, это было то, чего не происходит очень часто в этом мире.

VI

С предельной вежливостью он обратился к вожаку шайки. — «Не могли бы вы рассказать мне, что это такое?» — «qu'est-ce que c'est tout cela?» — это эксцентричное французское выражение: «Из-за чего вся эта шумиха?»

«Как ваше имя?» — был встречный вопрос.

«Ланни Бэдд», — ответил он. Он вряд ли мог скрыть это. «Bien» — сказал мужчина. — «Мы расскажем вам все, когда будем готовы. Allons».

Он встал и пошёл, и Ланни последовал за ним. Веревка на его запястьях имела продолжение и препятствовала его побегу или броску в пропасть. Крепкий парень шёл сзади, держа верёвку, а двое других следовали с ружьями. У вожака был посох в одной руке и фонарик в другой. Ланни мог хорошо видеть дорогу, но человек сзади него не мог её видеть так же хорошо. И каждый раз, когда он спотыкался или задерживался, то запястья пленника ощущали болезненный рывок. Они шли по проторенной тропе, поднимаясь к высокому перевалу, и когда они добрались до вершины гряды, на них налетел пронизывающий ветер. Они спустились вдоль глубокого ущелья, где слышался звук падающей воды. Затем началось еще одно восхождение. Ему повезло, потому что Ланни играл в теннис и не был слишком слабым. Наказанием за отставание был толчок кулаком человека позади него.

Над седлом горы тропы почти не существовало. Внизу были видны отблески света, и после того, как они спустились и пробрались через густую чащу, они натолкнулись на крошечную поляну в сосновом лесу. Там светился небольшой костер, и сидели два человека. Вожак уже обменялся с ними сигналами, и теперь на свет вышла группа из пяти человек. На каждой стороне костра был бревно, и вожак скомандовал своему пленнику: «Asseyez-vous».

Руки Ланни замёрзли на высоких переходах, и теперь они были странно онемевшими. Он сказал: «Я боюсь, что я отморозил себе руки». Вожак скомандовал, чтобы его развязали, и крепкий парень, который отвечал за эту работу, повиновался без слов. Он обвязал веревкой лодыжку Ланни и сел на нее, не давая ему никаких шансов. По форме и цвету рук этого человека Ланни принял его за крестьянина. Сидя на бревне и растирая руки и запястья, заключенный мог изучить их всех. Двое, он решил, должны быть докерами или судостроителями, мускулистые ребята с мозолистыми руками в шрамах. Остальные были, скорее, интеллектуалами или служащими. У одного был сильный лигурийский акцент, знакомый жителю Мыса Антиб с детства.

Вожак был человеком с тихим голосом, но с железной волей на вид лет тридцати или около того. Ланни казалось, что он слышал его голос раньше, но, должно быть, это было давно. Ланни был общительным и, должно быть, встречал тысячи людей здесь на южном побережье Франции. Быстро смекнув, что самым вероятным местом, которое пришло ему в голову, была рабочая школа, которую вёл Рауль Пальма, и которую Ланни помогал финансировать что-то вроде полутора десятилетий. В то время сотни молодых пролетариев и несколько белых воротничков сидели на уроках в шатком старом складе, отремонтированном и чистом. Они спорили и отстаивали свои доктрины и партийные линии, и имели ссоры и расколы, которые приводили директора школы и его преданную молодую жену почти в отчаяние. До недавних лет Ланни свободно с ними общался, называл их всех «товарищами» и пытался смягчить их страсти. Любопытный результат, если теперь какой-нибудь их фанатик решил наказать его за измену делу!

Ланни имел дело с подпольем сначала в Германии, затем в Испании и Франции. Но всегда он действовал через посредника, которому доверял. И вот первый раз он присутствует на тайной сходке. Это было больше похоже на сцену в пьесе или в кино, чем на что-либо в реальной жизни. Все шесть мужчин были в черных масках, с отверстиями для глаз и щелью для рта. Они их не сняли, и Ланни получил некоторое утешение от этого факта, считая, что они определенно ещё не решили его убрать. По крайней мере, у него была возможность защитить себя. Он усиленно думал, так как знал, что настало время, когда ему придётся противопоставить свои аргументы аргументам шестерых своих противников.

VII

«Мсьё Бэдд», — сказал вожак без каких-либо предисловий, — «не могли бы вы рассказать нам, чем вы занимаетесь во Франции?» Это собиралось быть вежливой беседой. А вежливость была специальностью Ланни Бэдда. — «Mais certainement, Monsieur. У меня есть несколько дел. Я искусствовед, покупаю картины старых мастеров для американских коллекций. Иногда я занимаюсь делами своего отца, который производит самолеты и много их поставил французскому правительству с самого начала войны до её конца. Кроме того, вы должны знать, что моя мать имеет свой дом в Жуан-ле-Пэн, и я прожил там большую часть своей жизни, с тех пор, как меня ребенком носили там на руках».

— Каковы ваши политические взгляды, мсьё Бэдд?

— Раньше у меня были политические взгляды, сударь, но я обнаружил, что живу во времена раздоров и нетерпимости, поскольку я мирный человек, я решил ограничиться изучением картин. Я принимаю участие в формирование нескольких больших коллекций, которые найдут свое место в музеях в Соединенных Штатах и, я надеюсь, помогут повысить культурный уровень этой страны.

— Вы не принимаете участия в политике?

— Нисколько. Месьё. Люди пытаются вовлечь меня в дискуссии, и когда они это делают, я вежливо слушаю то, что они говорят, и рассказываю им, что у меня своя специальность, и оставляю решение социальных проблем тем, кто более компетентен в решении этих проблем.

— Вы много путешествовали по Германии?

— Да, месье.

— И вы лично знаете Гитлера?

— Он был одним из моих многих клиентов. Он купил полдюжины работ Марселя Дэтаза, великого французского живописца, который был моим отчимом, как вы, возможно, знаете, и который погиб на войне, спасая la patrie.

— Вы никогда не обсуждали политические вопросы с Гитлером?

— Месьё, никто не обсуждает политических вопросов с герром Гитлером, его слушают, часто в течение нескольких часов. Я дослушался до такого хорошего результата, что он попросил меня найти ему хорошие образцы картин австрийского художника Дефреггера, который рисует крестьян. Я не мог найти ничего плохого в этом, и он заплатил мне обычную комиссию в десять процентов.

— Вы тоже знаете Геринга?

— Я впервые встретил генерала Геринга, когда он посадил в тюрьму моего еврейского друга. Я смог убедить его выпустить этого друга за высокую цену. А затем он заинтересовался моим суждением как искусствоведа, и нанял меня, чтобы продать некоторые его картины в Нью-Йорке и купить для него некоторые образцы американских картин.

«Вы, кажется, очень успешно умеете убеждать людей, мсьё Бэдд». — В тоне был сарказм и звучал намёк: «На этот раз вам может показаться это не так просто!» Инквизитор продолжил: «Вы были с Гитлером и Герингом в Париже, не так ли?»

Ланни подумал, у них хорошая служба разведки! Обычно он был бы рад, но только не сейчас. Он ответил: «Меня пригласили встретиться с герром Гитлером в отеле Крийон, и я пошел».

— Говорить с ним о картинах?

— Я не мог знать, о чем он хотел поговорить. На самом деле, он восхищался Наполеоном Бонапартом.

— И ничего о политике?

— Он рассказывал о своих планах, и я был смущен, потому что я не хотел этого знать.

— Вы говорил с ним о них?

— Мне не сказали, что это конфиденциально, и я ответил на любые вопросы, которые мои друзья задавали по этому вопросу.

— Вы недавно были в Виши, мсьё Бэдд?

— Я путешествую по всей Франции. Я купил три картины в Виши за последние несколько месяцев.

— Вы встретили Лаваля, не так ли?

— Мсьё Лаваль владеет прекрасной коллекцией старых исторических картин в Шательдоне, и он был достаточно любезен, что позволил мне увидеть её.

— Вы также посетили Дарлана. У него есть картины?

— Адмирал Дарлан был гостем в доме моей матери почти двадцать лет назад, я напомнил ему об этом и попросил его, сможет ли он сделать мне одолжение, чтобы я мог попасть в дом своей матери, в эти времена с транспортом большие сложности.

— И у вас не было политических дискуссий с любым из этих людей, которых вы так хорошо знаете?

— Я делал то, что всегда делал. Месье, я слушал то, что они мне говорили, и не выражал никакого мнения, потому что это было бы нахальством.

— И что вы делаете со всей этой конфиденциальной информацией, которую вы собираете?

— Ничто из этого не является конфиденциальным. Месье, я никогда не разрешаю никому ставить меня в такое положение. Если человек говорит мне: «Я расскажу вам кое-что конфиденциальное, я быстро отвечаю: «Пожалуйста, не делайте этого, потому что я не хочу нести такую ответственность. Есть много шансов на утечку, и я не хочу, чтобы кто-нибудь думал обо мне как о возможном источнике утечки. Люди со здравым смыслом уважают такое отношение, и люди, которые понимают, что такое великое искусство, ценит, что человек искусства нейтрален. Тот, чьи ценности постоянны, выше битвы фракций. Вы можете вспомнить, что Ромен Ролланд написал книгу с таким названием Au-dessus de la melee». [39]

VIII

Это был обычное «словоблудие» агента президента, который он произносил перед всеми, кроме откровенных фашистов-нацистов, с одной стороны, и его нескольких доверенных друзей, с другой. Насколько хорошо он мог выступить перед этими людьми, он судить не мог. Потому что он не видел выражений на их лицах, и не мог выяснить, что они узнали о нем. Очевидно, кто-то наблюдал за ним в течение значительного времени и докладывал о нем из Парижа, а также из Виши.

«Обыщите его», — приказал вожак тем же тихим голосом. Это был момент, который Ланни ожидал, но без всякого удовольствия. Дородный парень, который был его охранником, опустил руку в правый карман пальто пленника и вытащил кучу банкнот, почти все, что могло поместиться в его большой руке. «Jesu!» — воскликнул он и поднял банкноты. Можно было предположить, что он никогда не видел таких денег в своей жизни.

Вожак взял эту кучу банкнот, а парень влез в левый карман пальто и повторил спектакль. «Une banque ambulant» [40] — заметил вожак и снял шляпу, в которую уложил сокровище. Поиски продолжились, несколько банкнот нашли в нагрудном кармане пальто и огромную пачку во внутреннем нагрудном кармане. Затем наступила очередь пиджака, и деньги вытащили из обоих боковых карманов и внутреннего нагрудного кармана. Затем брюки, боковые карманы и задний карман. Чтобы держать все это, потребовались две шляпы, и они переполнились. «Это все, мсьё Бэдд?» — спросил мужчина. — «Или раздеть вас?»

«У вас есть все», — сказал Ланни, — «ma parole d'honneur». Он сохранил тон вежливой иронии, который был установлен для этого разговора.

— Могу ли я спросить, мсьё Бэдд, вы не доверяете финансовым институтам Французского государства?

— Я уже объяснил вам, месье, я занимаюсь покупкой произведений искусства. Я приехал в Тулон, собираясь заключить сделку.

— Вы можете сэкономить мне время, если вы дадите мне представление о том, сколько денег у нас здесь.

— Конечно, месье, около пятидесяти тысяч франков.

— Столько за картину?

— В ряде случаев я платил несколько миллионов франков, месье.

— Diable! И вы всегда платите наличными?

— Когда я имею дело с незнакомыми людьми, да. Я считаю, что психологический эффект от реальных денег очень велик. Я предварительно определяю, сколько стоит картина, и я беру такое количество денег наличными. Очень немногие люди могут противостоять такому зрелищу, когда я начинаю убирать деньги в карманы, они спешат принять мое предложение.

Эта информация побудила первые признаки жизни в этой странно бесшумной группе. Они сидели совершенно неподвижно, позволяя своему вожаку говорить все. Но теперь они усмехнулись. И Ланни подумал, какое ощущение он мог бы создать, заявив: «Все эти деньги были предназначены для вас». Возможно, он неожиданно закончил этот неудобный разговор, если бы заметил: «Товарищи, я один из вас. Об этом можно спросить Рауля Пальму, которого вы, несомненно, знаете, он скажет вам, что я приносил ему как информацию, так и деньги, с тех пор, как нацизм и фашизм начал свое существование».

Но, конечно, он не мог этого сказать. Сделай он это, и конец его карьере в качестве агента президента. Он мог бы сказать: «Товарищи, я полагаюсь на вашу честь хранить мою тайну». Но предположим, что кто-то из этих шести оказался шпионом правительства и наблюдал за этой группой, готовясь ее сдать? Вот так игралась игра, заговор и контрзаговор, шпионаж и контршпионаж по всему этому раздираемый войной старому Континенту. Или предположим, что одному из этой шестерки не удалось устоять перед соблазном доверить такой захватывающий секрет своей жене или возлюбленной? История распространилась со скоростью света. Она достигнет властей в Тулоне, затем в Виши, затем в Париже, затем в Берлине. Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт снова оказался бы арестованным, и на этот раз его допрос будет гораздо менее учтивым.

Нет, он должен был найти способ вытащить себя из этой неприятности. Он должен придерживаться своей тайны, по крайней мере, до последнего момента. Очевидно, он был бы бесполезен для президента Рузвельта, если бы он был мертв и похоронен в этой скалистой пустыне. Поэтому, если бы дошло до последней крайности, он, несомненно, признался бы и вернулся бы в землю своих предков и женился бы на Лорел Крестон, или может это будет Пегги Ремсен или Лизбет Холденхерст? Единственная проблема в этой программе заключалась в том, что эти люди из подполья могли бы не утруждать себя, давая ему официальное уведомление о своем решении. Они могли бы решить, что более вежливо будет тихо подойти сзади и пустить ему пулю в основание черепа. Эта мысль несколько затруднила Ланни сосредоточиться на интеллектуальном разговоре.

IX

Помимо бумажных денег, обыск обнаружил часы, авторучку и небольшую карманную расчёску, которой пользовался джентльмен с тщательно подстриженными волнистыми каштановыми волосами. Также были документы: паспорт, разрешение на проезд, carte d'identification, и несколько из тех писем, касающихся произведений искусства, которые Ланни Бэдд сознательно брал с собою. Вожак осмотрел всё. Как оказалось, он знал английский. Затем он приказал вернуть их пленнику. — «Что касается денег, мы решим позже, мсьё Бэдд. Мы хотим, чтобы вы поняли, что мы не бандиты, а французские патриоты».

«Я тоже всегда считал себя французским патриотом», — быстро заявил пленник. — «Я прожил во Франции большую часть своей жизни и никогда не нарушал никаких законов. Я мог бы считать это любезностью, если вы дадите мне какое-то представление о том, в чём меня обвиняют».

— Мы это скажем вам в свое время. Мы ждем прибытия следователя. Тем временем, я с сожалением констатирую, что вас придётся связать на ночь.

— Я заявляю, сударь, что веревки, если они плотно связаны, прекращают циркуляцию крови, и это особенно опасно в холодную ночь, как эта.

— Мы причиним вам как можно меньше неприятностей, мсьё Бэдд.

Ланни решил, что человек, который его связывал, должен быть не крестьянином, а матросом. Он вязал причудливые узлы, которые не слишком туго обтягивали лодыжки Ланни, но не соскальзывали с его ног. Он сделал то же самое для запястий за спиной Ланни. Остальные выкатили бревна, готовясь спать поближе к костру. Они расстелили одеяло для Ланни и закрыли его половиной. Он заметил, что некоторые спали без одеял, и он был тронут этим. Это было обстоятельство, которое он заметил с детства, сопутствовало все революции, которые произошли на этом запятнанным кровью континенте. Революционеры так часто были гуманны по отношению к своим противникам, что иногда проигрывали. Это имело место в Германии, Венгрии, Испании. И где бы реакционеры не вернулись к власти, они убивали десять за каждого убитого их противниками.

Но это не помогло бы агенту президента, если бы он оказался тем, кого, по мнению революционеров, им нужно убить. Он был уверен, что целью их встречи не являлось чтение ему лекции или запугивание. Они должны закрыть ему рот навсегда. И что более вероятно, что они хотели сделать это безболезненно, пока он спал. Ланни не спал, а лежал, подвинув ноги к теплу огня, и лихорадочно прокручивал в своих мыслях ситуацию так, как никогда в своей жизни до сих пор. Вряд ли они намеревались его расстрелять, только потому что он отвозил в Англию лорду Уикторпа письма от Петена и мадам де Фортес, любовницы премьера Франции. И не потому, что разговаривал с Гитлером и Герингом, а затем с Лавалем и Дарланом. Ни один из этих разговоров не был записан, поэтому какие доказательства могли бы быть в отношении них?

Должно быть, они думали, что он предал кого-нибудь нацистам или коллаборационистам. И кто это может быть? Какую поездку или какое слово ему могли вменить в вину? Может быть, Рауль Пальма только что был арестован, и он, старый друг Рауля, попал под подозрение за это? Может быть, его визиты в книжный магазин были замечены и неверно истолкованы? Был ли его визит к коменданту порта связан с каким-то заговором против голлистов? Шла смертельная война между здешними властями и теми, кто считал эти власти предателями la belle Marianne. Это была бы война ножей и кинжалов, гранат и динамита, которая усиливалось с каждым днем при давлении нацистов. Каким-то образом, возможно, он никогда не узнает, каким, этот мягкий и элегантный etranger попал между линиями огня в этой жестокой братской борьбе!

X

Ланни проверил свои узы и убедился, что ничего не может сделать, кроме как сорвать кожу со своих запястий. Он, возможно, мог перетереть веревки о камни. Но до скалы он мог добраться, только прыгая, а это наверняка разбудило бы людей. Веревка, привязанная к лодыжкам Ланни, был прикреплена к запястью человека, который был его специальным охранником. Он лежал на спине на холодной земле и громко храпел в уши Ланни. Возможно, этой публике понравилась бы попытка пленника убежать. Тогда они могли бы применить к нему то, что испанцы назвали la ley de fuga [41]. Огонь умирал, и холод подкрадывался ближе, но дрожь Ланни не была из-за этого.

Он не был настроен спать, потому что хотел произнести хоть одно предложение, прежде чем кто-то нажмёт на курок. Его глаза бродили по спящим от одного к другому. Вожак лежал на другой стороне костра, завернутый в одеяло, как и пленник. По-видимому, интеллектуалам было оказано предпочтение, как более деликатным и непрочным. Или, возможно, таскать с собой одеяло мог тот, кто хотел. Ветер утих, и смертельный холод, казалось, объял эту маленькую долину. Он подумал, как высоко до снега в этих горах? Они казались высокими, но, возможно, это потому, что он поднимался на них в темноте, и его запястья были связаны.

Лежать на одном боку с руками, связанными за спиной, далеко не удобное положение. Особенно когда огонь гаснет, а холод заползает в кости. Ланни не мог перевернуться, не натягивая веревку и не разбудив своего охранника. У него создалось впечатление, что он не нравится ему своему охраннику, и если нарушить сон этого человека, он мог проголосовать за немедленное прекращение своего собственного дискомфорта. Ланни вспомнил долгую ночь, которую он провел, ожидая, пока Монк и слесарь пытаются спасти Труди из замка Белькур. Это была та еще ночь тревожного ожидания, и Ланни не мог угадать время или как скоро начнётся рассвет. Он решил, что это была самая глупая затея, в которую он когда-либо ввязался. Он много раз назвал себя болваном за то, что согласился на поездку со странной женщиной, неважно с какими прекрасными манерами. Мари Жанна Ришар, несомненно, было не её имя. Кто она? Он представил себе мелодраму. Она была членом семьи д'Авриеннов, или, может быть, любовницей коменданта порта. Она презирала Ланни как фашиста и сделала с ним то, что он хотел бы сделать с каждым фашистом в мире!

XI

Пленник смог немного поднять голову и посмотреть на умирающий огонь. Луна поднялась и посылала слабые лучи света через сосны. Ланни увидел или подумал, что увидел, движение одного из людей, которые лежали на противоположной стороне костра. Человек поднял голову, а затем встал на четвереньки и начал ползти назад, подальше от огня. Возможно, он собирался подложить еще немного дров, не разбудив своих товарищей. Это была бы услуга, которую Ланни по достоинству оценит. Человек встал и пошёл на цыпочках, и Ланни наблюдал за ним, насколько могли его глаза. Он был тем, у кого Ланни заметил лигурийский акцент. Он обошёл костёр на расстоянии, и теперь он был там, где Ланни не мог видеть его, не перевернувшись.

Ужасная мысль мелькнула в голове пленника, что настал момент. Этому парню было приказано прекратить его страдания. Обычно они делали это выстрелом сзади, как раз у основания черепа. Выстрел разрушал мозг и был безболезненным. На этот раз, поскольку Ланни лежал на боку, выстрел в ухо был бы мудрее, чтобы не задеть другого человека. Сердце Ланни дико колотилось, и он едва мог дышать. Он услышал человека позади него прямо над ним. Теперь, или никогда, был момент, чтобы закричать: «Это ошибка, я один из вас!»

Парень встал на колени. Его лицо приблизилось. Ухо Ланни чувствовало его теплое дыхание. Ланни обуздал свой безумный порыв, понимая, что это не поза убийцы. Человек собирался поговорить с ним. И в следующий момент Ланни услышал в едва слышном воображаемом шепоте четыре французских слова: «Combien pour votre liberte?» Сколько за вашу свободу! Итак, среди группы оказался предатель, как и думал Ланни! Или, во всяком случае, человек, который собирался стать предателем! Эта психология, которую оценил Ланни, сработала правильно. Когда он говорил, этот парень смотрел широко раскрытыми глазами через свою маску на огромное количество банкнот, заполнивших две шляпы, а некоторые там не уместились. И он решил, что свяжется с одним из тех самых богоподобных людей, американским миллионером. Кто в мире, от Китая до Перу, не видел их на экране кино, проявляющих щедрость, властвующих над чудесами, убирающих горы и возводящих дворцы!

Ухо мужчины было перед губами Ланни, почти касаясь их. И Ланни пробормотал три французских слога, медленно и отчетливо, настолько тихо, что это могло быть воспоминанием о речи. — «Cent-mille-francs.». Сто тысяч франков составляли менее тысячи долларов по курсу Виши Франции, и это, безусловно, не было высоким выкупом за жизнь миллионера или даже за жизнь киноактёра, его играющего. Ланни был готов предложить пятьсот тысяч франков или даже миллион. Но следующее, что он почувствовал, человек работал с веревками, которые связывали руки Ланни. У него, должно быть, был острый нож, потому что одно или два движения срезали верёвки, которые соединяли запястья вместе. Он не пытался срезать те, что были вокруг каждого запястья, это, очевидно, было бы трудно. С большой осторожностью он подкрался к стопам Ланни, и сначала он разрезал веревку, которая связывала его со спящим стражем, а затем он разрезал те, которые соединяли две лодыжки вместе.

Он вернулся к уху Ланни и прошептал: «Venez!» Затем встал и снова убрался в тень. Ланни с особой осторожностью перевернулся. Он обнаружил, что его запястья были такими слабыми, что они не удержали его. Он опустился на колени и локти, и таким образом мучительно медленными движениями он ушел от тусклого огня. Наконец, он встал и обнаружил, что может стоять.

Его избавитель был тусклой тенью, и Ланни на цыпочках проследовал за ним. Он понятия не имел, в каком направлении они идут, но мужчина обнял его, чтобы помочь ему идти. Вместе они пошли по тропе через чащу. У человека, казалось, были глаза кошки. Или, возможно, он прошел по этому маршруту столько раз, что знал каждый провал и поворот. Они не говорили ни слова. Их сделка была заключена, и им нужно было только как можно дальше удалиться от лагеря.

Вскоре верёвки вокруг лодыжки вызвали у Ланни такую боль, что ему пришлось остановиться и попросить мужчину разрезать верёвки. Это была почти хирургическая операция, и мужчина выполнял ее с осторожностью и умением, немного провисая верёвку и нажимая плоть вниз. Он сделал то же самое для запястий. И это было благословенное облегчение. Циркуляция крови вернулась, и вскоре Ланни снова почувствует себя дееспособным. «Что вы собираетесь делать?» — прошептал он, и мужчина ответил: «Они знают все тропинки и могут двигаться быстрее, чем вы сможете идти, и их пули еще быстрее. Мы должны подняться в горы и прятаться там в течение дня».

«Разве они не смогут отследить нас?» — спросил Ланни, а ответ был: «Нет, если мы спрячемся среди скал. Нужно добраться туда до рассвета».

XII

Поздняя и бледная луна пряталась за крутым откосом. Ланни мог видеть, что это дикий регион, с нагроможденными утёсами и скалами, а также соснами и кедрами. Они перешли вброд маленький ручей, и мужчина сказал: «Попейте, потому что это может быть все, что вы будете иметь в течение дня». Он добавил: «Мы пойдём голодными», и Ланни мрачно ответил: «Я выдержу». Некоторое время они шли по руслу ручья, чтобы скрыть свои следы.

Они плелись с небольшими остановками, чтобы Ланни мог передохнуть, пока не рассвело. Как только они смогли видеть достаточно хорошо, проводник выбрал место, где сухая скала позволяла покинуть русло ручья, не оставляя следов. Они взбирались по крутому склону холма от скалы к скале, пока Ланни не выбился из сил. Наконец, они натолкнулись на какую-то маленькую нишу в скале. Не пещеру, но достаточное укрытие от посторонних глаз. Они удовольствовались тем, что досталось. Ланни был более чем доволен. В то время как его спаситель сидел, прислушиваясь к погоне, он растянулся и восполнил потерянный сон. Он был совершенно уверен, что ни один преследователь не найдет их в этом орлином гнезде, и он решил, что они могут переждать здесь пару дней и считал, что это будет достаточно скоро по сравнению с тем, что он читал.

Имя спасителя было Джиджи. По крайней мере, это было имя, которое он дал. Он был призван во французскую армию и сам решил, что война окончена. Он присоединился к мятежникам не из-за политических убеждений, а из-за девушки. Так он сказал. Он хотел выйти из зоны боевых действий и планировал получить свои деньги и проникнуть на корабль, идущий в Южную Америку, в любую страну, которая позволила бы человеку жить своей жизнью по-своему. Ланни сочувствовал и, конечно, сохранял свою позу неискушённого искусствоведа. Он дал человеку свой адрес и заверил его, что деньги будут готовы. Если они разделятся, Джиджи сам сможет добраться до Жуан-ле-Пэн, где Ланни будет ждать его. «Послушайтесь моего совета», — сказал мужчина, — «и не возвращайтесь в Тулон, там наверняка кто-то сунет вам нож в спину».

«А как насчет Жуана?» — спросил Ланни. Ответ был: «Я не останусь нигде на побережье Франции, здесь все жарко, как в аду, и никто не знает, кому можно доверять. Они, конечно, не будут доверять никому из нас».

XIII

Джиджи снял маску и спрятал ее под скалой. Теперь она не помогла бы ему, а, наоборот, представляла смертельную опасность. Поэтому, когда Ланни открыл глаза, у него была возможность рассмотреть, как выглядел его спаситель. Парень в возрасте лет двадцати, смуглый и загрубелый, но не особенно крепкий. Его отец был железнодорожником, его мать прибыла из Лигурии, самой западной провинции Италии, прилегающей к Франции. Он посещал школу и устроился на работу в качестве экспедитора. После ухода из армии он обнаружил, что работы нет, и поэтому он присоединился к партизанам.

Это он рассказал Ланни шепотом, после того как Ланни проснулся. Джиджи помогал носить припасы до убежища своей группы. Были и другие группы, сказал он, но только вожаки знали, где. Припасы получались от угонов правительственных грузовиков, но Джиджи не имел к этому никакого отношения, настаивал он. Возможно, они недостаточно доверяли ему.

Он был пареньком с бегающими глазками, привлекательным на примитивный взгляд. Ланни хорошо знал этот тип. У него не было никаких политических взглядов, кроме того, что он не доверял богатым и боялся властей. Он хотел быть в одиночестве и обладать собой. Сейчас его больше всего беспокоило, что он не может курить из-за боязни преследователей с острыми глазами.

Чем больше он думал об этом, тем больше Джиджи беспокоился о том, что он наделал. Партизаны среди своих объявили его предателем, и первый, кто его увидел, застрелил бы его, как собаку. Они были уверены, что он сдаст их властям, и Джиджи громким шепотом причитал об этом. Это несправедливо, потому что он никогда не сделал бы этого. Как из этого выкрутиться? Он надеялся, что Ланни тоже этого не сделает, и Ланни сказал, что ни при каких обстоятельствах он не ввяжется в никакой политический диспут. Его готовность оставить пятьдесят тысяч франков у них без жалобы и обещание расстаться с суммой вдвое больше сильно впечатлило француза, и, несомненно, в тайнике души он сожалел, что он не попросил более высокую цену за свою опасную услугу.

Ланни попытался выяснить, что стоит за этим странным несчастным случаем. Почему партизаны прицепились к нему? Ответы Джиджи были расплывчатыми и, по-видимому, он ничего не знал. Из Тулона явился связной и провел длинный разговор с вожаком. Всем остальным было сказано, что они собираются арестовать агента нацистов, который нанес большой вред делу народа. Ланни попытался узнать о Мари Жанне Ришар, но парень настаивал на том, что он ничего не знает о такой женщине. Конечно, она не была его девчонкой, которая была дочерью судостроителя в порту, членом профсоюза, который правительство Виши разогнало.

Очень тактично Ланни подошел к предмету книжного магазина в Тулоне. Некоторое время назад он посетил город, сказал он, и там встретился с продавцом, похожим на испанца. Привлекательный и смышлёный человек лет тридцати, который обещал достать для него редкие книги. Но этот подход не принес никакой пользы, поскольку Джиджи сказал, что книжный магазин видел, но никогда в него не заходил. Он не был читающим человеком. Ланни сказал, что продавец назвал ему имя Пальмы, а парень ответил, что он слышал такое имя, но ничего не знал о человеке. Если бы он был партизаном, Джиджи не обязательно знал бы это. Они были организованы в небольшие группы, а члены одной группы не знали других. Это должно было затруднить действия фликов.

XIV

Этот простой материалист хотел найти способы, как избавиться от смертельной опасности. Он хотел получить информацию и советы, и Ланни считал, что было бы правильным снабдить его всем, чем он мог. Потому что, если бы этот парень был арестован со ста тысячами франков, он должен был бы рассказать, как он их достал, а это поставило в щекотливое положение путешествующего искусствоведа. Ланни предупредил его, чтобы он зашил деньги в подкладку своего пиджака, как только он их получит, и что следующим его шагом должно стать приобретение одежды, присущей джентльмену на отдыхе. Когда Джиджи спросил: «Как я могу сойти за джентльмена?» Ланни ответил: «Просто держи себя прямо, выгляди достойно и важно, и не говори ничего, кроме случаев, когда тебе нужно».

Идея парня заключалась в том, чтобы добраться до Марселя, где он знал группу американцев, которые помогали беженцам сбежать из лап гестапо. Оказалось, что ему было поручено сопроводить двух левых писателей, немецких евреев, и передать их руководителю этой группы молодому человеку по имени Вариан Фрай. Джиджи не знал точной ситуации, но Ланни мог её объяснить. В соответствии с условиями перемирия правительство Виши обязалось «выдавать по требованию» любых противников нацизма, которые искали убежища на её территориях. Но среди вишистов, особенно низших рангов, были люди, у кого были тайные симпатии к жертвам. И они хотели способствовать их побегу. Джиджи сказал, что это может быть и так, но американцы работали тайно, насколько это возможно. Они тщательно следили за тем, чтобы было видно, что они предоставляли беженцам только продовольствие и медицинскую помощь. И никто не должен был знать, что они также раздавали поддельные визы и разрешения на перемещения по стране.

Идея волновавшегося француза заключалась в том, что известие о его измене может не добраться до Марселя, и что американцы там запомнят его предыдущий визит и помогут ему. У американцев был план, в соответствии с которым французы и другие, которые могли бы выдать себя за французов, были одеты в военную форму и незаконно посажены на борт с войсками, направляющимися в Северную Африку. А там работать на железной дороге, которая под нацистским управлением, доставляла грузы через пустыню Сахара в порт Дакар. Попав в Алжир и с большим количеством средств, Джиджи мог бы вполне попасть на борт корабля. Но его мучили страхи, и он хотел помощи от Ланни, которая не была частью их сделки. Эти времена были тяжелыми для людей, которые хотели жить своей жизнью.

XV

Они не видели и не слышали признаков преследования, а голод и жажда, как острые шпоры, выгнали их из своего укрытия до захода солнца. В этой труднопроходимой стране было опасно путешествовать в темноте по неизвестным дорожкам. У Ланни была лишь смутная идея, где они находились, но Джиджи сказал, что они где-то между рекой Гапо и побережьем, и что если они будут двигаться в одном направлении вниз, то они обязательно выйдут на дорогу. Они прошли через лес огромных корявых пробковых дубов, и вскоре они услышали звуки движения. Они поспешили в этом направлении. Когда они добрались до дороги, они не посмели выйти на нее, а прятались в подлеске, ожидая темноты. Время от времени проезжали тяжелые грузовики, и Ланни заметил, что грузовики были красного цвета, ими управляли красные люди в красной одежде. Его спутник объяснил, что они везут бокситы, руду, из которой делают алюминий. Ланни вспоминал, что в детстве его брали с собой при посещении этих карьеров. В то время в Германию шло сырьё красного цвета, и Джиджи сказал, что сейчас идет туда же. «Les boches sont voraces!» [42]

Они собрались с духом и пошли по дороге в темноте, уходя от поля зрения, когда они слышали приближающийся автомобиль. Они подошли к ручью, так что жажда их больше не беспокоила. Но голод — достаточно сильный стимулятор, и когда через пару часов на фоне звездного неба появилась огромная масса зданий, они пошли к ним. Джиджи сказал, что поблизости находится очень старое аббатство, давно покинутое. Его название было Ле-Тороне. Некоторые из зданий были руинами, другие оказались неповрежденными, и они увидели слабый свет, шедший из небольшого строения. Это был домик сторожа, и когда они сказали ему, что они заблудились, он пригласил их и поставил перед ними еду с хлебом, луком, высушенными оливами и красным вином. Ланни не мог вспомнить, когда какая-то еда была такой вкусной.

Хозяину, грубоватому, но любезному в душе, не хватало только монашеской сутаны с капюшоном, чтобы выглядеть настоящим монахом. Он сообщил им, что в тот день он отметил восьмисотую годовщину основания аббатства. Ему пришлось праздновать её в одиночестве, но теперь, когда у него были гости, он отпраздновал её второй раз с бокалом вина, наполненным до краев. Он находился там, чтобы сопровождать туристов. Так он и жил. Это, должно быть, было скудным жильём, потому что туристы в среднем приходили только раз в неделю. Несмотря на это, из-за юбилея он ничего не взял с двух путников. Им повезло, потому что у Ланни не было при себе ни единого су. Старик не задавал вопросов, но бесплатно произнёс хорошо подготовленный рассказ о славных старых временах, когда этот монастырь был достопримечательностью Франции, и монахи пировали толстыми гусями и любовными играми, морской и речной рыбой, каштанами и дынями, «инжиром из Салерно и сливами из Динь». Эти добрые времена закончились Революцией, когда монастырь был покинут.

Старый монах по духу предложил им остаться на ночь, но нет, они хотели быть в пути. Он рассказал им о дороге и предложил воспользоваться грузовиком, перевозившем бокситы. Грузовики, как ни странно, были доставлены во Францию армией Соединенных Штатов в Первую мировую войну и теперь служат нацистам. Когда путешественники остались одни, Ланни выразил своё нежелание пачкать свой единственный костюм красной пылью. Потому что возможность вернуться в Жуан без денег и без потери лица зависели от его внешности. К счастью, у Джиджи было несколько франков, и Ланни сказал, что это даст им возможность побриться.

Им посчастливилось встретить грузовик с грузом пробки до Тулона. Водитель остановился поменять колесо, и они помогли ему и получили приглашение на борт. Они не посмели въехать в город, и в нескольких километрах от города они расстались со своим хозяином и отправились по второстепенной дороге на юго-восток. На этот раз они посигналили крестьянской телеге, везший овощи на рынок. Она ехала под гору, и возчик позволил им подняться на борт. Ланни сидел на коленях Джиджи, и так ранним утром они въехали при полном параде в модный туристический курорт Йера.

XVI

Ланни побрили, надраили его обувь и хорошо почистили его одежду. Сон в течение двух ночей в коричневом пальто из твида не разрушил его полностью, и он все еще мог выглядеть элегантным американцем. Он мог назвать себя в гостинице или в банке, но побоялся сделать это. Кто мог сказать, где он может встретиться с другом партизан? Он хотел быстро уехать.

Он отправился на поиски гаража или заправочной станции, или, скорее, человека, который раньше занимался этим делом. Он объяснил, что у него есть неотложные дела в Каннах, и хотел, чтобы его доставили туда сегодня утром. Человек затряс головой. — «Impossible, Monsieur!» Но внуку президента Оружейных заводов Бэдд в детстве внушили веру в силу денег. Он был уверен, что в этом городе спрятан бензин, и когда он назвал сумму в три-четыре тысячи франков за двух-трехчасовую поездку, мужчина сказал, что посмотрит, что сможет сделать. Когда Ланни поднял предложение до пяти тысяч, он сказал, что сделает.

Джиджи следовал за ним, боясь выпустить своего миллионера из поля зрения, но не хотел, чтобы их видели вместе с учетом партизан. Обговаривая свою сделку, Ланни сказал, что у него есть «un compagnon», и когда автомобиль был готов, «compagnon» появился и забрался в автомобиль. Они отправились в путь и доехали до Канн до закрытия банков. Машина остановилась перед банком Ланни. Он зашел внутрь, выписал чек и получил в свои руки сто десять свежих банкнот в тысячу франков. Банки снабжались ими. И это все, что у них было. Ланни сунул сто банкнот во внутренний карман пиджака, и с пятью банкнотами в руке вышел и заплатил шоферу.

Затем он и Джиджи прогулялись, и когда они пришли в уединенное место, Ланни достал сотню купюр и пересчитал их одну за другой в руки бывшего экспедитора с бегающими глазами. «Вот то, что вы хотели», — сказал он. — «Огромное спасибо вам и удачи». Они пожали друг другу руки, и Джиджи пошел по улице, нервно поглядывая по сторонам, и так ушёл навсегда из жизни Ланни Бэдда. Иногда агенту президента приходила мысль, избавила ли какая-нибудь женщина от этих денег его в первую же ночь, или он попал в те трудовые отряды, которые нацистские французы отправляли на верную смерть в жаркие карьеры Сахары? А иногда Ланни дрожал при мысли о том, что полиция проводила повсюду облавы по всей Франции Виши. Окружив людей в каком-нибудь общественном месте в кино, бистро или кафе, она проверяла их документы и, возможно, отправляла их на работы в Сахару. Предположим, полиция могла найти эти деньги и проследить их следы по серийным номерам. Что ответил бы им Ланни на вопрос, почему, что он заплатил такую сумму бывшему экспедитору и дезертиру? Возможно, за картины? За какие картины, месье?

XVII

Еще более серьезное беспокойство охватило его, когда он вернулся в Бьенвеню и нашел там письмо от «Брюгге». Почтовый штемпель показал, что письмо прибыло утром, когда Ланни уехал. Почтальон не успел добраться до Бьенвеню, а Ланни уехал раньше. В письме говорилось: «Мне жаль сообщить вам, что рисунки, о которых я писал вам, были проданы, кроме тех, которые не представляют его лучшие работы. Они изображают пытку человека бандитами, и я очень сомневаюсь, что вам они понравятся. Поэтому вам приезжать не стоит».

Очевидно, Рауль отозвал свое приглашение в Тулон и предупредил Ланни об опасности. У него, должно быть, появился намек на подозрение, существующее против его друга. Но как партизаны узнали, что Ланни приезжает в Тулон? Конечно, Рауль не сказал бы им об этом! И разве могло быть, что подозрение теперь упало на Рауля? Неужели его отсутствие в книжном магазине означало, что партизаны его задержали? Или они отправили его по поручению, чтобы убрать его с дороги, пока они занимались Ланни? Должно быть, им хорошо известно, что Рауль и Ланни были друзьями в старые времена в школе, и Раулю было трудно убедить их, что эти старые времена уже прошли. Неужели они теперь подозревают Рауля в том, что он уговорил Джиджи, чтобы помочь пленнику сбежать?

Во время остальной части своего пребывания в Бьенвеню, агент президента ни разу не осмелился выходить ночью, и он потратил много времени, пытаясь придумать какой-то способ связаться со своим другом и помочь ему, если понадобится помощь. Однажды утром пришел почтальон с одной из этих скромных открыток, которые так много говорили небольшими словами:

««Cher M. Budd. Только одна строчка, чтобы рассказать вам, как я обрадовался маленькой картине о путешествии. Я всегда держу её перед собой. Я здоров и занят. С наилучшими пожеланиями. Брюгге».

Итак, была еще одна глава, которую закрыл Ланни Бэдд!