— Тогда… пора, — сказала Кобаяси, после чего опустила голову и посмотрела на свои колени. Я нахмурился. Странно… Мне кажется, или она… сомневалась? Это было настолько удивительно, что я пристально уставился на девушку. Несколько секунду на её лице действительно мелькали сомнения. Затем выражение его стало решительным, решительной стала её улыбка:
— Есть ещё одной место, правда оно… Немного личное.
— Личное?
Кобаяси кивнула.
— Ладно. Прошли, — сказал я, стараясь сохранять прежнюю невозмутимость своего тона и не выдать интерес, который стремительно пробуждался в моём сердце.
— Окей!
Девушка приподнялась и поправила юбку.
В этот раз наша дорога лежала в сторону от большинства магазинчиков и аттракционов. Постепенно углубилась тишина, нарушаемая только ветром и шелестом деревьев, после чего я заметил, что тропинка поднимается в гору.
Всё это время Кобаяси держала руки за спиной и хранила сосредоточенное молчание.
Что задумала эта девчонка? Не знаю. Да это и неважно, на самом деле. Вскоре собственные мысли стали занимать мою голову, пока я мерно поднимался по аллее, с двух сторон которой шумели на ветру высокие деревья.
Наконец спереди показалось высокое здание, крыша которого представляла собой своеобразный купол. Секунда промедления, и вдруг передо мной мелькнули воспоминания из детства, — с быстротой трёхчасового фильма, который ужали до нескольких секунд:
— Планетарий?
Кобаяси кивнула.
При этом движение волосы её как бы подпрыгнули.
Что ж, почему бы и нет.
Девушка показала кассиру свой телефон, на котором, видимо, были распечатаны заранее купленные биллеты. Старик прищурился, кивнул и сказал нам проследовать в зал под номером три.
Людей в коридоре было немного. Наши шаги звонко стучали о бетонный пол. Когда мы встали перед дверью, над которой висела цифра «Три», девушка схватила ручку и вдруг, пристально глядя в пустоту перед собой, сказала:
— Сенсей…
— Что?
У меня появилось дурное предчувствие.
— Я собираюсь показать вам кое-что личное…
— Личное?
Кобаяси кивнула, сделала глубокий вдох, открыла дверь и прошла в тёмный зал.
Я замер.
Вдруг я почувствовал себя на перепутье. Личное… Тёмное помещение… Забронированный зал… Совершенная тишина… Один за другим кусочки пазла сложились передо мной в цельную картину — густо измазанную обыкновенной японской цензурой.
Я замялся, пристально разглядывая приоткрытую дверь. Может статься, что с другой стороны меня ожидала великая опасность… Которая вполне себе может привести к тюремному заключению. Нет, в некотором смысле это был интересный, «легальный» способ пробраться в тюрьму, где у меня тоже с недавних пор появились определённые дела… Однако были у меня и другие, менее проблемные варианты как это сделать.
Я задумался.
Если бы моя жизнь представляла собой визуальную новеллу, сейчас бы был момент, когда перед глазами героя возник выбор примерно следующего содержания:
«Зайти»
«Удрать»
Один из них определённо вёл к плохой концовке.
Наконец я собрался с духом и, с мыслью, что в любой момент могу просто сбежать, зашёл в помещение и прикрыл за собой дверью…
…
…
…
POV Ц. К.
Цуруя Кобаяси умела рисовать медуз.
И, собственно, больше ничего.
В детстве, — точный момент она вспомнить была не в состоянии, только припоминала, что дело, кажется, было летом, в семейном загородном доме, — она увидела по телевизору, в научной передаче, медузу. Странный порыв, а также близость бумаги и фломастера, заставил её попытаться нарисовать данное создание. У неё получилось, после чего каждый раз, когда детям в детском садике давали краски, она неизменно выводила медузок.
Красных. Синих. Чёрных. Розовых и жёлтых.
Дома у неё хранился рисунок, лист А4, который вдоль и поперёк покрывали разнообразные цветные медузы. Даже и теперь, когда она сидела в школе за партой или заполняла всевозможные бумаги в кафетерии, её пальцы невольно начинали выводить на полях маленьких медузок.
Собственно, к чему всё это.
Медузы несколько похожи на женские половые органы.
Данное замечание Цуруя сделала внезапно, примерно в тот момент, когда в кафе, в котором она работала официанткой, стал захаживать необычайно высокий подтянутый иностранец, который говорил глубоким голос на правильном литературном японском языке и читал умные и красивые книги, которыми она сама зачитывалась с большим упоением.
Весьма странное совпадение, не правда ли?.. Впрочем, Кобаяси по природе была девушкой, немного лишённой рефлексии, а потому там, где другая на её месте могла задуматься, засомневаться и, наконец, вспомнить японское законодательство, она стала время от времени заговаривать с примечательным гостем. Спрашивать его про книги, давать собственные советы и наконец поглядывать на выпитую им чашку и размышлять, что же почувствует, если приставит её к своим губам.
Кобаяси Цуруя этого не делала, разумеется.
Она была правильной девушкой.
И тем не менее она была здесь… И сейчас.
Некоторое время она стояла посреди просторного, совершенно тёмного зала и пространно размышляя о том, что будет, если Он решит не заходить сюда или сбежит. Это было бы чрезвычайно неловко, с лёгкой улыбкой подумала Цуруя. Но вот за спиной её зазвучали шаги. Затем дверь скрипнула и закрылась. Темнота стала ещё более непроницаемой, но, таинственным образом, она вовсе не могла служить для неё укрытием. Напротив, среди кромешного мрака расстояние, которое их отделяло, казалось совершенно незначительным. Как будто его и не было вовсе. Как будто он стоял прямо у неё за спиной.
Он молчал. Видимо, в ожидании.
Она медленно кивнула и заговорила:
— Сенсей, сейчас я покажу кое-что личное…
Тишина.
— Я никому не показывала этого раньше… Поэтому, пожалуйста, Сенсей… Смотрите внимательно.
За её спиной раздался шелест. В следующую секунду она сунула руку под юбку… Опустила её в карман спрятанных за ней шортов, достала небольшой пульт и нажала на кнопку.
В это же мгновение вспыхнул ослепительный свет…
…
…
…
— …Поэтому, пожалуйста, Сенсей… Смотрите внимательно.
Так, надо валить.
Я уже собирался повернуться и броситься бежать, когда девушка резко опустила руку и схватила некое устройство. В ту же секунду раздался щелчок, за которым последовал яркий свет.
Я замер, ошеломлённый сиянием мириадов звёзд, которые разом озарили чёрный купол небосвода.
— Та-да… — тихо проговорила Кобаяси, поворачиваясь и пряча руки за спину.
Та самая машина, испещрённый дырочками шарик, которая зажигала звёздное небо, сияла прямо у неё за спиной, отчего казалось, что вокруг затемнённой фигуры девушки появилось подобие серебристого ореола.
Он придавал некое особенное очарование её ослепительной улыбке.
— Красиво, правда?.. — девушка вскинула голову и стала рассматривать вселенную. Тёмные зеркальца её глаз отражали крапинки серебристых огоньков.
— Вполне, — сказал я несколько секунд спустя, когда совершенно успокоился и пришёл в себя. — Это и есть то самое личное?
Кобаяси кивнула.
А затем, прежде чем я успел переспросить, прибавила:
— Двадцать четвёртое июня две тысячи шестого года.
— Хм?
— Именно таким было звёздное небо в ночь моего рождения.
Я сморгнул.
Затем спросил:
— Ты же сказала, что тебе девятнадцать.
Кобаяси невинно улыбнулась.
Я цокнул языком, а затем снова приподнял голову и посмотрел на яркие светлые пятнышки, которые знаменовали звёзды.
— Иногда, — продолжала девушка. — Мне кажется, что жизнь не имеет смысла. Что она пустая, бессмысленная, что она просто есть, и всё… Тогда я люблю смотреть на эти звёзды. На мои звёзды. Говорить это немножко эгоистично, но они действительно кажутся моими, Сенсей. Как будто в эту ночь, ночь моего рождения, именно они впервые осветили мир… мой мир, и путь, который я должна пройти. Как будто на них написана моя судьба… Которая и есть… целый мир. Хм… Глупо звучит, правда? — девушка улыбнулась и посмотрела прямо на меня.
Я молчал.
Узкие серебристые пятнышки мерно сияли на бетонном потолке.
Тогда Кобаяси снова приподняла голову, и вместе мы стали разглядывать яркое звёздное небо.
Мы стояли так примерно десять минут, пока не закончилось забронированное время сеанса. Затем вышли, оставили планетарий и стали спускаться по тропинке.
Всё это время между нами царило молчание. Только не общее, нет, каждый из нас молчал как бы отдельно друг от друга, погружённый в собственные мысли.
Сперва я поглядывал на девушку, которая неторопливо переставляла туфли по мощёной тропинке; затем стал смотреть на синее небо, по которому проплывали завихрения белых облаков.
Снова и снова в моей голове проносились её слова: смысл… Даже если это глупо… Осветить весь мир… мой мир…
Она явно ощущала нечто, когда смотрела на это небо. На эту копию того самого неба. И то же время я… даже представляя, что это был небосвод моего рождения и мои звёзды…
Я не чувствовал совершенно ничего.
…
…
…