Проклятие победителя

9

Управляющий вновь поймал Кестрель у дверей.

— Собираетесь в город? — спросил он, встав у нее на пути. — Не забывайте, госпожа, что вам нужна…

— …свита. Я знаю.

— Так приказал сам генерал.

Кестрель решила, что будет справедливо в отместку немного позлить Хармана.

— Тогда можешь послать за кузнецом.

— Зачем?

— Он будет меня сопровождать.

Управляющий ухмыльнулся было, но потом понял, что она не шутит.

— Он не годится.

Кестрель и сама это прекрасно знала.

— Он угрюмый, — продолжил Харман, — строптивый. Я слышал, он вчера явился после отбоя.

Кестрель было все равно.

— Да и с виду он сущий дикарь…

— Так вели его причесать и переодеть.

— Леди Кестрель, он опасен. Вы неопытны, вот и не понимаете. Не замечаете очевидных вещей.

— Вот как? Зато тебя я вижу насквозь. Как и то, что по твоему приказу кузнец за две недели наделал сотни подков, в то время как покупали его, чтобы ковать оружие. А еще я вижу, что в конюшне хранится лишь малая часть тех подков. Непонятно только, куда подевались остальные. Полагаю, они отправились прямиком на рынок, где их выгодно продали. А полученные деньги могли превратиться, скажем, в часы из драгоценного металла.

Управляющий запоздало потянулся к золотой цепочке, свисавшей из кармана.

— Делай, как я говорю, Харман, иначе пожалеешь.

Арина можно было отослать на кухню, как только они добрались до поместья Джесс. Находясь в доме, Кестрель имела полное право отпустить свиту. Но она велела рабу остаться в гостиной. Подруги пили прохладный чай с листьями османтуса и ели пирожные с гибискусом и апельсиновыми дольками. Арин неподвижно замер у дальней стены. В темно-синем наряде он почти сливался со шторой, но Кестрель ни на секунду не забывала о его присутствии.

На нем была, как положено, рубашка с высоким воротничком — так одевались гэрранские аристократы до войны, а теперь носили все домашние рабы мужского пола. Только вот обычно они не смели смотреть на господ с таким неприкрытым презрением. По крайней мере, длинные рукава закрывали сильные руки Арина, покрытые шрамами, которые сразу же выдали бы род его занятий. Кестрель, однако, подозревала, что Арин скрывает кое-что поважнее. Краем глаза она все время следила за ним. У Кестрель появилась теория, которая требовала подтверждения.

— Кузены Тренекс опять взялись за старое, — поделилась новостью Джесс и стала в подробностях описывать недавнюю дуэль.

Лицо Арина выражало невыносимую тоску. Разумеется, любой, кто не говорит по-валориански, заскучал бы в такой ситуации. Впрочем, Арин наверняка выглядел точно так же, даже если бы все понимал. А Кестрель подозревала, что так оно и было.

— Честное слово, — воскликнула Джесс, теребя те самые сережки, которые купила для нее Кестрель, — в конце концов один из них убьет другого и заплатит откуп!

Кестрель вспомнила тот единственный раз, когда Арин обратился к ней по-валориански. Как он произнес слово «нет» — совсем без акцента! Еще он знал, что значит имя «Ланс». Может, в этом и не было ничего особенного: кузнецу наверняка приходилось ковать для валорианцев самое разное оружие. И все-таки Кестрель показалось странным, что Арин знает это слово. Хотя скорее то, как легко он уловил его в потоке речи.

— Поверить не могу, до пикника у леди Фарис осталось несколько дней! — продолжала щебетать Джесс. — Давай ты заедешь за час и отправишься с нами на прием? Братец просил тебя пригласить.

Кестрель представила, как неловко будет сидеть в одной карете с Ронаном.

— Пожалуй, я лучше доеду одна.

— Какая ты зануда! — Джесс замолчала в нерешительности, но потом добавила: — К слову, Кестрель, когда мы будем на пикнике, ты не могла бы вести себя менее… странно?

— Менее странно?

— Ну, ты же знаешь, все считают тебя немного эксцентричной…

Об этом Кестрель была осведомлена прекрасно.

— Ты не подумай, тебя все равно любят. Просто когда ты дала свободу своей няне, было столько разговоров. Все бы уже забыли, но ты вечно норовишь выкинуть что-нибудь подобное. Все ведь знают, например, что ты играешь на пианино… Не то чтобы я осуждала, но все-таки.

Об этом они уже говорили, и не раз. Беда была в том, с каким упорством Кестрель занималась музыкой: играй она время от времени, как ее мать, никто бы не обратил внимания. К тому же до войны гэррани невероятно высоко ценили музыку. Если бы не этот факт, возможно, сейчас к ней относились бы по-другому. Но валорианцы полагали, что музыкой следует наслаждаться в расслабляющей атмосфере, слушая чужую игру. Большинству почему-то не приходило в голову, что играть и слушать одновременно может быть еще приятнее.

Джесс все не умолкала:

— И теперь этот аукцион… — Она с недоверием посмотрела на Арина.

Кестрель тоже перевела взгляд на кузнеца. Его лицо по-прежнему выражало безразличие, но ей показалось, что раб прислушивается к разговору.

— Так ты меня стыдишься? — спросила Кестрель у подруги.

— Ну как ты можешь такое говорить? — воскликнула Джесс с искренней обидой в голосе.

Кестрель тут же пожалела о своих словах. Джесс ничем этого не заслужила, тем более она только что пригласила поехать вместе на пикник.

— Ладно, я постараюсь к вам присоединиться, — пообещала Кестрель.

Джесс явно обрадовалась такому исходу. Чтобы сгладить неприятное впечатление от разговора, она начала в деталях расписывать, какие блюда ожидаются на приеме и какие влюбленные парочки непременно дадут повод для сплетен.

— Там будут все самые очаровательные молодые люди!

— Мм, — протянула Кестрель, крутя в руках бокал.

— Я тебе уже говорила, что Фарис планирует представить свету своего малыша?

— Что? — Кестрель замерла.

— Ну да. Мальчику уже шесть месяцев, да и погода будет хорошая. Прекрасная возможность показать ребенка. Что тебя так удивляет?

Кестрель пожала плечами.

— Не ожидала такой наглости.

— В каком смысле?

— Ребенок явно не от мужа.

— Не может быть! — в притворном ужасе прошептала Джесс. — Откуда ты знаешь?

— Ну, знать-то я не знаю. Но недавно я была у Фарис и видела малыша. Он слишком красивый, да и на старших детей ни капли не похож. А вообще, — Кестрель задумчиво постучала пальцем по краю бокала, — если я права, то Фарис очень хитро все придумала. Никто не поверит, что светская дама осмелилась показать незаконнорожденного ребенка на главном приеме сезона.

Джесс смотрела на нее приоткрыв рот, а потом рассмеялась.

— Говорю же, Кестрель, бог лжи тебя обожает!

Кестрель не столько услышала, сколько почувствовала, как Арин на другом конце комнаты резко вздохнул.

— Что вы сказали? — прошептал он по-валориански, уставившись на Джесс.

Та озадаченно взглянула на подругу, ища поддержки.

— Бог лжи. Гэрранский. У валорианцев ведь нет богов.

— Разумеется, у вас нет богов. У вас и души нет.

Кестрель поднялась. Арин теперь стоял ближе, и она невольно вспомнила, как на арене ему приказали спеть. Его гнев казался почти осязаемым.

— Довольно, — произнесла Кестрель.

— Говорите, мой бог вас любит? — Арин недобро прищурил серые глаза. Он тяжело вдохнул и выдохнул, стараясь справиться с нахлынувшим приступом злости. По его взгляду Кестрель поняла: Арин уже понял, что выдал себя. С пугающим спокойствием раб обратился к Джесс: — С чего вы это взяли?

Кестрель хотела ответить, но Арин остановил ее жестом. Джесс в изумлении повернулась к подруге:

— Кестрель!

— Отвечайте, — потребовал раб.

— Ну… — Джесс издала нервный смешок. — А разве нет? Кестрель так ясно видит суть вещей…

Губы Арина злобно искривились.

— Сомневаюсь.

— Кестрель, это же твой раб. Сделай что-нибудь!

Призыв к действию отчего-то окончательно парализовал Кестрель.

— Вы вообразили, что всегда знаете истину, — обратился Арин по-гэррански к Кестрель, — а на самом деле все вокруг просто с вами соглашаются. Если вы обвините гэррани во лжи, думаете, он посмеет вам возразить?

Страшная догадка мелькнула в голове у Кестрель. Она побледнела.

— Джесс, дай мне свои сережки.

— Что? — Та окончательно растерялась.

— Одолжи их мне. Пожалуйста. Я верну.

Джесс сняла серьги и протянула их подруге. Золотые стеклянные капельки блеснули на ладони. Но стеклянные ли? Торговка уверяла, что это топазы, пока Кестрель не накинулась на нее с обвинениями. Для стекла цена была слишком высока, но настоящие камни обошлись бы намного дороже. Может, это все-таки топазы, а старая гэррани просто побоялась спорить с валорианкой?

Кестрель стало стыдно. В комнате повисла тишина. Джесс теребила кружевную оборку на рукаве, во взгляде Арина читалось мрачное торжество. Он знал, что попал точно в цель.

— Мы уходим, — решила Кестрель.

На этот раз раб не воспротивился ее приказу, но вовсе не потому, что испугался наказания. Напротив, теперь Арин убедился в том, что у Кестрель не хватит смелости его наказать.

Кестрель выскочила из кареты и почти вбежала в лавку самого уважаемого валорианского ювелира в городе. Арин шел следом.

— Мне нужно знать, настоящие ли это камни. — Она с громким стуком положила серьги на стол.

— Топазы? — спросил ювелир.

У Кестрель перехватило дыхание.

— Вот вы мне и скажите.

Ювелир навел лупу на серьги и нахмурился.

— Трудно сказать. Мне нужно сравнить их с образцами, это займет какое-то время.

— Я подожду.

— Госпожа, — произнес Арин по-гэррански. Он говорил вежливо, будто напрочь забыв о том, что произошло в гостиной у Джесс. — Вы не позволите мне пройтись по рынку?

Кестрель удивилась. Просьба была необычной, к тому же Арин уже успел провиниться. Непонятно, на что он рассчитывал?

— Вы ведь в помещении, — продолжил раб, — значит, свита вам не нужна. А я бы хотел навестить друга.

— Друга?

— У всех есть друзья. Я вернусь, — добавил он. — Вы же знаете, далеко мне все равно не убежать.

С пойманными беглецами разговор был короткий. Им отрезали уши и нос. Наказанный таким образом невольник по-прежнему оставался пригодным для работы.

Кестрель вдруг поняла, что рада будет избавиться от Арина. Она, пожалуй, даже надеялась, что рабу повезет сбежать, и она его больше не увидит.

— Возьми. — Она сняла с пальца перстень с печаткой, на которой были вырезаны когти хищной птицы. — Без клейма или моего знака тебя арестуют.

Арин жаждал остричь ее золотые кудри. Хотел отправить ее на работу в поле. Мечтал запереть ее в темнице, а ключ, холодный и тяжелый, спрятать в карман. И хотя тогда, в гостиной, она даже не стала с ним спорить, в тот момент он ненавидел ее ничуть не меньше.

Торговец у прилавка зазывал покупателей. Его резкий голос разорвал темный водоворот мыслей, затянувший Арина. Нельзя отвлекаться от дела. Нужно попасть на невольничий рынок. А прежде привести мысли в порядок.

Ничто теперь не испортит ему настроения, даже отголосок гнева, оставивший во рту горький привкус. Арин подставил лицо солнечным лучам и вдохнул пыль, повисшую в воздухе на площади. Этот глоток воздуха показался ему свежее, чем прохладный ветер в цитрусовой роще, потому что здесь можно было на мгновение притвориться свободным. Арин шел, размышляя о том, что услышал сегодня. Он перебирал сведения, точно бусины на нитке, рассматривая их со всех сторон.

На секунду он задумался над одной деталью: оказывается, его новая госпожа дала свободу рабыне. Неважно. Бусина скатилась по нитке, звякнула и затихла. Эта информация ни на что не влияла.

Многое из произошедшего пока оставалось для Арина загадкой. Он понятия не имел, что так обеспокоило девчонку и как это связано с сережками ее подруги. Он знал только, что это каким-то образом дало ему преимущество. Но за все приходится платить. Теперь госпожа уже не станет так свободно говорить при нем по-валориански.

Городская стража остановила Арина всего один раз и тут же его отпустила. В итоге он довольно быстро добрался до арены, где сказал, что хочет видеть Плута. Тот обожал свою валорианскую кличку и пользовался исключительно ею, так что никто уже не помнил, как его звали до войны. «Плут — прекрасное имя для аукциониста», — посмеивался он.

Наконец Плут появился в приемной. Увидев, кто к нему пришел, он широко улыбнулся. Хищный оскал сразу напомнил Арину о том, что распорядитель торгов обычно старался скрыть. Имея невысокий рост и плотное телосложение, Плут любил прикинуться добродушным увальнем. Мало кто догадывался, что этот человек — прирожденный боец. Но улыбка выдавала его.

— Как же ты умудрился? — Он махнул рукой, указывая на Арина, который стоял перед ним один, хорошо одетый и причесанный.

— Чувство вины сыграло мне на руку.

— Повезло.

Распорядитель шагнул в камеру для рабов, Арин последовал за ним. Внутри была еще одна дверь, которую не видели валорианцы, приходившие сюда забирать покупки. Гэррани прошли в темную комнатку без окон. Аукционист зажег лампу.

— Кто знает, когда еще тебе удастся выбраться, — сказал Плут, — так что говори все, что знаешь, и побыстрее.

Арин изложил все, что выведал за последние две недели. Он описал устройство генеральской виллы и, вооружившись угольком, набросал ее примерный план на листке бумаги. Вокруг он дорисовал хозяйственные постройки и отметил особенности рельефа.

— В доме я был только однажды.

— Сумеешь попасть туда еще пару раз?

— Возможно.

— Что знаешь о передвижениях генерала?

— Пока ничего особенного. В основном он проводит учения за стенами города. Дома его почти не бывает, но он всегда где-то поблизости.

— А что девчонка?

— Ездит в гости. Сплетничает. — Арин промолчал о том, что его насторожили чрезвычайно меткие замечания дочери генерала о ребенке леди Фарис. И о том, что молодая госпожа как будто вовсе не удивилась, когда ее раб вдруг заговорил по-валориански.

— Об отце она не говорит?

Арин подумал о разговоре в конюшне, но это не считается. Никакой полезной информации. Он покачал головой:

— О военных делах она вообще не упоминает.

— Возможно, еще скажет. Генерал может поделиться с ней планами. Всем известно, что он готовит дочь в армию.

Арин не собирался об этом говорить, но слова, подозрительно напоминающие обвинение, вырвались сами:

— Почему ты не сказал мне, что она занимается музыкой?

Плут посмотрел на него прищурившись.

— Это не имело значения.

— Неужели?! Поэтому ты попытался продать меня как певца?

— И благодарю бога удачи за эту мысль! На кузнеца она не клюнула. Ты хоть знаешь, как долго я пытался пристроить своего человека в поместье генерала? А ты чуть не испортил все своим упрямством. Я тебя предупреждал, что на арене нелегко. И потом, я всего-то попросил тебя спеть. Так трудно было сделать как велено?

— Ты мне не хозяин.

Плут взъерошил короткие волосы Арина и улыбнулся.

— Конечно нет. Ладно, парень, так и быть, в другой раз, прежде чем подослать тебя шпионом в дом знатных валорианцев, обязательно расскажу, что нравится молодой госпоже.

Арин закатил глаза и повернулся к выходу.

— Эй, — бросил вдогонку Плут, — а что насчет оружия?

— Я над этим работаю.

Краем глаза Кестрель увидела, что Арин входит в лавку ювелира как раз в тот момент, когда старик произнес:

— Очень жаль, госпожа, но это подделка. Просто красивые стекляшки.

Кестрель вздохнула с облегчением.

— Но вы не расстраивайтесь, — добавил ювелир. — Можете всем говорить, что это топазы, никто ничего не заметит.

Вернувшись в карету, Кестрель потребовала:

— Теперь я хочу знать правду.

Раб побледнел.

— Правду?

Она удивилась его замешательству, но потом осознала, что он не так ее понял. Кестрель почувствовала укол обиды: как мог Арин подумать, что она станет требовать у него отчета о встрече с другом? Она испытующе посмотрела на раба. Тот поднял руку и провел по лбу, словно пытаясь что-то смахнуть с лица.

— Твои личные дела меня не интересуют, — пояснила Кестрель. — Можешь не бояться, я не полезу в твои тайны.

— Значит, вы хотите, чтобы я доносил на других рабов, — решил Арин. — Чтобы я вам рассказывал об их проступках. Кто украл хлеб из кладовых, кто съел апельсин в роще. Я не стану этого делать.

— Нет, я прошу вовсе не об этом. — Кестрель на секунду задумалась, прежде чем продолжить: — Ты прав. Люди говорят мне только то, что я, по их мнению, желаю слышать. Но надеюсь, что ты будешь со мной честен, как сегодня у Джесс. Мне нужно, чтобы ты говорил что думаешь.

— Так вот чего вы хотите, — медленно протянул он. — Честности.

— Да.

Арин помолчал.

— Трудно говорить свободно, когда ты во всем ограничен, — сказал он наконец.

Кестрель поняла, что ей ставят условие.

— Я могу обеспечить тебе свободу передвижений в пределах поместья.

— Дайте мне привилегии домашнего раба.

— Хорошо.

— И позвольте мне одному ходить в город. Хотя бы изредка.

— В гости к другу?

— К возлюбленной.

Кестрель задумалась на мгновение.

— Договорились.