Призыву по возрасту не подлежит

ВРАГ У ВОРОТ

Всю ночь ребята грузили баржу. Они пришли в порт по призыву городского комитета комсомола, чтобы помочь речникам. Мальчишки с трудом поднимались по шатким сходням, таская мешки с зерном. Ноги у Димки подкашивались от усталости, трещала спина от непосильного груза, но он держался изо всех сил, с завистью поглядывая на крепыша Ваську: тому, казалось, и усталость нипочем! Только капельки пота блестели на широком лбу да резче обозначились скулы. Тощий Мишка шатался под тяжестью мешков, тонкие длинные ноги его подгибались, но он тоже не хотел отставать от товарищей и отмахивался, когда Димка предлагал ему отдохнуть.

Ребята спешили потому, что с минуты на минуту могли прилететь фашисты. Димка знал, что гитлеровцы форсировали Дон и перерезали железную дорогу, которая связывала Сталинград с Москвой, с центральными областями страны. И родная его Волга превратилась в ту главную, единственную магистраль, по которой можно было еще перевозить продовольствие и боеприпасы. Авиация врага стремилась парализовать движение по реке и бомбила портовые города и караваны судов на всем протяжении от Астрахани до Саратова. Особенно доставалось Сталинградскому порту.

…Сигнал воздушной тревоги прозвучал сразу после полуночи. Заплясали лучи прожекторов, оглушительно ударили зенитки, загремели пулеметы. Со свистом ринулись к земле бомбы, леденя сердце и заставляя вжиматься в берег. Димка, лежа в щели у самой воды, втискивал голову в песок и совсем не видел, как вставали над Волгой грохочущие пенные столбы и с гулом опадали. Кричал что-то шкипер с баржи, где-то в городе занимались пожары. А мальчишке казалось, что все бомбы летят прямо на него.

Когда самолеты улетели, бледные оглушенные ребята опять собрались у баржи. Длинное Мишкино лицо заострилось и посерело. Димка чувствовал, что и он выглядит не лучше, только невозмутимый Васька смотрел, сощурясь, на черную воду да ерошил свои лохмы, часто сплевывая.

— Ух, — поежился Мишка, — рядом со мной ка-ак бомба врежет!

— «Врежет»! — нервно засмеялся Димка, радуясь тому, что налет кончился и он уцелел. — Да от тебя бы мокрое место осталось!

Васька по обыкновению помалкивал.

— Ну и всё, давай грузить, — остановил он Мишкину болтовню.

Погрузку закончили только к обеду следующего дня и долго без сил валялись на пыльной траве, на почерневшем песке. Говорить не хотелось, вяло текли мысли.

Первым поднялся Васька. Сказал кратко:

— Пошли!

Димка с Мишкой молчком двинулись следом. Путь их лежал мимо госпиталя. Через весь двор — от ворот и до крыльца — вытянулась вереница санитарных машин и армейских повозок.

— Новых раненых привезли, — сказал Димка и тут же понял, что случилось необычное: раненых выносили из госпиталя и поспешно грузили на машины и повозки.

— Чего рты разинули! — прикрикнула на ребят Екатерина Николаевна. — Девчонки надрываются! — И она кивнула на молоденьких санитарок, с трудом тащивших тяжелые носилки. — Живей! — приказала сурово. — Пароход ждать не будет!

Димка поймал умоляющий Мишкин взор и понял, о чем безмолвно просил вконец уставший товарищ.

— Ничего, — хрипловато сказал он ему. — А ты помаленьку. Давай-ка со мной вместе!

И Мишка благодарно посмотрел на него.

Ребята подхватили носилки, ручки которых были мокры от пота…

Когда отправили последнюю машину, Димка едва притащился домой. Он уже привык к одиночеству. После того как город объявили на военном положении, Екатерина Николаевна возвращалась из госпиталя поздно, а последние дни и вовсе не приходила ночевать.

Сейчас Димку встретил соскучившийся Рекс — повизгивал, гремел пустой чашкой.

— Пить хочешь? — разлепил мальчишка сухие губы.

Он налил Рексу воды, напился сам и без сил упал на диван. Сон мгновенно сморил его. Димка не слышал ни шагов матери, ни радостного визга пса, не почувствовал, как Рекс тормошит его.

— Зачем будишь? — шепотом сказала Екатерина Николаевна. — Вот возьму веник!

Рекс отскочил от дивана. Веникобоязнью он страдал с детства.

На улице послышались гудки автомобиля, мычание коров, ругань. Мать подошла к окну. Грузовик пытался пробиться через стадо, запрудившее улицу. Коровы, испуганные гудками машины, с ревом шарахались в стороны, натыкались друг на друга. Мальчишки-пастухи, хлопая кнутами, тщетно старались навести в стаде порядок. Старик в шапке на чем свет стоит ругал шофера. Дико, нелепо выглядело это стадо на городской улице. «Бедные, — подумала Екатерина Николаевна, разглядывая запыленных, охромевших коров. — Бедные, и вам достается…» Несколько минут горестно стояла она у окна, размышляя о том, откуда бредут эти бедные буренки и куда еще им брести, по каким дорогам, без воды и пищи, под бомбами и пулями фашистов.

Темнело. Екатерина Николаевна закрыла окно, и комната погрузилась во мрак. Это был не тот, обычный «довоенный» полумрак, когда с улицы в комнату проникал свет фонарей и блеск луны, — теперь затемненные шторами окна не пропускали ни искорки света.

Мать ощупью пробралась к печке, где стояла «аварийка» системы Мишки-изобретателя. На блюдце крепилась свечка, а вместо абажура — стеклянная банка со срезанным дном. Абажур закрашивали синькой, и «аварийка» давала слабый свет, невидимый с улицы.

Екатерина Николаевна подошла к сыну и долго с грустью всматривалась в его похудевшее лицо. Она поразилась, как повзрослел Димка за эти нелегкие недели. Щеки его впали, меж бровями залегла морщинка.

— Мужичок ты мой… — пробормотала мать и ненадолго присела к столу, подперев щеку рукой.

Муж в последнем письме настойчиво советовал им уехать из города. Куда уехать? Она — военный врач, имеет и воинское звание, и высокий свой долг. Без приказа не может ни шагу. А вот Димку надо бы переправить за Волгу, пока не поздно. Только с кем?

Одичавшей собакой взвыла сирена. И ее леденящий душу вой слился с хором паровозных гудков. Мать вздрогнула: никак не привыкнуть к сиренам! Рекс кинулся к Димке: будить хозяина по сигналу воздушной тревоги было его первейшей обязанностью. Димка отбивался, мычал невнятное. Только что приснились ему пироги с капустой: в рот-то он их взял, да откусить не успел. И мальчишка ошалело хлопал спросонья глазами.

— Скорей, Дима! — торопила мать, а он, глотая слюнки, пробормотал:

— Пирожка бы…

— Какого тебе пирожка! — рассердилась она. — Немцы над городом!

Димка встал, шатаясь. Сунул в карман пару огурцов, горбушку хлеба.

— В убежище! Немедленно! — прикрикнула Екатерина Николаевна и поспешила к двери: ей нужно быть в госпитале.

— Ладно! Бегу! — успокоил ее сын и, малость подождав, выпустил Рекса во двор, а сам полез на крышу.

Здесь было прохладно. В звездной россыпи тихо плыла луна. Лучи прожекторов нашаривали врага, где-то уже резко бухали зенитки.

Димка примостился у трубы, разложил на коленях нехитрую снедь.

Загрохотали шаги по железу: это бежали ребята. По сигналу воздушной тревоги они всегда собирались здесь. Мишка вслух мечтал о том, как будут они следить за воздушными боями, засекать места приземления фашистов, выпрыгнувших из подбитых самолетов, места падения зажигалок. А может, посчастливится заметить и диверсантов-ракетчиков…

Но воздушные бои шли в основном на подступах к городу, а самолеты врага, прорываясь сквозь плотный заградительный огонь зениток, бомбили заводские районы и порт. По ночам там метались лучи прожекторов и остервенело били зенитки.

— Хоть бы дожди пошли, — проворчал Васька, и Димка понял его: сухим и жарким выдалось нынешнее лето, ночи стояли лунные, очень удобные для вражеской авиации.

Ребята разделались со скудным Димкиным ужином и стали молча смотреть на ночной город — черный и мрачный, без единого мирного огонька. И в этой черноте еще ярче разгорались огни пожаров где-то на окраине. Отсвет этих пожаров блестел в реке. Ночь рвали зенитки и прожектора.

Внизу залаял Рекс.

— Чего он? — спросил Мишка. — Айда поглядим?

Ощупью спустились ребята с крыши. Рекс, почуяв хозяина, залаял тревожно и призывно, припадая на передние лапы. Димка сунул руку в чахлую траву и нащупал осколок зенитного снаряда с рваными краями. Мальчишка поднял осколок: он был тяжел и груб и еще обжигал пальцы.

— Такой долбанет — сразу конец, — поежился Мишка, а Васька, вздохнув, заметил:

— Раньше сюда не долетали… Значит, подходят…

Красноватые близкие разрывы вспыхнули, казалось, над самой головой. Зенитки рявкнули где-то совсем близко. Застучали по крыше осколки. Димка прыгнул к стене дома. У ног его повизгивал Рекс.

— А ну домой! — крикнул ему хозяин, и пес юркнул в темноту.

Сквозь грохот орудий отчетливо пробивался тяжелый гул моторов.

— Из-за Волги прорвались, — определил Васька, задрав голову.

И в ту же минуту над крышами взлетели две зеленые ракеты. Они прочертили огненные дуги и погасли, указав дорогу к корпусам механического завода.

— Ракетчики! — возбужденно крикнул Мишка. — Вот гады!

Заводик был небольшой, он находился далеко от Димкиного дома, но когда на его цехи посыпались бомбы, земля, казалось, заходила под ногами и стены закачались. Сразу вспыхнули близкие пожары, осветив завод, и новая волна бомбардировщиков накинулась на свою жертву.

— Бежим! — закричал Мишка, когда самолеты улетели и зарево встало в полнеба.

Куда и зачем надо бежать, ребята не спрашивали, они помчались за Мишкой, карабкаясь через кучи битого кирпича и перепрыгивая поваленные столбы.

Заводик горел. По пламени метались люди, и черные их тени были видны издалека. Едва мальчишки подбежали к проходным, как раздался оглушительный грохот — и Димку швырнуло в придорожную канаву. Это рванула бомба замедленного действия. Страшная сила вырывала с корнем деревья, валила столбы, сметала стены. Оглушенный, задыхающийся от дыма и пыли, Димка выбрался из канавы.

— Димка-а-а! — метался очумелый Мишкин крик, его перебивал Васькин хрипловатый басок:

— Чего орешь, вот он, живой ведь…

— Живой… — сплевывая, ошарашенно бормотал Димка. — Живой…

В ушах у него позванивало, в горле стояла тошнота.

Напротив завода горел рабочий поселок.

В глубине дворов, за деревьями, кричали люди, с треском бушевал огонь. Маленькие деревянные домики, палисадники, кусточки — все было сметено и исковеркано.

— Помогите! — явственно раздался рядом чей-то голос.

Человек не кричал — он молил, и ребята, спотыкаясь о комья вывороченной земли, обогнув дымящуюся воронку, наткнулись на развалины летней кухни. Дощатые стены, обмазанные глиной, рухнули, снесенные взрывной волной, и, видно, завалили погреб, откуда доносился плач.

— Дочка… — прошептала какая-то женщина, силясь поднять целиком упавшую стену.

Во дворе было светло как днем.

Пока Мишка ошалело махал руками и суетился, пока Димка, в кровь обдирая руки, хватался за доску, чтобы вместе с женщиной поднять стену, Васька отыскал здоровенную жердь, подсунул ее, навалился с кряхтеньем… Стена подалась. Подбежали еще люди, помогли.

В черном прямоугольнике погреба показалась голова старухи в платке. Губы ее что-то шептали, глаза были огромны, а руки протягивали к людям маленькую босоногую испуганную девчонку, которую бережно принял Васька.

И тут Димка узнал в девочке дочку лейтенанта Евдокимова, ту самую Леночку, с которой он познакомился возле военкомата, а в женщине, простоволосой и оборванной, он едва признал ее мать.

Васька передал девочку ей, и Леночка обхватила руками шею матери, прижалась к ней всем телом, в ее широко раскрытых глазах плясали отсветы зловещего пламени.

— Господи, да что же это такое… — бормотала, трясясь, старуха, а Леночкина мать в упор глядела на Димку, не узнавая его.

— Чего встал! — услыхал он сердитый Васькин голос и обернулся.

Васька нагнулся у самодельных носилок, на которых лежала какая-то женщина. Грудь ее, неумело перевязанная, тяжело и часто вздымалась, сквозь белый бинт проступали черные пятна.

«Кровь!» — с ужасом глядел Димка: ему показалось, что женщина сейчас умрет.

В небе опять загудели самолеты. Леночкина мать побежала.

— Подождите! — поспешил следом Димка.

— Бери! — заорал на него Васька.

Димка схватился за ручки носилок, сбоку пыхтел и мешался неловкий Мишка.

— Понесли!

Васька зашагал впереди, уверенно и осторожно.