Проклятие победителя

25

После прогулки в апельсиновую рощу колено пошло на поправку Исчезла скованность, и Кестрель с каждым днем заставляла себя ходить все больше и больше. Вскоре хромота сошла на нет, а потом и вовсе исчезла. Кестрель вернулась к музыке, позволяя пальцам порхать по клавишам, забивала голову сложными пассажами, чтобы ни о чем больше не думать. Не вспоминать холодный день в апельсиновой роще и все, что она сказала, сделала, о чем попросила. О том, чего ей так хотелось.

Кестрель играла и забывала обо всем, кроме музыки, которая раскрывалась вокруг нее, как цветок.

В последний день осени экономка принесла ей завернутую в муслин дорогую ткань, блеск которой видно было видно даже сквозь него.

— Это от портнихи, — пояснила она.

Кестрель отложила посылку.

Вечером пришла рабыня с запиской от отца: «Кое-кто желает увидеться с тобой». Может быть, Ронан. Эта мысль оставила ее равнодушной. Потом Кестрель подумала, что это неправильно, и тогда уже расстроилась.

С ней что-то не так. Она должна радоваться возможности увидеть друга. Должна надеяться, что их с Ронаном дружба перерастет в нечто большее.

«Мы не друзья», — сказал Арин.

Но про Арина лучше не вспоминать.

К ужину Кестрель принарядилась.

Голос, который доносился из столовой залы, определенно был ей знаком, но она не сразу вспомнила, кому он принадлежит.

— Спасибо, что не стал реквизировать мой корабль, — говорил мужчина. — Я бы потерял кучу прибыли, а то и само судно, если бы империя забрала его на войну.

— Меня не благодари, — ответил генерал. — Если б он мне потребовался, я бы долго думать не стал.

— Что, Траян, маловата для тебя моя посудина? — усмехнулся голос. Кестрель, которая подслушивала у дверей, наконец узнала гостя. Она вспомнила, как была совсем маленькой, а этот седой человек улыбался и пачками привозил для нее ноты из дальних стран.

— Как раз наоборот, капитан Венсан, — ответила за генерала Кестрель, заходя в комнату. Мужчины встали. — Полагаю, мой отец не стал забирать ваш корабль, потому что он самый лучший и оснащен пушками. Он не хочет оставлять гавань без защиты.

— Кестрель. — Вместо рукопожатия капитан положил ладонь ей на голову, как ребенку. Она совсем не расстроилась, что их гостем оказался Венсан, а не Ронан. — Ты меня переоцениваешь. Я всего лишь купец.

— Может, это и так, — согласилась Кестрель, когда все трое уселись на свои места: отец во главе стола, она справа, а капитан слева. — Но сомневаюсь, что две палубы десятифунтовых пушек у вас для красоты.

— Я перевожу ценные товары. С такими пушками пиратов можно не бояться.

— И с такой командой. Ваши матросы слывут отличными бойцами.

— Хорошие ребята, — согласился отец, — хотя память у них так себе.

Капитан пристально посмотрел на него.

— Не думал, что ты и об этом знаешь.

— О том, что твои матросы не в состоянии запомнить пароль даже под страхом смерти?

Пароль нужен был в тех случаях, когда кто-то из команды возвращался на корабль ночью. Оставшиеся на палубе матросы требовали назвать кодовое слово, желая убедиться, что в шлюпке их товарищи.

— Я проверил каждый корабль и их команды, когда выбирал, какие суда взять с собой, — объяснил отец Кестрель. — Я всегда серьезно подхожу к делу. — Он посмотрел на свою тарелку. Она была пуста, первое блюдо еще не подали. Генерал провел пальцем по белой каемке, потом повернул тарелку так, что рисунок птицы оказался наверху. Его жест явно что-то означал.

Венсан проследил за его движением, потом взглянул на свою тарелку, на тарелку Кестрель и на другие три, которые были поставлены в память об умерших членах семьи.

— Это верно, — ответил он и зачем-то добавил: — Я согласен.

Кестрель поняла, что эти двое обменялись каким-то зашифрованным сообщением. Очевидно, отец не просто так выбрал этот сервиз для сегодняшнего ужина. В доме было множество посуды с самыми разными узорами. Эти тарелки сделаны валорианцами. На каждой изображена хищная птица: сокол, коршун, орел, сова, скопа и ястреб. Они перечислялись в известной строевой песенке, которую учили валорианские дети.

— Вы что, выбираете в качестве пароля названия птиц из «Песни об оперении Смерти»? — спросила Кестрель у капитана.

В лице Венсана лишь на секунду мелькнуло изумление. Отец и вовсе не удивился. Кестрель всегда легко разгадывала загадки.

Венсан печально вздохнул:

— Похоже, ничего другого мои ребята запомнить не в состоянии. Видишь ли, пароль нужно менять каждую ночь. Порядок птиц в песне заучить довольно легко.

Генерал звонком колокольчика отдал рабам приказ подавать первое блюдо. Венсан принялся рассказывать истории о своих путешествиях, и Кестрель подумала: наверное, отец для того и позвал его, чтобы немного развеселить ее. Но потом она повнимательнее взглянула на тарелку капитана и поняла, что дело не только в этом.

На его тарелке был изображен охотничий ястреб — кестрель.

Разумеется, отец не стал забирать корабль Венсана вовсе не потому, что капитан был его старым другом. И даже не потому, что гавань нуждалась в защите. Это был обмен. Отец оказал ему услугу, за которую капитану предстояло расплатиться. Недаром он сказал «Согласен», глядя на свою тарелку.

Он согласился присмотреть за Кестрель, пока отец будет в отъезде. Она замерла и подняла взгляд на генерала, который сообщил:

— Капитан Венсан пойдет на Зимний бал.

В зал вошли рабы. Они начали раскладывать кушанья. Кестрель посмотрела на три пустые тарелки: две были для брата и сестры отца, которые погибли в бою, и одна, с совой, — для его умершей жены. Что бы изменилось, останься она жива? Возможно, Кестрель с отцом не пришлось бы общаться зашифрованными посланиями и играть в стратегию друг с другом и друг против друга. Возможно, тогда Кестрель могла бы поговорить с ним начистоту.

Что бы она сказала? Что ей все ясно? Что отец попросил капитана не только защитить ее в случае опасности, но и проследить, чтобы она больше не совершала проступков и не навлекала гнев общества на себя? Что прощает его за недоверие (в конце концов, она и сама себе не доверяла). Она сказала бы, что видит не только его опасения, но и его любовь.

— Я рада за капитана Венсана, — улыбнулась она, взяв в руки нож и вилку. — Уверена, ему понравится на балу. Однако сама я идти не собираюсь.

На рассвете Кестрель села в карету и отправилась в городской порт. Генерал не хотел, чтобы дочь его провожала, поэтому она не видела, как корабли готовились к отплытию в серых предутренних сумерках. Но теперь она все же приехала сюда посмотреть на опустевшие доки. Пронизывающий ветер трепал ее плащ. Морской воздух пах солью.

Флот из двух сотен кораблей уже направлялся к выходу из залива. Только шесть купеческих судов, включая судно капитана Венсана, по-прежнему стояли на якоре. К берегу жались рыбацкие лодки, которые не пригодились войску, поскольку были слишком малы. От нечего делать Кестрель сосчитала их. Кто знает, возможно, генерал сейчас стоит на палубе одного из кораблей и даже видит ее на пристани.

Флот удалялся. Корабли двигались плавно, как танцоры, но не прикасаясь друг к другу.

«Для счастья нужна свобода, — любил повторять отец, — а для свободы нужна смелость».

Кестрель подумала о своем бальном платье, по-прежнему завернутом в муслин. Почему бы и не пойти на бал? Чего ей бояться? Косых взглядов? Пусть смотрят. Она умеет за себя постоять, и защиты ей не нужно — ни от отца, ни от капитана Венсана.

Кестрель долго болела, но теперь она выздоровела.

Ткань казалась жидкой на ощупь. Платье приятно холодило кожу. Крой был простым, а золотистая материя поблескивала, как зимнее солнце. Рукавов не было, вырез открывал ключицы.

Надевалось платье легко: она лишь попросила рабыню застегнуть жемчужные пуговки на спине. Закрепить украшенный камнями кинжал на поясе Кестрель могла и сама. Но, оставшись одна, она поняла, что справиться с прической будет непросто. Обычно ее волосами занималась Лира, но звать ее Кестрель не хотела.

Она села за туалетный столик, настороженно разглядывая свое отражение. Ее распущенные локоны лежали по плечам. Они были чуть темнее, чем платье. Кестрель отделила прядку и начала плести косу.

— Мне сказали, что ты собираешься на бал.

Она посмотрела в зеркало и увидела, что за ее спиной стоит Арин. Кестрель тут же перевела взгляд на собственное лицо. Под глазами у нее лежали глубокие тени.

— Тебе сюда нельзя, — бросила она. Даже не глядя, она знала, что на его лице застыло выжидающее выражение. Сама Кестрель тоже ждала, пытаясь собраться с силами и прогнать его.

Потом она вздохнула и продолжила плести косу.

— Лучше не ходи на бал, это плохая идея, — снова заговорил Арин.

— Мне кажется, ты не в том положении, чтобы указывать мне. — Она вновь взглянула на его отражение. При виде его лица нервы Кестрель, и без того натянутые до предела, едва не зазвенели от напряжения. Косичка выскользнула из рук и расплелась. — Ну что? — сорвалась она. — Что смешного?

Он ухмыльнулся, и в это мгновение он снова стал похож на того Арина, которого она знала.

— Смешного — ничего.

Тяжелые локоны скользнули вперед, заслоняя лицо Кестрель.

— Обычно меня причесывает Лира, — пробормотала она.

Арин вдохнул, будто собираясь ответить, но тишина затянулась.

Потом он тихо сказал:

— Я могу.

— Что?

— Я могу тебя причесать.

— Ты?!

— Да.

Кестрель почувствовала, как на шее у нее забилась жилка. Она открыла рот, но не успела возразить. Арин подошел к ней и собрал волосы руками. Его пальцы задвигались.

В комнате стояла странная тишина. Казалось, каждое движение должно отзываться каким-то звуком: вот кончик пальца задел кожу на шее, вот шпилька закрепила туго натянутый локон, вот тоненькая косичка выскользнула из рук Арина и коснулась щеки Кестрель. Каждый жест напоминал музыку, и было странно не слышать нот, ни высоких, ни низких. Кестрель медленно выдохнула.

Руки Арина замерли.

— Больно?

— Нет.

Шпильки быстро исчезали со столика. На глазах у Кестрель мелкие косички соединились в большие и сплелись в замысловатые узлы. Пальцы Арина нежно потянули какую-то прядку, изогнули ее. Кестрель ощущала даже малейшее движение воздуха.

Хотя Арин прикасался не к ней, а лишь к неживой ее части, Кестрель показалось, что на нее накинули полупрозрачную сеть, которая дрожала и переливалась на свету.

— Ну вот, — сказал Арин.

Ее отражение в зеркале подняло руку и потрогало волосы. Она не знала, что ответить. Арин отошел назад и спрятал руки в карманы. Однако его взгляд был устремлен на ее отражение, а лицо его смягчилось, как тогда, в музыкальной комнате, когда она сыграла для него на фортепиано.

— Как… — начала Кестрель.

— Как кузнец умудрился выучиться такому искусству?

— Ну… Да.

— В детстве моя старшая сестра заставляла причесывать ее.

Кестрель чуть было не спросила, где теперь его старшая сестра, потом представила самый худший вариант ответа. В глазах Арина отразилась та же мысль, и по его выражению Кестрель поняла, что худший вариант оказался правдой. Но его улыбка не исчезла.

— Я, конечно, злился, — продолжил Арин. — Меня раздражало, что она вечно мной командует. И что я ей это позволяю. Но теперь… приятно вспомнить.

Кестрель встала и повернулась лицом к нему. Между ними стоял стул, и она сама не знала, рада она этому или нет.

— Кестрель, раз уж ты идешь на бал, возьми меня с собой.

— Я тебя не понимаю, — устало выдохнула одна. — Не понимаю твоих слов, твоих постоянных перемен настроения, твоего непредсказуемого поведения.

— Я и сам себя не всегда понимаю. Но я знаю, что хочу пойти с тобой.

Эти слова эхом разлетелись в голове Кестрель. Голос Арина звучал одновременно мягко и решительно. Мелодично. Знал ли он, что каждым словом неизбежно выдает свой певческий дар? Знал ли, каким пленительным казался Кестрель звук его голоса?

— Если ты считаешь, что мне не стоит идти на бал, — сказала она, — то наверняка прекрасно понимаешь, как глупо с моей стороны будет взять с собой тебя.

Он пожал плечами.

— Или, наоборот, очень мудро. Подобный шаг даст всем понять, что тебе скрывать нечего.

Жена губернатора, Нериль, замешкалась лишь на секунду, когда увидела Кестрель среди гостей, пришедших на бал. Но губернатор очень уважал генерала Траяна и, что немаловажно, во многом от него зависел. Соответственно, они были союзниками, а это, в свою очередь, означало, что Нериль придется быть любезной с дочерью генерала. Кестрель это прекрасно понимала.

— Милочка! — воскликнула Нериль, когда подошла очередь Кестрель поздороваться с хозяйкой. — Вы чудесно выглядите!

Однако ее взгляд не задержался на Кестрель. Она уставилась на Арина, который стоял чуть позади.

— Благодарю, — отозвалась Кестрель.

Нериль сухо улыбнулась. Она не сводила глаз с Арина.

— Леди Кестрель, могу я попросить вас об одолжении? Видите ли, половина моих рабов заболели.

— Так много?

— Они, конечно, прикидываются, но, если я прикажу их высечь, толку все равно не будет. В таком состоянии они не смогут прислуживать гостям, а уж тем более держаться подобающе.

Кестрель поняла, к чему клонит Нериль, и ей это не понравилось.

— Леди Нериль…

— Одолжите мне вашего раба на вечер?

Кестрель почувствовала, как Арин напрягся. Казалось, они стояли плечом к плечу, хотя на самом деле Арин держался на достаточном расстоянии от нее.

— Он еще может понадобиться мне.

— Понадобиться вам? — Нериль перешла на шепот: — Кестрель, если вы не поняли, это я вам оказываю услугу. Отправьте его поскорее на кухню, пока бал еще не начался и не все его заметили. Едва ли он будет против.

Кестрель для виду перевела Арину просьбу Нериль. Все это время она внимательно следила за его лицом. Она была убеждена, что он-то как раз будет против. Однако, когда он заговорил, его голос был полон покорности. Он ответил по-валориански, как будто ему было уже все равно, что этим он выдаст себя.

— Госпожа, — обратился он к Нериль. — Я не знаю, где у вас кухня, и боюсь заблудиться в таком большом доме. Я бы попросил ваших рабов проводить меня, но вижу, они все заняты…

— Ладно, ладно, — нетерпеливо отмахнулась Нериль. — Я пришлю за тобой раба. В ближайшее время, — добавила она, обращаясь к Кестрель, после чего обернулась к следующим гостям.

Дом губернатора был построен уже при валорианцах. Двери холла вели в трофейную залу, где на стенах, поблескивая в свете факелов, висели выпуклые щиты. Здесь гости могли поболтать и выпить.

Домашний раб подал ей бокал с вином. Кестрель поднесла его к губам.

Спустя мгновение кто-то выбил его у нее из рук. Бокал разлетелся на мелкие осколки, вино разлилось по полу. Разговоры вокруг смолкли.

— Прошу прощения, — пробормотал Арин. — Я споткнулся.

Кестрель почувствовала на себе тяжесть чужих взглядов. Люди уставились на Арина и на нее. Она увидела, как Нериль, стоявшая на пороге зала, обернулась. Хозяйка дома закатила глаза, поймала за локоть одного из рабов и подтолкнула его к Кестрель и Арину.

— Кестрель, не пей сегодня вина, — прошептал Арин.

— Что? Почему?

Раб Нериль приближался к ним.

— Тебе нужна ясная голова, — ответил Арин.

— Она у меня и так ясная, — как можно тише прошипела Кестрель, чтобы не слышали люди вокруг. — В чем дело, Арин? Сначала ты говоришь, что мне лучше никуда не ходить, потом просишься со мной. В карете ты всю дорогу молчишь, а теперь…

— Просто пообещай, что не будешь пить.

— Ладно, не буду, если тебе это так важно. — Возможно, его поведение было связано с каким-то детским воспоминанием, как тогда, в доме Айрекса. — Но что…

— Арин, — прервал их раб, присланный хозяйкой дома. Казалось, он был удивлен и одновременно рад видеть Арина. — Следуй за мной.

Когда Арин вошел в кухню, все гэррани разом замолчали. Выражения их лиц изменились, и Арину почудилось, будто его кожа измазана чем-то липким. Они смотрели на него как на героя, но он не сказал ни слова, просто пробрался через ряды лакеев и горничных к тому месту, где повар жарил на огне свинину, насаженную на вертел, и схватил его за руку.

— Которое вино? — спросил он. Когда отравленный напиток подадут, все валорианцы в доме будут обречены.

— Арин! — повар заулыбался. — Я думал, ты сегодня будешь в генеральском доме.

— Которое вино?

Повар моргнул, наконец-то заметив, с какой тревогой и настойчивостью Арин требовал ответа.

— Яблочное со льдом, самое сладкое. Так проще замаскировать яд.

— Когда?

— Когда его подадут? О, сразу после третьего танца.