Проклятье живой воды

Глава 13

Оставшись одна в лаборатории, Мэгги Смитсон тут же притворилась, что полностью поглощена работой. Девушка лихорадочно перебирала колбы и пробирки, протирая их ветошкой и расставляя по местам, а сама одновременно присматривалась к их содержимому и прислушивалась к доносящимся через неплотно прикрытую дверь обрывкам фраз. Привычка позволяла ей делать три дела одновременно — девушке надо было быть крайне осторожной, если не хочет попасть в неприятности.

В этой лаборатории она практически не бывала — простую работницу, девушку с улицы, не допускали сюда, где трудились лишь проверенные люди. У нее не было ни образования, ни рекомендаций, ни «подходящего» происхождения — только собственный ум, наблюдательность и деловая хватка. Если бы в лабораторию не требовалась уборщица, готовая служить за самое маленькое жалование и притом грамотная, ее бы ни за что не приняли на работу. Мэгги начинала, как прислуга — мыла пробирки и полы, протирала стол, иногда подавала ту или иную вещицу, если лаборант сам не мог или не хотел до нее дотягиваться. Но она умела наблюдать, слушать, запоминать и делать выводы. А начальная школа для девочек, куда она ходила несколько лет, и где ее научили читать, писать и считать, подарила ей образование, так что вскоре обычная уборщица поднялась до младшей помощницы. Еще несколько занятий и чтение книг — и вот ей уже доверяли кое-какие опыты, а также сбор материала по цехам, благо, девчонка оказалась легка на ногу и не отлынивала от работы. Прошло еще два года — и она стала полноправной лаборанткой… однако, по-прежнему оставались закрытые для нее места.

Эта комната в том числе. Сюда Мэгги заглядывала всего несколько раз, когда для особых экспериментов не хватало рук и нужен был кто-то, кто станет просто подавать чистые пробирки или следить, чтобы во-он под той горелкой не погасло пламя. Или смотреть, не отрываясь, на песочные часы, отмечая, сколько раз пришлось перевернуть их — и не дай бог замешкать хоть на секунду или, наоборот, поторопиться до того, как упадет последняя песчинка.

Девушка давно подозревала, что на фабрике творится что-то неладное. Она ведь ходила по цехам, разговаривала со своим братом и его друзьями, смотрела, слушала и сопоставляла увиденное и услышанное с тем, что видела и слышала в лабораториях. Эти опыты… вода, как основа жизни, не прощала того, что с нею творили люди. Пусть и неживая в обычном понимании слова — не умела говорить, питаться и размножаться хотя бы почкованием, как дрожжи или простейшие под микроскопом — она все-таки что-то чувствовала. И ей это явно не нравилось. Когда воду превращали в то, чем она не была и не хотела быть, она мстила. И, как это часто бывает, мстила не главным виновникам, а первым встречным.

И в то же время это был прогресс. Прогресс, который не остановить. Живая вода — это станки, которые облегчат труд работников на фабриках. Это топливо для военных кораблей, защищающих страну. Это дирижабли, которые станут летать дальше, быстрее и выше и не взрываться так часто, а значит, люди могут путешествовать по миру. Это тепло в домах — из десяти шиллингов в неделю, которые зарабатывала Мэгги, в ее семье три шиллинга тратили на уголь, еще четыре отдавали за аренду дома, а что останется на жизнь особенно сейчас, когда брата больше нет, а мать и отец то и дело болеют? Болеют, в том числе, и от некачественной городской воды. Прогресс — это, в конце концов, просто лучшая жизнь. Надо только сделать его безопасным для людей…

К сожалению, болезнь брата была более насущной проблемой. Пытаясь найти ответ на вопрос, почему заболел Джон Смитсон, Мэгги и узнала об экспериментах, которые проводил сэр Макбет. И для нее стало главным делом в жизни первой найти если не лекарство, то тот ингредиент, который сделает живую воду не опасной. Пока же выяснить ей удалось мало — то, что вода становится опасной постепенно, накапливая силу в процессе переработки и очистки. А также то, что с мутантами все обстоит не так, как считают обыватели.

Сейчас за неплотно прикрытой дверью шел разговор как раз об одном из мутантов, и Мэгги готова была волком выть от того, что не могла подслушать всего. Обычно людей заболевших забирали из семей сразу, едва начинали проявляться первые признаки болезни. Редко, кого удавалось спрятать — многие рабочие жили в таких условиях, где ничего нельзя скрыть от соседей. Стоило кому-то заметить, что с человеком «что-то не так», как приезжала бригада чистильщиков — и заболевшего больше никто никогда не видел. Порой вместе с заболевшим увозили и членов его семьи — если подозревали, что мутант мог заразить и их. Во всяком случае, так утверждалось. Всех их отвозили «на передержку», откуда переправляли дальше. И если адрес этой передержки еще можно было узнать, то дальше все следы обрывались. Мэгги знала это по себе. Она сама — одна или вместе с матерью — несколько раз приходила к воротам того здания, единственного «обычного» здания среди складских помещений в Новых Доках, чтобы справиться о судьбе Джона, но так ничего и не узнала. Женщинам отвечали, что сына отправят на лечение. Но куда и как долго его будут лечить — неизвестно. Как неизвестно и то, когда его увезут.

Девушка была уверена, что мутантов можно вылечить — если всерьез заняться лечением. Именно эта мысль посетила ее, когда она узнала, чем занимаются в этой, второй, лаборатории, а также что «комнату отдыха» сэр Макбет использует явно не для медитаций и чаепитий между опытами. Но вот чем он там занимается — пока было тайной. Однако Мэгги уже подобралась к ней достаточно близко, чтобы понять, что работы профессора напрямую связаны с мутантами и тем, как их можно использовать.

И вот разговор об одном таком мутанте. И о лекарстве. Как раз то, над чем билась сама Мэгги, когда решила вылечить брата. Сердце девушки стучало где-то в горле так громко, что она стискивала зубы, словно боялась, что его грохот услышат через открытый рот. Что ей делать? Вмешаться или нет? Ведь никто не знает — и сэр Макбет в том числе. — что она уже сама потихоньку начала исследования. И понимала, что на ее пути есть одно важное препятствие. Эх, если бы только…

Забыв про работу, Мэгги подобралась к самой двери, чуть не приложив к ней ухо, чтобы лучше слышать голоса.

— Вы понимаете, сэр, чего у меня просите? — голос профессора.

— Да, сэр Макбет. Понимаю, — посетитель.

— Эта тема…

— Запретна?

— Ну, скажем так… не слишком популярна. Обыватели боятся мутантов. Они агрессивны, представляют опасность… причем не только в плане физического вреда. Есть вероятность, что каждый такой мутант — сам источник заразы. То есть, те, кто находится с ним рядом, сами рискуют заболеть и…

— Я не заболел. И могу подтвердить…

— Не можете, граф. Увы, истина такова. Понимаю, вам трудно ее принять, но есть факты… И, положа руку на сердце, вы же не проводите со своей дочерью дни и ночи. Вы живете в отдельной комнате и даже выделили для этого отдельное крыло. То есть, уменьшили вероятность получения правдивых результатов…

— За нею присматривает сиделка. Она…

— Она подвергалась осмотру и медицинскому освидетельствованию на предмет заражения? Может быть, она уже начала…м-м… заболевать? Может быть, сейчас, пока мы с вами тут разговариваем, она… как бы это сказать… заболевает?

«Господи, что такое он несет?» — Мэгги стискивала зубы, сжимала кулаки так, что ногти впивались в ладони. Неужели, сэр Макбет не скажет… Ведь он же знает… почему он молчит?

— Я вас не понимаю, сэр Макбет. Или, наоборот, меня не понимаете вы. Я говорю, что готов заплатить деньги за лекарство для моей дочери. А вы отговариваетесь тем, что о мутантах нельзя говорить. Я предлагаю вам деньги. Значат ли ваши слова, что вы от них отказываетесь и лекарства не существует?

— Этого я не говорил, лорд Фрамберг.

— Так лекарство существует или нет?

— Скажем так — мы над этим работаем. Но результаты… пока их нет. И, откровенно говоря, я бы не настаивал…

— Я вас не понимаю, профессор. Что вы хотите этим сказать?

— Я просто хотел вас предостеречь… Общество настроено к мутантам негативно. Даже враждебно. Кроме того, не стоит забывать о прогрессе. Люди всегда попадали под колесо истории. И всегда находились невинные жертвы, которых это колесо перемалывало, и те, кто… так сказать, ставил в это самое колесо палки, мечтая застопорить его ход. Мутанты — это необходимая жертва на алтарь прогресса. И попытка вылечить одного из них… она может быть превратно понята. А сама мысль о том, что вы содержите одного из них… в домашних условиях… Это может вам стоить не только кресла в парламенте, но и членства в обществе. Вы готовы стать изгоем ради…

— Ради моей дочери? У вас есть дети, сэр Макбет?

— Э-м…я женат… был женат, хочу сказать, но моя супруга…она не смогла и…

— Тогда, — затаившей дыхание Мэгги показалось, что посетитель грустно улыбается, — вы вряд ли меня поймете.

Развернулся и, судя по шагам, направился прочь.

Мэгги запаниковала. То, что она услышала, было крайне важным. Это была ниточка, тот самый счастливый случай, на который девушка не надеялась и о котором даже не думала, как о чем-то невероятном. Но чудеса все-таки случаются именно когда их никто не ждет.

Взволнованная, она подалась чуть-чуть вперед — и дверь выдала ее предательским скрипом.

— Ох…

Вопреки ожиданиям, сэр Макбет не бросился следом за уходящим посетителем. Он остался на месте и стремительно обернулся:

— Кто здесь?

— Я… — бежать было некуда, — все закончила… помыла и…

— Подслушивала?

— А? — Мэгги изо всех сил попыталась разыграть невинность. — А что-то говорили? Вы были не одни? Я так увлеклась работой, что ничего не замечала. Простите, сэр, если бы я знала, что в комнате, кроме вас, кто-то есть, я бы постучалась прежде, чем выходить… А кто тут был?

— Не твое дело. Пошла вон.

Профессор обращался с нею, как с горничной, которая слишком глупа, чтобы что-то замечать. Любая другая возмутилась бы подобным обращением, но Мэгги и так понимала, что ступает по тонкому льду и была рада убежать, бросившись по пятам за посетителем.

Сэр Генри в передней принял плащ и цилиндр с тростью от какого-то клерка, даже не обращая внимания на то, как и что ему подают. Разговор завершился совсем не так, как он планировал, и что теперь делать, граф не представлял. Одно было ясно — этого дела он так не оставит. На первом же заседании парламента он поднимет вопрос о мутантах, лечении и экспериментах доктора Макбета. Если надо, наймет частных детективов, начнет активную кампанию, устроит шумиху… все, что угодно, если это как-то поможет Розе.

За спиной послышались торопливые легкие шажки. Сэр Генри уже спускался с крыльца, когда его окликнул задыхающийся девичий голосок:

— Сэр… кхм… сэр, прошу вас…

Он остановился. Девушка в мужских штанах, мужской блузе и косынке на русых волосах выглядела… непривычно. Круглое лицо, вздернутый нос, веснушки, полное отсутствие косметики, очки с толстыми стеклами и массивной оправой подняты на лоб весьма экстравагантным украшением.

— Не имею чести…

— Мэгги Смитсон, сэр, — она коротко поклонилась и слегка дернула коленками, словно намекая: «Я знаю, что девушки должны вот так приседать, но не сейчас.» — Я работаю в лаборатории профессора Макбета… старшей лаборанткой первого отделения. Занимаюсь сбором исходного материала и помогая при опытах.

Он кивнул, показывая, что принял ее слова к сведению.

— Простите меня, сэр, но я случайно слышала ваш разговор… Я не подслушивала, клянусь богом, за такое у нас легко можно лишиться места, а у меня мама и трое младших братьев и сестер на руках, их надо кормить… пособие отца слишком маленькое, а брат Джон… он работал на заводе, потом заболел и…

— Понимаю. Но что вы хотите от меня? Вспомоществования? Обратитесь в этот ваш комитет… как там он называется… союз профессионалов?

— Профсоюз… они есть у докеров, каменщиков, моряков, ткачей, но здесь его нет. Нет, сэр, я хочу вам сказать, что я вас понимаю… Я бы сама хотела найти для Джона лекарство, но… понимаете, для того, чтобы вылечить одного мутанта, нужен другой мутант.

Сэру Генри показалось, что мир остановился.

— Что-что?

— Мутанты… их можно попробовать лечить. Если использовать… самих мутантов. Я читала… труды Луи Пастера и не только… я много читала. Можно было бы попробовать, создать эту… ну, как ее… вакцину… Только нужен другой мутант и… Где их взять, если всех заболевших тут же увозят и куда-то прячут?

— И вы хотите использовать мою дочь, чтобы он стала… лабораторным животным?

— Нет, я просто хотела вам сказать…

— Я вас прекрасно понял, мисс Смитсон. Всего наилучшего.

Развернувшись на каблуках, сэр Генри направился прочь. Больше всего на свете сейчас он хотел как-то отплатить дерзкой девчонке за ее непристойное предложение, но что-то удерживало лорда от поспешных действий. Может быть, то, что она успела сказать. Что-то про мутантов

Их можно попробовать вылечить.

Мэгги недолго смотрела ему вслед. Неясное предчувствие заставило девушку стремительно обернуться. Показалось или в одном из окон мелькнуло чье-то лицо?

Карета ждала у ворот, но сэр Генри отмахнулся от лакея, распахнувшего дверцу. Его душила досада, нервы требовали спустить пары, и граф решительно зашагал прочь по улице, высоко взмахивая тростью в такт шагам. Карета не спеша покатила по пятам, но сэр Генри не оборачивался. Ему хотелось движения, чтобы хоть как-то успокоиться и как следует все обдумать.

Нет, он не отступится. На кону — жизнь и здоровье единственной дочери. Правда, о честолюбивых мечтаниях на выгодный брак придется забыть. Реджинальд Мортимер официально не разорвал помолвку — разрывать-то было нечего. — но дал понять, что не желает связывать себя словом с девушкой, которая внезапно исчезла изо всех салонов и приемов. Ее мать всюду появлялась одна или в сопровождении мужа, объявляя дочь нездоровой. Потом пустили слух о том, что Розу отправили куда-то в глушь, к старой тетке. В обществе гадали, что это за причина — отсылать молодую леди восемнадцати лет в деревню в самом начале сезона? А вдруг, с нею что-то неладное? Брак с Мортимером сорвался, но, чтобы от них не отвернулся высший свет, надо было поторопиться, пока не поползли нежелательные слухи. Пока тайное не стало явным.

С непривычки ноги устали, но сэр Генри шел и шел, пройдя большую часть пути и забравшись в карету буквально в двух шагах от поворота на свою привычную Нью-Лонг-стрит.

Дома он, не отвечая на приветствия слуг и вопросы жены, сразу направился в комнату Розы. Уже привычно сморщил нос, ощутив специфический запах. Уже привычно поднес к лицу надушенный платок. Уже привычно задержал дыхание, стараясь дышать ртом.

— Как она?

— Как обычно, сэр, — отмахнулась мисс Браун. На сиделке была повязка, предохраняющая от вони. — Лежит себе, полеживает…

— На вас реагирует?

— Ну, когда как.

— Я войду, — это был не вопрос, а констатация факта. Мисс Браун это поняла, почему и отступила, хотя и ворчала себе под нос — мол, я предупреждала, коли его светлости плохо станет. Да и чего с нею видеться? Гдядеть на эту тушу тошно, а он — пойди же ты. — подходит, присаживается на кровать, рядом с которой на сыром полу ворочается сочащаяся слизью туша. Слизь в основном и воняет. А стирать ее нельзя — она защищает тело мутанта от высыхания.

— Роза? — позвал сэр Генри, наклоняясь вперед. — Роза, это я, твой отец. Ты… меня помнишь? Посмотри на меня.

Сиделка покачала головой, скорбно отвернувшись. Чего это он? Зачем мучается сам и мучает это существо? Она ведь его не узнает. Смотрит, но не видит. Что толку?

— Роза, посмотри на меня. Ну… ты меня вообще слышишь? Подай какой-нибудь знак, что ты понимаешь мои слова. Хотя… знаешь, я вот тут подумал, а сколько раз бывало прежде, когда ты что-то говорила, а я тебя не слушал. Сидел, читал газету или работал, или просто отдыхал. И меньше всего мне было дело до маленькой девочки, которая так старалась привлечь мое внимание… Порой я даже приказывал тебе уйти и не путаться под ногами… А вот теперь оно вон как повернулось…Если бы я знал тогда. Теперь уже я мечтаю, чтобы ты меня заметила, а ты…лежишь тут, полеживаешь… Может быть, это и есть воздаяние по делам нашим, как любят твердить проповедники? Они обещают вечные адские муки грешникам, но мне кажется, они ошибаются. Настоящий ад и адские муки — это здесь и сейчас. А на том свете нет ничего. Только покой.

Сэр Генри говорил и говорил, глядя в одну точку. И вздрогнул, почувствовав прикосновение того, что еще недавно было рукой его дочери.

Миссис Чес откинула крышку подвала и заглянула внутрь.

— Виктор. Это мама. Иди сюда.

Темнота внизу ничего не ответила, но женщина все равно почувствовала на себе тяжелый взгляд. Она попятилась, оставив крышку нараспашку.

— Иди сюда. Не бойся. Тут никого нет.

Отступила на несколько шагов, замерла, боясь дышать. Внизу несколько минут царила тишина, потом послышался шорох. Скрежет. Низкий гулкий вздох.

Она ждала. Затаив дыхание, боясь шевельнуться, боясь спугнуть робкое существо… Полноте, робкое ли? Да, так оно и есть.

Вот послышался шорох. Скрежетнуло по лестнице. Верна с трудом подавила искушение подсмотреть. Наоборот, еще немного подалась назад, медленно нашарила за спиной кровать и опустилась на краешек. Сложила руки на коленях, приготовившись ждать.

В комнате было сумрачно — вечер вступал в свои права, да и много ли света на узкой Кейт-роуд? Солнце сюда заглядывает всего на несколько часов в день. Хорошо, что сейчас май — можно экономить на светильниках. Но, хотя уже все равно пришлось бы зажечь свечу, Верна не торопилась с этим. Незачем пугать Виктора.

Вот что-то шевельнулось в недрах подвала. Женщина затаила дыхание. Несколько последних дней она только и думала о том, чтобы как-то выманить сына на свежий воздух. Он больше не кидался на мать, не пытался ее укусить, слушал негромкий голос, но в его поведении было так много от дикого зверя, что миссис Чес сама порой сомневалась, кто перед нею? Ее мальчик или чудовище, чей разум угас и никогда больше не вспыхнет?

Она сидела неподвижно, глядя в стену и лишь иногда косясь глазом в сторону подвала. Вот никого нет — а вот уже что-то торчит из отверстия. Шевельнулось. Выдвинулось чуть дальше. Верна затаила дыхание. Блеснули глаза. Ну же, давай, маленький. Не бойся.

Женщина едва не произнесла это вслух. Прикусила губу, сдерживая себя, когда четырехпалая конечность вцепилась в край. Когти вонзились в доски. Боже мой, какие у него когти. Тогда, в темноте подвала, миссис Чес не могла их рассмотреть, а сейчас, несмотря на расстояние и полумрак, увидела очень четко. Черные, плоские, слегка загибающиеся крючком. Так и представляешь, как этими когтями сдирают чью-то плоть…

— Ох…

Вздох спугнул Виктора. Миг — и его не стало, нырнул назад. Верна больно укусила себя за ладонь. Зачем она его напугала? Не могла сдержаться?

Впрочем, начало было положено. Придет время, и Виктор перестанет бояться. И тогда она сможет попытаться вывести его из города. Всю жизнь он не сможет просидеть в подвале, в темноте и одиночестве. Ему нужен простор, нужно движение, жизнь… Здесь, в Лондоне, слишком тесно, шумно, многолюдно и опасно для такого, как он. Возможно там, на свежем воздухе, ему будет лучше. Конечно, жаль, что этот дом принадлежит не ей. Его можно было продать и купить какую-нибудь развалюшку в деревне. Но разве нельзя снять маленький домик? Она пойдет работать поденщицей или прислугой, разведет огородик, станет жить… Только бы удалось скопить достаточно денег и найти нужных людей. Одна она не вывезет сына за черту города.

Улица тем временем жила своей жизнью. За окном слышались шаги, голоса. Завершая трудовой день, работяги с трудом волочили ноги, возвращаясь по домам, где их встречали жены и дети. Кого-то не дождались — многие мужчины сворачивали в паб, чтобы джином или горьким спитым вином смягчить тяжесть жизни. Где-то скрипнула дверь. Послышались приветственные голоса. Загремела посуда. Семья садилась ужинать — вернее, ужинал мужчина, глава семьи. А жена и дети ждали — останется ли им что-нибудь, кроме куска хлеба и стакана чая. Когда-то, кажется, в прошлой жизни, Верна Чес точно также кормила мужа, а позже — сына. Ужин был обычным — картофель, сыр, иногда рагу из обрезков мяса, немного хлеба, чай… Потом у кого-то из соседей послышался шум, грубый мужской голос что-то сердито спросил, ему ответил плачущий женский. Мужской голос сорвался на крик: «Дрянь.» — и все потонуло в шуме ссоры и отчаянных криков о помощи: «Убивают.»

Верна не шелохнулась. Она все также сидела на краешке кровати, сложив руки на коленях. Уголь в камине давно погас, светильник она и не зажигала. С улицы доносились привычные городские шумы, а она ждала.

И дождалась. В дыре подвала снова что-то зашевелилось. Медленно, очень медленно над полом показалась голова. Снова блеснули глаза.

Женщина затаила дыхание. Взгляды их встретились. И замерли. Повисло молчание, тяжелое, как каменная плита.

— Не бойся, — прошептала миссис Чес одними губами. — Не бойся, сынок.

Мэгги поправила на плече сумку и, пользуясь моментом, покосилась на окна конторы, второй этаж которой занимали лаборатории и личный кабинет профессора Макбета. Она знала, что за нею следят, но никак не могла понять, кто и как организовал слежку. Профессор ей не доверял — видимо, наивная ложь девушки не могла его обмануть. Следовало быть очень осторожной. Прошло несколько дней, пока ничего не произошло, если не считать этого ощущения слежки. Но успокаиваться рано. Если она поверит, что все закончилось благополучно и расслабится, враг нанесет удар. И что тогда? Ох, лучше не думать ни о чем, и в то же время быть ко всему готовой.

Но стоять в двух шагах от крыльца и о чем-то мечтать — лучший способ навлечь на себя подозрения. Мэгги еще раз бросила через плечо взгляд, делая вид, что проверяет, насколько ровно лежит на плече ремень, и решительно зашагала через двор в сторону перерабатывающих цехов. Задача у нее была простая и сложная одновременно — следовало сперва добавить в чаны жидкость из нескольких прихваченных пробирок, а потом, час или около того спустя, снова их наполнить. Уже жидкостью из чанов. Предполагалось, что за час в воде произойдут необходимые изменения, и от этого будут зависеть дальнейшие исследования. Однако Мэгги была уверена, что речь тут не о новом модификанте, над которым сейчас работает половина завода, речь идет о ее благонадежности. Почему-то профессор не спешит ее увольнять. Ищет предлог, чтобы не просто избавиться от смутьянки, но и испортить ей жизнь, а самому еще и получить выгоду. Чего проще — вместо реактивов подсунуть ничего не подозревающей девице сильнейший катализатор, который спровоцирует…

Что именно? Взрыв? Или всплеск не контролируемых мутаций? А может быть, заразиться должна была она одна? Ей же придется откупоривать пробирки… чем?

Ладно, кто предупрежден — тот вооружен. Мэгги так увлеклась придумыванием плана мести, что не сразу заметила скромно одетую женщину, которая переминалась с ноги на ногу недалеко от проходной, не зная, куда идти. А заметив, девушка не могла не вспомнить, что уже где-то ее видела. Но где и когда?

Женщина вдруг поймала ее взгляд и подалась вперед. Что-то мелькнуло в ее глазах, и Мэгги поняла, что ее узнали.

— Мисс…мисс Смитсон?

— Да, — Мэгги подавила вздох, подходя. Работа — все, что у нее есть. И когда есть реальный шанс ее потерять, за работу держишься вдвойне, не желая отвлекаться на мелочи.

— Мисс Смитсон? — при ближайшем рассмотрении лицо женщины показалось ей настолько знакомым, что девушка сразу ее узнала.

— Да, миссис Чес. А в чем дело?

— Я, — лицо гостьи дрогнуло, затвердело, — пришла просить помощи…

— А что у вас случилось? — девушка подумала о сыне этой женщины. Как говорили, он уехал в Вест-Индию на неопределенное время, обещал писать и присылать денег, но, видимо, его планам не суждено было сбыться.

— Виктор… заболел.

— Как — «заболел»? Он уже в Вест-Индии? Или…

— Мисс Смитсон, — Верна помедлила и взяла девушку за руку. — Не было никакой Вест-Индии. Виктор заболел… здесь.

Мэгги подавилась вздохом. Новость была ошеломляющей.

— То есть, вы хотите сказать, что он… — девушка воровато оглянулась по сторонам, — стал…ну, мутантом?

— Да.

— Господи. И его…

— Нет, не увезли. Он здесь. Со мной.

Мэгги невольно бросила взгляд на ворота. Сейчас они закрыты и будут закрыты еще почти шесть часов, до конца рабочей смены. Верна Чес невольно улыбнулась, проследив за ее взглядом. Она понимала эту девушку.

— Нет, мисс Смитсон, я его не привела с собой, если вы об этом подумали… хотя иногда мне кажется, что стоило бы привезти сюда всех заболевших, от мала до велика, чтобы этот ваш хозяин сам увидел, сколько народа он довел до… такого ужасного состояния. Виктор остался дома. Он… скрывается. Сами понимаете, почему.

Мэгги понимала. Вернее, думала, что понимает.

— И вы пришли сюда…

— Я хотела бы получить помощь, — призналась Верна. — Хотя бы самую малость… Мне очень нужны деньги. Но зарабатываю я так мало… всего семь шиллингов в неделю, а иногда и меньше, и почти все уходит на арендную плату и уголь, понимаете?

Мэгги это прекрасно понимала. Она приносила немного больше, десять шиллингов в неделю, но на эти деньги кормилось семейство из шести человек.

— Нет, раньше-то было больше. Я и восемь и даже девять шиллингов зарабатывала, и Виктор работал. А сейчас он работать не может, а мне одной тяжело. Нам надо убраться из города куда-нибудь подальше, понимаете?

— Понимаю, — кивнула девушка. — И поэтому прошу вас — уходите.

— Как? Почему?

— Вам нельзя говорить, что у вас дома живет мутант. Тогда его у вас обязательно отберут, а вас посадят в тюрьму. Вы проведете там, может быть, всего несколько недель или месяцев, но Виктора больше не увидите никогда.

Как никогда она больше не видела Джона, как десятки, сотни людей навсегда расставались с близкими, когда их в неизвестном направлении увозили чистильщики.

— Что же мне делать? — растерялась Верна.

— Идите домой. Я постараюсь что-нибудь придумать.

«Что-нибудь придумать.» — означало, достать где-нибудь много денег. Но где их взять? На ум пришел тот граф, который просил у профессора Макбета лекарство для дочери. Мэгги тогда сказала, что излечить одного мутанта можно только с помощью другого. А что, если рискнуть? А вдруг получится?

Проводив миссис Чес, Мэгги вприпрыжку помчалась по делам. Чем быстрее она все сделает и вернется в лабораторию, тем быстрее приступит к работе.