Когда генерал вернулся с учений и услышал новости о сенаторе Андраксе, то даже не стал заходить в дом, чтобы смыть с себя дорожную пыль. Он снова вскочил на коня и погнал его к тюрьме.
На виллу он вернулся только к вечеру. Кестрель из своей комнаты услышала стук копыт во дворе, спустилась по лестнице и увидела отца возле фонтана. Генерал плеснул водой себе в лицо и пригладил мокрые от пота взлохмаченные волосы.
— Что будет с сенатором? — спросила Кестрель.
— Император — не сторонник смертной казни, но думаю, в этом случае он сделает исключение.
— А что, если бочонки и впрямь украли, как утверждает Андракс?
— Ключ от склада есть только у меня и у него. Следов взлома нет. Мой ключ все время был при мне, а я три дня провел на учениях.
— Порох, возможно, все еще в городе. Я полагаю, все корабли задержали в порту и обыскали?
Отец поморщился.
— Даже тебе ясно, что нужно было сделать, а вот губернатору ума не хватило. — Он помолчал. — Кестрель…
— Я знаю, что ты скажешь. — Именно поэтому Кестрель сама решила заговорить с отцом о предательстве сенатора. Она не хотела, чтобы генерал использовал эту новость против нее. — Империи нужны такие люди, как я.
Он приподнял брови.
— Значит, ты согласна? Ты пойдешь в армию?
— Нет. Я хочу предложить кое-что другое. Ты все время говоришь, что у меня талант к разработке стратегии.
— Ты умеешь добиться своего, — осторожно ответил генерал.
— Тогда почему вся моя воинская подготовка уже много лет сводится к тренировкам с оружием? Хорошего бойца из меня все равно не вышло. — Кестрель вспомнила Айрекса, который держал оружие так, будто оно было продолжением его руки. — Этого мало. Ты должен учить меня истории, обсуждать со мной сценарии битв, преимущества и недостатки тактик. Тогда я, возможно, пересмотрю свое мнение насчет армии.
В светло-карих глазах отца блеснул огонек, но губы оставались по-прежнему сжаты. Он задумался.
— Тебе не нравится мое предложение?
— Зависит от того, что ты потребуешь взамен.
Кестрель собралась с духом. Теперь нужно сказать самое трудное.
— Я больше не хочу тренироваться. Даже Ракс понимает, что я уже освоила все, что могла. Он только зря тратит время.
Генерал покачал головой.
— Кестрель…
— И еще я хочу, чтобы ты перестал на меня давить. Я сама решу, идти ли мне в армию.
Отец потер руки, с которых капала вода, грязно-коричневая от пыли.
— Вот тебе встречное предложение. Я буду учить тебя стратегии по мере возможности. Ракс продолжит с тобой заниматься, но только раз в неделю. И к весне ты должна будешь принять решение.
— Но мне еще не скоро исполнится двадцать.
— Кестрель, чем раньше ты определишься, тем лучше для нас обоих.
Она уже готова была согласиться, когда генерал поднял указательный палец и назвал еще одно условие:
— Но если ты не захочешь пойти по моим стопам, весной ты должна будешь выйти замуж.
— Ты загоняешь меня в ловушку.
— Нет, я делаю ставку. Ставлю на то, что твоя любовь к независимости заставит тебя присоединиться ко мне.
— Надеюсь, ты понимаешь, как смешно это прозвучало.
Генерал лишь улыбнулся в ответ.
— Значит, ты оставишь попытки меня убедить? — уточнила Кестрель. — Не станешь больше читать мне нотации?
— Не стану.
— И я буду играть на фортепиано, когда захочу. Ты мне ни слова не скажешь.
Его улыбка померкла.
— Ладно.
— И еще, — голос Кестрель дрогнул, — если я решу выйти замуж, то сама выберу за кого.
— Разумеется. Выбирай любого достойного валорианца.
Справедливо, решила она.
— Я согласна.
Генерал потрепал дочь по щеке мокрой рукой.
— Вот и умница.
Кестрель в задумчивости брела по коридору. В ночь перед приездом отца она не спала. Перед глазами стояли три костяшки с пчелами, кинжал в руке Айрекса, кинжал в ее собственной руке. Кестрель вспомнила, какой могущественной она чувствовала себя в одной ситуации и насколько беспомощной оказалась в другой. Она изучила свою жизнь, точно расклад в игре, и наконец решила, что нашла верную стратегию. Но Кестрель забыла, что играть в «Зуб и жало» ее научил отец. Теперь она начинала понимать, что, кажется, согласилась на очень невыгодную сделку.
Кестрель прошла мимо открытой двери библиотеки, но потом остановилась и вернулась назад. Внутри две рабыни вытирали пыль. Услышав шаги, они оглянулись и посмотрели… нет, уставились на молодую госпожу, как будто у Кестрель на лбу были написаны все ее промахи.
Лира, хорошенькая зеленоглазая рабыня, обратилась к ней:
— Госпожа?
— Ты не подскажешь мне, где найти Коваля? — Кестрель сама не знала, почему назвала Арина не настоящим именем. Лишь мгновение спустя она поняла, что до сих пор никому не рассказала, как его зовут на самом деле.
— Он в кузнице, — сразу же ответила Лира. — Прошу прощения, но…
Кестрель развернулась и пошла к двери, ведущей в сад.
Ей хотелось отвлечься. Но когда она услышала звон металла и увидела, как Арин выкладывает кусок железа на наковальню и проходится по нему молотом, Кестрель поняла, что зря сюда пришла.
— Да? — произнес Арин, не оборачиваясь. Его рубашка намокла от пота, а руки были покрыты сажей. Он оставил готовый клинок остывать на наковальне, а сам положил в печь новый кусок металла. На мгновение Кестрель увидела его профиль, очерченный неровным светом.
— Я подумала, что мы могли бы сыграть. — Она старалась говорить непринужденно.
Арин нахмурился.
— В «Зуб и жало», — уточнила Кестрель. Потом добавила чуть более уверенно: — Ты вроде знаешь эту игру.
Он поворошил угли щипцами.
— Верно.
— И еще ты намекнул, что сможешь меня обыграть.
— Я лишь сказал, что валорианке не следует играть с гэррани.
— Нет, ты специально подобрал слова так, чтобы понять можно было как угодно. Но я знаю, что ты имел в виду.
Арин повернулся к ней, скрестив руки на груди.
— Мне не до игр — много работы.
Кестрель невольно обратила внимание на угольную пыль, набившуюся ему под ногти.
— Я могу тебя освободить от нее.
Он отвернулся.
— Я предпочитаю доводить дело до конца.
Надо было уйти. Оставить его здесь, в шумной и жаркой кузнице. Кестрель не собиралась ничего больше говорить, но в последний момент все же не удержалась.
— Все равно тебе меня не обыграть.
Арин бросил на нее уже привычный взгляд, полный презрения, но потом усмехнулся, чего раньше не бывало.
— И где мы будем играть? — он обвел рукой кузницу. — Здесь?
— В моих покоях.
— В ваших покоях? — Арин недоверчиво покачал головой.
— В гостиной. Или в приемной, — прикинув, добавила Кестрель, хотя предпочла бы не играть с ним в комнате, где их может увидеть кто угодно.
Арин задумался, облокотившись на наковальню.
— Гостиная вполне подойдет. Я доделаю последний меч и приду. В конце концов, не зря же вы разрешили мне ходить в дом. Надо пользоваться привилегией.
Он хотел сказать что-то еще, но замолчал, вглядываясь в лицо Кестрель. Ей стало не по себе. Почему он так на нее уставился?
— У вас грязь на щеке, — коротко сказал Арин.
Затем он взял молот и снова принялся за работу.
Только добравшись до ванной, Кестрель поняла, в чем дело. Наклонив зеркало под нужным углом, она поймала янтарный отблеск закатного света и увидела то, о чем сказал Арин и о чем пыталась предупредить ее Лира. Бледное пятно тянулось от скулы к подбородку. Этот след оставила рука отца, когда он напоследок коснулся щеки Кестрель, словно скрепив договор печатью.