Прогалины в дубровах, или Охотник за пчелами

ГЛАВА XIX

Остаток ночи прошел без происшествий. Но едва занялся день, как снедающая Бурдона тревога подняла его на ноги; выйдя за ворота дома, чтобы свершить свой утренний туалет у ручья, он столкнулся нос к носу с Питером, возвращавшимся в Медовый замок. Они встретились как ни в чем не бывало. Вождь вежливо ответил на приветствие бортника и присоединился к нему, пренебрегши отдыхом, как если бы он только что поднялся со своего ложа. И только на обратном пути загадочный индеец впервые завел речь о деле.

— Мой брат собирался сегодня показать индейцам, как добывать мед, — сказал он на подходе к Медовому замку, внутри которого уже кипела жизнь. — Я и сам, невзирая на мои лета, никогда этого не видел.

— Я охотно научу вождей этому искусству, — ответил бортник, — тем более что сам не собираюсь впредь им заниматься; во всяком случае, в этой части страны.

— Как это так? Мой брат намерен вскоре покинуть нас? — И Питер пронзил Бурдона своими острыми глазами, словно проникающими в самую душу собеседника, но поспешил тут же отвести взгляд в сторону, как бы сознавая, какое сильное впечатление он производит. — В Детройте англичане, куда податься моему брату? Лучше оставаться здесь, так я думаю.

— Спешить я не стану, Питер; но мой сезон вскоре закончится, а вы же знаете, мне следует опередить непогоду, иначе моему каноэ из древесной коры не поздоровится на озере Гурон. Когда мне встретиться с вождями, чтобы преподать им науку добычи меда?

— Я спрошу их. Но это терпит. Хочу немного поспать. Вот посплю, открою глаза и тогда хорошо вижу. Итак, мой брат собирается в долгий путь. Если в Детройт нельзя, то куда же можно?

— Мой дом, собственно, находится в Пенсильвании, на другом берегу озера Эри. Это очень далеко, и я не уверен, что в такое беспокойное время мне удастся пересечь озеро. Может, мне лучше направиться сперва в Огайо, а уже оттуда обогнуть озеро Эри, тогда я все расстояние преодолею по суше.

Бортник наплел все это лишь для того, чтобы пустить индейцу пыль в глаза, так как у него и в мыслях не было идти в этом направлении. Он не солгал — такой путь и впрямь был бы самым коротким и безопасным во всех отношениях, будь Бурдон один. Но Бурдон уже был не один, во всяком случае в своих мечтах. Во всех его думах о будущем неизбежно присутствовала Марджери; он и помыслить не мог о том, чтобы при сложившихся обстоятельствах оставить ее здесь, — это было бы так же безрассудно, как самому сдаться дикарям и быть принесенным в жертву их богам. Но и подобное путешествие невозможно предпринять в компании женщин, особенно сейчас, когда они окружены враждебными индейцами, известными своей прозорливостью и упорством. Они вмиг обнаружат след беглецов, а идти по нему отряд молодых воинов будет в два раза быстрее, чем способна передвигаться Марджери.

Вопреки возражениям Быстрокрылого Голубя, Бурдон связывал все свои планы с рекой Каламазу. Он припомнил ходячее выражение «Вода не хранит следов» и вознадеялся, что им удастся, плывя по реке, войти в озеро, где, казалось ему, они будут в сравнительной безопасности. Оба каноэ — его и Гершома — достаточно вместительны, хорошо оснащены и в летний сезон вполне подходят для плавания в этих водах. Если он окончательно остановится на этом маршруте, то немаловажно будет опередить индейцев в самом его начале на несколько часов, а пока необходимо утаивать свои намерения и держать Питера в заблуждении.

— Хорошо, допустим, мой брат пойдет этим путем, — ответил вождь с ледяным спокойствием, будто бы не подозревая никакой хитрости. — Скажу ему «прощай». Сегодня мой брат научит индеев, как искать мед. Индей станет ему хорошим другом. И может помогать моим бледнолицым братьям вернуться в их страну. Лучше для всех, если сюда вообще никто не приходить.

На этом разговор до поры до времени закончился. Питер вообще не отличался словоохотливостью и, если его не понуждала к разговору определенная цель, предпочитал молча предаваться наблюдениям. В течение следующего часа обитатели Медового замка были заняты обычными утренними делами, в том числе едой, во время которой и было решено, не откладывая в долгий ящик, всем отправиться на встречу с вождями, где Бурдон преподаст уроки своего ремесла.

Когда маленькая компания вышла из ворот крепости, природа излучала мир и покой, пленительные для человека, не сведущего в политической жизни Американского континента и не подозревающего о присутствии поблизости множества дикарей. Небесное светило с редкостной щедростью залило землю своим сиянием. Прогалины, поляны, рощицы и даже глухие лесные чащобы купались в его тепле, какое обычно и на сорок третьей широте бывает в более мягкое время года. Даже птицы радовались прекрасному утру; оглашая воздух щебетом и пением, они с необычайной живостью носились между дубами. Природа, как правило, во всех своих проявлениях обнаруживает чрезвычайную гибкость в умении приспособиться к окружающим условиям ради основной своей цели. Птицы, к примеру, встречаются в лесах, в прериях, на еще не освоенных прогалинах Запада (причем в бесчисленном множестве, особенно те виды, которые держатся стаями и высоко ценят безопасность еще не обжитых — человеком, разумеется, — районов), и всюду, подчиняясь велению инстинкта, они строят себе гнезда и выполняют свое предназначение — выводят потомство. Мириады голубей, уток, гусей и т. д. водятся в девственных лесах, но и в более людных местах селятся пернатые — общительная дружелюбная малиновка, маленький сладкоголосый королек, дрозд, жаворонок, ласточка и остальные крылатые малютки, порхающие вокруг наших домов и полей и посланные Провидением как будто специально для того, чтобы утром и вечером их песни звучали в наших ушах похвалой Всевышнему. Тут следует заметить, что, по мнению жителей Старого Света, американские птицы в сравнении с европейскими просто немы.

Это суждение, возможно, справедливо, да и то лишь отчасти, применительно к птицам, которых по праву называют лесными, — они чаще всего как бы перенимают сумрачный характер своей родной обители, погруженной обычно в торжественную тишину. Но этого никак не скажешь о пернатых, населяющих наши поля, открытые местности и сады; каждая из этих птиц поет ничуть не хуже своих собратьев в Европе и, вознося хвалу Богу, неустанно повторяет сложнейшие рулады и отдельные звуки, услаждающие наш слух. Существует даже большой отряд певчих пташек, которые обладают подражательной способностью и воспроизводят любые звуки, вплоть до издаваемых четвероногими, причем воспроизводят не дисгармонично, как это делают попугаи, а богатым контральто, трелями со всеми прелестными интонациями, присущими самым одаренным представителям пернатых. Не будет преувеличением утверждать, что один американский пересмешник может перепеть всех птиц Европы, вместе взятых.

Сегодня утром казалось, будто все птахи, разыскивавшие пропитание вблизи Медового замка, взлетели в воздух специально для того, чтобы проводить компанию, отправившуюся на охоту за пчелами. Впереди, естественно, шагал Бурдон, за ним следовали миссионер и капрал, а также Марджери: до сих пор ей не удавалось увидеть Бурдона за его поразительным занятием. Гершом с женой остались дома — готовить обед. Ну а чиппева, верный своему долгу, обвешался всем необходимым снаряжением и опять собрался идти на охоту. Она занимала все его время, такое у всех складывалось впечатление; на самом деле и оленины и медвежатины было в доме полным-полно, и его рвение, не вызванное крайней необходимостью, было скорее показным. Потому что более половины времени, что он проводил в лесу, чиппева занимался наблюдениями, плодом которых и явились его советы другу бортнику, призывавшие того к бегству. Если бы Быстрокрылый Голубь лучше понимал Питера и имел бы более четкое представление о масштабах его планов искупительной мести, вряд ли он испытывал бы такое беспокойство и считал, что Бурдону следует немедленно принять решение о бегстве.

Бортник направился к прерии, находившейся на приличном расстоянии от их жилища, которая сейчас известна в этой части страны под названием Круглой прерии. Ходу до нее было часа три, а то и больше, если учесть присутствие Марджери. Она, однако, не явилась помехой для идущих. Молодая, энергичная, легкая на ногу и привыкшая к ходьбе, она если и задержала своих спутников, то не более чем на несколько минут.

Бортник никому ни словом не обмолвился о цели их похода, а Питер не удосужился спросить его об этом, и тем не менее, как ни поразительно, несмотря на сдержанность одной стороны и безразличие другой, Круглая прерия в момент прибытия туда Бурдона с товарищами уже кишела людьми. Тал был представлен в полном составе весь ночной Совет. Индейцы расхаживали взад и вперед, но далеко не уходили, и стоило Бурдону появиться, как через пару минут все собрались около него. Бортник был неприятно поражен этим доказательством того, что дикари располагают многочисленными тайными средствами связи между собой. Он, конечно, и прежде не мог не подозревать, что жители Медового замка пребывают под тщательным наблюдением и бдительное око зрит каждое их движение, но до этой минуты не сознавал, что он и все, кто с ним, находятся во власти грозных врагов. Как можно надеяться на бегство, если сотни глаз следят за каждым их шагом, а под каждым кустом бдит зоркий часовой! И тем не менее бежать необходимо, иначе Марджери с сестрой неизбежно погибнут, а уж о нем самом и остальных трех мужчинах и говорить нечего.

Но в данный момент Бурдона отвлек от этих мыслей вид замечательной маленькой прерии с собравшимися на нем вождями. Даже в наше время, когда прерия застроена фермами и хозяйственными строениями, ее рекомендуют для осмотра путешественникам как местопребывание древней цивилизации, получившее новое обрамление. Правда, в этой части территории Мичигана если и есть, то очень мало следов наступления на эту цивилизацию в виде пней, коряг и огороженных деревьев, о которых нам так часто приходится писать. Здесь остались большие непроходимые леса, и если кое-где топор и прошелся по ним, то лишь в интересах прогресса, типические приметы которого нельзя не заметить. К прелестным прогалинам это, однако, не относится, они мало где пострадали от топора, что является, конечно, исключением из общего правила, но настолько распространенным в данной местности, что стало для нее как бы уже и правилом.

Круглая прерия наиболее ярко представляла эту якобы цивилизацию; «якобы» потому, что в основном сама природа, а не человек, явилась творцом этой красоты. Сейчас главной ее особенностью было то, что прерия горела, и так недавно, что ее покрывала, как в хорошо ухоженном парке, свежая трава с цветами. В это время года, то есть летом, пожар мог возникнуть по воле случая, как это часто бывает в прериях в результате капризов стихии. Но нас интересует не столько причина, сколько ее последствия. Последствия же были приятны не только глазу, но и ногам путников, поскольку низкий травяной покров не затруднял их передвижения и, что было еще важнее для Бурдона, не загораживал цветов. Зная это, он не побоялся длинного пути и привел своих товарищей в это необычайно красивое место, где мог с блеском продемонстрировать свое редкостное искусство перед собравшимися со всей округи вождями.

Бортник гордился своей профессией не меньше, чем любой квалифицированный рабочий, прослывший хорошим мастером, и сейчас он шагал по прерии решительным шагом, с гордо поднятой головой и горящими глазами, не то что при работе в обычной обстановке. Ведь здесь собрались люди, поразить которых было лестно бортнику, и присутствовала хорошенькая Марджери, которая уже давно хотела посмотреть, как он священнодействует.

Но прежде чем приступить к рассказу о последующих событиях, вернемся еще раз к прерии! Площадь ее не особенно велика — наверное, не больше какого-нибудь знаменитого европейского парка. Своим названием она по праву обязана форме, не совсем, конечно, правильной, но все же достаточно близкой к кругу, чтобы послужить причиной такого наименования. Поверхность очаровательная поляна имела не всхолмленную — ее называют также волнистой, — но и не совершенно плоскую, какой бывают русла высохших рек. Пересеченный в достаточной мере ландшафт избавлял ее от чрезмерной влажности и, лишая монотонности, придавал ей особое очарование. Нельзя сказать, что она вся заросла лесом; но и в лесе не было недостатка, хотя он наводил на мысль о том, что тысячу лет назад здесь хорошо поработали топором. Помимо лесного кольца, опоясывавшего прерию, на ней там и сям были разбросаны кущи деревьев, рощицы, заросли кустов, лишавшие пейзаж однообразия и очень его украшавшие.

Человек, внезапно перенесенный в это место, мог бы подумать, что перед ним покинутое жителями старое селение, откуда вдруг удалили все приметы человеческой деятельности. Он, разумеется, не увидел бы ни остатков жилых или дворовых построек и заборов, ни стогов и других следов земледелия, если не считать таковыми ровный зеленый газон, усыпанный цветами. Но его навели бы на эту мысль многочисленные ровные полянки, ряды деревьев, словно высаженные вдоль аллей, живописные беспорядочные рощи, как бы сотворенные в подражание небрежной кисти великого художника — природы в ее самых замечательных проявлениях.

Присутствие индейцев очень украшало этот прелестный уголок. В последние годы лошади получили столь широкое распространение среди племен Запада, где обширные естественные луга обеспечивают им прокорм, что нам трудно представить себе индейца, не сидящим верхом на коне, с копьем в руках. Но в то время, о котором мы ведем речь, это еще не было общей практикой, а у индейцев, живших непосредственно на берегах Великих озер, верховой езды вообще не водилось. Не случайно Бурдон и его компания не заметили ни одного следа лошадиных копыт, хотя видели множество оленьих — стадо этих животных паслось на своем обычном месте в одной лиге от Круглой прерии. Все вожди были пешие и почти все имели только ножи и томагавки, это дополнительное вооружение вождей; ружья, скорее всего, были припрятаны из уважения к торжественной церемонии и в знак мирных намерений.

Таким образом вожди хотели подчеркнуть, что хотя Бурдон и капрал не выпускают ружей из рук, они, индейцы, насилия не замышляют, по крайней мере в данный момент. «Не замышляют», однако, чересчур сильное выражение в применении к возможности взрыва человеческих страстей, какие часто случаются среди невежественных людей. И не имеет значения, где происходит дело — в столице какой-нибудь древней европейской монархии или в дебрях Америки, — импульсы срабатывают одинаково. Вот свергнут монарх, а виновники этого деяния подчас еще и не знают, кого хотели бы посадить на его место; одни пускают в ход смертоносное ружье, другие — не менее грозное оружие — томагавк, но и те и эти равно руководствуются не столько общепризнанными в нашем обществе законами поведения, сколько велениями дьявола. Сознавая все это, Бурдон не доверялся видимому настолько, чтобы хоть на миг утратить необходимую с его точки зрения бдительность.

Бортник не долго искал подходящее для установки его снаряжения место. Оно должно было отвечать основному требованию — изобиловать сильно пахнущими цветами, между которыми бы вились с жужжанием тысячи пчел, высасывающих из венчиков драгоценный нектар. Кроме того, ему не следовало слишком удаляться от окружающего прерию леса, в одном из дерев которого, по его расчетам, находился улей. Выбрав участок, Бурдон расставил легкий деревянный треножник собственной работы, принесенный капралом, а на нем разложил необходимые ему предметы.

Мы не станем повторять полное описание всего процесса добычи меда, приведенное нами в начальных главах, а коснемся лишь тех его моментов, которые имеют непосредственное отношение к нашему повествованию. Как только Бурдон начал готовиться к работе, вожди окружили его тесным кольцом и, затаив дыхание, пожирали глазами каждое его движение. Они все слышали о бледнолицых, умеющих охотиться за пчелами, многие даже знали понаслышке о Бурдоне, но ни одному не доводилось видеть бортника в деле. Это может показаться читателю странным — ведь индейцы коренные обитатели лесов. Но мы уже имели случай сообщить на страницах нашей повести, что добыча меда вышеописанным способом предполагает элементарное умение делать расчеты, коего лишены краснокожие. Если они и находят мед, то в результате благоприятного стечения каких-либо случайных обстоятельств, а не посредством хорошо продуманной наперед упорной работы, благодаря которой бортник за несколько недель запасает достаточно меда для себя и всех своих соседей.

Ни у одного фокусника во всем мире не было, наверное такой благодарной аудитории, как у Бурдона, расставлявшего принесенную подставку и раскладывавшего на ней свои орудия труда. Все мрачные темные физиономии были повернуты в его сторону, внимательные сверкающие глаза провожали каждое его движение. Когда Бурдон выставил деревянное блюдо с пчелиными сотами, в передних рядах зрителей раздался шепот одобрения: вожди решили, что Бурдон собирается делать мед с помощью меда. Появление бокала было встречено с большим удивлением — ведь половина присутствующих никогда не видела такого предмета домашнего обихода. Многие из них, разумеется, будучи вождями, посещали и английские, и американские «гарнизоны» на северо-западе страны, многие, но далеко не все, а из тех, кто посещал, даже не у каждого десятого сложилось ясное представление о назначении самых простых вещей, составляющих неотъемлемую принадлежность цивилизованной жизни. Поэтому все предметы, извлекаемые из бочоночка Бурдоном, такие обыденные, такие для нас привычные, вызывали у вождей тайное изумление, которое они, однако, никак не выказывали.

Бурдон вскоре покончил с приготовлениями и начал осматриваться в поисках подходящей пчелы. Пчел было великое множество, особенно на белом клевере, который является уроженцем Америкиnote 139 и растет повсюду, где его не забивает трава. Но изобилие насекомых, как это обычно бывает, затрудняло выбор, а наш герой был привередлив. Наконец он накрыл бокалом и пленил маленькую пчелку, уже насосавшуюся нектара. Проделал он эту операцию так близко от индейцев, что они все до одного хорошо ее видели. И, надо сказать, к их любопытству добавилось недоумение: неужели бледнолицые могут заставить пчел выдать тайну их ульев, с тем чтобы вытеснить из лесов всех пчел и завладеть их медом, как ранее изгнали индейцев с их земель, а земли присвоили? Таково было направление мыслей многих вождей в это утро, хотя все они наблюдали за церемонией в полном безмолвии, не обмениваясь мнениями.

Бурдон посадил плененную пчелу на соты, сверху накрыл ее бокалом, а бокал — своей шапкой, с которой индейцы не спускали глаз — простодушные дети лесов и прерий были уверены, что пчела появится, как только шапка будет снята. Спустя несколько минут пчела «обосновалась» на новом месте, и Бурдон убрал не только шапку, но и бокал. И тут впервые после начала церемонии он заговорил, обратившись к Питеру.

— Если «Лишенный племени» будет глядеть внимательно, — сказал Бурдон, — он заметит, что пчела вскоре взлетит. Она наполняется медом, а как наполнится… Вот! Вот! Она хочет подняться! Поднялась! Полетела! Смотри, она кружит над подставкой, словно хочет запомнить это место, а потом вернуться к нему, — и вот! Улетела!

Пчела действительно полетела, по обычаю пчел, совершенно прямо, как летит стрела, выпущенная из лука. Изо всех собравшихся только сам бортник и Марджери смогли проследить глазами за траекторией полета насекомого. Большинство зрителей потеряли ее из виду еще когда она кружилась над подставкой, но и остальные решили, что пчела растворилась в воздухе. Иначе обстояло дело с Бурдоном и Марджери. Он видел пчелу по привычке, она же — благодаря зоркому глазу, напряженной внимательности и горячему желанию не пропустить ничего из того, что ей показывал для ее развлечения или образования Бурдон. Насекомое взяло направление на лес, находившийся примерно в полумиле от места действия, на границе прерии.

Среди индейцев раздались негромкие возгласы. Пчела улетела, но куда и зачем? То ли ее отослал с сообщением бледнолицый, то ли она по собственной инициативе помчалась в родной улей, чтобы поднять там тревогу и принять меры, не предвещающие ничего хорошего для бортника? Бурдон между тем хладнокровно принялся искать другую подходящую пчелу, нашел целых три, и в положенный срок индейцы смогли наблюдать, как вся троица дружно высасывает мед из сот. Индейцы опять были в недоумении — имеет ли число насекомых — три — некое магическое значение, или же они будут посланы вслед за улетевшей пчелкой? Подобные мысли и предположения одолевали некоторых из суровых детей природы, сгрудившихся вокруг подставки с пчелами.

Тем временем Бурдон продолжал свою немудреную процедуру. Он предложил Питеру, Медвежьему Окороку и Вороньему Перу подойти поближе, с тем чтобы они, стоя рядом с Марджери, могли лучше видеть все происходящее. Как толь-ко три вождя приблизились, Бен Жало указал на одну из пчел и произнес на индейском диалекте:

— Мои братья видят — пчела в центре готова улететь. Если она проследует в сторону предыдущей, я вскоре узнаю, где искать мед.

— А как мой брат узнаёт, какая пчела полетит первой? — поинтересовался Медвежий Окорок.

Бортнику было бы нетрудно предсказать это, зная, какая из пчел дольше сидит на сотах; кроме того, его наметанный глаз довольно безошибочно определял по движениям насекомых, какое из них уже насосалось меду до отвала, а какое еще нет. Но в его намерения вовсе не входило посвящать индейцев во все тонкости своего ремесла, поэтому он решил дать довольно уклончивый ответ. И тут его осенило: однажды он уже спас себе жизнь, совершив колдовство, вернее сделав вид, что он его совершает, так почему бы ему не попытаться обвести вокруг пальца простодушных детей леса с помощью своего ремесла и таким образом уберечь женщин, а равно и себя, от ужасной участи? С этого момента сия неожиданная мысль определила все его поведение, разум его напряженно работал в одном направлении — каким образом достигнуть важнейшей цели — бежать от краснокожих? И, вместо того чтобы в ответ на вопрос Медвежьего Окорока сказать правду, что было бы проще всего, Бурдон прибегнул к иносказаниям, производившим мистическое впечатление.

— А откуда индеям ведомы пути оленей? — спросил он, вместо того чтобы ответить. — Стоит им взглянуть на оленя — и они уже знают, куда он направится. Так и с пчелами. Средняя вскоре поднимется в воздух.

— А куда она полетит? — спросил Питер. — Мой брат может предсказать и это?

— В свой улей, — не задумываясь, отрезал Бурдон, будто не поняв вопроса. — Все они летят в свои ульи, если я не велю им взять другое направление. Смотрите — она поднялась!

Вожди смотрели во все глаза. Они заметили, как пчела делает круги над подставкой, но затем потеряли ее из виду, словно насекомое растворилось в воздухе. Бортник же проследил ее полет ярдов на сто, установил, что его траектория перпендикулярна линии полета первой его пленницы, а направляется она к рощице на территории прерии и рощица эта, протяженностью в три-четыре акра, отстоит от него менее чем на милю.

Бурдон еще провожал глазами улетавшую пчелу, а ее примеру уже последовала следующая. Она помчалась туда же, куда направилась первая пчела. Едва это крошечное создание, третье по счету, исчезло вдали, как над подставкой зажужжало и четвертое. Бен привлек к нему внимание вождей, и на сей раз им удалось проследить за пчелой на протяжении примерно ста футов. Она, в отличие от своих сородичей, взяла курс, ведший за пределы прерии, к дому бортника.

То обстоятельство, что все пчелы разлетелись в разных направлениях, чрезвычайно благоприятствовало столь внезапно возникшем)' у Бурдона замыслу — попытаться мистифицировать дикарей, завладеть таким путем их умами и воспользоваться этим к своей выгоде. Ведь если бы пчелы понеслись дружно в одну сторону, естественно было бы предположить, что они все влекутся к своему дому, и тогда открытие Бурдоном местонахождения улья уж никак не могло бы представиться действием сверхъестественным. А так индейцы понимали ни на йоту больше, чем до начала наблюдений. Напротив, сейчас они менее чем когда-либо могли себе представить, как можно определить, где находится улей, если пчелы умчались в разные концы. Бурдон же, видя, что вся прерия покрыта пчелами, пришел на этом основании к выводу, что ульев поблизости не меньше ста! Но подобные соображения были чужды неразвитому разуму дикарей, и ни один из зрителей, столпившихся вокруг бортника, не мог взять в толк, какая польза бортнику от пчел, летящих невесть куда.

Теперь Бурдон выразил желание перейти на другое место. Он взял на заметку двух пчел, но оставалось выяснить, куда они направлялись — в пределах досягаемости или намного дальше, где искусство бортника было бы бессильно. Наш читатель легко представит себе, что для получения информации такого рода достаточно определить угол, то есть найти точку пересечения траекторий полета, в которой и должен неизбежно находиться родной улей обоих насекомых. Боден, однако, не стал объяснять окружающим свои намерения, а решил сохранить их в глубокой тайне. Она была ведома одной Марджери — ей он неоднократно подробно рассказывал о своей работе, находя удовольствие в том, чтобы описывать весь процесс охоты за пчелами такой понятливой девушке, глядя при этом в ее ласковые голубые глаза, отражавшие, казалось, малейшее движение его души и чувств. Да, Марджери он мог бы обучать вечно, так ему по крайней мере казалось; впрочем, это было недалеко от истины — чего не сделает влюбленный мужчина! Что же до индейцев, то их он не только не собирался посвящать в секреты своего мастерства, но испытывал сильнейшее желание всеми возможными способами пустить им пыль в глаза, чтобы воспользоваться их суеверностью в собственных целях.

Бодена никак нельзя было назвать образованным человеком даже по меркам того слоя общества, к которому он принадлежал. У нас по сию пору существует пренебрежение к публичному образованию, создающее благодатную почву для упреков в невежественности весьма почтенного и достойного населения американских штатов; правда, оно тем хорошо, что люди, которые в силу жизненных обстоятельств не в состоянии изучать ученые книги глубоко, а ограничиваются самым поверхностным ознакомлением с ними, в значительной мере избегают увлечения мелочной философией и низким интриганством, семена которых — скорее всего стараниями нечистых сил — рассыпаны между страницами этих книг. Но вот о пчелах Бурдон прочитал все, что только попадало к нему в руки. Мало того, он и сам занимался изучением их нравов и много размышлял над описаниями общественного устройства жизни улья, представляющего собой ограниченную монархию, в которой правителя время от времени свергают, то ли по воле случая, то ли из-за плохого состояния дел. Иные из этих работ принадлежали перу людей очень наблюдательных и умных, другие были с примесью фантазии. В одной из книг, с которыми посчастливилось ознакомиться Бурдону, подробно рассказывалось об использовании пчел древними ясновидцами для предсказания будущего. Наш герой не помышлял о том, чтобы воскресить старинные обычаи, связанные с пчелами, или попытаться применить отдельные приемы магии, о которых он читал и слышал. Но сейчас он вспомнил о них, и весьма своевременно, ибо они укрепили и стимулировали его намерение воспользоваться демонстрацией своего искусства на прогалинах для того, чтобы выполнить главную свою задачу в этот час, коей является бегство в озеро Мичиган.

— Пчела знает очень много, — заметил Бурдон на пути к новому месту своим ближайшим спутникам, обогнавшим остальных вождей. — Пчела часто знает больше, чем человек.

— Даже больше, чем бледнолицый? — поинтересовался Медвежий Окорок, который своим авторитетом был обязан не столько высокому интеллекту, сколько грубой физической силе.

— Бывает, что и больше. Бледнолицые обращаются к пчелам, чтобы узнать, что ждет их в будущем. Вот давайте спросим об этом нашего знахаря. Пастор Аминь, случалось ли вам слышать, что в старину прорицатели узнавали от пчел, что должно произойти?

Миссионер был образован не лучше, чем бортник, но ведь и многие неученые люди слышали краем уха о гаданиях при помощи пчел, и пастор принадлежал к их числу. О Вергилииnote 140, например, он знал очень мало, но все же знал. Читал пастор много, но беспорядочно, и ему попадались упоминания о том, что прорицатели верили в магические способности пчел. Памятуя об этом, он чистосердечно подтвердил слова бортника, ни на миг не подозревая о том, что стояло за его вопросом.

— Конечно, конечно, в этом нет никаких сомнений, — ответил простодушный миссионер. — В былые времена вещуны, желая заглянуть в будущее, часто искали ответа у своих пчел. Об этом много говорилось среди христиан, когда те пытались найти объяснение прорицательству, колдовству и прочим сверхъестественным способностям, которыми обладали люди, жившие в эпоху пророков. Возобладало суждение, что нечистой силе дозволялось, да и ныне дозволяется осуществлять свою волю через человека во плоти. Но пчелы были в большой чести у тогдашних предсказателей.

Пастор говорил по-английски, поэтому Питер и остальные вожди мало что поняли из его ответа, но смысл его слов о роли пчел в колдовстве до них дошел. К счастью, именно это и нужно было Бурдону, и он с удовлетворением наблюдал за тем, как индейцы передают друг другу эту новость; те, кто хоть немного знал язык, сообщали тем, кто не имел о нем представления, что бледнолицые считают пчел «знахарями».

Столь удачное подтверждение пастором счастливой идеи Бурдона очень воодушевило последнего. Ведь если Питер действительно замыслил зло, то и сам бортник, и его друзья находятся едва ли не в отчаянном положении; поэтому он готов был испробовать любое средство, которое имело хоть какие-нибудь шансы на успех.

— Да, да, — продолжал развивать свою мысль бортник. — Пчелы наделены большой мудростью. Порой мне кажется, что они знают больше, чем медведи. Но об этом лучше скажет мой брат.

— Да, меня прозвали Медвежьим Окороком, — самодовольно отозвался вождь. — Индеи всегда дают имена со значением. Одной зимой убивать так много медведей, что получать это имя.

— Хорошее имя! Убить медведя — самое почетное дело для охотника, это всем известно. Если мой брат пожелает, я спрошу моих пчел, когда он забьет следующего зверя.

Дикарь, явно очень польщенный, открыл было рот, чтобы с радостью принять предложение Бурдона, но тут спокойно вмешался Питер и, по своему обыкновению, тоном, не допускающим возражений, переключил разговор на себя. Таинственный индеец не мог допустить — и Бурдон это понимал, — чтобы пальма первенства в разговоре долгое время принадлежала такому прямодушному и порывистому человеку, как Медвежий Окорок, не обладавшему к тому же способностью поддержать интеллектуальную беседу. Поэтому Питер, выступив чуть вперед, взял на себя главную роль, а своему другу предоставил быть наблюдателем и зрителем. Что произошло при новой расстановке сил, читатель узнает из последующего рассказа.