Продажная шкура

Глава пятнадцатая

Члены Совета Старейшин, как выяснилось, терпеть не могут нищих бродяг.

Миновав еще несколько постов охраны, я оказался в помещении размером с бальную залу, которой не постеснялся бы и Версаль. Из белого с золотыми прожилками мраморного пола вырастали стройные колонны. На дальней стене виднелся водопад, стекавший в небольшой пруд, окруженный самой разнообразной зеленью — от обычной травы до роз и даже небольших деревьев. Самый настоящий садик, черт подери. В воздухе слышался негромкий звон — музыка ветра, — а золотистый свет, исходивший от кристаллов на потолке, был почти неотличим от настоящего солнечного. В саду пели птицы, и я разглядел темный силуэт соловья, порхнувшего между колонн и опустившегося на одну из веток.

В садике и рядом с ним была расставлена дорогая, удобная на вид мебель, какую можно иногда увидеть в вестибюлях самых фешенебельных гостиниц. На столике у стены стояли всяко-разные экзотические закуски от холодных нарезок и до того, что более всего напоминало маринованные щупальца осьминога. Рядом имел место бар, готовый в любой момент спасти членов Совета Старейшин от обезвоживания.

По всему периметру помещения тянулся на высоте десяти футов от пола балкон, на который выходили двери личных покоев Старейшин. Я пересек просторный Зал Отдохновения, поднялся по парадному лестничному маршу и постоял немного, вертя головой, пока не приметил дверь, охранявшуюся парой Храмовых Собак-изваяний и сонного вида юнцом, с загипсованной ногой в плаще Стража. Обойдя галерею, я помахал ему рукой.

Не успел я с ним заговорить, как обе Храмовые Собаки синхронно повернули головы в мою сторону; движение это сопровождалось скрежетом камня о камень.

Я застыл как вкопанный, чуть приподняв руки.

— Славные собачки.

Юный Страж уставился на меня и произнес что-то на незнакомом языке. Внешность выдавала в нем уроженца Юго-Восточной Азии, но определить страну точно я бы не решился. Еще секунду-другую он буравил меня взглядом, и я вдруг узнал его — одного из личных телохранителей Старой Мэй. В прошлый раз я видел его замерзшим до полусмерти, когда он пытался передать послание королеве Мэб. Теперь, должно быть, сломанная лодыжка не позволила ему принять участие в поисках Моргана.

Я так думаю, некоторым прямо с рождения везет.

— Добрый вечер, — обратился я к нему на латыни, официальном языке Совета. — Как дела?

Секунду-другую Везунчик косился на меня с нескрываемым подозрением.

— Мы в Шотландии, сэр, — произнес наконец он. — Здесь сейчас утро.

Ну да. Моя получасовая прогулка переместила меня на шесть часовых поясов.

— Мне нужно поговорить с чародеем Слушающим Ветер.

— Он занят, — сообщил мне Везунчик. — Его нельзя беспокоить.

— Меня послал поговорить с ним чародей Маккой, — настаивал я. — Он считает, это важно.

Везунчик сощурил глаза так, что они превратились в совсем уж узенькие щелочки.

— Будьте добры, подождите здесь, — произнес он. — И не двигайтесь с места.

Храмовые Собаки продолжали пялиться на меня. Ну да, я понимаю, на самом-то деле они не могут смотреть. Не может же смотреть каменная глыба? Но взгляд у них для безмозглых булыжников очень уж пронзительный.

— Можете не беспокоиться, — заверил я его.

Он кивнул и скрылся за дверью. Минут десять прошло в неуютном ожидании; наконец он появился, легонько хлопнул Собак по каменным загривкам и кивнул мне:

— Проходите.

Косясь на каменных монстров, я сделал осторожный шаг вперед, но они остались неподвижны. Тогда я кивнул и, миновав их, вступил в покои Ла Фортье; я очень надеялся, что не произвожу впечатления потревоженной подзаборной кошки.

Первое помещение, в котором я оказался, представляло собой кабинет, а может, антикварную лавку. Здесь стоял массивный рабочий стол из какого-то светлого дерева, хотя передний торец его, ручки ящиков и часть столешницы перед обычным конторским креслом на колесиках потемнели от времени и использования. Строго посередине стола лежало пресс-папье, перед ним выложенные аккуратным рядком авторучки. Полки прогибались под тяжестью книг, барабанов, масок, поясов, древнего оружия и прочих причиндалов, попавших сюда, судя по виду, из самых разных экзотических земель. В тех немногих местах, где стена оставалась свободна от полок, на ней висели щиты, а под ними — скрещенное оружие: норманнский ромбический, под которым красовались висевшие крест-накрест двуручные мечи; зулусский щит из шкуры буйвола — с двумя ассегаями; круглый, с острым шипом посередине, персидский — с кривыми саблями… Не сомневаюсь, любой уважающий себя музей оказался бы на седьмом небе от счастья, обладай он хоть вполовину меньшей коллекцией.

Дверь в дальнем конце помещения вела, очевидно, в спальню. Со своего места я мог разглядеть платяной шкаф и часть застеленной кровати размером с хороший купейный вагон.

Еще я видел темные точки разлетевшихся по стенам кровавых брызг.

— Заходи, Гарри Дрезден, — послышался из спальни негромкий старческий голос. — Мы сделали перерыв и ждем тебя.

Я вошел в спальню и оказался на месте преступления.

Первой ударила в ноздри вонь. Ла Фортье погиб несколько дней назад, и стоило миновать порог, как меня захлестнули запахи смерти и разложения. Он лежал на полу у кровати. Повсюду виднелись следы крови. На горле зияла чудовищная рана, все тело покрывала корочка запекшейся крови. Руки тоже были изрезаны — Ла Фортье явно пытался защититься от лезвия. Возможно, имелись и другие раны, на торсе, но утверждать этого наверняка я не мог.

На секунду я зажмурился, сдерживая рвотный позыв, а потом осмотрел комнату внимательнее.

Вокруг тела виднелся аккуратно очерченный золотой краской круг, по которому горели расставленные с одинаковыми интервалами пять белых свечей. Между свечами дымились пять курильниц с благовониями, и — поверьте мне на слово — запах горящего сандалового дерева не перебивал вони разлагающегося тела. По сравнению с ним она казалась лишь еще омерзительнее.

Я стоял, глядя на Ла Фортье сверху вниз. Он был лыс, чуть выше среднего роста и неестественно худ. Правда, сейчас он худым не казался. Труп начал распухать. Рубаха на груди и животе натянулась, едва не обрывая пуговицы. Спина выгнулась, ногти на руках глубоко впились в ладони, зубы оскалились в чудовищной гримасе.

— Он умирал в муках, — послышался все тот же старческий голос, и Индеец Джо, которого на самом деле звали Слушающий Ветер, вытирая руки полотенцем, вышел ко мне из ванной. В его длинных седых волосах виднелось еще несколько черных прядей. Кожа имела характерный для коренных обитателей Америки бронзовый оттенок; темные глаза поблескивали из-под седых бровей. Он был одет в линялые синие джинсы, кожаные мокасины и старую черную футболку с логотипом «Аэросмита». На поясе красовалась сумка из сморщившейся от времени кожи; такая же, но поменьше, висела на перекинутой через шею веревке. — Привет, Гарри Дрезден.

Я почтительно склонил голову. Индеец Джо славился в первую очередь как самый опытный целитель и знахарь Белого Совета — а возможно, и всей планеты. Он обладал несколькими докторскими степенями в области медицины, что не мешало ему раз в десять — двадцать лет проходить новый университетский курс: Индеец Джо старался не отставать от прогресса.

— Он погиб, защищаясь, — согласился я, мотнув головой в сторону Ла Фортье.

С минуту Индеец Джо, нахмурившись, смотрел на тело, потом снова повернулся ко мне.

— Лично я предпочел бы умереть во сне, — заметил он. — А ты?

— Мне бы хотелось, чтобы на меня наступил слон — в момент, когда я занимался бы любовью с хорошенькими тройняшками, — отозвался я.

Он ответил на это улыбкой, на мгновение согнавшей с лица вековую усталость.

— Знавал я парней, которые надеялись жить вечно. — Он перевел взгляд на погибшего, и улыбка померкла, словно ее и не было. — Может, такое когда и станет возможно. А может, и нет. Смерть ведь естественная часть жизни.

Я не нашелся что возразить.

— Что это вы такое готовите?

— Его смерть оставила отметину, — ответил старый чародей. — Мы пытаемся собрать физические следы в цельный образ.

Я удивленно выгнул бровь.

— Неужели… такое возможно?

— В обычной обстановке — нет, — признал Индеец Джо. — Но это помещение со всех сторон огорожено оберегами. Нам известно, какими именно, следовательно, мы знаем, как они должны выглядеть в нормальном состоянии. А значит, по следам воздействия на обереги посторонней энергии мы можем вычислить, что это была за энергия и с какой стороны пришла. Это одна из причин, по которым мы не двигали тело с места.

Некоторое время я обдумывал услышанное и в конце концов я решил, что описываемое Индейцем Джо, в принципе, возможно, но лишь отчасти. Это было, как если бы кто-то попытался воссоздать образ, освещенный короткой вспышкой света, проследив отражения вспышки от стен. И даже так необходимые для этого концентрация и умственная энергия потрясали воображение.

— Я-то думал, дело открыли и закрыли, — пробормотал я.

— Улики неопровержимы, — кивнул Индеец Джо.

— Тогда какого черта вы тратите время на эти… штуки?

Индеец Джо посмотрел на меня в упор и ничего не ответил.

— Мерлин, — произнес я. — Он не верит, что это совершил Морган.

— Совершил он это или нет, — сказал Индеец Джо, — Морган был правой рукой Мерлина. Если его будут судить и признают виновным, это нанесет сильный удар по авторитету Мерлина.

Я тряхнул головой.

— Как я люблю эту политику…

— Не будь младенцем, — негромко произнес Индеец Джо. — Нынешнее равновесие сил — во многом заслуга Мерлина. Его смещение с поста председателя Совета посеет в сверхъестественном мире хаос и смуту.

Я подумал еще немного.

— Вы полагаете, — спросил я, — он попробует смухлевать?

Секунду-другую Индеец Джо молчал, потом медленно, но решительно покачал головой.

— Я ему не позволю.

— Почему?

Индеец Джо кивнул в сторону кабинета.

— Из всех членов Совета, — сказал он, — Ла Фортье обладал самыми обширным связями в третьем мире. Очень много членов Совета родом из Азии, Африки, Латинской Америки, преимущественно из маленьких, нищих государств. Они считают, что Белый Совет безразличен к их проблемам, их мнению. Ла Фортье был их союзником, единственным членом Совета Старейшин, который — по их мнению — относился к ним со вниманием.

Я скрестил руки на груди.

— И поэтому его убил человек — правая рука Мерлина?

— Виновен Морган или нет, они считают, что это совершил он — возможно, по приказу Мерлина, — вздохнул Индеец Джо. — И если его признают невиновным и освободят, события могут принять неприятный оборот. Очень неприятный.

Мой желудок снова свело болезненной судорогой.

— Гражданская война.

Индеец Джо вздохнул и кивнул головой.

С ума сойти.

— И на чьей стороне вы? — спросил я.

— Я рад бы ответить, что я на стороне правды, — честно сказал он. — Но не могу. Потерю Моргана Совет переживет, хотя и ценой некоторого хаоса, пока страсти не улягутся. — Он покачал головой. — А гражданская война гарантированно нас уничтожит.

— Значит, убийца — Морган, и с этим ничего уже не поделать? — тихо произнес я.

— Если падет Белый Совет, кто защитит человечество от тех, кто считает его своей дичью? — Он снова покачал головой. — Я с уважением отношусь к Моргану, но такого допустить не могу. В конце концов, если на одной чаше весов единственный человек, то на другой — все человечество.

— То есть когда вы завершите процедуру, заклятие укажет на Моргана, — сказал я. — Вне зависимости от того, кто это совершил на самом деле.

Индеец Джо низко опустил голову.

— Я сомневаюсь, что оно подействует. Даже с учетом Мерлинова опыта.

— А если сработает? Если оно покажет другого, настоящего убийцу? Вы сами станете выбирать, кому жить, а кому умереть — и черт с ней, с правдой?

Индеец Джо поднял на меня взгляд своих темных глаз, и голос его, хоть и сделался тише, окреп как камень.

— Однажды, Гарри Дрезден, на моих глазах погибло племя, которое мне полагалось защитить. Я не сделал этого, потому что по моему тогдашнему убеждению Совету или его членам не полагалось участвовать в политических махинациях смертных. Я не позволял себе вмешиваться до тех пор, пока не было уже поздно. Тогда я сделал выбор, кому умирать, а кому жить. Мой народ погиб из-за моих убеждений. — Он тряхнул головой. — Больше я такой ошибки не совершу.

Я отвернулся от него и промолчал.

— С твоего позволения, — произнес он и вышел из комнаты.

Блин-тарарам.

Я-то надеялся заручиться поддержкой Индейца Джо — но не принял в расчет побочных политических факторов. Не думаю, чтобы он стал мне мешать, узнай он, что у меня на уме, но и помощи от него ожидать я не мог. Чем глубже я копал, тем безнадежнее выглядела вся эта история. Если Моргана обрекут на смерть, всем кранты. И если не обрекут — тоже кранты.

Кранты, и все тут.

Черт.

Я даже не мог сердиться на Индейца Джо. Я понимал, в каком положении он оказался. Блин, да будь я членом Совета Старейшин и доведись мне оказаться на его месте, не уверен, что я не поступил бы так же. Голова снова разболелась.

Как, черт подери, мне поступить по справедливости — если ее, справедливости этой, и нет вовсе?