Продажная шкура

Глава вторая

Морган спал. Внешность его мало изменилась с тех пор, как я увидел его в первый раз: высокий, с мощной мускулатурой и вытянутым, костлявым лицом, какое всегда ассоциировалось у меня с религиозным аскетизмом… Ну, такие бывают еще у полусумасшедших творческих типов. В каштановых волосах мелькали кое-где седые искры. Обыкновенно аккуратная бородка на сей раз выглядела так, словно ею не занимались уже несколько недель. Еще его отличали обыкновенно стальные глаза и этакое утешительное обаяние бормашины.

Спящий, он казался… старым. Усталым. Лоб на переносице избороздили тревожные морщины, и такие же сбежались к уголкам рта. Руки — крупные, с раздолбанными подушечками пальцев — более другого выдавали его возраст. Я знал, что ему больше ста лет; для чародея это возраст вступления в зрелость. Обе руки украшали шрамы, этакое граффити, следы насилия. Безымянный палец с мизинцем на правой руке кривились как-то странно — судя по всему, он их ломал, и срастались они без гипса. Глаза его ввалились, кожа вокруг них заметно потемнела. Возможно, Моргана тоже мучили кошмары.

Бояться его, когда он спал, оказалось труднее.

Мыш, мой здоровенный серый пес, встал со своего излюбленного места в кухонной нише и подошел ко мне — двести фунтов молчаливых поддержки и сочувствия. Он печально покосился на Моргана и снова поднял взгляд на меня.

— Сделай мне одолжение, — сказал я. — Побудь с ним. Не позволяй ему ходить и вообще делать что-либо этой ногой. Это может его угробить.

Мыш потерся башкой о мое бедро, негромко фыркнул и вразвалочку подошел к кровати. Потоптавшись пару секунд, он улегся на пол, вытянувшись во всю длину, и сразу же уснул.

Я более или менее закрыл перекошенную со времени последнего штурма моей квартиры дверь и, плюхнувшись в кресло у камина, потер виски в попытке рассуждать здраво.

Белый Совет Чародеев — правящий орган мировой магии. Стать членом Совета — все равно что получить черный пояс по боевым искусствам, это означает, вы умеете владеть собой и своими магическими способностями, и что ваши навыки пользуются уважением коллег-чародеев. Совет осуществляет контроль за тем, насколько использование магии его членами соответствует требованиям Семи Законов.

И да поможет Бог тому, кто нарушит хотя бы один. Осуществлять исполнение Законов поручено Стражам, и как правило, это сводится к неумолимому преследованию, недолгому суду и суровой каре — в тех случаях, конечно, когда обвиняемый не погиб при сопротивлении аресту.

Звучит это все довольно жестоко — да, собственно говоря, так оно и есть, — однако с годами я вынужденно признал, что в подобных мерах имеется необходимость. Черная магия разлагает рассудок, и сердце, и душу того, кто ею пользуется. Это происходит не мгновенно, не за один раз — этот процесс сродни медленному нагноению или гангрене, но рано или поздно нормальные человеческие боль и сострадание уступают место примитивной жажде силы и власти. Ко времени, когда чародей окончательно поддастся искушению и станет чернокнижником, погибнут — или даже хуже, чем погибнут — люди. Обязанность Стража — расправляться с чернокнижниками решительно и беспощадно, пока это не привело к еще более трагическим последствиям.

Ну, конечно, обязанности Стражей этим не ограничиваются. Стражи еще и солдаты — вооруженные силы Совета. В нынешней войне с вампирскими коллегиями львиная доля боевых действий легла на плечи Стражей — мужчин и женщин, обладающих способностями к боевой магии. Блин, да если уж на то пошло, в большинстве известных мне сражений в самой гуще боя неизменно находился Морган.

Мне тоже довелось повоевать на этой войне, однако единственные, кто работал со мной с удовольствием, были только-только завербованные салаги. Стражи постарше, успевшие повидать слишком много жизней, поломанных неправильным использованием магии, все — с одним-единственным исключением — не любили меня, не доверяли мне и не хотели иметь со мной ничего общего.

Что, как правило, вполне меня устраивало.

События последних нескольких лет заставили Белый Совет понять, что информацию вампирам сливает кто-то из его руководства. Предательство это стоило уже многих жизней, но личность самого информатора так и оставалась пока неизвестной. С учетом того, какую любовь питали ко мне Совет в целом и Стражи в частности, нетрудно догадаться, что жизнь мою никак нельзя назвать скучной — особенно после того, как меня самого завербовали в Корпус. А все война, будь она неладна.

Спрашивается, кой черт тогда Морган явился именно сюда и обратился за помощью ко мне?

Можете называть меня психом, но подозрительная часть моей натуры немедленно предположила, что Морган намеренно пытается втянуть меня во что-нибудь такое, что позволило бы Совету снова взять меня за жабры. Блин, да ведь несколько лет назад он уже пытался убить меня подобным образом. Однако это предположение плохо согласовывалось с логикой. Если Морган не вступил в конфликт с Советом, укрывательство его не грозило ничем и мне. И потом, его раны красноречивее всяких слов говорили об отсутствии подвоха. Такое не подделаешь.

Он и впрямь попал под раздачу.

Получалось, что, пока я не разберусь хоть немного в том, что происходит, мне нельзя обращаться за помощью ни к кому. Своих коллег по Корпусу я расспрашивать про Моргана не мог из боязни выдать сам факт нашей с ним встречи. И если на Моргана и впрямь ополчился Совет, любой оказавший ему помощь автоматически становился сообщником преступления, в чем бы оно ни заключалось. В общем, помощи ни от кого ждать не приходилось.

Ну, почти ни от кого, поправил я себя. Мне не оставалось иного выбора, как обратиться с этим к Баттерсу — собственно, я очень надеялся, что его абсолютная непричастность к сверхъестественному миру даст ему хоть какую-то защиту от возможных последствий его вовлеченности в это дело. Кроме того, Баттерс имел некоторые заслуги перед Белым Советом — с той самой ночи, когда помог мне помешать небольшому, почти семейному ордену некромантов выдвинуть из своих рядов новое божество. Он спас жизнь по меньшей мере одному Стражу — нет, двоим, считая меня, — и, следовательно, опасность грозила ему в меньшей степени, чем любому члену нашего магического сообщества.

Мне, например.

Блин, так бы и помер сейчас, так башка болит.

До тех пор, пока я не узнаю больше о том, что происходит, я не смогу предпринимать никаких осмысленных действий — а задавать вопросы тоже опасно… это привлекает нежелательное внимание. Бросаться в расследование как в омут с головой стало бы ошибкой. Значит, мне оставалось только ждать, пока Морган не придет в сознание и не заговорит со мной.

Поэтому я вытянулся на диване в гостиной и, прежде чем думать, сосредоточился на дыхании в попытке унять боль в висках, не дававшую проясниться голове. Это получилось у меня так хорошо, что я оставался в таком положении часов шесть — до тех пор, пока на Чикаго не спустились летние сумерки.

Я не уснул. Я просто медитировал. Уж поверьте мне на слово, так оно и было.

Проснулся я, когда Мыш испустил негромкий утробный звук — не то чтобы лай, но и не рык. Я сел, потом поднялся и прошел в спальню.

Мыш стоял у кровати, положив тяжелую башку Моргану на грудь. Раненый Страж старательно чесал его за ухом. Когда я вошел, он покосился в мою сторону и сделал попытку сесть.

Мыш осторожно, но неумолимо прижал его обратно к кровати.

Морган испустил тяжелый вздох.

— Я правильно понял, что мне предписан принудительный постельный режим? — прохрипел он.

— Угу, — негромко ответил я. — Вас изрядно измолотили. Врач сказал, наступать на эту ногу в ближайшее время вообще не стоит.

Морган тревожно сощурился.

— Врач?

— Не напрягайтесь. Ничего официального. Есть у меня один знакомый парень.

Морган хмыкнул и облизнул пересохшие губы.

— У вас найдется попить?

Я принес ему воды в бутылочке для спортсменов — ну, с такой трубочкой. У него хватило ума не протестовать. Он пил воду медленно, маленькими глоточками. Потом перевел дух и сморщился с видом человека, готового как Муций Сцевола сунуть руку в огонь.

— Спасиб…

— Ох, да заткнитесь, — буркнул я, поежившись. — Мы же оба не хотим этого разговора.

Может, мне это показалось, но он чуть расслабился. Во всяком случае, кивнул и снова закрыл глаза.

— Погодите засыпать, — сказал я. — Мне еще вам температуру смерить надо. А это не самая простая процедура.

— Клянусь бородой, да, — согласился Морган, открыв глаза. Я сходил в гостиную и вернулся с градусником — таким старомодным, с ртутным столбиком.

— Вы меня не сдали, — заметил Морган.

— Пока нет, — ответил я. — Я хочу прежде вас выслушать.

Морган кивнул и взял у меня градусник.

— Алерон Ла Фортье мертв.

Он замолчал и сунул градусник в рот — судя по всему, с целью убить меня, заставив сгорать от любопытства. Я справился, заставив себя проиграть в голове все возможные последствия этой новости.

Ла Фортье входил в Совет Старейшин — семерку самых старых, самых могущественных чародеев планеты, руководящий орган Белого Совета и Корпуса Стражей. Мне он запомнился сухощавым, лысым ханжой и говнюком. Не могу утверждать наверняка — я сидел в тот момент с головой, накрытой колпаком, — но сильно подозреваю, из всего Совета он первый голосовал за признание меня виновным и против отсрочки приговора с передачей меня на поруки. Из всех сторонников возглавлявшего Совет Мерлина, принципиально настроенного против меня, Ла Фортье был самым упертым.

В общем, тот еще прыщ.

А еще охрана у него была такая, какая не снилась подавляющему большинству чародеев мира. Все члены Совета Старейшин мало того, что сами по себе представляют собой серьезную угрозу, но и охраняют их Стражи как зеницу ока — круглосуточно, перекрывая все лазейки. Попытки покушений на них случались на протяжении нынешней войны с вампирами с завидной регулярностью, и Стражи здорово набили руку по части охраны членов Совета Старейшин.

Отсюда нетрудно сделать кое-какие выводы.

— Действовал кто-то изнутри, — тихо произнес я. — Как и тогда, в Архангельске, когда убили Семена.

Морган кивнул.

— И обвинили в этом вас?

Морган снова кивнул и осторожно вынул градусник изо рта. Посмотрел, протянул мне. Я глянул. Тридцать девять с мелочью.

Я встретился с ним взглядом.

— Это вы сделали?

— Нет.

Я хмыкнул. Я ему верил.

— Тогда почему с вами так?

— Потому, что меня нашли стоящим над телом Ла Фортье с орудием убийства в руках, — ответил он. — А еще обнаружился только что открытый счет на мое имя, на котором лежало несколько миллионов долларов. И записи телефонных разговоров, подтверждающих, что я регулярно вступал в контакт с известным мне агентом Красной Коллегии.

Я выразительно изогнул бровь.

— Надо же. И как это они только пришли к такому выводу?

Губы Моргана скривились в кислой улыбке.

— А ваша версия? — спросил я.

— Два дня назад я лег спать. А проснулся в кабинете Ла Фортье в Эдинбурге — с шишкой на затылке и окровавленным кинжалом в руке. Симмонс с Торсеном ворвались примерно пятнадцать секунд спустя.

— Вас подставили.

— Продуманно.

Я задумчиво присвистнул.

— У вас свидетели есть? Алиби? Доказательства невиновности?

— Были бы, — покачал головой он, — мне не пришлось бы скрываться от суда. Как только я понял, что кто-то не пожалел усилий для того, чтобы взвалить на меня всю ответственность за убийство, у меня не осталось другого выхода, как… — Он закашлялся, недоговорив.

— Как отыскать настоящего убийцу, — докончил я за него фразу. Потом снова сунул ему питье, и он, несколько раз потянув из трубочки, расслабленно опустил голову на подушку.

Прошло несколько минут, и Морган снова поднял на меня усталый взгляд.

— Так вы собираетесь меня сдать?

Я помолчал немного и вздохнул:

— Так было бы гораздо проще.

— Да, — согласился Морган.

— Вы уверены, что вас засудят?

Взгляд его сделался еще более отстраненным, и он кивнул.

— Я такое достаточно часто видел.

— То есть я мог бы просто ждать, сложа руки, пока вас повесят?

— Могли бы.

— Но если я так поступлю, мы не найдем предателя. И — поскольку вместо него казнят вас — ему ничто не помешает продолжать орудовать и дальше. Погибнет еще больше людей, а следующим, кого он подставит…

— …вполне возможно, станете вы, — договорил Морган.

— С моим-то везением? — хмыкнул я. — Никаких «вполне возможно».

На лице его снова проявилась на мгновение невеселая улыбка.

— Вас наверняка ищут с помощью заклятий, — сказал я. — Я так понимаю, вы приняли какие-то меры противодействия; в противном случае они бы уже ломились в дверь.

Он кивнул.

— Как долго они еще будут действовать?

— Сорок восемь часов. Максимум шестьдесят.

Я медленно кивнул, подсчитывая в уме.

— У вас жар. Я достану что-нибудь из лекарств. Будем надеяться, удастся обойтись без ухудшения вашего самочувствия.

Он снова кивнул, и глаза его обессиленно закрылись. Горючее иссякло. С минуту я смотрел на него, потом повернулся и принялся собираться.

— Присмотри за ним, мальчик, — сказал я Мышу.

Пес послушно опустился на пол у кровати.

Сорок восемь часов. У меня оставалось примерно двое суток на то, чтобы найти и изобличить орудовавшего в Белом Совете предателя — чего не удалось никому на протяжении нескольких последних лет. После этого Моргана обнаружат, осудят и казнят, а вместе с ним и его сообщника, вашего доброго знакомого по имени Гарри Дрезден.

Нет стимула лучше крайнего срока.

Особенно если он действительно крайний.