Проклятие победителя

36

Он попытался повалить ее на пол. Кестрель вырвала руку и ударила его в нос. Что-то хрустнуло. Кровь брызнула на ее пальцы. Плут захрипел. Он зажал нос руками, заглушая собственные стоны и пытаясь остановить кровь. На мгновение Кестрель оказалась свободна и оттолкнула его. В голове крутилась одна только мысль: взять самодельный керамический нож, который был по-прежнему спрятан в плюще.

Плут ударил Кестрель по лицу и сбил с ног. Секунда — и она уже лежала лицом на ковре, но, когда попыталась подняться, он снова толкнул ее. Лязгнул кинжал, вынутый из ножен. Плут начал что-то говорить, но Кестрель не могла понять ни слова.

Вдруг раздался грохот. Кестрель не разобрала, где он раздался. Плут придавил ее так, что она едва дышала, но внезапно вскочил на ноги, уставившись на Арина. Тот выбил дверь и, появившись на пороге, вошел в комнату. В его руке был меч. Его лицо побледнело и осунулось от ярости.

— Арин, — ласково произнес Плут. — Ничего не было.

Плут говорил это так, будто речь шла об игре и они просто запутались в правилах. Мол, нечестно, что у Арина больше меч, и вообще старым друзьям не пристало драться. Валорианка сама на него набросилась.

Арин замахнулся и снес бы Плуту голову, если бы тот не уклонился.

— Ты посмотри на меня, — воскликнул Плут. — Видишь, что она натворила?

Арин вонзил меч Плуту в грудь. Тот издал полузадушенный хрип, хлынула кровь. Арин всадил меч глубже, по самую рукоять. Острие прошло насквозь. Плут осел на пол, заливая все вокруг кровью, но лицо Арина не дрогнуло. На нем по-прежнему читалась твердая решимость.

Плут на мгновение широко раскрыл глаза, словно не веря в происходящее. Потом его взгляд потух. Арин разжал руки. Он опустился на колени рядом с Кестрель и потянулся окровавленной рукой к ее ушибленной щеке. Она вздрогнула от прикосновения его мокрых пальцев, но потом позволила себя обнять. Арин прижал ее к груди, в которой бешено колотилось сердце. Кестрель вздохнула. Это был судорожный глоток воздуха. Резкий. Неглубокий. И снова, снова.

Ее начало трясти. Зубы громко стучали. Арин бормотал: «Тише, тише», будто плачущему ребенку, и вдруг она поняла, что действительно плачет. А потом вернулась в реальность: ведь это Арин посадил ее в клетку. Кестрель вырвалась из его объятий.

— Ключ, — прошептала она.

Арин опустил руки.

— Что?

— Ты дал Плуту ключ от моей комнаты!

Как иначе он смог так тихо подкрасться? Арин сам позвал его, впустил в свой дом, позволил пользоваться своим имуществом, своей пленницей…

— Нет. Ни за что. Ты же знаешь, я бы этого никогда не сделал!

Кестрель сжала зубы.

— Подумай, Кестрель. Зачем мне давать Плуту ключ от твоих покоев? Ты же видишь, я убил его.

Она покачала головой, не зная, что и думать.

Арин вытер лоб рукой, и кровь размазалась по лицу. Он попытался стереть ее рукавом, но, когда снова посмотрел на Кестрель, над серыми глазами все равно оставалась красная полоска. Злоба, исказившая его лицо, когда он ворвался в комнату, исчезла. Он выглядел совсем мальчишкой.

Встав, Арин вытащил из тела Плута меч и ощупал карманы мертвеца. Ему попалось железное кольцо с дюжиной ключей, которую он повертел в руках. Ключи зазвенели друг о друга, и Арин зажал их в кулаке.

— И это в моем доме, — глухо произнес он, а потом посмотрел на Кестрель. — С ключей можно сделать дубликаты. — Его взгляд умолял ее поверить. — Я понятия не имею, сколько их было у Айрекса. Плут мог добыть ключи еще до Зимнего бала.

Кестрель понимала: вполне возможно, что так оно и есть. Он помнила неподдельный ужас на лице Арина в ту секунду, когда он увидел ее на полу. Никто бы не смог так хорошо притвориться. И сейчас он смотрел так, будто вместе с ней пережил произошедшее.

— Поверь мне, Кестрель.

Она верила и в то же время нет. Арин снял с кольца два ключа и протянул их Кестрель.

— Они от твоих покоев. Оставь себе.

Металл тускло блеснул в ее ладони. Один ключ она знала. А вот второй…

— Это от двери в саду?

— Да, но… — Арин отвел взгляд, — тебе он вряд ли пригодится.

Кестрель и раньше догадывалась, что Арин живет в западном крыле, где, должно быть, находились комнаты его отца, в то время как она жила в покоях матери. Но лишь теперь она поняла, для чего нужны эти два сада: через них муж и жена могли ходить друг к другу незаметно для всех.

Кестрель встала вслед за Арином. Корчиться на полу она больше не желала.

— Кестрель… — Арину явно не хотелось задавать этот вопрос. — Ты сильно ранена?

— Как видишь. — Глаз уже начал опухать, а на щеке осталась ссадина. — Лицо. Это все.

— Я мог бы убить его тысячу раз, и все равно этого было бы мало.

Она посмотрела на тело Плута. Кровь уже начала впитываться в ковер.

— Надеюсь, кто-нибудь это уберет. Потому что я не стану. Я тебе не рабыня.

— Конечно нет, Кестрель.

— Я бы поверила, если бы ты отдал мне всю связку ключей.

Уголок его губ дернулся.

— Нет уж, тогда ты решишь, что я глуп, и совсем перестанешь меня уважать.

Когда стемнело, Кестрель вышла в сад и открыла дверь в стене. В саду Арина, окруженном гладкими стенами, тоже не росли цветы. На лоджии было темно, но коридор, который вел в покои, походил на сверкающий туннель. Где-то там, в освещенных комнатах, среди смутных силуэтов двигалась длинная тень.

Арин не спал.

Кестрель скользнула обратно в свой сад и заперла дверь. Дрожь, охватившая ее днем после случившегося, вернулась. Она пошла в сад, мечтая о побеге, но, увидев тень Арина, поняла, что на самом деле просто искала его общества. Ей было страшно одной.

Кестрель принялась мерить шагами сад. Галька разлеталась у нее под ногами.

Если она не будет останавливаться, то, может, забудет, как Плут навалился на нее всем своим весом, дал пощечину и то мгновение, когда она поняла, что ничего не может поделать. За нее все сделал Арин.

Позже он взвалил труп на плечо, куда-то унес и пропитанный кровью ковер тоже убрал. Наверное, он хотел починить и выбитую дверь, которая едва держалась на петлях, но Кестрель велела ему уйти.

Арин постепенно превращался в человека вроде тех, каких всегда ставил в пример ее отец: безжалостного, способного принять решение, привести его в исполнение и пойти дальше не оглядываясь. Кестрель подумала, что Арин стал ее собственном отражением, точнее, отражением той, кем она должна была стать.

Дочь генерала Траяна не оказалась бы в таком положении. Она бы не испугалась.

Кестрель споткнулась о камень и, внезапно услышав какой-то звук, замерла, не сразу поняв, что это такое. Чистый, глубокий, прекрасный звук. Она подождала, и он раздался снова.

Песня. Она лилась как древесный сок, что стекает по коре золотыми капельками. Потом, словно освободившись от оков, зазвучал и взмыл над стенами сада голос Арина. Он коснулся страха, заполнившего грудь Кестрель, и вытеснил его. Это была колыбельная. Кестрель вспомнила, как в детстве слушала пение Энай перед сном.

Наверное, он увидел ее в саду или услышал ее беспокойные шаги. Как он догадался, что ей нужно утешение? Как понял, что, когда их разделяет каменная стена, ей легче всего будет принять именно такое?

Когда песня затихла и все вокруг окутала ночная тишина, тоже похожая на музыку, Кестрель перестала бояться и поверила Арину. Он готов ждать по ту сторону стены целую вечность, если будет нужно.

Когда Кестрель ушла в комнаты, то унесла его песню с собой. Она, точно свеча, освещала ей путь и оберегала во сне.

Арин проснулся. Музыка по-прежнему рвалась из груди.

Потом он вспомнил, что убил своего друга и оставил гэррани без предводителя. Попытавшись найти в себе хоть крупицу раскаяния, он ничего не почувствовал, только глухое эхо остывшего гнева.

Он встал и умылся, пригладил волосы. Лицо, которое смотрело на него из зеркала, показалось ему незнакомым.

Арин аккуратно оделся и пошел осматривать свои владения.

Люди в коридорах поглядывали на него с осторожностью. Среди них встречались и бывшие рабы Айрекса, и те, кто служил здесь еще при родителях Арина. Все они продолжили жить как раньше. Когда Арин заверил их, что они больше не обязаны работать, те лишь ответили, что предпочитают убираться и готовить, а не воевать. Платить им пока не нужно, они подождут.

В доме Арина жили и другие гэррани — повстанцы, которые все больше походили на хорошо обученных солдат. Они тоже косились на Арина, но ничего не сказали о трупе, который он вчера вынес и закопал недалеко от дома.

Молчание раздражало.

Арин прошел мимо открытой двери библиотеки, потом остановился и вернулся. Он распахнул дверь, чтобы получше видеть Кестрель.

В камине горел огонь, и в комнате было тепло. Кестрель ходила вдоль полок, будто у себя дома. Арин всей душой желал, чтобы так оно и было. По-прежнему стоя спиной к нему, она положила палец на корешок книги и потянула ее на себя.

Потом, будто почувствовав его присутствие, она толкнула книгу обратно и повернулась. Ссадина на ее щеке подсохла и затянулась. Веко еще больше распухло и не открывалось, но второй глаз смотрел на него изучающе. Ее вид потряс Арина сильнее, чем он ожидал.

— Не говори своим людям, за что ты убил Плута, — посоветовала она. — Это никому не понравится.

— Мне все равно, что обо мне подумают. Они должны знать, что случилось.

— Не тебе об этом рассказывать.

В очаге громко затрещало полено.

— Ты права, — согласился Арин, — но не могу же я им солгать.

— Тогда ничего не говори.

— Меня станут спрашивать. Мне придется отвечать перед нашим новым предводителем, хотя я не представляю, кто сможет занять место Плута…

— Ты. Это же очевидно.

Он покачал головой.

Кестрель пожала плечом и снова повернулась к полкам.

— Кестрель, я не о политике пришел поговорить.

Ее рука дрогнула, и она торопливо провела ею по корешкам, надеясь это скрыть.

Арин не знал, что изменилось между ними после прошлой ночи и в какую сторону.

— Прости меня, — сказал он. — За то, что так долго позволял Плуту угрожать тебе. Ты заперта здесь по моей вине. Из-за меня ты оказалась в таком положении. Прости меня, пожалуйста.

Ее пальцы замерли — тонкие, сильные, неподвижные.

Набравшись смелости, Арин коснулся их, и Кестрель впервые не убрала руку.