Призрак Тилацина

Глава 7

Ян понимал, что ему не следовало сюда приходить. Никто его не звал, да и дело ему не поручали. Однако остаться в стороне он все равно не мог. Ему нужно было попасть в больницу и все увидеть своими глазами.

Он знал, что в этот день Максима Холмогорцева планировали вывести из искусственной комы. Тело молодого человека достаточно окрепло, и теперь врачи хотели проверить, в каком состоянии мозг — после всего, что произошло.

Пересекаться с семьей Холмогорцева Ян не собирался. Он не чувствовал себя виноватым, но прекрасно понимал, какая у этих людей будет реакция на всех представителей полиции. Поэтому он остался в стороне, затаился, ожидая, когда появится шанс заглянуть в палату.

Первое впечатление сложилось уже после наблюдения за семьей. Отец и мать Максима пробыли в палате недолго, им наверняка не позволили беспокоить еще слабого пациента… А может, они сами не смогли долго это выносить? Когда они все-таки вышли в коридор, мать рыдала и едва удерживалась на ногах. Отец держался лучше, он помогал ей, обнимал за плечи. Но Ян не упустил ничего: ни шальной взгляд пожилого мужчины, ни руки, дрожавшие крупной дрожью.

Он позволил им уйти, сейчас они и не смогли бы говорить. Ян выждал с полчаса, убедился, что у палаты Максима все затихло, и направился туда.

Когда он вошел, Холмогорцев не спал. Молодой человек полусидел на приподнятой кровати и смотрел в окно. И если во время допроса он почти не реагировал на внешние раздражители, то теперь сразу обернулся на звук.

Это вовсе не означало, что он пришел в себя, ему просто стало немного лучше. Взгляд единственного уцелевшего глаза, устремленный на Яна, был рассеянным и как будто обиженным. На месте второго глаза теперь белела плотная повязка, поднимавшаяся к волосам.

— Ты кто? — нахмурился Максим и тут же вздрогнул. — Мне больно!

— Максим, вы меня не узнаете? — спросил Ян, внимательно вглядываясь в посеревшее лицо Холмогорцева. — Вы помните, когда мы последний раз виделись?

— Я не знаю… Я не хочу тут быть! Куда ушла моя мама?

Если бы сюда попал Костюченко, он бы наверняка начал настаивать, что Максим притворяется. Но Ян прекрасно видел: все по-настоящему. Взрослого сильного мужчину рывком опустили до состояния дошкольника.

А главное, он до сих пор оставался главным подозреваемым. Судя по тому, что выяснил Ян, Костюченко собирался дожимать эту версию до конца, не особо интересуясь тем, кто на самом деле убил Эллу и покалечил Максима. Дело тут было не в упрямстве и даже не в жестокости, новичок попросту спасал свою шкуру. Пока Максим оставался в роли подозреваемого, никто его особо не жалел. Мнением публики не так сложно управлять, и даже если будет доказано, что парень пострадал из-за того, что помощь оказали слишком поздно, его все равно будут осуждать. Ну и что с того, что ему досталось? Девушку-то это не вернет, он заслужил!

Другое дело — если он сам окажется жертвой. Вот тогда Костюченко, при всех его связях, будет очень сложно сохранить не то что карьеру, место в полиции!

Только Яна чужие карьеры не волновали. Ему нужно было знать, что на самом деле произошло в квартире. Увы, тут Максим больше не мог помочь. Он забыл даже собственные показания о людях, стрелявших в него, и Эллу он не помнил. Судя по всему, его мать во время встречи узнала в нем того маленького мальчика, которым он был когда-то — и которым ему теперь предстояло остаться навсегда.

Ян видел, что его присутствие расстраивает Максима, и поспешил уйти. В дверях палаты он едва не столкнулся с врачом — немолодой женщиной в белом халате.

— Вы что здесь делаете? — нахмурилась она. — Кто вас пустил?

— Никто, сам прокрался. Я из полиции.

Ян показал удостоверение. Это врача не впечатлило — скорее, усилило раздражение.

— Из полиции, значит… Довольны собой?

— Это я вызвал ему «Скорую».

— Вам медаль за это выдать?

— Медаль не надо, а вот ответы дать можно, — указал Ян. — Насколько поздно я вызвал врача?

— По крайней мере на сутки!

— Ясно… А если бы не эти сутки, насколько все было бы лучше?

Врач видела, что он не спорит с ней — но и не ищет жалких оправданий. Спокойствие Яна передавалось и ей, она больше не пыталась его прогнать.

— Сложно сказать… Это уникальная травма. Невозможно точно определить, почему так произошло: может, он дернулся во время выстрела, или оружие было неисправно, или еще что-то… В любом случае, пуля нанесла меньше повреждений, чем могла бы и должна была. Именно поэтому он в первое время мог свободно двигаться, говорить и даже задействовать память. Но дальше… Мозг был слишком сильно поврежден. Скажем так, если бы ему помогли сразу, нам пришлось бы удалять меньше, и шанс на возвращение пусть и не к прежней, но хотя бы взрослой жизни все же был. А теперь… Вы с ним говорили?

— Не думаю, что это можно назвать разговором…

— Теперь всегда так будет. То, что вы видели, — максимум его развития. Хорошо, если удастся удержаться на таком. Есть риск регресса… Долгой и счастливой жизни ему здесь никто не пообещает.

Хотелось сказать еще что-то. Все-таки оправдаться, сообщить все подробности, убедить эту незнакомую женщину, что виноват на самом деле один Костюченко, а вовсе не вся полиция. Но Ян понимал, что это наивно и глупо. Для врача это мало что значит, в такой ситуации каждый будет думать о своем.

Положение усложняло еще и то, что у Яна не было толковых зацепок. Эксперты ничего не нашли — или нашли, но до этого уже добрались жадные лапки Костюченко, который теперь все будет подгонять под свою версию. Яну же оставалось работать лишь со сбивчивыми показаниями Максима об отце. Он повторял это снова и снова в момент, когда его разрушающийся мозг уже не был способен на фантазию.

И можно было воспринять это как прямое указание, вот только… Ян видел Холмогорцева-старшего в больнице. Этот человек был искренне потрясен, хотя непонятно, чем именно. Тем, что его сын навсегда покалечен — или тем, что Максим все-таки выжил? И какой вообще мотив? Для отца не было совершенно никакой выгоды в смерти Максима и Эллы. Однако если он тут ни при чем, почему же Максим повторял это?

Нужно было разбираться, а у Яна пока не находилось времени. Приоритетом для него все равно оставалось дело Александры, страх за нее выгрызал изнутри и был куда сильнее жажды справедливости. Ян боялся за сестру, даже когда она попадала в беду здесь, в России, и он хоть что-то мог сделать. А уж за океаном, в дикой глуши… То, что с ней теперь Андрей, немного успокаивало, но не до конца. Андрей в первую очередь врач, его возможности ограничены. Чтобы обеспечить сестре безопасность, Яну нужно было найти корень угрозы, нависшей над ней.

Поэтому вместо того, чтобы следить за Холмогорцевым-старшим, он отправился на встречу с Вадимом Витько — тем самым «последним делом» Арсении. Это журналистское расследование не было самым громким в ее карьере, на тот момент скорее рядовым. Арсения просто отправилась в отпуск по плану, явно собираясь вернуться.

Но ведь она не вернулась — и это все меняло. Так что Ян принялся собирать информацию о ее последнем расследовании сразу после того, как Кирилл дал ему нужную наводку.

Вадим Витько был из тех, о ком говорят «сделал себя сам». Начинал он без какой-либо протекции, работал продавцом в аптеке, но умел крутиться. Он где-то нашел инвесторов, основал собственную компанию. Риска он не боялся, и в первые годы, самые опасные для бизнеса, он без сомнений брал кредиты под залог своего дома, квартиры родителей… Да он разве что собственную почку не продал! Или об этом просто не написали в газетах.

В его случае риск оправдался, бизнес он вел грамотно. Начинал Витько с производства витаминов и биологически активных добавок. Когда дела фирмы улучшились, он собрал исследовательский отдел. Его компания занималась в основном разработкой поддерживающих и омолаживающих препаратов.

Репутация у Вадима всегда была безупречная, клиенты не жаловались. Казалось, что хуже уже не будет — после стольких лет на рынке! А потом грянуло расследование Арсении Курцевой. Многие узнали, что уважаемый производитель мошенничал с собственными исследованиями. Вадима вроде как предупреждали, что новый омолаживающий препарат способен провоцировать развитие раковых опухолей. Но на горизонте маячила впечатляющая прибыль — и бизнесмен решился на обман. Кто-то из сотрудников анонимно сообщил об этом Арсении, она не смогла мимо такого пройти, и разразился скандал.

На суде Вадиму удалось доказать, что он ничего не знал о мошенничестве, это было инициативой некоторых его сотрудников. Так он избежал наказания для себя лично — однако удар по компании уже был нанесен. Чтобы дело его жизни не пошло ко дну, Вадим заключил сделку с китайцами. Их деньги помогли ему сохранить компанию, зато теперь новые партнеры диктовали, что именно нужно производить для российского рынка. Вадим особо не возражал, он прекрасно понимал: после того журналистского расследования клиенты уже не примут его разработки.

Встретиться с бизнесменом оказалось не так-то просто. Вадим по-прежнему жил в Москве, но больше не общался с теми, кто не имел отношения к его бизнесу. Журналистов он на дух не переносил, да и в разговорах с полицией был осторожен. Яну пришлось задействовать личные связи, чтобы все-таки попасть к нему в кабинет.

Он знал, что Вадиму Витько тридцать девять лет. А если бы не знал, никогда бы не догадался: владелец фармацевтической компании напоминал скорее пьющего работягу лет пятидесяти. Да и кабинет оказался темным, захламленным, совсем не подходящим для руководителя. О прежних сытых временах напоминали разве что дипломы и фотографии на стенах, хотя и они уже покрылись пылью.

Вадим замер за столом, рассматривая неожиданного визитера с нескрываемой неприязнью. Похоже, три года, миновавшие с того скандала, так и не смогли окончательно потушить его гнев. Любой, кто упоминал Арсению Курцеву, автоматически становился его врагом.

— Почему опять о ней вспомнили? — наконец поинтересовался Вадим. — Насколько мне известно, она пропала.

— Она умерла.

— Это точно?

— Да. Нашли тело.

— Туда ей и дорога.

Все это время Ян наблюдал за собеседником, стараясь понять, что для него значит эта новость. Уже в первой половине дня Вадим выглядел уставшим, но упоминание того, что Арсении больше нет, его явно взбодрило.

А главное, для него это и правда стало неожиданностью. Не похоже, что ему давно было известно о том, что случилось с журналисткой.

Ян открыл на смартфоне фотографию «Матери-Земли» и повернул экран к Вадиму. Тот скользнул взглядом по лишенной кожи женщине и презрительно скривился.

— Это еще что за дрянь?

— Это как раз Арсения Курцева. То, что от нее осталось.

Вот теперь Вадим заинтересовался. Он наклонился вперед, внимательно рассматривая мертвое тело. Спустя пару минут он широко улыбнулся, как тот, кто встречает старого друга после долгой разлуки.

— И правда, она! Какой правильный финал для этой ведьмы!

— Вам не жаль?

— Жаль? Да я после нашей встречи за шампанским побегу!

— Рискованные слова — с учетом того, что ее убийца пока не найден, — заметил Ян, убирая смартфон.

— А у меня вроде как есть мотив? Ага, я подставляюсь. Но давайте — ищите! Я точно знаю, что не имею к этому никакого отношения, так что бояться мне нечего.

— Допустим. Как насчет банального уважения к смерти?

— Вы же не оплакиваете каждое животное, валяющееся на обочине шоссе, — рассудил Вадим. — Хотя я не знаю, насколько лично вы сентиментальны… В любом случае, она была хуже, чем крыса, раскатанная по асфальту. Мне ее не жаль, и я не буду притворяться.

— Только за то, что она разоблачила ваш обман?

— За то, что она этот обман и придумала!

Вадим даже теперь, когда официальное разбирательство закончилось, настаивал на собственной невиновности. Для него компания и правда была делом всей жизни. Ему важно было не только получить прибыль, для этого он нашел бы способ попроще. Однако ему хотелось доказать и себе, и окружающим, что он способен добраться до вершины, подняться наверх с самого дна.

Он многим пожертвовал, но он это сделал, он ни в чем не ошибся… Он был уверен: если вести бизнес честно, тебя так просто с ног не собьют, оснований не найдется.

Однако Арсения доказала, как же сильно он ошибался. Вадим и сам с удивлением получал все новые и новые доказательства того, что он нагло мошенничал, наплевав на здоровье людей. Все подтверждало его вину, его оправдания звучали жалко и ничтожно…

Он мог бы потерять все, но его поддержала команда, с которой он работал. Его сотрудники взяли вину на себя добровольно. Чтобы избавить их от серьезного наказания, Вадим пошел на сделку с китайцами, которой отчаянно противился много лет. Деньги иностранцев помогли нанять достойных адвокатов, они свели наказание к минимуму. И это радовало бы, если бы наказание было хоть отчасти заслуженным.

Дальше события катились непонятно куда. Вадим быстро сообразил, что контроль над компанией он уже не вернет. Китайцы вцепились в него мертвой хваткой, их вполне устраивал его небольшой завод, который с подачи владельца был оснащен инновационным оборудованием. О собственных разработках ему и думать запретили, половину сотрудников уволили, заменив их непонятно кем.

Вадим не брался сказать, почему он вообще не уволился. Следовало бы — теперь компания напоминала ему кадавр, сделанный из тела любимого ребенка. Ему больно было приходить сюда, больно видеть все это… Нужно было начинать все с начала, а у него просто не осталось сил. Он не был стар, но чувствовал себя стариком. Он выполнял свои обязанности автоматически, почти как робот, днем, ну а ночью попросту напивался, чтобы не думать о собственной жизни.

Арсения Курцева была для него не просто какой-то там журналисткой, организовавшей расследование. Она стала символом удара в спину, отправной точки всего, что пошло не так в жизни Вадима. Почти его убийцей — ведь то, что последовало за расследованием, больше не было полноценной жизнью.

Яну несложно было бы обвинить его во лжи. Против Вадима работало все: и суд, и то, что за минувшие три года Витько так и не предоставил доказательств своей невиновности. Однако были факты — а были инстинкты и знание человеческой природы. Ян прекрасно видел, что его собеседник искренен. Может, слова Вадима и не были объективной истиной, но для него они оставались правдой. Это сбивало с толку.

— На суде вы заказали дополнительную проверку доказательств, — напомнил Ян. — И все подтвердилось.

— Да! Потому что она подкинула свои фальшивки не на суд… Она сразу в наши компьютеры, в наши документы их внесла!

— Каким образом? Арсения тогда подтвердила, что за месяцы до разоблачения находилась в другом месте, к вашей компании она даже не приближалась.

Вадим, только что полыхавший справедливым гневом, как-то разом сник.

— Не знаю… Не знаю я! Я об этом уже три года думаю… Я все проверил! Я говорил с людьми, я просмотрел все записи камер наблюдения… Этой сучки там не было! Но как-то она это подделала… Только я в это верю! Но какая уже разница? Ничего не вернуть!

— Она могла каким-то образом вскрыть компьютер?

— Компьютер вскрыть могла… Только мошенничество это — оно больше, чем компьютерные данные. Результаты были не хаотичными, они были намеренно вредоносными. Тот, кто это придумал, сам очень хорошо разбирается в медицине… А эта дура малолетняя ни хрена не понимала! И подделка была последовательной: во всех документах, даже тех, которые существовали только на бумаге, и в рабочих записях тоже…

— То есть это не могла быть она…

— Но это была она! — Вадим со злостью ударил кулаком по столу, словно это могло что-то доказать. — Я не знаю, как. Я бы все отдал, чтобы узнать!

— Зачем? Думаете, это помогло бы что-то вернуть?

— Тогда — да… Теперь уже нет, но я хотя бы знать буду! Это сложно оказалось: жить, не зная… Поэтому я не осуждаю того, кто ее убил. Жалею только, что это был не я!

Ян не стал указывать, что не очень-то благоразумно говорить такое при полицейском. Вадим уже все потерял, чем ему угрожать?

Впечатление от этой встречи осталось странное. У Вадима были все причины врать — и вместе с тем не было. Но в его истории Арсения представала продажной мошенницей, а против этого свидетельствовали все остальные данные, собранные Кириллом. Она столько лет работала честно, с чего бы ей вдруг срываться на откровенный обман?

Ян пока видел этому лишь одно возможное объяснение: Арсения не знала, что обвинения несправедливы. Ее саму использовали, подкинув ей ложные данные. Ведь как, по сути, начиналось любое ее журналистское расследование? Кто-то давал ей наводку. Если Арсению изначально повели по ложному следу, она не понимала, что творит.

Зато потом она могла догадаться. Возможно, она и правда была честной, она не допустила бы, чтобы ее усилия разрушили жизнь Вадима Витько. Она попыталась бы все исправить — а тому, кто это устроил, такое было как раз невыгодно, и Арсению убрали.

Однако эта версия спотыкалась о проблему, замеченную еще Александрой: если нужно избавиться от одинокой девушки в австралийской глуши, тело никто никогда не найдет. Во всем этом перформансе со статуей нет никакого смысла.

Яна не покидало чувство, что все они что-то упускают. Он только не знал, что именно.

Днем у него был сеанс связи с Александрой. Это теперь стало необходимостью, формально — чтобы поделиться данными по расследованию, а на самом деле — чтобы убедиться, что у нее и Андрея все в порядке.

Пока они выглядели вполне бодрыми. Андрей так и вовсе вел себя как обычно, и его ледяному спокойствию Ян порой даже завидовал. Он бы уже вряд ли поверил, что этот человек когда-то был способен допустить мысль о самоубийстве.

Александра тоже старалась казаться беспечной, однако улыбалась она чуть больше, чем следовало бы, и это намекало, что она нервничает.

Она выслушала рассказ Яна, кивнула:

— Да, ты прав, это может быть указанием на то, что Арсению использовали… А может быть просто совпадением.

— Серьезно? Совпадением?

— Мы тут установили, что у якобы идейно одинокой Арсении были очень даже романтические похождения. А вся эта история с Витько и его разоблачением… Есть там хоть намек на романтику? Мог этот дядька быть влюбленным в журналистку и сильно злиться из-за отказа?

Ян невольно вспомнил торжествующий взгляд Вадима, устремленный на женщину без кожи.

— Очень и очень вряд ли.

— Ну и вот… Опять же, ты говоришь, что он все эти три года сидел на печи, в смысле, пытался разобраться, что за трюк Арсения провернула с его фирмой. Думаешь, тогда, сразу после суда, он был в состоянии организовать похищение в другой стране? При том, что в Австралию Арсения начала мотаться еще до того, как занялась его фирмой?

— Да, как-то не клеится…

— Ну и вот! Мне срочно нужна информация по телу. Есть что-нибудь от Наташи?

Труп Арсении Курцевой по-прежнему находился в Нью-Йорке, осмотреть его не было никакой возможности. Однако через немыслимое задействование связей Яна и Александры близнецам удалось добыть фото и видеоматериалы, связанные с расследованием.

Изучать их официально никто не собирался, не было дела, к которому можно было бы их приобщить. Но Ян без сомнений направился к Наталье Соренко — просить ее об услуге в частном порядке.

— От Наташи есть обещание, что, если я еще раз притащу ей видео женщины с вывернутым животом, она сделает из моего живота клетку для хомяка. Причем так, что и я, и хомяк будем долго жить, — мрачно отозвался Ян.

— С медицинской точки зрения это сложно, но возможно, — невозмутимо заявил Андрей. — Зависит от того, где делать вход.

Ян покосился на сестру:

— Ты определенно плохо на него влияешь…

— Не-а, он и был такой. Мне от Наташи нужны не оригинальные способы расправы над тобой, это я и сама смогу обеспечить. По делу что-нибудь есть?

— Нет пока, я был занят с Витько.

— Съезди, пожалуйста, — попросила Александра. — А мы тут побеседуем с одной очень интересной свидетельницей.

— Мне нужно беспокоиться?

— За нас или за свидетельницу?

— За всех.

— Не нужно. Но ты все равно будешь.

Не было смысла объяснять им, что в нынешней ситуации это как раз нормально. Ян просто завершил вызов и отправился на встречу. Уточнять, где сейчас Соренко, было не нужно, он просто предупредил о своем визите.

Ян предполагал, что она будет ждать его на улице. Такие встречи она использовала как оправдание для внеочередного перекура — если не удавалось выставить из зала коллег и курить возле вытяжки. Однако на этот раз Соренко осталась внутри. Когда он вошел в тесный кабинет, она даже не поднялась из-за стола, она просто разглядывала следователя непривычно напряженным взглядом.

Как и следовало ожидать, Ян не выдержал первым.

— Что?

— Жду, когда ты деградируешь до состояния обезьяны, бросишь палку и залезешь обратно на дерево, — пояснила Соренко. — Потому что только тогда то, что ты творишь, будет хоть сколько-то оправданным.

— Я понимаю, что мы все время обращаемся к тебе с не совсем обычными просьбами…

— Не совсем обычными? О, нет. Не совсем обычная просьба — это глазом открыть трехлитровую банку березового сока. А то, что клянчите вы, — лютый трэш. Молодежно тебе объясняю, чтобы ты понял на своем уровне развития.

— Слушай, если я не вовремя или рано, я могу уйти, — сказал Ян.

— Нет, давай уж поскорее покончим с этим, сомнительное удовольствие, чтоб еще и растягивать его! Дуй сюда, эйлеровец!

— Эйле… Ладно, пропустим, я не хочу даже знать, какое значение ты придаешь этому слову.

Экран у ее компьютера был не лучший, но и этого хватило, чтобы от видео мурашки шли по коже. На выставке скульптура была правильно выставлена и грамотно освещена. Но на столе эксперта она теряла тот малейший шарм произведения искусства, что у нее можно было найти, и превращалась в изуродованный труп.

Когда из тела достали цветы, чудовищная рана на животе полностью раскрылась. А ведь художник, создавший скульптуру, такой ее и видел… Ян не представлял, какими отклонениями нужно обладать, чтобы творить такое.

— Организаторы заявляют, что она не была беременна, что живот просто нашили, — сообщил Ян. — Насколько они честны?

— Ну, в девственности не заподозрили — и на том спасибо. Нет, Эйлер, я даже по этим смутным видосикам вижу, что мышцы ее собственные. Никакой линии соединения тут нет. К тому же, уважаемые американские долбодятлы предоставили рентгеновские снимки, был шанс на кости таза посмотреть, да и не только… Короче, она выносила и родила ребенка. Причем естественным путем, живот ей разрезали уже потом, для перформанса. Отсюда и реалистичность.

— Неужели художник, работавший с телом, этого не понял? — не выдержал Ян.

— Возможно, он тупой. Возможно, ему плевать. Скорее всего, все сразу.

— Да на всю эту пластинацию изначально какие-то ублюдочные слетаются…

— Э, нет, — возразила Соренко. — К пластинации не лезь. Нож ведь не виноват, что люди им друг в друга тыкают! Человек — такая забавная скотинка, которая всегда найдет, чем убить ближнего своего. У меня на эту тему две трети мемуаров планируется.

— То есть, я тебе помогаю материалы для мемуаров собирать, а ты мне хомяком грозишь?

— Еще вопрос, кому от этого хуже — тебе или хомяку… Короче, пластинация как таковая — не зло. Она помогает обеспечить наглядным пособием те полуфабрикаты, из которых позже разовьются нормальные врачи. Но вот эта выставка… Это уже проблема. Это не свобода, Эйлер. Это потеря тех ограничений, которые мы нутром чуять должны — а иначе с чего бы нам вершиной развития зваться?

Ян напряженно кивнул. Соренко поставила видео на паузу как раз на том моменте, когда камера зависла над лицом погибшей. Красивым, легко узнаваемым лицом… Арсения Курцева будто умоляла о чем-то, потерянная и печальная. Не похожа она была на мошенницу, достойную искренней ненависти. Хотя у смерти свои правила, она многое меняет…

— Ее насиловали? — спросил Ян.

— А я это как должна определить? Провести спиритический сеанс? Ну, неси жертвенную козу, будем пробовать…

— Наташ, не смешно. Я про травмы говорю.

— А напрасно ты говоришь про травмы. Даже если ее изнасиловали, какие травмы можно увидеть у только что родившей женщины? Да и потом, тут у нас не просто тело. Это труп, который обработал какой-то дегенерат, считающий себя художником. Пластинация как техника позволяет творить с мышцами что угодно, пока они не затвердеют. Но по тому, что осталось, я могу сказать, что сильного избиения не было, кости у нее целые, и до самых родов она жила в не самых плохих условиях.

— Понял… Тогда вопрос про пластинацию.

— От тебя это звучит как угроза, — вздохнула Соренко. — Причем не мне, а человечеству. Задавай.

— Можно провести пластинацию трупа в домашних условиях?

— Конечно! Иди в «Детский мир», попроси набор юного пластинатора! — демонстративно жизнерадостно ответила Соренко. Но тут же посерьезнела: — Чисто теоретически? Если какой-нибудь богатый извращенец решит этим озадачиться, все возможно. Для этого не нужно быть гением. И все равно пластинация требует большого помещения, определенного набора оборудования и реагентов, долгого времени, ну и по мелочи — стальных нервов или полного отсутствия всего человеческого в душе. Но это не случай вашей красавицы.

Ее ответ был предсказуемым — до последнего. Ян бросил на собеседницу удивленный взгляд:

— Откуда такая уверенность?

— С пластинацией очень легко накосячить. Тогда труп все равно будет… скажем так, сохранным. Но не таким идеальным, как этот образец. К тому же, тело не просто привели в такое состояние, его передали в нужном виде псевдо-художнику, это еще сложнее. Полагаю, это фабричная работа. Да, целые фабрики занимаются этим мраком. Вот в такие времена живем.

— И много ты знаешь про такие фабрики?

Он ожидал очередной шуточки, однако Соренко снова сумела его поразить.

— Как ни странно, прилично. Несколько лет назад… Да много лет назад, у тебя память так далеко не тянется. Короче, появились такие ушлые типчики, старавшиеся наладить контакты в моргах и выторговать побольше неопознанных тел, за которыми никто не пришел. Чем оригинальней тело, тем больше платили. Их планировали вывозить за границу, не уточняя, ради чего, но как будто так много вариантов. Потом на государственном уровне была закуплена партия ссаных тряпок, чтобы гонять таких вот торгашей. Но контакты, оставленные ими, еще сохранились, и я знаю, у кого их получить.

— Буду признателен, если получишь. Понимаю, маловероятно отследить, где с Арсенией все это проделали, но… Вдруг?

— Я-то попробую, — кивнула Соренко. — Скорее всего, даже смогу, я много что могу. Но ты не о том думаешь.

Ян как раз думал о том, что человек, сотворивший такое с Арсенией, прямо сейчас, возможно, наблюдает за Александрой. Но говорить об этом было слишком тяжело, и он просто спросил:

— А о чем должен?

— О том, что я сказала чуть раньше. Эта женщина была здорова до самых родов, ребенок, которого она родила, вероятнее всего, выжил, и к выставке трупов он, к счастью, никакого отношения не имеет… Так что же с ним стало?