Продажная шкура

Глава сорок четвертая

На бегу я пытался проследить ход боя между Белым Советом и войсками предателя, пославшего их на остров. Каких бы врагов ни прихватил он с собой, людей они не напоминали даже отдаленно, зато их было много. Старейшины, Стражи и вампиры Белой Коллегии выстроились полукругом на берегу, так что от нападения с тыла их защищало озеро. Нападавшие держались опушки леса и время от времени устраивали короткие беспокоящие вылазки. Две человекоподобные фигуры, появившиеся на острове первыми, так и стояли в лесу, далеко от места боевых действий, и на мгновение меня охватила ужасная досада.

Если бы я только мог сообщить об этом Стражам, дать им знать, где находится предатель, им, возможно, и удалось бы атаковать его — вот только сообщить не было никакой возможности. Имейся у меня в распоряжении больше Маленького Народца, я мог бы задержаться, посвистеть им и поставить боевую задачу… и даже так они вполне могли бы спутать цели и обозначить своими фейерверками совсем других.

Ну, и потом, чародей представляет собой для Маленького Народца угрозу совсем иного порядка, нежели вампир или серый человек. Чародей, тем более настолько ловкий, что сумел много лет орудовать внутри Совета, ничем себя не выдав, может сметать крошечных фэйре как насекомых, разом убив несколько десятков. Вне зависимости оттого, понимали ли они риск или нет, я не собирался посылать их на такое.

Но надо же мне было придумать хоть что-нибудь. Бой протекал для наших не слишком успешно: в самой середине их оборонительных позиций кровь мешалась под дождем с грязью.

Я стиснул в досаде зубы. Мне необходимо было сосредоточиться на своей задаче. Остановись я сейчас, попытайся помочь Совету и Лариной родне, это могло бы стоить Томасу жизни. И потом, если уж у Эбинизера, Слушающего Ветер и Мэй не получалось сдерживать нападавших, весьма сомнительно, чтобы я справился с этим лучше.

Придется им справляться без меня.

Мне не то чтобы удалось добраться до башни прежде, чем это сделал Перевертыш, но и опозданием я бы это не назвал. Должно быть, меняющему облик созданию девяти футов ростом с чутьем ночного хищника и сверхчеловеческой силой не так уж сложно и одолеть мой альянс с духом острова.

В качестве предзнаменования на оставшуюся часть вечера это вряд ли ободряло, но если бы я совершал умные поступки каждый раз, когда дело оборачивалось погано, возможно, наступил бы конец света.

Как выяснилось, передвигаться по лесу, абсолютно точно зная, куда поставить ногу, почти равнозначно абсолютно бесшумному перемещению. Я добежал до края деревьев и увидел Перевертыша, выходящего на поляну с противоположной стороны. Я застыл на месте, прячась за кустами, в тени деревьев.

Ветер все усиливался и делался холоднее, задувая с северо-востока — то есть со стороны Перевертыша. Это предупредило бы его, вздумай кто-нибудь напасть на него со спины, но и мне давало небольшое преимущество: унюхать меня Страшила не мог.

Он поднялся на вершину; жесткий рыжий мех, похоже, ни капельки не пострадал ни от долгого плавания, ни от дождя, который продолжал поливать нас время от времени. Несущиеся по небу тучи на мгновение расступились, открыв ущербную луну, и поляну с башней ненадолго залил серебристый свет.

В этом лунном свете я разглядел Томаса.

Нааглоши волочил его за лодыжку. Рубаха давным-давно слетела, и верхнюю часть тела покрывало столько порезов и царапин, что они напоминали дорожную сеть на крупномасштабной, изобилующей деталями карте. Его явно избивали. Один глаз распух настолько, что напоминал засунутый в глазницу персик. Все горло потемнело от синяков — значит, его еще и душили, возможно, неоднократно, скорее всего так, забавы ради.

Голова, плечи и спина тащились по земле, руки безвольными тряпками волочились следом. Когда нааглоши остановился, я увидел, как Томас чуть повернул голову: возможно, он пытался высмотреть путь к бегству. Намокшие волосы липли ко лбу. До меня донесся слабый, надрывный кашель.

Он был жив. Избит, истерзан, наполовину захлебнувшийся ледяной водой озера Мичиган — но жив.

Руки сами собой сжались в кулаки, такая жаркая, голодная ярость вспыхнула вдруг во мне. Я не планировал одолеть нааглоши в одиночку. Я рассчитывал, что при этом будут присутствовать еще и Лара со своей родней, и все до единого Старейшины. Собственно, так все и задумывалось: объединить их, показав общего врага. А потом одолеть нааглоши численным преимуществом и заставить его по меньшей мере бежать, освободив при этом Томаса. Я просто недооценил предателя — не ожидал, что он явится на острове с таким многочисленным воинством.

Биться с нааглоши в одиночку было бы идиотской ошибкой. Злость зачастую делает человека глупее. Не исключено, что я мог бы запитать ею свою магию — но злость, взятая отдельно, не добавляет человеку ни умения, ни ловкости, и неодолимой силы смертному чародею она тоже не дает.

Все, что она могла сделать, — это гарантированно меня угробить, позволь я ей мною управлять. Поэтому я справился с гневом и заставил себя следить за нааглоши спокойным, бесстрастным взглядом. Стоит открыться мельчайшей возможности, хоть крошечной детали, способной дать мне шанс на победу, и я нанесу удар — вот, что я пообещал своему гневу. Я отвешу ему лучшую плюху за всю мою жизнь, и подспорьем мне будет могучая энергия Духоприюта.

Я сосредоточил все свое внимание на Перевертыше и принялся ждать.

Мгновение спустя до меня дошло, что сила у Перевертыша действительно чудовищная. То есть я, конечно же, знал это и раньше, но как-то не мог оценить угрозы, которую он собой представлял, помимо чисто физического аспекта. Даже глядя на него зрением.

(Тут это воспоминание, конечно же, с готовностью всплыло перед глазами, пытаясь лишить воли и сознания, как в прошлый раз. С трудом, но я его отогнал и больше не обращал на него внимания.)

С помощью Духоприюта я изучил противника детальнее. Перевертыш обладал собственным, чрезвычайно мощным источником энергии. Столь велика была его энергетика, что даже поток темной энергии, истекавшей из-под маяка, реагировал на нее, как реагирует масса океанской воды на положение луны. Реакция эта проявлялась на острове по-разному. Животные бежали от нааглоши как от лесного пожара. Даже деревья, казалось притихли и меньше раскачивались, несмотря на усилившийся ветер.

Страшила подошел к домику, где прятались Морган с моей ученицей, и тут произошло нечто странное.

Камни, из которых был сложен дом, начали переливаться язычками рыжего огня. Не то чтобы слишком яркого — совсем немного выделявшего их на фоне темноты. Однако стоило нааглоши сделать еще шаг, и огонь стал ярче, а языки его соткались в знаки, начертанные на камнях. Представления не имею, что это за язык — никогда не встречал прежде ничего подобного.

Нааглоши застыл как вкопанный, и еще один луч лунного света позволил мне разглядеть, что он оскалился. Он издал негромкий рык и попытался сделать еще шаг.

И тут его рыжий мех словно порывом ветра прижало к туловищу, и он так и не смог сделать ни шагу. Перевертыш стоял, подняв ногу и ругаясь на незнакомом мне языке. Потом с рычанием отступил на несколько шагов и повернулся к башне. К ней он подступал уже осторожнее, чем к домику, и снова, стоило ему оказаться на расстоянии восьми или десяти футов от стены маяка, как та вспыхнула светящимися знаками, не подпуская нааглоши ближе.

Страшила издал полный досады звук, пробормотал что-то себе под нос и взмахнул волосатой рукой, швырнув в башню поток невидимой энергии. На мгновение знаки разгорелись ярче, словно поглотив ту магию, которой Перевертыш хотел их разрушить.

Тот снова выругался и поднял Томаса, словно хотел пробить себе путь сквозь камни с помощью его черепа. Потом покосился на моего брата, выругался еще раз и покачал головой, злобно бормоча что-то себе под нос. Отступил от башни он в несомненной досаде, не оставив никаких сомнений в том, что знаки на камнях, равно как и сила, с помощью которой они подавляли всю его магию, ему хорошо знакомы.

Дух острова редко делился своими эмоциями, но тут не удержался и он. Стоило Перевертышу отступить, как тот позволил себе мгновение самодовольного торжества.

Что, черт подери, это у него за штука такая?

Ох, ладно. Не важно. Точнее, это могло подождать. Важно было другое: правила игры только что изменились.

От меня больше не требовалось отобрать Томаса у Перевертыша и потом каким-то образом обороняться. Теперь мне нужно было только отобрать Томаса. Если бы мне удалось схватить брата и дотащить его до разбитой башни или домика, похоже, мы оказались бы в безопасности. Если сами камни сторожки отталкивают Перевертыша, все, что нам остается — это скомандовать Молли, чтобы та активировала кристалл, а потом ждать, пока нааглоши уберется. Каким бы ни стал исход ночного боя, днем Совет не может не победить — и худшее, что с нами могут сделать свои, в любом случае предпочтительнее того, что готовил для нас Перевертыш.

Разумеется, мой рациональный мозг напомнил, что существует миллион мелочей, которые могут пойти вразрез с этим планом. С другой стороны, у плана имелось заметное преимущество: по меньшей мере один пункт мог увенчаться успехом, а это на один пункт больше, чем могло бы получиться в результате реализации моего предыдущего плана — «отобрать Томаса у Перевертыша и потом каким-то образом обороняться», — попытайся я осуществить все без посторонней помощи.

Нет, у меня и в самом деле появился шанс.

— Чародей! — выкрикнул Перевертыш. Он стоял лицом к дому и как раз начал медленно обходить его по кругу. — Чародей! Выходи! Отдай мне обреченного воина.

Ясное дело, я ему не ответил. Я торопливо менял позицию. Обходя дом, он в какой-то момент окажется между мной и пустым дверным проемом. Тогда, если я все рассчитаю, мне, возможно, удастся выпустить заряд кинетической энергии так, чтобы вырвать Томаса из его лап и швырнуть в дом.

Ну, конечно, если разряд не вырвет Томаса из хватки Перевертыша, он может просто-напросто сломать ему шею. Или, наоборот, вырвет, но удар окажется слишком силен и остановит ему сердце или расплющит легкие. Или, если я плохо прицелюсь, размозжит его о каменную стену. С учетом того, как паршиво он выглядел, это тоже могло запросто его убить.

И, конечно, если я ничего не предприму, Перевертыш наверняка его прикончит.

Что ж. Значит, мне просто нужно целиться точнее.

Я затаился напротив двери и нервно облизнул губы. С чистой, сырой, так сказать, кинетической энергией работать труднее, чем с любым другим видом магии. В отличие от использования огня или электрических разрядов такое заклятие питается исключительно силами самого чародея, его волей и разумом. Вызванный заклинанием огонь ведет себя так, как положено огню — если вы, конечно, не хотите чего-то особенного. То же самое с молниями. Однако энергии в чистом виде в природе не найти, значит, и визуализация ее дело непростое. Тут все зависит от силы воображения чародея.

Именно поэтому я обычно использую свой посох — ну, или другой аналогичный дивайс — они позволяют мне точнее сфокусировать поток энергии. Но посох лежал в нескольких минутах ходьбы, а мои кольца, энергии которых хватило бы для такой работы, спроектированы специально с одной целью — разрушать. И задумывал я их только для этого. Смягчить выпущенный из них разряд я не мог, а убивать Томаса не входило в мои планы.

— Чародей! — прорычал нааглоши. — Мне это надоело! Я пришел, чтобы в положенном порядке обменяться пленниками! Не заставляй меня брать то, чего я хочу, силой!

Еще несколько шагов — и он остановится в нужном месте.

Мои ноги тряслись. Мои руки тряслись.

Секунду я потрясенно смотрел на них, потом до меня дошло, что я просто боюсь. Психическое излучение Перевертыша кулаком било по моим мыслям и расшатывало концентрацию. Я помнил, какой погром ему удалось учинить, сколько жизней это унесло, и как легко избежал он всего, чем пытались уязвить его мы.

Все, кроме безукоризненного исполнения заклятия, будет стоить моему брату жизни. Что, если Перевертыш догадается о моих планах? Что, если я неправильно рассчитаю количество энергии? Что, если я промахнусь? У меня даже не было подходящего инструмента, чтобы сконцентрировать энергию — а я и в лучшие-то времена не отличался особой точностью.

И что будет потом? Даже если мне удастся проделать все как надо, сам-то я останусь беззащитным в обществе взбешенного, жаждущего мести нааглоши. Что он со мной сделает? Перед моим мысленным взором тут же всплыл образ полуподжаренной Лары, вырывающей из живой еще Мэдлин внутренности. Почему-то я не сомневался, что нааглоши способен на штучки и похуже. Еще как хуже.

А потом пришла самая противная мысль: что, если все это вообще лишено смысла? Что, если предатель смылся, пока я вожусь со всякими гадами здесь, на вершине? Что, если чертова политическая логика требует, чтобы за смерть Ла Фортье, несмотря ни на что, ответил Морган?

Господи… Как мне хотелось сейчас холодного пива и хорошей книги!

— Не облажайся, — прошептал я себе. — Не облажайся.

Перевертыш прошел перед зияющим отверстием двери.

А еще через секунду волочившееся за ним по земле тело Томаса оказалось точно между дверью и мной.

Я поднял правую руку, сосредоточился и выбросил из головы все, кроме сменявших у меня в мозгу друг друга цифр и формул расчета энергии.

А потом выбросил вперед руку с растопыренными пальцами и выкрикнул:

— Forzare!

Что-то размером и формой с бульдозерный отвал устремилось по земле от меня к брату, срезая верхний слой земли с камнями, кустами и травой. Невидимая сила, зарывшись на пару дюймов в землю, ударила в неподвижное тело и вырвала из руки нааглоши. Томас кувырком пролетел футов десять, с силой ударился головой о каменный косяк и исчез внутри.

Выдержала ли его голова удар или разлетелась как глиняный горшок? Не сломал ли я брату шею?

Я взвыл от досады. Нааглоши немедленно повернулся ко мне, пригнулся и испустил яростный рык, от которого содрогнулся воздух, а с деревьев посыпалась мне за шиворот вода. Вся ярость от смертной обиды, от оскорбленного эго слышалась в этом крике, обещавшем смерть, описать которую можно, только вооружившись словарями, энциклопедией пыток и экземпляром «Анатомии» Грея.

Нааглоши из моего кристально-ясного воспоминания и тот, что стоял передо мной здесь и сейчас, разом бросились на меня, дабы ударить с двух сторон и порвать на клочки.

И мне вдруг стало наплевать, что эта тварь не уступала любому из тех кошмаров, с которыми я ни за что не осмелился бы встретиться в бою. Наплевать на то, что жить мне осталось скорее всего совсем немного.

Перед моими глазами лежало неподвижное тело Кирби. И маленькая, изуродованная фигурка Энди в больничной палате. Я увидел раны моего брата, вспомнил те муки, которые эта тварь причинила мне, когда я смотрел на нее своим зрением. Этой твари не место на земле. И если мне предстояло умереть, я не собираюсь делать это хнычущим от страха комком.

Если мне предстоит умереть — так уж с красивым, впечатляюще-кровавым спектаклем.

— А ну давай! — заорал я нааглоши высоким, хриплым от страха и злости голосом. Я занес правую руку, словно собирался бросить бейсбольный мяч, накачал в нее заряд воли, и ладонь наполнилась алым огнем. Потом выбросил вперед левую руку с браслетом-оберегом, изготовив его к обороне, и энергия земли у меня под ногами тоже добавилась к этому заряду. — Давай! Поди попробуй, импотент хренов!

Очертания нааглоши изменились с почти человеческих на другие, больше всего напоминающие гориллу: руки удлинились, ноги сделались короче. Он с рыком ринулся вперед, одолевая разделявшее нас расстояние с устрашающей скоростью. А еще он исчез из виду, слившись с темнотой — прикрылся завесой.

Но Духоприют-то ведь знал, где Страшила. А значит, и я тоже.

Краешком сознания — тем самым, где обыкновенно отдыхает мой здравый смысл — я к ужасу своему отметил, что я и сам сорвался на бег. Не помню, когда я принял это решение, но я тоже несся навстречу Перевертышу, выкрикивая на бегу оскорбления. Я бежал, захлебываясь граничащей с безумием яростью; с каждым шагом, когда нога моя касалась земли, я накачивал в огонь у меня в руке все больше энергии, пока он не разгорелся как ацетиленовая горелка.

Нааглоши прыгнул, протягивая ко мне свои когти — жуткие горящие глаза его виднелись даже сквозь завесу.

Я как заправский бейсболист упал на правый бок и выставил щит под небольшим углом к земле. Зверь ударил в него с силой контейнера с кирпичами и отлетел вверх. Стоило ему полететь дальше — примерно в том же направлении, — как я убрал щит и с криком «Энди!» швырнул ему в живот миниатюрное солнце.

Огненный клубок ударил в Страшилу и, взорвавшись, швырнул еще на десяток футов в воздух, завертев как дым коромыслом — выражение это, признаюсь, абсолютно лишено какого-либо чертова смысла, однако до странного точно определяет характер зрелища. В нос ударил омерзительный запах паленой шерсти и горелого мяса. Нааглоши взревел от боли и бешеной ярости, рухнул на землю, прокатился по склону, пару раз подпрыгнув, и только тогда вскочил на ноги.

Конечно же, он снова устремился на меня, почти сразу скрывшись за завесой. На сей раз он превратился в кого-то еще — возможно, в кого-то из кошачьих. Не знаю, меня это не волновало. Я потянулся к дождю, к ветру и рокочущему грому, и набрал в горсть хорошую охапку молний. А потом, не дожидаясь, пока он на меня налетит, выбросил вперед левую руку и залпом разрядил смертоносную энергию всех колец.

Нааглоши проревел что-то на незнакомом языке, и мои разряды отрикошетили от его завесы, только разноцветные круги разбежались по невидимой поверхности от мест, куда я ими попал. И в то же мгновение я поднял правую руку.

— Томас! — выкрикнул я. — Fulminas!

Гром, одного звука которого хватило, чтобы с развалин маяка осыпалось несколько камней, грянул над холмом, а от бело-голубой вспышки стало больно глазам. Разбегавшаяся сетью иззубренных разрядов молния метнулась к нааглоши, защита которого не успела восстановиться после моей предыдущей атаки. Молния угодила ему точно в грудь, остановив на бегу. Мелкие, сорвавшиеся с основного разряды ударили в каменистую землю, оставив раскаленные докрасна лунки размером с голову.

Усталость разом навалилась на меня, перед глазами поплыли звезды. Я никогда еще не молотил никого с такой силой, и даже помощь Духоприюта ненамного смягчила потерю энергии. Я знал: стоит мне перестараться, и я просто упаду без сил — а Перевертыш все еще держался на ногах.

Но, конечно, он пошатнулся, и сквозь дрогнувшую на мгновение завесу я увидел, как широко открылись от удивления его глаза. Я буквально видел мысль, буравившую его голову: как это я ухитряюсь попадать в него с такой точностью, если он наверняка знает, что завеса непроницаема?

Малую долю секунды я видел в его глазах страх, и мое усталое тело захлестнула волна свирепого торжества.

Перевертыш снова оправился и сменил облик. Казалось, без особого напряжения он наклонился, оторвал от скалы кусок размером с бордюрный камень и швырнул в меня. Три или четыре сотни фунтов неслись ко мне со скоростью футбольного мяча.

Я уклонился в сторону — не так стремительно, как хотелось бы, из-за усталости, но достаточно, чтобы избежать попадания — и еще в движении снова собрал волю в кулак. На этот раз вокруг моей правой руки заплясали искрящиеся, серебристо-белые языки огня Души. Я лежал на земле, слишком усталый, чтобы вставать, стискивая зубы в ожидании атаки, которая так или иначе обещала стать последней.

Я слишком задыхался, чтобы кричать, но рычать еще мог.

— А это, — выдохнул я, — тебе за Кирби, сукин ты сын.

Шнур свирепой энергии, усиленной искрящимся огнем Души, сорвался с моей руки и устремился в Перевертыша. Он попытался отбить заряд, но явно не ожидал, что я включу турбонаддув. Выстроенная нааглоши защита лишь чуть замедлила его, шнур трижды обмотался вокруг его шеи и с силой затянулся.

Атака Перевертыша захлебнулась. Он пошатнулся, и его завеса начала распадаться. Он отчаянно менял форму, пытаясь освободиться от сверхъестественной удавки — все напрасно. В глазах у меня темнело, но я не ослаблял усилий и затягивал ее туже и туже.

Перевертыш лихорадочно дергался и бился — а потом сменил тактику. Он припал к земле, выставил длинный коготь и крутанулся на месте, процарапав им по камню глубокую борозду. Потом бросил в очерченный круг заряд воли, и простейшее магическое построение разом отрезало удушающее заклятие от источника энергии — то есть от меня. Серебряный шнур вспыхнул и исчез.

Я лежал на земле, и сил у меня едва хватало на то, чтобы поднять голову. Я посмотрел на обещавший безопасное укрытие дом — от него меня отделяло всего сорок футов. С таким же успехом это могло быть и сорок миль.

Нааглоши расправил когтями мех на горле и издал довольный рык. Глаза его уставились на меня. Пасть раздвинулась в хищной ухмылке. Он вышел из круга и не спеша двинулся в мою сторону.

Кажется, я обещал красивый, впечатляюще-кровавый спектакль?