Проект Х

Глава 5

Два дня прошли в неспешных делах. Постирал и заштопал одежду, наколол дров для Ердея, помог готовить Сашке, натаскал воду из ручья. Короче, отдыхал душой и телом. Отходил от безумной беготни и напряжения последних дней. Курорт.

Чем больше я наблюдал за стариком, тем больше уважения он у меня вызывал — удивительной смесью глубины, силы и спокойствия, основанных не на вооруженности или еще каком насилии, нет, я просто физически ощущал — этот человек даже если сможет, не поднимет оружие на другого. Почему я так решил? Объяснить не мог. Но знание это занозой засело в голове. Я даже подумал, а уж не внушил ли мне ее сам Ердей?

Что интересно? Первое, вокруг домика ни одной дороги и даже толковой тропы — глухомань страшная. И реки нет. Родник — исток маленького ручейка, точно не годился на роль транспортной магистрали. Второе, я в результате осторожных расспросов убедился, что оружия в доме просто нет, и старик не охотится совсем. Травы, коренья, плоды, грибы, дикий мед — сколько угодно. Еще в первый день я осторожно поинтересовался у Саши — есть ли у них мясо, на что получил категорически отрицательный ответ. На моё недоуменно-тоскливое предположение, что обитатели хутора закоренелые постники и вегетарианцы Сашка радостно закивал, правда, уточнил, что значит — вегетарианец, очевидно слово постник ему было хорошо знакомо.

Оставалось только смириться. Впрочем, готовил парень вкусно, даже талантливо. Так что горевать особо не приходилось. Из лоскутка кожи я сработал чехол для клыка гиены и повесил себе на шею — трофей, однако. Оправдывая тезис, гласящий — дурная голова рукам и ногам покоя не дает, решил озаботиться и состоянием своего ружья. Сначала подошел к старику. Задал вопрос, мол, может ли он чем помочь в этом вопросе. И получил отрицательный ответ, зато помощь пришла с неожиданной стороны — Сашка сам вызвался помочь. Мы разобрали казенную часть и быстро выточили из подходящего полешка новый приклад. Работа оказалась не простой, но парень одним простым ножиком творил истинные чудеса, правда, я сделал основную черновую работу, выпилив по чертежу и обтесав болванку.

Вид у ружья стал несколько кургузый, зато боеспособность его явно пошла вверх. А это уже хорошо. Прошедшие дни и рассказы об убийцах русов совсем не настраивали на мирный лад, и заражаться от старика и малого пацифизмом я решительно не собирался. Опробовать обновленное ружье я не решился, просто не смог потревожить девственную тишину места грохотом выстрелов. Успеется.

Довольные проделанной работой, мы с Сашкой сидели на завалинке и я спросил, почему ясыги нападают на русских? Что такого плохого сотворили мои соотечественники? Ответ поразил меня.

— Русы вторгаются в жизнь ясыгов и других племен, они приносят с собой свои законы и правила. Многим они по вкусу, но есть и те, для кого их власть — равнозначна смерти. У русов большая сила, они безжалостно перекраивают мир под себя. Вот и Алатунь…

— Что за Алатунь? Ердей сказал Алтын…

— Верно, но пока не пришли русы, это место называлось иначе, твои сородичи переделали на свой лад…

— Хорошо, я понимаю, но в чем зло? Или ты хочешь сказать, что они несут смерть, разрушение, насилие и грабежи? Или ясыги сами не прочь сделать данниками окрестные народы, а русские им дорогу перешли? А прежде как было? Ведь русские у вас уже лет пятьдесят живут, верно?

— Прежде было иначе. Русы учили нас, помогали, делились своими знаниями. Но с недавних пор все стало иначе.

— Саш, ты меня прости, но тебе лет сколько? Откуда знаешь, как оно раньше было? Стариков слушать не всегда полезно, у них обязательно раньше и деревья выше и бабы толще, хм.

Последнее мое замечание ввергло парня в густую краску смущения, надо же какой нежный… Буркнув нечто о срочных делах, Сашка в темпе слинял в неизвестном направлении. Поговорили, блин. Зато материала теперь выше крыши, сиди и думай.

Вопрос, как же мне добраться до поселка, решился сам собой. Утром третьего дня на лужайку перед домом выпрыгнул весело скалящийся зверь с пушистым хвостом-каралькой. И первым делом кинулся обниматься, лизаться, проявляя неуемный темперамент и дружелюбие.

— Мадху, сукин ты сын, где пропадал столько времени?! — Только и смог воскликнуть я, стараясь удержать модру пса на минимально приемлемом расстоянии от своей физиономии. — Прекрати лизаться, я вообще уже умылся с утра.

Спасло меня появление Сашки, на которого тут же и переключился пес, принявшись прыгать вокруг паренька как резиновый шарик, отскакивая от земли разом на всех лапах и тихонько повизгивая от восторга.

Но стоило Сашке бросить короткую, хоть и ласково прозвучавшую, но все же команду, как псина угомонился и дал снять с себя ошейник. Сначала суть данной манипуляции ускользнула от моего проницательного мозга, но почти сразу же я увидел, как Сашка вытаскивает небольшую записку. Вот оно как… Значит, пес работает дипкурьером на полставки? А что — такой умница, идеальный посыльный, ничего не скажешь.

Интересно, что там за новости? Парень, ни слова не говоря, скрылся в избе, понятно, потащил записку деду. Меня это все вряд ли касается, но с другой стороны, никто мне не запрещал тоже в дом зайти, верно? Сказано — сделано. Только вот чем заняться теперь? Сделав вид, что занят своими делами, прошлепал к топчану и усевшись на него, мельком оглядел свой нехитрый скарб. Ружье, патронташ, вещички и пояс… А что ж это я ни разу даже и не посмотрел то на него? Золото, оно счет любит. Ведь как пришел сюда и закинул в угол, так и не вспоминал даже. Не скажу, что я до золота жаден, но все равно… Да и не мое оно по сути. И опять не то.

Пока думал, открыл ряд кармашком и вынул плотно набитые полотняные мешочки, всего несколько штук, а ведь кармашков — десятка два и на вид все — битком. Развязал тесемки и высыпал на ладонь пригоршню на удивление тяжелого и честно сказать, не красивого металла. И чего люди по нему с ума сходят? Удивительный все же чуд природы — человек.

На ощупь определив, что в одном из мешочков не песок, а самородки, развязал и его. И первым же на ладонь выпал удивительный кусочек желтого металла. Очень сильно смахивающий на крестик. Небольшой, пару сантиметров в длину, со скругленными окончаниями, плоский такой, толщиной в пару миллиметров — увесистый. Елки. Таких совпадалов не быват. Знак. Только чего? Поднял глаза и заметил светлую фигуру парня. Хороший парняга. Добрый, вон как мне помог с ружьем. И вообще, радостный малец. Вот и подарю ему. Пусть это будет моя доля за то, что спас золото от бандитов. Все, решено.

И сразу на душе стало легко. Словно и тень золотого беса ушла. Не мое оно — и не надо мне его. Вот доберусь до поселка и отдам родственникам купцов. Или еще как решу, но точно не себе оставлю. А этот самородок — подарю на память. Посидел еще минутку. Новая мысль. А чего тянуть? Собирай вещички и в дорогу. Не медля. Внутри образовалась неведомо откуда пришедшая решимость. Отлично. Давно бы так. Нищему собраться — подпоясаться. В моем случае это буквально. Нацепил «золотой» пояс, поверх патронташ, закинул ствол и на выход. Аллюр три креста. Резко передумав, положил ружье и, глядя на божницу, широко перекрестился, прочитав «Отче наш». Вот теперь — пора.

— Ердей, я ухожу, дай пса в провожатые, пусть до Алтына доведет. А то я следопыт еще тот, в трех соснах заблужусь.

Старик, долго молча, смотрел на меня. Я тоже. Решение принято, суетиться поздняк. На душе — тишина. Видно, Ердей что-то понял, а может и все понял, кто его знает. Перекрестил меня, благословляя, и сказал.

— Путь тут не дальний. Еще до вечера доберешься. Вот возьми. — И протянул золотистую горошину кетаса.

Зачем? Я вроде и сам могу дойти? Но задавать вопросы не стал. Раз он дает, значит, есть в том смысл. Я же в этом мире ничего не знаю, а старик зла мне не делал, уж если он и подлость учинить намерен, то так тому и быть, но нет, душа в такое верить отказывается. Раскусив тугой шарик, начал не спеша разжевывать. Поклонился Ердею и вышел на двор. Мадху тут как тут. Словно у них с хозяином связь телепатическая, блин. Смотрит умными глазами, мол, побежали? Сейчас и побежим, собака разэдакая. И на этот раз я тебе не уступлю.

Поискал глазами Сашку, куда пропал то? Ага, тоже в курсе. Ловко здесь у них все построено. Молодцы. Сашка притащил аккуратную фляжку полную чистой воды и удобную сумку, в которой оказались разные полезные припасы.

— Тут мед, травы, сборы разные, к каждому мешочку надпись приложена, и как принимать, если что. Легкой тебе дороги, Слав.

— Вот, — осипшим от волнения голосом брякнул я, — кхм, хочу тебе подарить на память. Держи. — И сунул в руку крестик. — Освятишь и носи. Вспоминай. — Зачем-то повторил я.

Парень побледнел, глаза заблестели влагой. Чего-то я не то сделал что ли? Или расстроил? Елки, что я вечно как слон в посудной лавке, все некстати. Хотел уже извиниться, мол, прости, если что не так. А он раз и пропал. Убежал? Ничего не понимаю. Ладно, пойду. Сделал шаг, а лайка села передо мной и ни с места. Я попробовал указать ему на то, что пора бы и оторвать свою хвостатую заднюю часть от земли, но в честных песьих глазах уловил — не то делаю. И окончательно растерялся.

Ждем. Чего только? Дверь скрипнула, и на пороге снова появился Сашка. Молча, протянул руки и нацепил мне на шею иконку медную.

— Это Параскева Пятница. Она целительница людей от самых тяжёлых душевных и телесных недугов. Пусть хранит тебя, а я буду молиться о тебе, Славка. Прощай. — Порывисто обнял меня, развернулся и исчез за дверью.

Ну, теперь точно пора.

В путь!

Бежать было весело. Легко и невесомо. Всегда бы так! Словно не по лесу в ботинках, а по гладкой беговой дорожке в шиповках, и скорость такая, что только ноги успевай переставлять. Мадху во все свои собачьи лопатки наяривал чуть впереди. Но ни присесть, ни забежать вперед и поухмыляться во все свои белоснежные клыки он уже не мог. Так-то брат! Кетас это тебе не хухры мухры. Одной таблэтки хватит, конечно, ненадолго, интересно, Ердей с учетом чудо средства время обозначал или обычным ходом? И не спросить… Ладно, сам скоро узнаю, вот добегу и узнаю. Вперед!

Взбежав по пологому склону на очередную сопку, я увидел широкую долину, в самой сердцевине которой раскинулся большой, в несколько сот изб, поселок. Мадху тихо тявкнув на прощанье, развернулся и исчез за кустами. Вот так, даже обидно чуть-чуть. Но кто поймет собачью душу? Вот и добрались. Торопиться некуда. Рассмотрим внимательнее, куда нас привела судьба. Небольшая речка с крутыми, в каменистых осыпях берегами прихотливо петляла по долине. Крыши, трубы, улицы и люди. Машин не видно, асфальта тоже. Линий электропередач — не заметно. Да, по ходу тут временной откат не слабый имеется. И все же — хорошо устроились, привольно и со вкусом. Речка почти в самом центре делала почти петлю, образовывая окруженный с трех сторон полуостров и оставляя для связи с землей лишь узкую полоску суши. Даже издали было очевидно, что вот этот самый полуостров и есть центр поселка. По периметру его возвышались земляные укрепления — невысокие валы темнеющими тут и там провалами огневых точек на внешних скатах. По углам укреплений располагались капитальные доты и наблюдательные вышки. От кого требуются такие меры обороны? Неужели ясыги так опасны? Если так, то…

Ладно, пора идти. Тянуть время, рассматривая окрестности толку мало. Хоть и тревожно почему-то и нервно до дрожи, одичал совсем… Собравшись с духом, начал спуск.

Окраины Алтына встретили меня родными звуками и запахами. Проселочная дорога, впрочем, порадовала. Грунт в долине каменистый и не в пример глинистым или черноземным почвам в Омской области, куда лучше держит дорогу, не расползаясь и не превращаясь в разбитую и исковерканную колдобинами, рытвинами и ямами полосу непроходимости. Грубые, собранные из горбыля ограды, низкие, сидящие почти на земле, без фундамента, деревянные дома, крытые соломой, у части даже и труб не видно, наверняка топят «по-черному». Подслеповатые, маленькие оконца, забранные частым переплетом с мутноватыми стеклами. Роящиеся в траве куры, гордые петухи, восседающие на горбылинах заборов, коровьи лепехи под ногами, короче, обычная деревня. И люди. Светлокожие, загорелые, сплошь блондины с густой, вихрастой шевелюрой и большими, яркими глазами. Красивый народ. Мужики в грубых сапогах или ботинках, широких, рабочих штанах темных оттенков, рубахи навыпуск, напоминающие наши косоворотки, только без подпоясок. Бабы больше в полинялых ситцевых юбках и светлых рубахах с отрытым горлом. Детей на удивление не заметно. Народ внимания на меня не обращал, занятый своими делами, да и что такого? Чужой мужик с ружьем…

Я сразу решил добираться до центра поселка, рассчитывая отыскать там своих сопланетчиков — землян. Но не успел и улицу пройти до конца, как из-за поворота выехали бодрой, тряской рысью двое всадников и сходу двинули ко мне. Тааак, по мою душу, точно. Лихо у них тут все поставлено… Вот тебе и русское гостеприимство, хотя, если здесь война в полный рост, то… Ответить на главный вопрос русской интеллигенции — что делать в такой ситуации, я банально не успел. Вот так и простоял с открытым ртом, размышляя, толи вытащить ствол и грохнуть чуваков или хотя бы просто обозначить свою небезоружность, благо патроны в казеннике имелись, толи проявить мирность намерений…

— Что встал? Кто такой? Откуда явился? — Ого, вопросов много, а отвечать то когда? Оружие мужики доставать не спешили, только короткие нагайки на запястьях болтаются — значит, уверены в себе очень.

— Я из лесу вышел. Человек, русский по паспорту. Встал, так вы проходу не даете. — Отвечать так по полной. Хлопцы, к слову, выглядели весьма колоритно, по виду напоминая местных обитателей, в одежде почти копируя всадников времен второй мировой. Сапоги без шпор, бриджи защитного цвета, гимнастерка с воротом-стойкой, на головах шапки, очень смахивающие на кубанки. Только не хватает шашек на боках. А винтовки у них в чехлах у седел закреплены. Грамотно. Вид у мужиков справный и лихой, на тупых полицаев они не похожи ни разу. Первый, лет двадцати навскидку, нагловатый и чуток смазливый, второй постарше, с приметным шрамом на щеке.

— Русский? — Резко сбавив обороты, протянул второй, переглянувшись с товарищем.

— Русский, русский. Отведи меня к своему командиру, боец. Есть у меня до него дело одно, весьма срочное.

— Ружье отдай! — Потребовал первый.

— Не отдам — кто ты таков, я ведать не ведаю, может, ваще враг тайный, придет беда, а я без «пушки»… — И чего меня понесло? Что говорю? Зачем? Но остановиться уже не мог.

Первый наехал на меня конем и, приподняв руку с нагайкой, грубо потребовал подчиниться. Я в ответ не нашел ничего умнее, как отступить на шаг в сторону и сильно пнуть коня по задней ляжке. Эффект поразил меня самого. Благородный зверь, шокированный таким беспардонным обращением, совершил резкий прыжок, и затем принялся прыгать козлом, бешено задирая круп. Отчего всадник, не удержавшись в седле, свалился через конскую шею на землю. Аут. Теперь веселье точно подошло к концу. Как ружье оказалось у меня в руках, я и сам не понял, но вот тихий щелчок взводимых курков расслышали все.

— Я сказал, ружья не отдам. — Удерживая ствол на уровне пояса, я сделал еще несколько шагов назад, так чтобы оба моих противника оказались в поле зрения. Второй видя мои действия, остался спокоен. Словно не замечая меня, он обратился к первому:

— Андрей, успокой Карего и сядь в седло.

Первый, еще не мог никак решить, что ему делать. То ли вытащить нож и кинуться на меня, то ли… Помявшись пару секунд, плюнул в пыль дороги, поднял и отряхнув, нацепил кубанку на русые вихры. Сел на коня и только потом, глянув на меня, сказал:

— Ты, русский, за это еще заплатишь. Клянусь.

И тронув коня поехал в сторону центра поселка. А второй обернувшись ко мне, приказал.

— Русский, иди за нами. Доведем тебя до крепости, а там пусть командир решает, что с тобой делать. Сразу к стенке ставить или в участок на дознание отправить.

— Хм, лады, рад, что мы поняли друг друга. К слову, меня Славкой зовут.

Второй ничего не ответил, лишь легко хлопнув плетью по конскому крупу, рванул с места в галоп, нагоняя первого.

И я, напевая «Прощай радость жизнь моя», двинул следом. Честно сказать, нервишки начали пошаливать. Руки трясутся мелко, пришлось крепче стиснуть ружье, чтобы скрыть слабость. И я уже пожалел, что все так вышло, но прошлое не вернешь. Так что плевать. По мере продвижения к центру избы начали становиться все более приличными. Попались даже лавка и рядом нечто вроде небольшой забегаловки без названия с узнаваемо намалеванным изображением пивной кружки. Курки я с боевого взвода снял, не дай Бог… а потом и само ружье на плечо закинул. Вот и ворота — выглядит все солидно. Узкий, метров тридцать всего, перешеек соединял крепость на полуострове с остальным миром, да еще и подъем естественный, на два-три метра. Сами ворота массивные, деревянные, по обе стороны от них огневые точки. Выглядит все недавно сделанным и без особых вложений, как говорится, дешево и сердито.

Пройдя через калитку, я оказался во внутреннем дворе, где пара часовых с карабинами придержав меня на пару минут, молча направили затем к входу в караулку или как это у них называется? Не вопрос. Идем дальше. Темноватый коридор, скрип некрашеных половиц под ногами, грубо сколоченная из досок тяжелая дверь. Открываем и переступаем через высокий порог. Небольшая по-военному аскетичная комната. Через горизонтальные бойницы, протянувшиеся по всей внешней стене, льется предвечерний, но еще такой яркий свет. Стол, лавки, печурка. Полка с какой-то документацией и книгами. На вбитых в стену колышках висит натуральный автомат Калашникова, он же АКМ с деревянным прикладом — весло по армейской терминологии и разгрузка обычная советская еще с тремя подсумками для рожков спереди. Круто, я думал, у них тут дальше СКС дело не сдвинулось…

Человек в пятнисто-зеленой униформе без погон поднял голову, оторвавшись от чтения некого документа, без лишних слов приказал:

— Садись.

А я что, отказываться буду? Сел, привалившись к стене. Ружье между ног поставил стволами вверх. Если этот вояка думает, что может «сделать» меня одним взглядом — он ошибается. Мужик взял лист желтоватой бумаги и что-то начал писать.

— Фамилия, имя, отчество, год рождения, место проживания? — Казенно-формальным тоном негромко осведомился он, не поднимая головы.

— Это допрос? Чем обязан такой чести? К слову, вы-то мне не представились. — Желания поддержать игру даже не назвавшегося невнятного чела не было категорически.

Тот словно удивляясь, поднял голову, и чуть прищурив левый глаз, некоторое время испытующе смотрел на меня. Я в ответ предпочел просто молчать.

— Я старший караульной службы Алтынского гарнизона. Востриков Илья Павлович. Это не допрос, а обязательная процедура для всех новоприбывших землян. Мне доложили, что вы представились русским. И у вас дело к командованию. — Приятно, даже о вежливости вспомнил и на вы перешел, а то сразу «садись»… — Так что рекомендую вам не ерепениться, а отвечать, — так, похоже я поспешил с выводами… ладно.

— Понял вас, Илья Палыч, отвечаю. Ертаров Вячеслав Юрьевич, одна тысяча девятьсот восемьдесят третьего года рождения, из Омска. Еще вопросы?

— Дата, место и обстоятельства перехода? — ишь старается, слышно даже как ручка по бумаге скрипит.

— Пять дней назад, ехали с друзьями по проселку и столкнулись с неким зверем. Машину разбило, мы не пострадали. Пошли пешком, вышли к хутору. Там хозяин — Егор Михалыч.

— Документы при себе имеются?

— Да, права, страховое свидетельство и разрешение на гладкоствол.

— Паспорт?

— Не взял в дорогу, думал, не пригодится.

— Дайте документы. — Вроде и просьба, а реально — приказ. Отдавать не хотелось, но почему-то рука сама вытянула из внутреннего кармана куртки коричневую корочку с документами.

Мужик тщательно изучил все, иногда бросая взгляды на меня, видимо, сравнивая оригинал с фото, блин, смешно.

— Что, не похож? — Не смог я удержаться и не съязвить.

— Разберемся. — Холодно ответил старший караульщик, надо же звание такое дурацкое… Настроение испортилось, в душе бурно начала копиться злоба. Не такой встречи я ждал с соотечественниками.

— С чем разберетесь? Что за игры, на каком основании вы меня здесь задерживаете? — Выпалил я в сердцах.

Старший в ответ спокойно спросил:

— У вас оружие заряжено?

— Да, — с вызовом бросил я.

— Это нарушение правил Алтына. В поселке ходить с заряженным оружием для гражданских лиц строго запрещается, а в пределах крепости — это уже преступление, караемое сутками ареста. Применение или угроза применения огнестрельного оружия — еще более тяжкое нарушение, тем более в отношении лиц находящихся при исполнении. Немедленно разрядите ружье, Вячеслав Юрьевич.

Что делать? Хоть и подмывало взять его на мушку, а еще лучше всадить порцию картечи в башку, но это уж совсем отморожено было бы. Приказ есть приказ. Тяжелые латунные гильзы встали на свои места в патронташе.

— Что дальше? Я хочу есть, я устал. И я требую встречи с вашим командованием по важному делу.

— Не спешите, всему свой срок. Я должен провести досмотр ваших вещей.

— Да что за бред!? — Окончательно возмутился я.

Развить мысль не удалось. Вскочив из-за стола, мужик заорал:

— Встать! Лицом к стене! Руки вверх! Маалчать! — Я тоже подскочил, сжимая бесполезное теперь ружье. Успел заметить расстегнутую кобуру на поясе старшего с торчащей рукоятью пистолета и понял, все, допек я его, вежливые разговоры кончились, теперь либо мне его мочить, либо подчиниться. Ах, как соблазнительно… нож в руку и воткнуть лезвие прямо в кадык… словно почуяв мой настрой, мужик потянул к себе пистолет — классический «ТТ» и, передернув затвор, направил ствол на меня. Елки…

В комнату грохнув дверью, ввалились два архаровца, навалились, вырвали ружье и заломив обе руки, прижали лицом к стене.

— Гады, больно же! Отпустите, сссуки! — промычал я, в ответ, получив пару ощутимых ударов под ребра. Твою мать! Вот попал! Чего делать теперь? Вывод прост — успокоиться и не сопротивляться. Так и сделал. — Тихо, тихо, беспредел-то не твори Илья Палыч. И это, я щекотки боюсь.

Блин, и откуда такой тупой юмор полез в ответ на быстрое ощупывание боков?

— Снимите с него патронташ и пояс. — Услышал приказ. Так, амба.

— Я хочу сделать заявление! Я требую встречи с командованием!

— Заткнись, мудак! Или я тебя прямо здесь шлепну, понял меня! — Угроза более чем реальная, и что прикажете делать? В голове куча мыслей, и ни одной толковой, сейчас они обнаружат золото и понеслось…

— Командир, пояс тяжелый, похоже, с золотом, такие у купцов бывают, я видел…

Короткая пауза, звуки возни с кармашками и тяжелый стук мешочков о столешню. Ептыть. Приехали.

— Это золото я вез в поселок, чтобы передать владельцам.

— Отпустите его, пусть сядет, бойцы, свободны, мы сами с господином Ертаровым поговорим.

Хоть что-то хорошо. Можно снова сесть на лавку. Руки болят. Бока болят. Мрачно посмотрел на Вострикова. Но желания высказать все, что я о нем думаю, пропало не родившись. Старший сидел с пистолетом в руке, подбрасывая в левой тяжелый мешочек с золотым песком.

— Ну что, Ертаров, рассказывай, откуда у тебя это?

— Что рассказывать? С хутора пошли с друзьями сюда, в поселок, по дороге услышали выстрелы, спрятались, а тут всадники. Точнее, один всадник, а за ним целая шайка проскакали. Ну, мы решили дойти и посмотреть, чего там. Повозка, рядом трупы и разбойничек сидит. Короче, повязал я его и оружие забрал. Один из убитых жив оказался, перевязали его, в фургон сунули и поехали. Бандит, чтобы не убивал я его, про золото сказал. На переправе на нас снова бандиты напали, я один уйти смог, потом блуждал по лесу. Сюда его притащил, чтобы владельцам отдать. Все.

— Вот значит как… мутная история, Вячеслав Юрьевич, очень мутная. Посиди до утра в камере, а там разберемся. Золото это я пока в сейф уберу. Так надежнее.

Елки, а зачем ему это надо? Прирежет меня ночью, а золотишко себе… как пить дать. Дураком я родился, дураком видно и помру. Горькие мысли. А морда то у нашего Палыча… так сейчас и треснет, еще бы, такой ломоть отвалился дуриком… На душе тоскливо и пусто. Доигрался…

— Прощай радость, жизнь моя, знаю, едешь без меня, знать один должно остаться, тебя мне больше не видать… — Тихо запел я, а что делать? Говорить с этим козлом мне больше не о чем…

— Семенов! Увести заключенного, головой отвечаешь, понял!

— Куда его, старшой?

— В камеру, боец, в камеру.

— Руки за спину, вперед! — Это мне. Вот я и арестант, но жизнь еще продолжается.

— Темна ночка, ноченька, да не спиться… — напевая, шагал я через полутемный уже двор к невысокому срубу с узким, зарешеченным оконцем и толстой, оббитой железом дверью. — Сам я знаю почему, ты девчоночка меня, ты одна меня тревожишь…

— Молчать! Арестованным не положено петь и разговаривать! — ствол больно ткнул меня под лопатку, черт, а вот хрен вам.

— … одна лишила мой покой, темна ночка, ноченька, а не спиться…

— Принимай певуна. Русский, старшой сказал до завтра у тебя на постой определить.

Тюремщик — крепкий мужик непривычно лысый среди всех этих буйно-волосатых аборигенов, с тяжелой челюстью и оттопыренными какими-то мятыми ушами, с покатыми, массивными плечами и тяжелыми руками борца произвел на меня тягостное впечатление. Настоящий палач. А он, не обращая на меня никакого внимания, отпер дверь камеры и жестом указал, мол, ходи до места, зек Ертаров.

Замок лязгнул за спиной, все я заперт. Внутри пусто и почти темно. Две пары нар у стен, помещение маленькое, метра два в дину и ширину — не больше. Даже отхожего ведра нет, это-то как понимать? Охренели в атаке совсем… Ладно, пока надо передохнуть немного. Сел на нары, благо, все свободны. Один я. И дверь — глухая, с окошечком. Чего делать? Лег на грубый, набитый соломой матрас, руку под голову. Прикинем дальнейшее. Некто Востриков поимев бесконтрольно кучу золота, явно постарается пригрести его себе в карман, такими «подарками судьбы» подобные человекоподобные не брезгуют никогда. Или я ошибаюсь? Рад бы, да что-то не верится в чистую совесть старшего караульного.

Тогда что? Ждать ночью гостей? Зарежут и вся недолга. Но ведь видели меня люди, не может быть, чтобы все мимо прошло. Эти двое архаровцев… Ну, так он с ними поделится, отсыплет от щедрот, чего уж… Вот ведь угораздило меня… надо было это золото на хуторе оставить, потом бы вернулся, так нет, хотел как лучше. Дурак.

И что за мир такой бестолковый? Как тут все устроено? Черт, как жить хочется! Рано мне умирать, ни жены, ни детей, ни дела настоящего! Ой, рано! Значит, надо придумать, как выбраться отсюда. Приняв решение, подскочил с нар и принялся колотить по двери.

— Отройте!

Окошечко со стуком открылось и оттуда — из свободного мира упал луч света, слепя глаза.

— Зачем кричишь, арестованный? — Глухо пророкотал тюремщик.

— Я хочу пить и пожрать чего-нибудь. У вас тут кормят вообще?! Я никакого преступления не совершал, просто до выяснения сижу. Обязаны накормить и воды дать. И я в сортир хочу!

Замок лязгнул и дверь моего узилища отворилась. Что сейчас будет? Начнут бить или строго наоборот? Елки…

— Выходи, руки за спину, шагай вперед.

— Куда это?

— До ветру, куда еще? — Хмыкнул тюремщик.

На это отвечать мне было нечем и мы молча двинулись по сильно потемневшему двору в сторону до боли знакомой постройки. Пробыл я там не долго, успев надышаться могучим букетом разнообразной вони. Толково засирают, ниче не скажешь.

Снова оказавшись в камере, я продолжил наседать на лысого, благо оконце он не закрыл.

— Дай поесть, ты вообще кто? Откуда такой? С Земли?

Молчание. Нормально поговорили. Зато вскоре в просвете мелькнула тень, и я увидел деревянную миску и кружку. Так, и чего нам привалило? Ого, приличный кусок одуренно благоухающей грудинки со щедрыми прослойками мяса и горбушка черного, ноздреватого хлеба и видимо, как бонус, головка чеснока. Богато. В кружке простая вода, ну да не до разносолов и кофеёв с чаями.

— Слышь, мужик, спасибо тебе.

Молчание в ответ. Опять. Да, говорливый мне попался сторож. Надо его разговорить все равно. Отгрызая куски удивительно вкусного, особенно с голодухи, бекона, я продолжил чуть невнятно общаться с мужиком.

— Слышь, спасибо. А звать тебя как? Молчишь? Тогда я тебя Гиви буду звать. Как тебе? Так вот, Гиви, скажи мне, с каких пор арестованного человека лишают простейших прав? Я ведь не осужден и не приговорен. Более того, мне даже и обвинения никакого не предъявляли, просто золото отобрали и сюда засунули. Не хорошо это, не хорошо и не красиво. Я золото нашел, сохранил, принес, а меня в преступники, в тюрьму запихнули. Не хорошо. Не по справедливости.

Тишина в ответ. Упертый сукин сын! Ладно. Хрен с тобой. Молчишь и молчи, вот доем кусок и спою. Проглотив последний кусок, затянул:

«Черный ворон, друг ты мой залетный, где летаешь далеко?» допев, сходу, без остановки взялся за «По бурным волнам океана…». У меня голосина ого-го, а сдерживаться категорически желания не было. Так что хоть стены и не дрожали, но звук шел мощно. Попил водички и дальше «Вот скрылось солнце за горою», потом на лирику потянуло и я спел «Дунюшку». Устал. К черту вас всех, мудаков. Елки, в тайге жить в сто раз лучше, чем среди людей. Там уж если враг, то враг, а друг так друг. Плевать. Снял куртку, лег на матрас, укрылся полой, закрыл глаза и уснул.

Поднялся в темноте. Тихо. Ощупал карманы. Чего-то твердое — зажигалка. А что, мысль… На ощупь раздербанил матрас и рассыпал солому у стены. Поджег. Загорелось сразу, прекрасно, пуская, все горит! Пламя, ярко вспыхнув, ударило по глазам, да что такое?

— Эй, русский, выходи!

Теперь бы только понять, где сон, а где явь. Глаза не видят толком, свет слепит — лампа, что ли в руках у… чей голос? На Гиви не похож, но знакомый какой-то…

— Я-то русский, а ты кто? Че надо? — А внутри разом холодом окатило, все, убивать пришли. Допрыгался. Отчаянная злость тряхнула током, заставив разом проснуться.

— Лампу убери, мне не видать, кто там такой борзый кукарекает.

— Ах, ты сссука, да я тебя, — злобно зашипел невидимый оппонент в ответ, качнувшись через порог. Ну, иди, иди ко мне, голубь сизый, уж я тебя приголублю. В камеру ворвалось мощное амбре, да он пьяный…

— Стой. — Второй голос, глухой и сиплый, вот и Гиви нарисовался. — Пусть сам выйдет, — и после короткой паузы, — если захочет…

Интересно, значит, я могу и не захотеть? Чего происходит вообще, что за концерт в дурдоме?

— Эй, Гиви, что у тебя в тюряге творится? И кто этот поцак упившийся? Новый клиент? Так посади его в другую камеру, мне его вонь ни к чему.

— Выходи падла русская. Думаешь, спрячешься, да я тебя все равно завалю, курва! — Прорычал мужик. Глаза уже адаптировались, и я сумел разглядеть лицо — это же тот самый парень, с которым я днем повздорил на улице. Вот, говорила мне мама, не надо людям плохо делать… Странный концерт, неспроста все. Зарежут, а потом скажут, мол, бежать пытался. Но и в камере отсиживаться не хочу. Этот сосунок драться хочет, унизить меня, ну, пусть попробует. Только вот страшно очень. Черт, как же страшно. Убить кого-нибудь легче стало бы наверняка. Ухватил куртку в левую руку и встал.

— Слышь, Гиви, разъясни по понятиям, чего тут за бардак творится? — Шагнув из камеры, спросил я.

— Ты счас умирать будешь, медленно, — пьяно кривя рот, выкрикнул парень. А Гиви так и молчит, вот козел. — Я тебя на ремни изрежу, суку.

В руке у него появился здоровенный ножик, скорее тесак. Все, полный конец обеда. Парень хоть и напившийся, а действовать начал с умом. Не спешил, дуром не кидался, на что я в тайне понадеялся. Значит, не судьба. Я же тянуть не стал. Резко махнув курткой, накинул ее на голову и оружие противника, перехватил вооруженную руку, безжалостно заломил, давя на локтевой сустав. И одновременно врезал коленом под дых. Толчком плечом в спину припечатал парня к бревнам стены. Перехватив в руку тесак, сдернул куртку с головы и пнул его пару раз от души. Обернулся к Гиви и обнаружил, его спокойно сидящим за столом с «ПМ» в руках. Понятно.

— Ты, Гиви, не спеши. Мне этот пьяный дурак без надобности. И свинорез его тоже. Давай я его выкину на улицу, а мы с тобой спокойно посидим, побалакаем. Не против? Хммм, молчание — знак согласия.

Выволочь бесчувственное тело труда не составило. Тесак полетел следом. Закрыл вход на засов и присел к столу.

— Есть охота, подкинь арестанту, а, чего-нить похавать?

— Меня Петром зовут.

— Так ты с Земли? — Радости моей не было предела, наконец-то «камень» заговорил, хм, каламбур…

— Нет, Дардские горы. Оттуда я родом.

— Горец? Не слыхал еще про таких. А имя — Петр, русское.

— Тебя Вячеслав зовут?

— Да.

— Ердея знаешь? — Неожиданно спросил Петр.

— Тебе какое дело? — уклончиво ответил я. Мало ли…

Лысый тюремщик лишь довольно склонил голову, не отрывая от меня проницательного взгляда.

— Забудь про него. Никому ни слова, понял? Даже под пыткой, тебе же лучше будет.

— Понял. Забыл. — Задумчиво протянул я. Не к тебе ли Мадху бегал, а Петруха? Не прост ты, горец. Но лучше догадки свои при себе держать, а то урежут язык, запросто. Дела тут серьезные, судя по всему.

— Так что за — пожрать, выпить и закусить? — Вернулся я к более актуально-нейтральной теме.

— Сейчас. — Петр встал и прошел к шкафчику у стены. Вскоре на столе возник роскошный натюрморт, украшенный парой стаканов и небольшой, мутноватой бутылью с чем-то прозрачным, укупоренной вырезанной из деревяшки затычкой. Уже знакомая грудинка, черный хлеб и чеснок, круг кровяной колбасы, кусок брынзы, ломоть копченой красно-алого, жирно блестящего рыбьего балыка, пучки незнакомой зелени и родного до слез зеленого лука.

— Это чего? Хавчик зеков? Тогда я у тебя пропишусь на постоянку…. Или надзирателей так кормят?

— Нет. Я по дереву, кости работаю. Времени хватает. Вот и…

— Ладно, давай, выпьем за знакомство, Петр, прости, не знаю как тебя по батюшке.

Он щедро плеснул густой, ароматной жидкости, наполнив до середины стаканы, и поднял свой. Молча чокнулись и залпом опрокинули в глотки. Ухххх. Не то, что горло, поток раскаленной лавы медленно протек до самых кишок, заполняя все тело. Вещь. Даже закусывать не тянет, но надо, иначе развезет быстро.

— Хорошо пошла. Из чего делаете? — Понять, что пили не водку, труда не составило, а дальше стопор — не похоже ни на что.

— У нас, в горах делают.

— Ого, дальний путь эта бутыль проделала или Дардские горы недалече?

— Неделя пути. — Скупо откликнулся Петр, наливая по новой. Лихо. Умеет пить, мужик, уважаю. Я сам к напивону не склонен. Так что со второй тормозну пока.

— Скажи мне Петр, зачем меня сюда запихали и чего дальше ждать?

Тот не спеша, красиво выцедил второй стакан, задумчиво уставясь в потолок созерцал там нечто и лишь минуту спустя, когда я уже и ждать перестал, ответил.

— А ничего не будет. Вот допьем и на боковую. Спать.

— Ну, тебе виднее. — С сомнением протянул я. И словно в воду глядел.

За дверью раздался шум, а потом в нее громко заколотили. А так как Петр не спешил не то что открыть, а просто откликнуться, то стук стал еще настойчивей и громче, да еще и крики присоединились.

— Эй, тюрьма, отрывай! Приказ!

Выпив еще стакан и зажевав кусок балыка, Петр таки поднялся с тяжким вздохом и подошел к двери.

— Кто там долбится посреди ночи? — Прорычал в ответ.

— Эй, Петро, открывай, старшой велел арестанта на допрос привесть.

— Посреди ночи? Обойдется. Завтра пусть допрашивает. А седня спать пора. Вот так ему и передай.

— Ты чего, лысая бошка, сдурел совсем или пропил последний ум? Старшой велел! Слышь?!

— Мне твой старшой не начальство, так что не егози. А вот за башку — ответишь, обещаю. И пошел вон — еще раз стукнешь, придушу как кутенка.

Медленно прошел к столу, снова налил и, неожиданно весело подмигнув мне, заглотил и третий стакан. Не поддержать было грешно, так что я выпил тоже до дна. Ух и ядреная вещь! Не, я без закуси не могу, да и вкусно все. Одно понятно — собеседник застольный из Петра никакой. А вот тюремщик просто замечательный, лучше и не придумаешь. Наевшись мясом от пуза и капитально набравшись алкоголем, я уже и сам не запомнил, как переместился из-за стола на нары в камере. Спать….

Утро встретило меня новой порцией громкого и настойчивого грохота в дверь. Так, и что теперь? Сквозь полусон расслышал тяжелые шаги Петра-Гиви, скрежет замков и засовов. Страшно. Пришли за мной. Что дальше? Конечно. Вот так в открытую — днем в наглую прирезать или застрелить уже труднее, хотя, что я знаю о здешних порядках?

Дверь камеры закрыта, оконце поднято — оставалось только ждать, напрягая слух. Из-за стены доносились обрывки шумного, на повышенных тонах разговора. Ого. Ладно.

Обулся, надел и застегнул куртку, встал, готовясь принимать «гостей». Мало ли… Но растерянным или подавленным они меня не увидят — хороший понт дороже денег. Щелчок замка и дверь отлетела, с грохотом ударив по стене. И в тот же миг в камеру ворвались… Не может быть! Глазам своим не верю!

Я стоял растерянный и пораженный, не в силах увязать увиденное с ожидаемым.

— Славка, дружище! — Живой и невредимый Валерка Бобров порывисто обнял меня, непрерывно продолжая сыпать словами. — Мы, как только узнали, сразу сюда! Живой, чертяка, а мы-то думали…

— А я что думал? — Наконец смог что-то брякнуть и я. — Как вы здесь? Откуда? Бандиты…

— Кхм, — оборвал наши излияния и откровения тюремщик, — долго в камере будете торчать? Вон, боец стоит, топчется, ему приказ Ертарова к старшему караула сопроводить, срочно!

— О, извините, — чуть смущенно затараторил опять Бобр, — конечно, спасибо, что пустили нас. Все-все, мы уходим. Слав, пошли скорее, чего тут на самом деле… кхм…

Ничего не понимая толком, я только и смог кивнуть и взглядом попрощавшись с Петром, выбрался на двор. Прощай тюрьма. Черт, а ведь эта ночь вышла далеко не худшей в моей жизни, кто б подумал. Обязательно надо будет заглянуть потом к горцу-дарду, заодно и ниточка к Ердею и Сашке… Я огляделся по сторонам. А солнышко как высоко забраться успело и припекает… Долго я спал и никто не потревожил… Удивительно.

И никакого конвоя на этот раз. Мы просто шли, оживленно болтая, точнее, болтал Бобров. И никаких приказов — «руки за спину», тычков в спину, кроме дружеских похлопываний, и уж тем более никаких запретов на разговоры.

— Слав, ты не переживай. Все нормально будет у тебя. Счас отпустят, понимаешь!? Пойдешь с нами. Устроим пир горой! Мы тут успели уже пристроиться, хе, неплохо, я тебе скажу…

На этом бурная речь друга оборвалась — мы дошли до порога караулки. Ребята остались во дворе, их таки не пустила охрана, а я несколько все же волнуясь, толкнул знакомую дверь и увидел господина Вострикова Илью Павловича. Сегодня лицо его пусть и не светилось дружелюбием, но все же… На столе сразу заприметил и пояс, и ружье с патронташем, и документы.

— Здравствуйте, Вячеслав Юрьевич. — Старший караула встал и протянул мне руку, ну что теперь, пожимать? Видимо мои колебания отразились на лице и Востриков добавил, — кто прошлое помянет, тому глаз вон. — И снова решительно поднял руку.

— Здравствуйте и вы, Илья Палыч, — пожал его руку в ответ и я.

— Присаживайтесь. Все разъяснилось скорейшим образом. Золото можете забрать — передадите сами по назначению. Вот ваши документы, вещи, забирайте.

Молча нацепил пояс, патронташ, сунул корочки в карман и ухватил ствол.

— Ну, я пошел?

— Да, удачи вам. Нет. Подождите. — Ну, что еще? Чего ему надо от меня?

Я остановился в полуповороте, дожидаясь слов старшого. А тот удивительным образом волнуясь, вот уж не ожидал, даже покраснев немного, рывком отодвинул полку в столе и принялся громко ворошить ее содержимое.

— Подождите секунду. Вот, хочу вам на память подарок. Возьмите, пригодится.

В руке у него оказалась кобура с пистолетом и две обоймы полные патронов. Вот тебе поворот событий. И как прикажете быть?

— Это хороший, надежный пистолет — настоящий, земного производства Кольт 1911 сорок пятого калибра. Патроны к нему у нас делают, так что… В-общем, владейте на здоровье.

— Это щедрый подарок, Илья Павлович, не знаю, могу ли я его принять? — С сомнением протянул в ответ. И хочется, и колется…

— Берите, не думайте. Будем считать, что теперь между нами не осталось недомолвок?

— Хорошо, — забирая ствол, согласился я, — никаких недомолвок. Спасибо вам…

— Давайте на ты, Вячеслав?

— Хорошо, Илья, только меня зовут Славой, Славкой.

— По рукам, Слава. Удачи тебе. Будут вопросы, понадобится помощь — заходи.

— Лады. И тебе всего наилучшего, Илья.

Друзья встретили меня на пороге. И остолбенел, глупо разинув рот и держа в обеих руках оружие. Поистине это утро богато на сюрпризы. Рядом с Пашкой стояли те самые девушки, которых мы встретили на хуторе. Вот так встреча!