Прогалины в дубровах, или Охотник за пчелами

ГЛАВА XVII

Хотя прибытие гонца явилось полной неожиданностью, оно почти не нарушило спокойствия, господствовавшего на этом суровом сборище. Сначала были слышны его приближающиеся шаги, затем молодой вождь ввел гонца в центр круга, где на него падал отсвет костра, а сам сел на свое место. Гонец был оттава, и шел он, очевидно, издалека и спешил. Наконец он заговорил; никто не задал ему ни одного вопроса, ни на одном лице не выразилось любопытство или нетерпение.

— Я пришел сообщить вождям, что произошло, — промолвил гонец. — Наш Великий Отец из Квебека послал своих молодых воинов против янки. Краснокожие воины тоже были там — сотни краснокожих воинов. — Тут среди вождей возник еле слышный шепоток. — Тропа войны привела их в Детройт. Он пал.

Шепот перешел в ублаготворенное бормотание, пробежавшее по всему кругу: в то время Детройт был самым важным форпостом американцев на Великих озерах. Индейцы многозначительно переглядывались, глаза их выражали удивление и радость. Вождь из числа более пожилых не выдержал и задал вопрос, который у всех вертелся на языке:

— Сколько скальпов бледнолицых взяли наши молодые воины?

— Мало, так мало, что их и не стоило считать. Я не видел ни одной палки с таким количеством зарубок, чтобы индейцу было приятно взглянуть на нее.

— Неужто наши воины отступили и предоставили поле боя воинам из Квебека?

— Боя не было. Янки сдались в плен без единого выстрела. Пленных вели в селениях невиданное множество, и они ничем не вызывали одобрения у своих врагов.

Темное лицо Питера на миг осветилось жестокой радостью. Возможно, он стал жертвой того же заблуждения, которое получило широкое распространение среди жителей Старого Света на какое-то время, особенно же в самом начале двух последних войн Республики: тогда янки понесли сокрушительные поражения, которые заставили очень многих европейцев впасть в роковую ошибку — считать Джонатанаnote 135 всего-навсего «лавочником». Да, в каком-то смысле он заслужил это прозвище; но среди товаров «лавочника» находилось и оружие, которым он благодаря ясной голове, смелому сердцу и умелым рукам научился владеть, как, пожалуй, мало кто до него. Даже сейчас, когда пишутся эти строки, блистательные успехи вооруженных граждан нашей страны, восхитившие всю Европу, стали для населения последним наглядным примером, чего могут добиться массы; именно урок, преподанный «лавочником» Джонатаном, побудил их с редкостной для истории этих стран решимостью и упорством выступить против регулярных воинских частей своих правителей. Было бы счастьем, трижды счастьем, если бы те, кто выйдет из этой схватки победителем, не злоупотребили обретенной властью, а действовали сообразно практическому разуму, т. е. не гонялись за несбыточными политическими прожектами, которые неизбежно затягивают их последователей в трясину нереальных фантастических планов. Европейские народы, видимо, задались сейчас великой целью — искоренить злоупотребления, направить государственную машину на путь справедливости и экономии, а главное — научиться различать, что есть истинное благо для людей и их прав, а что — всего лишь выводы из безумных, беспочвенных тезисов политической экономии.

Вернемся, однако, к Питеру. Можно предположить, что по своему глубокому невежеству он решил, будто слабая оборона Детройта американцами облегчит его великую задачу — уничтожение всех белых. Многие вожди обратились к гонцу, желая выяснить все подробности, и он достаточно разумно и четко сообщил нужные сведения. Повторять их на страницах нашей книги нет надобности — описываемые события происходили не так давно, да и получили широкое освещение в исторической литературе. Когда гонец закончил свой рассказ, вожди поднялись, порушив круг, чтобы с большим удобством обсудить происшедшее. Некоторые из них не скрывали своего презрения к «янки»: вот уже три их форпоста пали один за другим, почти не оказывая сопротивления. Детройт, самый сильный из них, находившийся к тому же под защитой регулярных частей, и вовсе покрыл позором американский народ: падение этого важнейшего опорного пункта, по-видимому, открыло всю северо-западную границу страны для набегов и грабежей со стороны краснокожих.

— Что думает по этому поводу мой отец? — спросил Медвежий Окорок Питера, стоявшего в окружении троих или четверых индейцев — самых важных лиц на этом костре Совета. — Укрепила ли эта новость его сердце?

— Мое сердце всегда крепко, когда видит перед собой эту задачу. Маниту долго взирал мрачно на краснокожих, но сейчас его лик просветлел. Облако сбежало с его лица, и мы вскоре снова узрим его улыбку. Ее видели наши отцы, ее увидят наши сыновья. Охотничьи земли опять станут нашими, оленина и мясо бизона заполнят вигвамы. «Огненная вода» утечет вслед за теми, кто принес ее к нам, и краснокожий вновь станет счастлив, как в стародавние времена.

Подобная призрачная мечта о счастье именно в наши дни увлекает все умы, ей посвящаются тома сочинений и бессчетные теории. Появляются и будут появляться впредь тысячи прожектов, обреченные на то, чтобы со временем потерпеть неудачу; в них вскрыты ошибки людей, но не указано, как устранить порождаемое ими зло. И не пытайтесь искать причину этого в том, будто милосердное Провидение не просветило наш разум и не указало нам путь к счастью сейчас и в будущем; истинная подоплека заключается в том, что самомнение человека по своей силе не уступает его невзгодам и гордыня не позволяет ему извлекать из происходящего те уроки, которые преподает нам высшая безошибочная мудрость и бесконечная любовь. Если бы современные знатоки политической экономии, реформаторы и революционеры всевозможных мастей отказались от своих спекуляций и обратились к этим общеизвестным рецептам, которые, зная, мало кто применяет на практике, они нашли бы выход из любой критической ситуации, а главное — открыли бы для себя великую тайну, недоступную им в их философии из-за безмятежности их сознания. Только таким путем свершится великая реформа, столь необходимая миру. Можно объявить свободу печати, но те, кто усмотрит в этом завоевании залог победы, быстро убедятся на своем опыте, что они променяли шило на мыло: хорошо воспитанного монарха благородных кровей — на безжалостного вульгарного тирана. На место правителей, веками утверждавших, что искусство правления передается по мужской линии старшему в роду, они могут привести к власти патриотов не по рождению, а по профессии, и потом без конца поражаться тому, что любовь последних к родине равнозначна их любви к себе. Они могут написать хартии, заменяющие дарованное свыше право королей на власть, но со временем убеждаются, что речи, договоры, подписи, печати мало влияют на политику власть предержащих и на нужды народов.

Следует ли из всего вышесказанного сделать вывод, что, по нашему убеждению, реформа невозможна и общество обречено и впредь барахтаться все в том же болоте угнетения и обмана? Отнюдь нет. Мы надеемся и даже уверены, что любое усилие мудрой личности вознаграждается пусть небольшим, но улучшением, хотя потери при этом превосходят все ожидания. По нашему мнению, события будут продолжать развиваться таким образом, пока люди не осознают, что вот уже восемнадцать с половиной веков они держат в своих собственных руках безупречный кодекс законов управления обществом, законов на все случаи жизни, которые они, будучи не в состоянии постигнуть величайшую из истин, попирают ежечасно и ежедневно. Но должным чередом грядет день, когда кодекс возвысится над остальными, и вот тогда-то мир впервые обретет счастье и подлинную свободу.

Надежды и ожидания Питера на уничтожение бледнолицых врагов на Американском континенте обладают поразительным сходством с чаяниями революционеров Старого Света, выступающих против своих хорошо окопавшихся врагов на территории Европы. И старый индеец, и европейские бунтари надеются, что победа достанется более легкой ценой, чем им приходится платить в конечном итоге; и он и они недооценивают страшную силу своего противника; и он и они, вместо того чтобы преподать уроки мудрости, призывают свои народы надеяться на победу, что, может, кого-нибудь и вдохновляет, но уж никак не просвещает.

Потребовалось известное время, чтобы Совет, обретя свое прежнее спокойствие и вспомнив о миссионере, попросил его продолжить выступление. Пастор Аминь, конечно, не мог не слышать принесенной гонцом новости и был расстроен ею настолько, что не испытывал большого желания возобновить свои откровения. Но после того как Питер сказал, что «уши его друзей открыты», миссионер счел за благо все же изложить предание.

— Итак, дети мои, — сидящие кругом внимали словам миссионера с таким спокойным вниманием, как если бы ничего не произошло, — Великий Дух из всех народов земли выбрал один, который и сделал своим избранником. Здесь не место перечислять все благодеяния, которыми он осыпал этот народ в виде богатств и власти. Под конец он поселил людей этого народа в прекрасной стране, изобиловавшей молоком и медом, сделал их ее господами. Вот из их среды и вышел Христос в своей земной ипостаси, великий руководитель нашей Церкви, о котором мы, миссионеры, не устаем вам рассказывать. Но евреи, или израильтяне, как мы их называем, столь обласканные и облагодетельствованные Маниту, тем не менее были всего лишь люди, и слабости человеческие были им не чужды. Не раз и не два они вызывали недовольство Великого Духа, и настолько сильное, что навлекли на себя, своих жен и детей заслуженное наказание. Великий Дух карал их за отступления и грехи, но всякий раз они каялись и вымаливали у него прощение. Настал, однако, день, когда Великий Дух, устав от забывчивости и непрекращающихся проступков евреев, допустил, чтобы войско вошло в их страну и увело в плен ни больше ни меньше как десять племен из двенадцати; и стали они охотиться на чужой земле. С тех пор миновало много тысяч месяцев, а потому никто не может с уверенностью сказать, что сталось с этими пленниками, которых христиане называют «потерянными племенами дома Израилева».

Здесь миссионер сделал паузу, желая собраться с мыслями, и вожди воспользовались ею, чтобы полушепотом обменяться впечатлениями об услышанном. Но пастор безмолвствовал недолго и вскоре возобновил рассказ, в полной уверенности, что приученные к сдержанности слушатели не станут его прерывать.

— Дети мои, я не собираюсь сегодня касаться рождения Христа, спасения им мира и истории двух племен, оставшихся на дарованной Великим Духом земле: я достаточно говорю на эту тему в моих обычных проповедях. Сейчас я намерен говорить только о вас: о краснокожих Америки, об их предполагаемом происхождении и исходе, о великом открытии, сделанном нами, по мнению многих, об этом самом интересном повествовании из Великой Книги. Слышал ли кто из сидящих предо мной про десять потерянных племен, о коих я здесь вел речь?

Примитивные, невежественные дикари оживились, многие обменивались вопрошающими взглядами. Миссионер же стоял все время не шевелясь, словно ожидая ответа, и действительно, Воронье Перо поднялся со своего места.

— Мой брат поведал нам предание, — сказал потаватоми. — Хорошее предание. Странное предание. Краснокожие любят слушать такие предания. Странно слышать, что потерялось разом десять племен и никто не может сказать, что с ними сталось! Мой брат спрашивает нас, не знаем ли мы, что стало с этими десятью племенами. Бедные краснокожие, живущие там, где они охотятся, озабоченные тем, чтобы в сезон произрастания трав заготовить достаточно пищи для своих скво и детишек на то время, когда и бизон не найдет в этой части света ни крошки еды! Откуда бедным краснокожим знать что-либо о народе, которого они никогда не видели? Мой брат задал вопрос, но ответить на него может только он сам. Так пусть же мой брат скажет, где найти эти десять племен, если он знает их местонахождение. Краснокожие хотели бы пойти и взглянуть на них.

— Вот они! — воскликнул миссионер, едва Воронье Перо закрыл рот, даже не дав ему сесть на место. — Они здесь — на этом Совете, в этих прериях, на этих прогалинах, на берегах Великих озер с пресной водой, словом, эти десять племен можно найти в Америке где угодно. Краснокожий — это еврей, а еврей — краснокожий. Рассеянный по всему свету народ Израиля Маниту собрал в эту часть мира, и в этом я усматриваю проявление его силы. Только чудо могло это сотворить!

Слова миссионера повергли индейцев в изумление и восторг. Еще бы! Правда, ни одно из их собственных преданий не давало подобного толкования их происхождения, но в то же время можно считать, что ни одно ему и не противоречило. А тут знахарь-проповедник бледнолицых громогласно сообщает им этот факт, как же не прийти в восхищение от его слов?!

Миссионер заметил, какое впечатление произвели его слова, и, чтобы усилить их воздействие, снова сделал паузу. На сей раз почтительно поднялся Медвежий Окорок и, продолжая стоять на протяжении всего разговора, стал задавать миссионеру вопросы.

— Мой брат поведал нам великое предание, — начал он. — Он услышал его впервые от своих предков?

— Только отчасти. История потерянных племен дошла до нас от наших отцов; но она записана в Великую Книгу бледнолицых; в ту самую Книгу, которая содержит Слово Великого Духа.

— Сказано ли в Великой Книге бледнолицых, что краснокожие — дети того народа, о котором говорил мой брат?

— Прямо там это не сказано. Но Великая Книга о многом нам говорит, а о многом умалчивает. Нам самим следует проникнуть в смысл некоторых ее слов. Именно таким способом многие христиане постигли великую истину, заключающуюся в том, что американские индейцы и евреи, обитающие за Великим Соленым озером, дети одного и того же народа.

— Если это так, пусть мой брат скажет, на каком расстоянии от наших охотничьих троп лежит за Великим Соленым озером эта далекая страна?

— Я не сумею точно измерить это расстояние милями, но, думается мне, оно раз в одиннадцать или двенадцать превышает протяженность Мичигана.

— Не скажет ли нам мой брат, сколько из этого великого пути — вода, а сколько — суша?

— Суша составляет примерно его четвертую часть — это зависит от того, какую дорогу изберет путник; остальные — вода, если двигаться со стороны восхода солнца к заходу, а это и есть кратчайший путь; но если совершать путешествие в обратном направлении — от захода к восходу солнца, — то воды по пути будет много меньше: реки и озера, незначительной, как и у нас, ширины, и лишь небольшой участок Соленого озера.

— Означают ли слова моего брата, что в отдаленную страну, где некогда жили краснокожие, ведут две дороги?

— Именно так. Путник из нашей страны может попасть туда, двигаясь вслед за встающим солнцем или вслед за садящимся.

Среди участников Совета пронесся шепот удивления. Индейцы, доселе мало общавшиеся с белыми, пребывали в заблуждении, что земля плоская, а потому никак не могли понять, как в один и тот же пункт можно попасть двумя противоположными путями. Столь явное противоречие их представлениям неизбежно вызвало дальнейшие вопросы.

— Мой брат — знахарь у бледнолицых, — заметил Воронье Перо. — Он уже поседел. У бледнолицых одни знахари хорошие, другие — плохие. У краснокожих тоже так. Хорошие и плохие бывают у всех народов. Один знахарь вашего народа обманул моих молодых людей: обещал показать им, откуда течет «огненная вода», и не показал. Он дал им ее понюхать, а пить не дал. Это был плохой знахарь. Если мои молодые воины встретят его еще раз, скальп на его голове не уцелеет. — При этих словах бортник инстинктивно схватился за свое ружье, чтобы убедиться, что оно по-прежнему стоит у него меж коленями; капрал, заметив это движение, немало ему поразился. — Волосы у этого знахаря врастают в голову не крепче, чем корни деревьев в землю, а ведь даже дерево можно срубить. Но не все знахари такие. Мой брат — хороший знахарь. Не все, что он говорит, на самом деле так, как ему кажется, но он говорит от чистого сердца. Человек может смотреть в разные стороны, и это уже чудо. Но как он может прийти в одно и то же место двумя путями, ведущими в разные стороны, чудо куда большее. Этого мы не понимаем; пусть наш брат объяснит, как это получается.

— Мне кажется, я понимаю, что хотят знать мои дети. Они полагают, что земля плоская, а бледнолицые знают, что она круглая. Тот, кто станет двигаться в направлении солнечного заката, двигаясь достаточно долго, придет в это же самое место. Расстояние он преодолеет огромное, но в этом мире конец каждого прямого пути есть и начало другого.

— Так говорит мой брат. Он говорит много странных вещей. Я своими ушами слышал, как один знахарь этого народа уверял, будто бледнолицые видели своего Великого Духа, беседовали с ним, ходили рядом. У индейцев все иначе. Голос нашего Маниту мы слышим только в громе. Мы ничего не знаем, а хотели бы знать. Путешествовал ли мой брат по этой дороге, которая кончается там, где начинается? Однажды я заблудился в прериях. Но шел снег, и я, к счастью, нашел чьи-то следы. Я пошел по следам, это были отпечатки ног одного человека. Через час, однако, их стало уже двое. Еще через час — трое. Тогда я понял, что следы — мои собственные и что я, подобно скво в споре, хожу по кругу, но не продвигаюсь вперед.

— Я понял моего друга, но он заблуждается. Какой дорогой пришли сюда потерянные племена, не так уж и важно. Главное — а пришли ли они вообще сюда? В обычаях краснокожих, в их внешности, даже в их преданиях я вижу доказательства того, что краснокожие — это те самые евреи, которые некогда были избранным народом Великого Духа.

— Если Маниту так любит краснокожих, почему он разрешил бледнолицым забрать их охотничьи земли? Почему он сделал краснокожего бедняком, а бледнолицего — богачом? Боюсь, брат, что ваше предание лжет, иначе все было бы иначе.

— Человеку не дано проникнуть в мудрость Провидения. То, что нам кажется странным, может быть вполне справедливым. Потерянные племена прогневали Великого Духа; доказательств его гнева множество — он отдал их в плен, рассеял, покарал. Но, единожды потерянные, они когда-нибудь должны быть найдены, разве не так? Да, дети мои, грядет день, и Великий Дух, к радости своей, вернет вас в страну ваших отцов и снова сделает вас великим славным народом, каким вы были когда-то.

Миссионер говорил так благожелательно, с такой горячей убежденностью, что слова о грядущем великом событии, произнесенные устами человека, которого индейцы почитали, хотя и не понимали, неизбежно произвели на них глубокое впечатление. Если их судьба воистину в руках Великого Духа и он, движимый любовью и прозорливостью, поступит с ними по справедливости, то замыслы Питера и тех, кто думает и действует как он, могут привести не ко благу, а ко злу. Умный дикарь немедленно это понял; ему, решил он, надо сказать сейчас свое слово, чтобы уменьшить воздействие выступления пастора Аминь на тех, кого он, Питер, намеревался использовать в своих целях. Загадочный вождь был обуреваем одним желанием — отомстить бледнолицым, а без этого даже перспектива избавления его народа от темноты и бедности не только не прельщала его, но и огорчала. Стремление к возмездию, к уничтожению угнетателей его народа настолько овладело Питером, что все происходящее вокруг он рассматривал лишь сквозь призму задуманной им расправы с бледнолицыми; точно так же миссионер все факты и обстоятельства истолковывал в пользу своей теории еврейского происхождения индейцев.

Поэтому, когда Питер поднялся, в его груди бушевала страстная злоба, какую милостивый добрый Бог никогда бы не пожелал видеть ни у дикаря, ни у цивилизованного человека. Но благодаря огромному самообладанию Лишенный Племени сумел унять неистовый вулкан в своей душе и начать свою речь с обычным достоинством и спокойствием.

— Мои братья слышали, что сказал знахарь. Он поведал им много такого, что им и не снилось. Он сказал, что индеец вовсе не индеец. Что краснокожий на самом деле бледнолицый, что мы совсем не те, кем себя считали. Хорошо, что мы об этом узнали. Мы видим, в чем различие между умным и глупым. Бледнолицые учатся больше, чем краснокожие. Поэтому они научились захватывать земли, на которых мы охотились. И возводить поселки там, где наши отцы охотились на оленей, они тоже научились. И научились прийти к нам и сообщить, что мы никакие не индейцы, а вовсе евреи. Я хочу учиться. Хоть я и стар, но мой разум желает знать больше. А раз я хочу знать больше, я сейчас задам несколько вопросов этому знахарю, а мои братья пусть откроют пошире свои уши и поучатся немного из его ответов. Быть может, мы и поверим, что мы не краснокожие, а бледнолицые. Может, мы поверим, что охотиться нам следует не возле больших озер с пресной водой, а там, где заходит солнце. Может, мы захотим отправиться домой, а все эти прекрасные прогалины оставим бледнолицым — пусть прогалины покроются их домами, как наши тела следами от принесенной ими оспы. Слушай, брат, — повернулся он к миссионеру, — ты сказал, что отныне мы не индейцы, а евреи; это относится ко всем краснокожим или только к тем племенам, чьи вожди здесь?

— Я искренне убежден, что ко всем индейцам. В настоящее время у вас кожа красная, но когда-то она была бледной, бледнее, чем у самого бледного из бледнолицых. Она изменила цвет под влиянием климата, трудностей и перенесенных страданий.

— Если кожа способна изменять цвет под влиянием страданий, то я удивляюсь, почему наша не стала черной, — многозначительно произнес Питер. — Вот когда все наши охотничьи земли покроются фермами вашего народа, тогда уж, наверное, мы станем чернокожими.

На лицах слушателей выразилось отвращение — индейцы в значительной мере разделяют то исключительное, как ни к кому иному, презрение, которое тяготеет над этим обездоленным классом. На Юге, как известно, краснокожие используют в качестве рабов потомков детей Черного континента, но еще никому не удалось превратить в раба сына американских лесов! Эта задача оказалась человеку не по силам. Подобные попытки предпринимались — первые поселенцы на американской земле с этой целью переселили нескольких индейцев на острова, но предприятие оказалось настолько безуспешным, что впредь от него отказались. Американские индейцы, живущие на наших территориях, находятся на грани вырождения, их одолевают нищета и невежество, порождающие дикую жестокость нравов, но они, по-видимому, полны решимости жить и умереть свободными людьми, в отличие от аборигенов, живущих дальше к югу.

— Дети мои, — ответствовал миссионер, — я не смею сказать о нашем будущем ничего, что не было бы уже сказано Богом. Вы же знаете, что у нас, у бледнолицых, есть книга, в которой Великий Дух изложил нам свои законы и предсказал, что ожидает нас в будущем. Что-то из предсказанного уже произошло, а кое-чему еще предстоит случиться. Потеря десяти племен была предсказана и произошла; а вот найти их еще не нашли, если я не избран Великим Духом как один из счастливцев, повстречавшихся с ними на этих прогалинах. Вот эта Книга — она всегда со мной, она — мой верный спутник и друг, я не расстаюсь с ней ни днем, ни ночью; ни в беде, ни в праздник; ни в сезон охоты, ни в межсезонье. Я держусь за нее, как за надежный якорь, который поможет мне выжить в любую бурю. Каждое ее слово правдиво, каждая строчка драгоценна.

Вероятно, половина присутствующих вождей видела книги и раньше, остальные же, не видевшие, были наслышаны об этих кладезях мудрости, следуя советам которых бледнолицые строят свою ни на что не похожую жизнь. Тем более что даже у индейцев есть свои письменные источники, выполненные, правда, не буквами и словами, как у народов с развитой письменностью, а подражательными знаками и своеобразными иероглифами. О Библии также многие, кто больше, кто меньше, но слышали, хотя ни один из участников Совета не подпал под ее влияние. И в самом деле, индеец, принявший христианство, а такие, даже в то время, были, вряд ли согласился бы присутствовать на этом собрании, созванном с совершенно определенной целью. Тем не менее сильное любопытство, хотя и проявляемое с обычной для индейцев сдержанностью, толкало вождей к тому, чтобы рассматривать великую знахарскую книгу бледнолицых и даже касаться ее. Впрочем, последнее разрешали себе далеко не все: индейцы полны предрассудков, и некоторые, сгорая от восхищения и желания прикоснуться к Священной книге и таким образом причаститься ее тайнам, не решались на это.

Питер взял маленький томик, который миссионер держал в вытянутых вперед руках, словно предлагая любому желающему. Осторожный вождь впервые дотронулся до таинственной книги. Раздумывая над тем, почему белым людям удается с каждым годом все более проникать на земли исконных жителей Америки, Питер в числе прочего предположил, что, быть может, многие элементы могущества бледнолицых содержатся на страницах этого необыкновенного тома, который почитают, по-видимому, все без исключения бледнолицые, включая даже завзятых гарнизонных пьяниц. Весьма возможно, что Питер был недалек от истины, хотя те, кто пользуется Библией изо дня в день, часто не отдают себе в этом отчета.

Сознавая, как важно ему не выдать в таком ответственном собрании своих опасений, Питер смело, не колеблясь, перелистал страницы Библии, хотя сделал это достаточно неловко, как каждый человек, впервые берущий книгу в руки. Ободренный тем, что его подвиг не вызвал немедленной кары небесной, он раскрыл Библию и поднял высоко вверх, демонстрируя своему народу, что он не боится ни чар ее, ни силы. В этом обыкновенном жесте было, однако, больше бравады, чем искренности, ибо, чтобы сделать его, Питеру, человеку бесспорно выдающемуся, пришлось призвать на помощь все свое мужество и самообладание. Он не знал и, конечно, не мог знать, в чем состоит ценность этой книги, а богатая фантазия подсказывала ему самые худшие предположения. Раз Библия служит настольной книгой бледнолицых знахарей, рассуждал Питер, то почему бы ей не содержать нечто, идущее во вред краснокожим; в таком случае, весьма правдоподобном с точки зрения Питера, одно прикосновение к ней может нанести ему серьезный вред. Этого, однако, не произошло, и улыбка мрачного удовлетворения осветила его суровое лицо. Он повернулся к миссионеру и многозначительно произнес:

— Пусть мой брат раскроет свои глаза пошире. Я заглянул в его знахарскую книгу, но не нашел там никаких свидетельств того, что краснокожий фактически не краснокожий, а нечто совсем иное. Краснокожего сотворил Великий Дух; а сотворенное Великим Духом вечно. Книгу эту сделали бледнолицые, и она лжет.

— О нет, нет, Питер, ты говоришь ужасные вещи! Но Всевышний простит тебя, ибо ты не ведаешь, что произносят твои уста. Дай мне эту священную книгу, я прижму ее к сердцу, в котором, смиренно надеюсь я, запечатлены многие ее божественные предписания.

Миссионер в пылу чувств обратился к английскому языку, но Питер понял его и спокойно вернул ему Библию, собираясь немедленно воспользоваться выигранным преимуществом.

— Мой брат получил свою знахарскую книгу обратно, а краснокожие все остались живы, — заговорил Питер. — И рука моя не повисла беспомощно, как высохшая ветка болиголоваnote 136. А ведь она сжимала слово Великого Духа! Быть может, краснокожий и книга бледнолицых не могут причинить друг другу зла. Я заглянул в великую книгу моего брата, но не увидел и не услышал предания о том, будто мы евреи. На этих прогалинах живет бортник. Я беседовал с ним. Он рассказал мне, кто такие эти евреи. Они не ладят с остальными бледнолицыми и живут отдельно от них, словно заболевшие оспой. Мой брат поступает неправильно, когда является к краснокожим и внушает им, будто их отцы были недостойны того, чтобы жить и есть там же, где его отцы, и ходить одними с ними тропами.

— Это, Питер, заблуждение, чудовищное и опасное заблуждение! Бортник знает о евреях со слов тех, кто мало читал хорошую книгу. Евреи были и продолжают быть избранным народом Великого Духа, и настанет день, когда он снова явит им свою милость. Я отдал бы все, лишь бы быть одним из них, но умудренным словами Нового Завета. Ни один истинный христианин не может презирать сына Израиля, что бы ни происходило в прошлом. Принадлежать к этому народу большая честь, а не позор.

— Коли это так, почему бледнолицые не оставят нам земли, на которых мы испокон веков охотились? Мы довольны своей жизнью. Мы не желаем быть евреями. Каноэ наши слишком малы, на них не пересечешь Великое Соленое озеро. Они недостаточно велики даже для больших озер с пресной водой. У нас не хватит сил грести столько времени. Мой брат утверждает, что там, где восходит солнце, лежит богатая земля, которую Маниту даровал краснокожим. Так ли это?

— Вне всяких сомнений. Она была дарована навечно детям Израиля; на время вас ее лишили, но земля-то есть, она раскрыла навстречу вам объятия, ожидая возвращения прежних хозяев. Пробьет урочный час — и вы вернетесь; ибо Бог так сказал, и слово его есть в нашей христианской Библии.

— Да раскроет мой брат свои уши пошире и выслушает как следует, что я скажу. Мы благодарим его: ведь он сообщил нам, что мы евреи. И верим, что он и вправду так думает. Мы же все же считаем себя индеями, а не евреями. Землю, где встает солнце, мы не видели никогда. И не хотим ее видеть. Леса, где мы охотимся, ближе к закату солнца. Если, по мнению бледнолицых, у нас есть права на эту далекую землю, столь богатую всем, что нужно человеку, то мы подарим ее им, а себе оставим эти прогалины, прерии и леса. Мы знаем, какая дичь здесь водится, и научились ее убивать. А какая дичь есть под восходящим солнцем, нам неведомо: вдруг она сможет убивать нас, а не мы ее? Пойди к твоим друзьям и скажи: «Индейцы дарят вам землю у восходящего солнца, лишь бы вы оставили их в покое, пусть они продолжают охотиться там, где живут уже столько лет. Индейцы говорят, что каноэ белых больше их, что одно такое каноэ может вместить целое племя. Индейцы видели ваши огромные каноэ на Великих озерах и представляют себе их размеры. Посадите на все каноэ, что у вас есть, ваших скво и детишек, погрузите туда же все свое имущество и отправляйтесь длинной дорогой туда, откуда вы явились. И тогда краснокожий поблагодарит бледнолицего и станет его другом. И пусть он едет в эту далекую страну. Пусть возьмет ее себе, вырубит там деревья, а вместо них возведет селения. Это все, чего просят индеи. А если бледнолицые захватят с собой оспу и „огненную воду“, будет еще лучше. Они нам их привезли, так пусть и увозят обратно, это лишь справедливо». Передаст ли мой брат эти слова своему народу?

— Это не принесет пользы. Бледнолицые знают, что страна иудейская отведена Богом для его избранного народа — для евреев. Только детям Израиля дано восстановить ее былое плодородие. Остальным нечего и пытаться. По ее земле прошли многочисленные войска, на этом месте основали христианское государство; но еще не пробил урочный час, да и народ был не тот. Только евреям дано восстановить Иудею и сделать тем, чем она была в прошлом и будет в будущем. Если мой народ и станет хозяином этой земли, использовать он ее не сможет. Да и нас слишком много для того, чтобы мы могли уплыть на каноэ.

— Но разве отцы бледнолицых не явились сюда на каноэ? — с некоторой суровостью спросил Питер.

— Да, конечно, они приплыли на каноэ. Но с тех пор их стало так много, что никакие каноэ не смогут вместить их всех. Нет, Великий Дух привел мой народ сюда, преследуя свои великие цели; и здесь ему суждено пребывать до скончания веков. Попробуйте заставить голубей весной лететь на юг.

Это заявление, сделанное спокойным, но громким голосом, каким обычно говорил миссионер, возымело свое действие. Питеру и всем вокруг него стало яснее ясного — нет никаких оснований надеяться на то, что бледнолицые когда-нибудь по доброй воле покинут их край, а следовательно — заключили индейцы своим неразвитым умом, — решить вопрос можно лишь с помощью оружия. Вполне возможно, что эта мысль была бы высказана вслух, не случись в этот момент помехи, подавившей на время все эмоции, кроме тех, что обусловлены самим образом жизни краснокожих.