Проект Х

Глава 11

Поток ледяной воды окатил меня, выбив дыхание и заставив судорожно закашляться.

— Эй, ты, урод, хватит или еще добавить? — Откуда-то издалека, словно из другого мира донеслось до меня. Открываю глаза. Трава, чьи-то ноги в камуфляжных штанах и берцах. Что со мной?

— Господин, с-сученок вроде очухался.

Меня ухватили и вздернули вверх, заставив встать на колени пред Перначом. Вашу мать! Я обвис на руках бандитов и они, не удержав меня, уронили на траву.

— Гнида, он специально это сделал! — удар ботинком по ребрам обжег болью, и я едва не потерял сознание.

На этот раз я решил подняться сам. Нечего валяться перед врагом. Окружающие меня головорезы, издевательски оскалившись, наблюдали. Не с первой попытки, но встать смог. Пернач стоял всего в паре метров. А руки то свободны. Не связали меня, сволочи, напрасно вы так… Решение пришло мгновенно. Оттолкнувшись, изо всех сил потянулся к его горлу, в расчете вырвать скрюченными пальцами кадык ненавистного противника. Но раненая нога подвернулась, и я упал. Сверху сразу навалились, сил на сопротивление не осталось, просто вдохнуть раздавленной весом врагов грудью я не мог. Кто-то жестко ухватил меня за подбородок и с силой потянул голову вверх. Перед глазами сверкнул нож — сейчас ударят по шее и конец!

— Стоять! Поднимите его, оттащите к столбу и привяжите, никуда не денется. — раздался полный злобы приказ Пернача. На лице урода осталась лишь кровавая царапина от удара, эх, совсем чуток не хватило! Жаль, что я тебя, тварь не придавил, пока мог!

Меня поволокли куда-то, приподняв, бросили спиной о какое-то дерево и, сноровисто заломив руки, сковали их позади ствола. Обведя помутневшим взглядом поляну перед домом Ердея, я заметил и его самого, и Сашку. Они стояли скованные наручниками под охраной одного из бандюков. Значит, все зря. Твою мать, как глупо.

На лице Пернача застыла маска мрачного самодовольства и торжества. Все отдам, лишь бы стереть ее, а лучше просто уничтожить, разбить! Зубы сжались до боли.

— Ты скоро будешь казнен, щенок, в наказание за то, что посмел встать у меня на пути. Умирать ты будешь медленно и в страшных муках, слышишь стук топоров? Это готовится твой персональный кол — толстый, чтобы твоя никчемная жизнь не закончилась слишком быстро. Что, сбледнул, герой? Вот я и посмотрю, каков ты на деле, а не только языком чесать.

— Ты сдохнешь, тварь. Вы напали не просто на человека, вы напали на помощника шерифа. Вас найдут и удавят — всех до последнего.

— Ишь ты, раскукарекался петушок, ниче, скоро я посажу тебя на вертел и запоешь по-другому. Эй, старик, не надумал еще? Этого вонючего ублюдка я все равно приговорил. Но у тебя есть еще и пацанчик — может, его судьба тебе не так безразлична?

Ердей молчал. Стоял он спокойно с удивительным достоинством. Захотелось умереть, вот прямо сейчас — все же легче, чем вынести ту казнь, что готовит мне враг. И словно откликаясь, сердце до боли сжалось и замерло. Неужели? Господи, помилуй!

— Нет? Тащите петушка к колу, пора начинать представление!

Меня отцепили от дерева и поволокли по траве. В глазах мутилось. Сердце молчало, дыхание тоже остановилось — значит, я умираю? Сквозь нарастающий шум в ушах до меня донесся негромкий, суховатый голос Ердея.

— Остановите их, воины, прошу вас.

Руки, еще миг назад упорно тянувшие меня, внезапно ослабели, и я мешком свалился на землю. Глаза открылись и откуда-то из невообразимой, прекрасной, сияющей небесной синевой вечности к нам спустились молчаливые воины на огненно-рыжих рогатых скакунах. Я не видел больше ничего, только их. Ясыги — копьеносные всадники из моего видения, ставшие явью. Сердце нерешительно ударило и снова начало биться.

Кто-то из бандитов, не выдержав напряжения, закричал и вскинул оружие, точнее, лишь попытался. И умер с копьем в груди, метко и безжалостно брошенным одним из воинов. Словно по команде воздух прорезала сталь — сраженные пробившими их тела насквозь треугольными наконечниками, разбойники падали, как трава от движения жнеца с косой. Уцелели только самые шустрые и сообразительные — успевшие бросить оружие и высоко поднять руки. Конвоиры упали на траву замертво, заливая ее алым из широких ран, по обе стороны от меня. Мощь бросков копий меня поразила. А вот моих сил не то что вскинуть руки, но и просто подняться просто не осталось, и я уже приготовился к неминуемой каре — убийцам русов незачем отличать одного из врагов от остальных, но вместо копья на меня налетел светлый пушисто-улыбчивый комок веселья и ласки — Мадху, откуда ты?

Чьи-то руки освободили запястья от браслетов. Родной Сашкин голос успокаивающе зачастил:

— Лежи, Слав, не вставай. Я осмотрю тебя сейчас, перевяжу, а дедушка зашьет большие раны, не переживай, он не даст ясыгам убить тебя. Может, ты хочешь пить, Слав? Я мигом принесу, только скажи.

— Не плохо бы водички, да… — прошептал я пересохшим горлом.

Неужели смерть откладывается? А как оказывается просто все — раз и нет тебя. Словно лампочку выключила чья-то рука. И свет погас для тебя, но мир продолжает жить. Люди куда-то спешат, переживают по всяким поводам, радуются и страдают — живут, одним словом, а тебя уже нет. Елки. И хорошо если хоть кто-то поплачет о тебе, вспомнит добрым словом. Значит, жил не зря.

Стоп. Я-то жив! Откуда тогда все эти мысли, может, постэффект накатил? Вот сейчас принесут водички свежей, холодненькой, напьюсь вволю. Дырки во мне подштопают, а может и вовсе кетаса подкинут, глядишь, все махом заживет, как по волшебству. Но все мои самонастройки рухнули, стоило увидеть Пернача и на этот раз уцелевшего — с покорным видом поднявшего руки. Ах ты тварь! Удавлю, гадину! Кровь так ударила в голову, что я чуть не потерял сознание. Стоп. Всему свой срок.

Вот и вода. Жадно присасываюсь к горлышку и глотаю, давясь и фыркая живительную влагу. И словно оживаю. Выпил в итоге полный жбан, и куда только влезло? А когда оторвался от глиняной посудины, то увидел, что все трое сдавшихся бандитов заодно со своим главарем бодро машут заступами и лопатами, копая общую яму для своих подельников, побитых и мной, и ясыгами. Логично, нечего падаль разводить. К нам подошел Ердей и принялся осматривать меня. Что-то негромко сказал Сашке, кивнув в ответ, парень во второй раз метнулся в избу. Мадху с довольным видом запрыгал следом. Я попытался сесть, но дед твердо тормознул.

— Лежи, Слав. Раны тела — не страшны, голова — бита сильно. И вчера, и теперь. Лежать надо.

Признавая правоту Ердея, остался лежать меж двух трупов — не самое приятное соседство. Копья из них воины давно уже выдернули, а теперь и самих бандюков их более счастливые сотоварищи поволокли за ноги к длинной, стремительно растущей яме к моему несказанному облегчению. Отсутствие Сашки продолжалось довольно долго или мне только так показалось? Зато возвращение получилось масштабным — ведя под уздцы заседланных Злодея и Гнедка, плотно навьюченных, сгибаясь под весом оружия. Одеял и разных сумок — как и дотащить получилось?

Свалив все в кучу, паренек без лишних слов снова исчез. Ердей, получивший таки необходимые средства, приступил к моему лечению. Дал мне разжевать некий порошок и, пояснив, что он поможет голове, очистил рану на ноге. Стянув края, смазал неким густым и весьма вонючим бальзамом, затем наложил повязку. Через некоторое время я весь покрылся бинтами — как мумия.

Удивительно, но сильной боли я во время всех этих манипуляций не ощутил или просто притерпелся? Сил хватало даже изредка бросать любопытные взгляды на ясыгов. Рослые, очень стройные, с широкими яркими глазами и молодыми, сурово-строгими, очень сосредоточенными лицами. Удивительно молчаливые. В каждом движении уверенность и никакой жесткости — плавность и непрерывность — текучесть. Да. Это настоящие бойцы. Одежда простая и неброская, зато удобная и добротная. В седельных кобурах я заметил винтовки. На поясах — патронташи. У одного — ручной пулемет. Все серьезно. Уверен, стреляют они не хуже, чем копья свои бросают. Двое остались в седлах, сверху присматривая за пленными, остальные уселись в сторонке в круг и не спеша, принялись жевать, не пойми что, запивая из настоящей братины, пускаемой по кругу.

— Что они пьют, Ердей?

— Это вода с каплей архаса — священного напитка ясыгов.

— Они каждый раз так делают? Когда едят?

— Увидишь сам. Нам предстоит долгий путь, Слав. Будет тяжело, но ты сильный и справишься. Оставить тебя здесь мне не позволят все равно.

— Так я пленник?

— Это решит Кута, предводитель войска. — Твердо ответил старик-дахар.

— Тот самый убийца русов? Хмм… А вы? Что с вами? — Вопрос этот волновал меня не меньше чем собственная судьба.

— Пришло время уйти из этих мест. Ясыги проводят нас к своему вождю, после увидим, куда укажет Господь.

— Так вам точно ничего не грозит?

На этот раз вопрос остался без ответа. Оружие мое оказалось полностью упаковано на заводном коне. Никто из воинов и не прикоснулся к нему, хотя, винтовки и пулемет бандитов они собрали и упаковали во вьюки. Значило ли это, что я не совсем пленник? Разберемся. Для Ердея приготовили специально сделанные носилки, закрепленные меж двух рогатых скакунов. Не прошло и двух часов, как мы выступили в путь. Бандитов скрутили и, усадив на коней, повели вперед. Меня связывать не стали, но никаких сомнений в способности всадников-ясыгов настигнуть любого беглеца, сидящего даже на таком стремительном жеребце, как Злодей, не возникало, как и сил на что-то большее, чем просто сидеть, мерно покачиваясь в такт мягкой, убаюкивающей иноходи чудо-скакуна. Да и куда бежать? Зачем?

Сашку посадили за спину одному из воинов, и рогатый зверь даже не заметил лишнего седока. Широкие и одновременно плавно-стремительные шаги этих рыже-золотистых, здоровенных — добрых метр восемьдесят в холке, зверюг, внушал уважение. А тяжелый взгляд темных глаз, острые и длинные слабоизогнутые рога, свирепо раздуваемые ноздри убеждали, что в схватке такой красавец может запросто одолеть любого врага и не отступит даже перед тигром или медведем.

Три дня с рассвета и до заката сплошной скачки. И только с наступлением темноты — привал. Ночевки без костров, в кромешной тьме, ни горячей еды, ни тепла, ни палаток. Воины заворачивались в одеяла и, подложив под головы седла, засыпали в полном молчании, так и не сказав за весь день ни слова. Волей-неволей и пленникам, и мне, и Ердею с Сашкой приходилось следовать их примеру, даже неугомонный Мадху примолк.

Мимо проплывали величественные пейзажи, горы, реки, холмы и лесные озера. И бесконечная тайга, мачтовые сосны, величественные кедры, широкие лиственницы и прочие лесные великаны, мягкий, пружинящий и надежно глушащий звуки шагов толстый слой опавшей хвои, заросший густым подлеском нижний горизонт. Ясыги словно чуяли нужное направление, находя в бесконечной череде буераков и зарослей ровный, удобный путь, узкой стежкой ведущий их к цели.

Рогачи, казалось, могли бежать без устали сутками, с ходу преодолевая вплавь реки и перепрыгивая широкие ямы. Заодно успевая рвать траву и листья, не останавливаясь ни на секунду. Но кони, на такие подвиги не способные, требовали и ухода, и кормежки, снижая общий темп, давая заодно мне шанс на передышку. И выдержал бы я иначе несколько суток непрерывного марша? Не знаю.

Ясыги не спешили, просто шли с предельно возможной скоростью. Первый день прошел для меня в полусне-полубреду, толком ничего не помню. Только разноцветная грива Злодея, бережно везущего побитого всадника на своей сильной спине и отложилась в памяти. Сон и покой сыграли свою роль, и на второй день мне уже стало чуть легче. Подняли нас очень рано, дали пожевать, затем быстро собрались и опять — бесконечный марш. Сначала клевал носом, досыпая, потом некоторое время наблюдал за ясыгами, сделав вывод, что они на самом деле великолепные наездники и уровень их взаимопонимания с рогатыми скакунами — невероятный. Я почти не видел, чтобы они прикасались к поводьям, управляясь, кажется, силой мысли. Никто не стреноживал рогачей, не подзывал, они сами приходили, когда надо, на стоянках они разбредались вокруг лагеря в поисках сочной травы, но в какой-то момент я поймал себя на мысли, а не охраняют ли они своих хозяев попросту? И слух, и нюх, и зрение у рогачей — на высоте, силы и смелости — с избытком, так что сторожа из них отличные. Даже и в темноте ночи они продолжали свой дозор. Кони, включая моего норовистого жеребца, покорно слушались огромных скакунов, беспрекословно подчиняясь их безмолвным приказам.

Что и говорить, дахары и ясыги добились в деле развития и дружбы с избранными ими животными невероятных успехов. Земному человечеству такое и не снилось. Вот только зачем нам все это, когда машины, компьютеры и роботы заменили нам природу? Кто знает, какими были отношения скифов или сарматов с их собаками и лошадьми? Да…

Не раз замечал я полные ненависти взгляды Пернача, думаю, и дружба моя со Злодеем вызывала в нем приступы черной злобы. Признаться, я и сам был не прочь свернуть его шею, такие не должны жить на земле — уверен.

Подходили к концу третьи сутки похода. Мне постепенно становилось лучше. Эти дни стали самыми молчаливыми в моей жизни. Сашка, появляясь вместе с беззаботным с виду и донельзя довольным новым путешествием Мадху только для утренних и вечерних перевязок, больше отмалчивался, да и мне говорить не хотелось. Зато этим вечером удалось наконец-то пообщаться.

— Саш, ты объясни, что будет дальше? Не могу понять, кто я для них, — шепотом начал я, кивнув в сторону рассевшихся кругом воинов, уставился на паренька, ожидая ответа.

— Слав, мы едем в ставку вождя ясыгов — Куты. Ты не волен уйти, но ты и не пленник — судьбу твою решит сам вождь. — Еле слышный шелест голоса в ответ, словно ветер в ветвях.

— Хмм, а чего так сложно? Почему такие отличия от тех же бандюков? Или дело в вас с Ердеем?

— Не совсем. То есть и в нас, точнее, в дедушке. Понимаешь, Слав, когда ты взял из рук дедушки кетас, то стал кетарай — воспринявшим дар. Ясыги обладают силой и знанием — для них не составило труда узреть это. А настоящий кетарай — воин и никто не вправе удерживать его. Таков древний закон и он свят.

— Подожди. Если я кетарай, так? То почему они меня держат? Если я получил кетас…

— Дар — не означает, что ты стал воином — истинным кетарай. Кетас — высокий дар, но не всякий способен пережить милость небес. А стать воином Духа — путь. Его надо пройти. И суждено это не всякому. Для ясыгов поражение в бою знак слабости, недостойной воина… и… — Плавное течение речи вдруг прервалось.

— Договаривай, чего уж там. Я проиграл бой? — На миг я даже чуть повысил голос, но сам себя остановил и закончил полушепотом. — Враг сумел победить и если бы не ты, а следом и ясыги — то…

— Нет! Ты — победил, ведь враги твои повержены, а ты жив и в седле! — Прозвучал тихий, но полный яростной убежденности ответ. — Они просто не видят этого, но… Я… Мы с дедушкой сумеем убедить Куту.

— Хмм… Скажи мне лучше вот что. Если не всякий может принять дар, то почему Ердей дал мне сразу три шарика?

— Хранитель не ошибается. Значит, так было суждено. — Последовал короткий и уверенный ответ.

— Суждено? А если хранитель ошибется?

— Ты не понимаешь, Слав. Не хранитель решает, вручить дар или нет — он лишь выполняет высшую волю. А Господь не может ошибаться.

— Согласен. Значит, будем уповать на Промысел Его. Верно?

— Верно, — радостная улыбка на все лицо, словно я сказал именно то, что должен был. Ну и славно. А ведь я и сам верю в это — значит, не солгал ни в чем. Вот только что приготовит мне Кута?

— Слав, ты быстро поправляешься. Дедушка сказал — твоя душа и тело приняли кетас целиком, остался лишь дух. Ты на верном пути. Раны телесные быстро заживают. Посмотри, после вчерашней перевязки прошел день, а на коже только свежие шрамы, но и они со временем разгладятся.

— Вот как… буду как новенький? Молодой и красивый, как собака. — В ответ на эти слова Мадху, с умным видом слушавший наш разговор, довольно осклабился и тихонько тявкнул. — Да, красивый, почти как ты Мадху, — не смог удержаться и я от желания погладить пса по густой светлой шерсти. — Хорошая новость. Ну, спасибо тебе, Саш, а то еду в неизвестность, а тут оказывается столько всего важного. Только почему ты раньше не рассказал?

— Пришло время, и ты узнал, разве плохо?

— Логично. — Покладисто согласился я. — К слову, как сам Ердей?

— Ему лучше. Скоро совсем поправится. Мне пора, завтра мы доберемся до полевого стана ясыгов. Я верю — ты настоящий кетарай, ты справишься с любым испытанием. — И не говоря больше ни слова, Сашка, порывисто поднявшись, исчез в темноте. Следом, бодро тявкнув напоследок в подтверждение — мол, я тоже считаю тебя настоящим, держись веселей — ускакал и пес.

Значит, завтра проверка? Пусть будет так.

Подняли нас очень рано, вокруг еще царила непроглядная темень. Глянул на часы, которые показали восемь утра, но ведь я так и не перевел стрелки, а по моим наблюдениям, разница между омским и местным примерно три часа. Значит, сейчас всего-то пять утра. Круто. И куда интересно нас торопят? На пожар? Или что-то случилось? Елки, тоскливо вот так вслепую плестись по чьей-то указке, пусть даже и таких воинов как ясыги.

Заседлал Злодея, скатал и привязал одеяло, нацепил подвесную. Все, я готов. Дождавшись общей команды, сел верхом и двинулись. Темп ясыги задали высокий. Иногда даже приходилось поднимать моего скакуна в галоп. Так мы и неслись в темноте, не столько видя, сколь ощущая друг друга. В какой-то момент пришло осознание, что мир вокруг изменился. Ушли запахи смолы, хвои, подлеска, незримое, но такое мощное присутствие лесных великанов пропало, проницаемость горизонта, прежде нулевая, рассеялась. Возникли такие родные моему сердцу ароматы трав, полевых цветов, слегка горчащие, но такие сладкие и душистые, простор, широкое залитое звездами прозрачное небо с густой, полноводной рекой Млечного пути через весь космос. Мыс словно и летели в нем, посреди бездонной дали пространств. Потрясающее впечатление.

Постепенно начинался рассвет. С первыми же проблесками его, еще робкими, предваряющими появление самого светила, лишь небо на востоке высветлило, и оно, заголубев, развернулось во всю богатырскую, бескрайнюю степную ширь. Вокруг нас простиралась огромная, всхолмленная равнина, покрытая бесчисленными невысокими сопками и пригорками, поросшими высокой, доходящей до моего стремени, густой травой, через которую, как по морю, плыли наши скакуны. На травы легла роса и ноги, грудь и живот Злодея мгновенно намокли, заодно и мои сапоги покрылись влажной, холодящей пленкой. Освежающий эффект, ничего не скажешь. Я нагнулся и опустил руку, словно зачерпывая росу ладонью. Омыл лицо и словно вся сонливость пропала. Вдохнул полной грудью, и захотелось крикнуть во всю мощь легких от радости. Сдержался лишь в последний момент, вспомнив о ясыгах и заметив впереди белеющие острые рога одного из их скакунов.

Лагерь, незаметно расположившийся в широком, поросшем кустарником овраге, открылся внезапно. Вот только казалось, один холм сменяет другой в бесконечной череде, и вдруг, передние ряды провалились, исчезая из виду. Только добравшись до края оврага и смог его толком разглядеть, до того он самой природой был укрыт от досужего взгляда. По дну широкой ямы, перекатываясь и журча среди камней, тек ручеек, уходя затем куда-то в низ, под землю, надо же как бывает, вот уж никогда бы не подумал… получается такой родник удивительный. Палаток в лагере заметно не было, зато рогачей, самих ясыгов, костров и разложенных на земле кошм и седел — вдоволь. Сколько их тут? Несколько сотен? Никак не меньше трехсот, так думаю. Ердей тогда, еще на хуторе говорил, что у Куты сорок сотен всадников, значит, это лишь малый отряд его войска? А где остальные? Да, четыре тысячи таких воинов, каких я увидел за эти дни, да еще на рогачах… страшная сила, они ж если захотят, просто сметут все русское население этого края, а Алтын им на один зуб. Придут ночью и вырежут всех нахрен.

В центре оврага, заметил воткнутое в землю высокое древко или бунчук. Разглядеть больше не удалось, но наверняка это место, где находится Кута — вождь ясыгов, который должен решить мою участь. Холодок прошел по спине, сразу вспомнилось то видение, в котором он безжалостным броском копья пригвоздил меня к стене. Ух. Ну, мы еще поборемся. Где наша не пропадала? Сколько уже за две недели меня пытались избить, унизить, убить, даже казнить или сожрать живьем. Били топорами, ножами, стреляли, рвали клыками. А я все жив и даже бодр. Прорвемся. Кетарай я или погулять вышел? Сашка в меня верит и Ердей. А они — настоящие люди, которые стоят очень многих прочих вместе взятых представителей местного человечества.

Приободренный такими рассуждениями, я уже без прежнего страха посмотрел на знамя вождя. Скоро я буду стоять там, перед Кутой. Чтобы ни было, но сдаваться, точно не стану. Наш отряд дошел до своего места и все остановились. Расседлав, почистив, обтерев насухо Злодея и Гнедка, подошел к Ердею, который даже с неким удобством устроился у небольшого, совсем бездымного костерка. Над огнем уже вовсю булькал, подвешенный Сашкой котелок с ароматным травяным взваром.

— Быстро вы сориентировались. — Присев на притащенное с собой седло начал я.

— Не так. Времени довольно. У нас нет заботы о конях. — Спокойно и доброжелательно ответил старик.

— Верно, знаешь, уже так привык, что и не замечаю, просто принимаю как данность, — улыбнувшись и потрепав по мохнатому загривку Мадху, поразмышлял вслух я. — Послушай, Ердей, я знаю, ты не любишь много говорить, но мне важно понять, что будет с вами дальше? Кто вам ясыги, не превратитесь ли вы в их пленников, не заставят ли они тебя давать им кетас? — Сашка, вручил первому мне, как гостю, кружку с обжигающе горячим, исходящим чудесным, живительным ароматом напитком, наполнил затем глиняные емкости и деду, и последним — себе. Осторожно и все равно чуть обжигаясь, прихлебывая взвар, я, запасшись терпением, принялся ждать ответа неспешного дахара.

— Слав, ясыги — не враги нам. С давних времен дахар и ясыг — каждый народ идет по своему пути, дахар — мирные люди, любопытный и доверчивый и к хорошему, и к плохому. Вот теперь, когда пришли русы, мои соплеменники слушают вас, приняли ваши дела, заботы, страсти. Но жизнь, как река. Все течет. Неизменна лишь она сама.

— А ясыги? Они другие? Не хотят принять русских и то, что они несут с собой, так?

— Ты сказал. Так есть. Первый из них — Кута, великий воин и вождь. Они будут сражаться с руссами, есть сила, есть решимость, но не враги дахар.

— А ты, ты сам? Ведь вы с Сашкой христиане, я в Алтыне не видел ни единого храма, ни часовенки. Во что верят дахары? Кто ты для них?

— Среди людей, Слав, не ищу я врагов. — Сказав это, он замолчал наглухо, ну, итак уже сказано не мало. Главное, старику с мальцом ничего не грозит, значит, все не зря. Допив кружку и поблагодарив зардевшегося Сашку, я отошел в сторонку и улегся на одеяло, после напитка стало неудержимо клонить в сон и сил сопротивляться этому не оказалось. А что? Сосну часок, чего мне еще делать?

На этот раз, что удивительнее всего, я четко понимал, что сплю и вижу сон. Виделся мне родной город, улицы, дома, люди. Сначала не ясно было, что же происходит, но потом понял, надвигается нечто страшное и надо спешить, скорей добраться домой, чтобы помочь, защитить и спасти близких, не ведающих о близкой беде. Бросился бежать, ворвался в подъезд, поднялся к себе и только теперь понял, что потерял ключи. Почему не позвонил, не ясно, не раздумывая, принялся стучать в дверь. Внезапно кто-то стоявший за спиной, коснулся моего плеча, я начал оборачиваться и…

Проснулся.

Высоко в небе светило жаркое летнее солнышко. Тишина. Лагерь словно замер, ни голосов, ни звука шагов. Ладно. В пустом животе забурчало. А ведь есть охота до невозможности. Я уже три дня толком ничего не ел. Пленный или свободный — все равно обязаны накормить или отпустить, в конце концов. Или убить, мелькнуло в голове, а что, тоже вариант. Посидел, размышляя. Решение выплыло откуда-то из глубины и почти сразу заполнило сознание до краев. Пойду сам! Чего ждать? Поднялся, отряхнул и поправил одежду и пошел в сторону бунчука-стяга. Никто и не думал мне мешать или окликать. Путь свободен. Рядом со знаменем сидели по кругу несколько воинов, но один выделялся — черными глазами и золотой гривной, а еще особой силой в лице и всей фигуре. Да, это вождь. Я даже оробел чуток. Никто и теперь не замечал меня, поэтому собрав решимость в кулак, я сам шагнул в круг и поклонился.

— Здравствуй, вождь. Твои воины привели меня сюда. Прошу, ответь, кто я — пленник или свободный человек?

Кута поднял на меня глаза, и меня словно придавило, до того почти гипнотически мощным оказался его взгляд. Выдерживая его груз, я ответил так же прямо. Но я ошибался, никто не собирался бороться со мной, вождь просто посмотрел на меня, не более. Елки. Словно издалека донеслись слова.

— Садись рус. Ты пришел за ответом, и ты получишь его.

Дождавшись пока я сяду, Кута сказал.

— Ты будешь жить как кетарай или умрешь. Иного нет. Готовься к испытанию.

— Но когда? И что это за испытание?

— Сейчас. Ты будешь сражаться с собой, рус. Анда, дай ему архас, полную чашу.

Сидящий рядом с вождем седой воин поднял бурдюк и налил в простую деревянную чашу с круглым дном — такую не поставишь на землю полной, только пустой — пенящийся, золотистый напиток. Я много раз видел, как ясыги пили его, но никогда они не брали архас чистым, во много раз разбавляя водой. Что ж это за напиток? Не поднимаясь, я с коротким поклоном принял чашу обеими руками и поднес к губам. Мощный аромат меда, трав и еще чего-то неведомого и оттого маняще-страшного. Выдохнув, я приник губами к краю и принялся неспешно пить. И начав не смог остановиться пока не увидел дно. В первый момент показалось, что со мной не произошло ровно ничего особенного. Все в порядке. Попытался протянуть руку с пустой чашей Анде и не смог. Тело отказывалось служить. Зато в голове царила чистейшая ясность. Ни намека на опьянение или еще что-то. Поняв, что передать чашу не смогу, просто опустил руку вниз и разжал пальцы. Неужели все так просто?

Словно издалека донесся голос вождя.

— Приведите пленников.

Прошло совсем мало времени и в круг втолкнули Пернача и остальных бандитов. Кута снова заговорил.

— Если один из вас убьет в поединке этого человека, то получит свободу и коня. Остальные умрут. Вам решать.

Вот оно что. Лихо, а ведь я не могу ничего делать, как бревно, бери и убивай, защищаться нет никакой возможности. И почему мне в этот миг пришли в голову строки:

Николай Степанович, когда вас расстреливали, я уверен, вам было страшно, но вы не сдались. Что ж, пусть так. Буду сидеть и ничего не делать. Точнее, буду изо всех сил стараться подняться.

Происходящее между бандитами меня не волновало, главное, эта задержка дала время, немного, но всё же… Я упорно старался почувствовать руки и ноги и постепенно это начало получаться. Удалось, опершись на руки медленно, пошатываясь, но подняться с колен. Но на большее времени не хватило. Передо мной появился Пернач, окровавленный, задыхающийся, со сбитыми костяшками пальцев. Значит, это он вырвал себе счастливый билет, ценой жизней бывших подельников. Не удивительно.

Негромкий, полный властной силы голос вождя донеся и до моих ушей.

— Рус, сейчас будешь сражаться с кетарай — воином, избранным Духом. Он очень слаб сейчас, но ты бойся его. Он — твоя смерть.

Пернач, почернев от ненависти, стоял, дожидаясь команды нападать. Удивительно, как сейчас он напомнил мне тех гиен в его усадьбе. Зверь, бешеный зверь. Но почему нет ненависти? Почему мне жаль его? Зачем он живет, тот, кто должен убить меня? Перед вечностью его поступки пусты. Но некогда думать теперь об этом, потом, когда в моем распоряжении будет вечность. Все потом. А теперь надо сражаться. Нельзя сдаваться, это всего лишь яд в моих жилах, значит, его можно победить. Ну же, руки, поднимайтесь, сжимайтесь кулаки, пришло время драться! Но ничего не получалось, сил хватало лишь стоять, чуть покачиваясь и все. Враг, получив отмашку, кинулся ко мне и сильно, технично ударил в челюсть. Звезды вспыхнули в глазах, и я повалился на землю, но Пернач не стал торопиться, он ждал, ждал пока я встану. А я поднимался. Но он не утерпел и лишь я стал на одно колено, снова обрушил на мою бедную голову новую серию ударов. Елки, боксер. Небо. Высоко-высоко. Кружится. Все кружится. Надо вставать. Зачем? Не ясно, но вставать надо. Поднимаюсь и снова удары. А почему я все еще соображаю, должен давно отрубиться… наверно кетас действует. Ну, давай, вставай же! Опять удар. Власть над телом постепенно восстанавливалась, но слишком медленно. Сколько он еще будет играть со мной? Неужели даст шанс? Наверняка хочет увидеть поверженным и только потом убить. Но этого удовольствия я ему не доставлю. Вставай, Славка, вставай! Где-то вдалеке плавает перекошенное лицо Пернача. А ему досадно, твари, значит, я молодец. Держись Славка! С трудом, но поднимаю руки и делаю шаг к врагу. Боишься тварь! Отступаешь! Пернач в первый миг и, правда, отступивший на пару шагов, совладал с собой и бросился ко мне. На этот раз бить он не стал, а захватив мою шею в замок, начал душить, давя на кадык предплечьем. Словно горло попало в сжимающиеся тиски. Больно. Очень больно. И как вспышка — воспоминание. Ведь это в моей власти! Действуй! Дыхание прекратилось, сердце остановилось. Я умер.

Почему то оказалось возможным увидеть себя словно со стороны. Странно, ведь глаза мои закрыты. Враг отпускает мое безвольное тело и встает, идет к сидящему вождю. Наверно, он хочет получить награду — свободу и коня. Но ведь он не знает, что я все еще жив. Или нет? Может так и умирают? Но ведь надо бороться, ведь меня ждут дома! И я не могу проиграть этот бой. Никак не могу. Надо запустить сердце, стучи, гони кровь, надо дышать, пусть грудь качнет воздух в легкие. Ведь один раз получилось, ну же!

Я встаю. И делю шаг, второй. Тело послушно и готово к битве, в нем нет и следа недавней слабости. Враг оборачивается и видит меня. Что это с ним? Почему он бежит? Зачем кричит, надрывая глотку? Я не успеваю сделать и третьего шага, как широкое острие копья пробивает его спину насквозь и он падает, захлебываясь кровью. Неужели все?

А вокруг стоят воины и кричат:

— Кетарай! Кетарай! — неужели это мне? А кому еще? Я стою и вижу глаза Сашки, полные слез. Откуда он здесь? Улыбаюсь и иду навстречу, но силы оставляют внезапно и я падаю наземь. Темнота.