Промысел Господень: Летописи крови

Глава 14

Это было больно. Причем весьма. Отнялись обе руки и шея практически потеряла свою чувствительность, в центре груди зияла обширная рана с обугленными краями. 100 слегка приподнял голову, что стоило ему практически всех оставшихся сил, и увидел, как дырка такого же диаметра, как и в его теле, дымится в центре входной двери. Рядом с головой что-то с силой хлопает об пол. Скосив глаза, 100 видит прямо перед своим носом мощную собачью лапу с кривыми когтями. Потом нечто горячее капает ему на лоб.

Раздается очередной выстрел, и дверь слетает с крепежных полозьев. Вслед за этим раздается крик 99, потерявшего руку от меткого выстрела из наплечной гаусс-пушки. Когда эхо от залпа сходит на нет, кроме стонов двух раненых вампиров, старающихся всеми силами регенерироваться, в комнате остается только скрип сорванного отрикошетившим снарядом с крепления оконного сегмента.

— Джентльмены, я прошу прощения за столь громкое начало.

Машруш входит в комнату слегка пригнувшись, чтобы головой не зацепиться за верхнюю планку дверного портала. Затем, сделав несколько шагов в глубь помещения, он останавливается и присаживается на колено рядом с телом 99, отдачей прижатого к стене, в которой его спина проделала внушительную пробоину. Дневальщик средним и указательным пальцами приподнимает голову 99 за подбородок и внимательно осматривает лицо. Ладонь второй руки он кладет на затылок вампира и резким движением пригибает голову вниз так, чтобы длинные волосы каинита также приподнялись, обнажив участок кожи на самом стыке черепа и шеи.

— Так-так-так, — на лице Машруша расплывается улыбка, — так-так-так.

Он оставляет 99 в покое и повторяет манипуляции с его братом. В углу пес дневальщика принимается грызть оторванную конечность 99.

— У меня не было времени распланировать иной ход нашей встречи, господа. Я слишком поздно почувствовал ваше присутствие. Если бы наш общий знакомый не был столь скрытен, то мы бы избежали массы неудобств.

100 чувствует, как к нему возвращается способность передвигаться. Постепенно затягивается рана, хотя при этом боль не проходит, на некоторое время то ослабевая, а то вновь усиливаясь. С некоторым усилием вампир поворачивается на бок и приподнимается, опираясь на полусогнутую руку. Мутным взором он осматривает помещение. Больше всего его внимание привлекает стоящий неподалеку гигант с непропорциональным телом и большой грушеобразной головой. На его плече еще дымится сизыми клубами огромный ствол реактивного орудия. К тому же весьма интересно наблюдать за тем, как что-то, потемневшее от ожогов, поедает его спутник, зверь неясной этимологии. Но более всего странно то, с каким спокойствием на пороге стоит червь Порфир и молча курит, рассматривает носы своих солдатских ботинок.

— Сучонок, — протягивает 100.

Эта фраза никак не хочет до конца покинуть рот, застревая между зубами. Но вместе с сиплым выдохом все же она соскальзывает с губ и растворяется в воздухе.

Порфир медленно кивает. 100 чувствует, как чьи-то сильные руки отрывают его от пола и переносят к стене. Наконец он приземляется рядом с 99, по-прежнему прибывающем в бессознательном состоянии. Практически тут же, повинуясь ментальному приказу хозяина, пес в зубах приносит руку и кладет ее между ног 99. В его глазах читается запоздалое раскаяние за то, что конечности нанесен некоторый дополнительный урон.

— Нам все же стоит поговорить, джентльмены. Правда, придется несколько подождать, пока к нам не присоединится твой брат.

— Мы не родственники. — 100 презрительно щурит глаза.

— По крови — нет. Но вы связаны одной печатью Представителей. Что делает вас несколько ближе друг к другу.

— Что с того?

— Я тоже Представитель, — Машруш слегка спускает тяжелый пояс своей набедренной повязки, обнажая небольшую татуировку в виде ромба с вписанной в него стилизацией орла, — а это значит, что у нас гораздо больше общих тем для разговора, чем может показаться на первый взгляд.

100 кривится от нового болевого приступа. Он смотрит на брата, начинающего приходить в себя. Когда наконец 99 открывает глаза, его первым желанием становится вновь ринуться в бой. Однако он с ужасом понимает, что не может пошевельнуть ни одной своей конечностью. Поскольку от сильного удара о стену сломался его позвоночник, на регенерацию которого должно уйти очень долгое время. Смирившись с беспомощностью, 99 ругается сквозь зубы. Поскольку тело все еще реагирует на нервные импульсы с некоторым затруднением, артикуляция получается нечеткой.

Порфир наконец проходит в комнату и присаживается на ветхий диван. Тут же у его ног оказывается пес дневальщика, который не ложится, а буквально падает на пол, тяжелым телом придавив одну из ступней Порфира. Человек кривится, но остается неподвижен. У него нет желания связываться с чудовищем, способным в одиночку разорвать несколько десятков противников, чье физическое состояние во много раз крепче его собственного.

— Как носителям печатей, нам стоит обсудить ряд вопросов. — Машруш выбирает себе место в одном из углов, откуда просматривается все помещение, и с удобством располагается там.

— Во-первых, кто из вас обладает Полномочием?

99 внимательно смотрит на дневальщика, через некоторое время сдавленно произносит:

— Выполняя волю своего господина, Полномочием наделен я.

— Что ж, милорд… — после чего Машруш произносит нечто на древнем языке каинитов, — в моем лице рад приветствовать… — и снова с его губ срываются острые звуки темной речи.

100 сплевывает красную от сукровицы слюну и зло произносит, обращаясь к брату:

— Почему мне ни слова не было сказано о Полномочии?!

— Это не так принципиально, брат. — Спокойствие постепенно возвращается к 99, к тому же его больше интересует регенерация поврежденной руки.

Ведь со всем остальным можно разобраться позже. Но вслух он говорит совершенно иное:

— Надеюсь, все согласятся со мной, что более нет смысла обсуждать происшедшую потасовку. Единственный факт, весьма меня интересующий, — почему этот червь до сих пор жив?

Порфир закуривает еще одну сигарету. Несколько дней постоянного общения с вампира ми разного калибра заместили в его душе чувство постоянного страха на абсолютное безразличие ко всему, что происходило вокруг. Пожалуй, если бы этого не произошло, то разуму человека была бы нанесена достаточно глубокая психическая травма. Стоило бы ответить на вопрос 99 самостоятельно, тем более что ответ был понятен Порфиру. Точнее, той второй сущности, которая начала зарождаться внутри его сознания, не как отдельная личность, а скорее всего как некая новая грань его прежней. Зато с быстрым ответом нашелся Машруш, добровольного взявший на себя роль барьера между вампирами и человеком:

— Он несет на себе следы перерождения.

— Чья кровь?

В этом состоит одна из загадок, которую нам стоит разрешить.

— В каком смысле?

— Я перестал отбрасывать тень. — Порфир все же не выдерживает тяжелой ноши безучастного зрителя.

99 и 100 переглядываются между собой. 100, чья рана практически затянулась, встает, чем привлекает к себе внимание монструозной собаки. Та рычит, но не двигается с места. Вампир подходит к брату и помогает тому подняться.

Обращаясь к Порфиру, 99 произносит:

— Ты должен был сохранять наш визит в тайне, червь… Вместо этого ты привел к нам дневальщика, служащего Патриархам.

— Точно так же, как служите им вы, джентльмены. Просто мы с вами стоим на стороне разных фракций. Нами руководят разные силы со своими собственными целями. В этом нет ничего тайного.

Но вампир не обращает внимание на комментарий Машруша. Он продолжает обращаться к человеку.

— Я оцениваю твое поведение как предательство. Впрочем, у тебя это в крови. Сперва Ватек, потом мы. Я не сильно удивлюсь, когда дневальщик пострадает именно от твоей руки, слизняк.

— Мы начинаем заходить в тупик. — Терпение Машруша оказывается весьма скоротечным. — Этот человек вряд ли сможет ответить на все твои претензии, вампир. Наши роли были сыграны без нашего участия. Или ты будешь отрицать то, что с нетерпением ждал моего появления?

— Отрицать не стану, но не скажу, что встреча была приятной.

— Мне пришлось поступить так, иначе бы вы не стали меня слушать. Я тоже прибыл сюда не столько из-за действий Шерхана. Более того, моего господина это, в принципе, не интересует.

— Не все Патриархи озабочены восстанием? — Тут уже наступает черед удивляться 100, который все яснее понимает, насколько слеп он был в прошлом. — Разве мы не должны покарать отступника?

— Нет, — в голосе 99 читается некоторая грусть, — мы обладаем Полномочием для ведения переговоров, а не Дисциплиной, с помощью которой Ватека можно убить. Но на прямой контакт этот упрямец не согласится.

— Для этого вам нужен был я? — Порфиру надоедает то, что все знают куда больше его самого.

— Да. Но ты не справился.

— Отнюдь, наш человеческий друг с помощью некоторых таинственных сил превосходно выполнил свою работу. После того как он побывал в логове Шерхана, последний с удовольствием прислушается к нам.

99 вскидывает бровь от удивления.

— Я не удивлюсь, если червь все выложил Ватеку. И теперь нам стоит приготовиться к визиту его церберов. И после всего этого ты настаиваешь на том, чтобы до их пор позволять жить этой собаке?!

— Порфир стал носителем первообраза. Он, оставаясь человеком на уровне своей физиологии, стал превращаться в вампира. Это ли не повод хорошенько задуматься, во что выльется все, затеянное Ватеком. Прежде всего мой господин интересуется вопросами подобного свойства. Междоусобная возня не обладает достаточной силой, чтобы привлечь его внимание.

После такой пламенной тирады дневальщика неизбежно состоялась пауза весьма тягостного характера. Порфир, окончательно потерявший интерес к происходящему, занялся изучением своего нового внутреннего мира. Вампиры были поглощены финальными стадиями восстановления и начинали чувствовать голод. С одной стороны, более лакомой цели, которую представлял собой человек, было сложно придумать. Но присутствие дневальщика, явно имевшего намерение сохранить жизнь Порфира, накладывало определенное ограничение. Первым, что странно, затянувшуюся тишину прервал пес Машруша. Он поднялся, широко раскрыл пасть в зевке, обнажив ряды своих мощных клыков, и стал кругами ходить по пространству комнаты, громко цокая когтями по керамическому полу. Он по очереди смотрел то на хозяина, то на его оппонентов, пытаясь предугадать, в чью глотку стоит вцепиться в первую очередь.

По мнению пса, человек был наименее интересен в разрезе того, стоит ли кого считать врагом хозяина. Однако животное, более чуткое к тонким материям, ощущало эманации некой, неведомой до сего дня энергии, которую излучал Порфир. Это заставляло собаку неуютно топорщить жесткую шерсть на загривке и скалиться. Каждая мышца, составляющая борцовское тело, была до предела напряжена. Собака чувствовала опасность.

Не менее нервозно ощущали себя вампиры. Слова Машруша заставили их посмотреть на свое пребывание в Луксоре с иной точки зрения. И увиденное не доставило им особой радости. Собственно, никакой радости не было в том, что братьям пришло выступить в роли ширмы, дешевой приманки в то время, когда за их спинами разворачивалось действо более высокого порядка. Первым это понял 99, что естественно. Ведь он был куда более мудр и рассудителен, нежели его брат, склонный к импульсивности.

— Получается, что Патриархи не знают, что делать в сложившейся ситуации, — изрек он и сам испугался смелости суждения.

Ни разу за свою долгую жизнь вампир не мог даже предположить, что руководящая им воля может быть несовершенной, слабой, сомневающейся. Это было так же противоестественно, как и добровольный отказ от пития крови. Это было невозможно.

Машруш кивнул. И в этом жесте можно было прочитать особенную печаль, поскольку дневальщик сам тяготился осознанием того, что не может точно сказать, кому и зачем он служит. Момент всеобщего катарсиса разрушил Порфир.

— Вы все еще хотите видеть Ватека? — спросил он тихим, осипшим голосом.

Вампир долго шел к этому поступку. С самого начала он знал, что должно пройти очень много времени, пока он смирится с неизбежным. Но то удивительное превращение, которому он подвергся, было так тесно связано с самым опасным врагом любого каинита, что вопросы психологического барьера, невидимые при первом приближение, оказались самым серьезным поводом к тому, что прошло несколько долгих лет, пока он не решился на Поступок.

Он назвал его Первым Шагом. С большой буквы, произносить стоит с пафосным придыханием. Первый Шаг. Первый. Это слово нравилось ему больше всего на свете. Он мог часами сидеть в своем убежище, забыв про Голод, и произносить его разными голосами, по-разному артикулируя звуки, пробуя слово на вкус, смакуя его. Ему не было большого дела до того, как и почему трансформация коснулась именно его. И был ли он одинок в своих метаморфозах. Его интересовало только то, когда страх, съедающий его все с меньшей силой, отступит окончательно и позволит совершить желаемое. Сделать Первый Шаг.

Свое чудесное свойство он обнаружил совершенно случайно. С некоторой целью ему было необходимо совершить достаточно дальнее путешествие. Но заключительной его путь пересекся с двумя дневальщиками, нанятыми сапиенсами для инфильтрации. Охотники выследили его достаточно быстро. Ведь вампир не предполагал, что может столкнуться с сознательным противостоянием. Он просто шел своей дорогой, изредка появляясь из ночного мрака, чтобы очередная человеческая жизнь была принесена в жертву его Голоду. Дневальщики же стали весьма неприятным сюрпризом.

Их было трое. Старик, обладающий знанием. Воин, мощный и беспощадный. И юноша, готовившийся стать убийцей. Все — дети смертных женщин, зачатые вампирами. Все — на стороне скотов-сапиенсов, недостойных даже самого факта своих жизней. Но тем не менее.

Они шли по его следам. Он понял это с некоторым запозданием, поздно обнаружив признаки слежки. Это потом, когда разодранные тела охотников частично были употреблены в пищу, а частично оставлены гнить на солнце, он вспомнил некоторые косвенные признаки, по которым охоту можно было вычислить раньше. Первым прокололся юнец, он плохо владел своей аурой и волнение выдало его. Вампир, чьим временным убежищем от палящих лучей солнца стала станция метро, заметил его ближе к рассвету, когда, перемещаясь по заброшенным туннелям «мертвых» веток, обратил внимание, что ветер принес ему вполне определенный запах с севера. То есть со спины.

Вампир остановился. Насторожился. Он прижался спиной к холодному своду, накрывшему полотно монорельса, и начал трансформацию. Через несколько секунд от пола к потолку метнулось облако плотного тумана, в центре которого тускло горели два алых глаза, лишенных зрачков.

Но дневальщик не спешил совершать опрометчивые поступки. Несмотря на свой возраст, он имел кое-какое представление об охоте. Вместо того чтобы со всех ног броситься на вампира и взять его в одиночестве, он ждал. Вампира это злило. Он уже успел почувствовать приближение остальных охотников. От одного веяло дикой силой, он представлял собой реальную угрозу. Опасный, безжалостный, быстрый противник, сражение с которым отнимет очень много сил. Второй гораздо слабее, но это не повод сбрасывать его со счетов раньше времени. Все же трое дневальщиков на одного вампира — расклад достаточно серьезный, не дающий права на недооценку врага.

И вампир это прекрасно знал. Он жил не первую сотню лет. В прошлом у него были как победы, отмеченные обилием крови и изуродованных тел, так и черные времена, когда он был вынужден месяцами питаться кровью животных, борясь с людьми и Голодом, который приносил страдания, одно страшнее другого. Сейчас он представлял собой опасного и искушенного противника, которого не проведешь дешевыми трюками и уловками. Даже если на сей раз судьба вознамерится сыграть с ним какую-нибудь шутку и фортуна повернется к каиниту своей изнаночной стороной, он в любом случае не даст врагам повода к празднованию победы. Ведь он сможет забрать их с собой. Впрочем, сегодня вампир не планировал умереть.

Его первой жертвой стал старик. В ходе преследования он вынудил дневальщиков разделиться. Пустив по одной из веток своего фантома, он отвлек внимание воина. На юнца он напустил один из мороков, в которых был большим мастером. А вот старику он позволил последовать за собой. Он заманивал его все дальше и дальше в глубь катакомб, пока оба не оказались в перроне одной из заброшенных станций. Охотник вышел из туннеля, выбрался на плац и осмотрелся. В несколько сторон расходились ветки пересадочных транспортеров.

Дневальщик в очередной раз проверил оружие. Внезапно некоторое движение на периферии взгляда привлекло его внимание. Он насторожился. На его выбор было пять дорог, по каждой из которых мог пойти преследуемый вампир. Ошибка могла закончиться бессмысленным блужданием по пустым туннелям. А вот правильный выбор пути предоставлял несколько больше альтернативных вариантов развития. Но отчего-то старику не хотелось встретиться с вампиром лицом к лицу. Он не чувствовал в себе достаточных сил для единоличного поединка с врагом, но и отступать тоже не решался. Слишком много сил и времени было отдано на то, чтобы выследить и загнать жертву.

Если бы дневальщик знал, о чем именно думал в этот момент вампир, он бы не раздумывая повернул назад. И побежал бы не оглядываясь. Поскольку каинит не был расположен к актам милосердия. Он не просто хотел сбросить охотников со своего следа. Он хотел наказать их за дерзость, с которой они намеревались убить его. И, более не собираясь откладывать, он нанес свой первый удар.

Старик не успел отреагировать на темное облако, которое налетело на него со спины, окружило со всех сторон и обездвижило. В первую очередь после того, как его сердце сковал страх, дневальщик ощутил давление большой силы, которое железным обручем обхватило его голову. Он не выдержал напряжения. Выронив оружие и схватившись за волосы, он упал и принялся кататься по полу, визжа и воя от боли. Внутри облака, по-прежнему держащего его в плену, полыхал огонь, сжигающий кожу и добирающийся до внутренностей. Там, где мраморного пола станции касалось истерзаемое тело дневальщика, оставались черные лужи ожогового экссудата. Наконец, когда вампир завершил атаку, от старика осталось совсем немногое. Вампир вновь принял свое антропоморфное обличье и позволил себе слегка улыбнуться. В первую очередь потому, что не рассчитывал уничтожить дневальщика полностью, желая поживиться его кровью. Но азарт поединка оказался слишком сильным и вампир не успел остановиться. Но ведь впереди его ждали еще двое.

Юношу он нашел там же, где оставил в объятиях морока. Дневальщик, не обладающий достаточным опытом, не мог сбросить с себя чары и избавиться от наваждения. Вампиру это только облегчило работу. Он «встроился» в сущность иллюзии, став ее неотъемлемым звеном. Там, за гранью реальности, в которой молодой вампир-киллер стоял истуканом посредине двухполосного железнодорожного полотна с пустыми глазами, направленными в одну точку, и вокруг него клубился голубовато-серый туман, в котором изредка вспыхивали яркие цветные огоньки, каинит принял обличье морской волны, которая окружала плывущего в призрачных волнах юношу, которому казалось, что только в продолжении плавания есть смысл его существования. Он плыл по спокойным водам, не думая более ни о чем. Все, что не касалось окружающей его воды, не имело смысла и значения. Только волны, поддерживающие его тело на плаву, были ему в радость. Он говорил с ними, открывая все свои тайны и секреты. Он делился с океаном своими мыслями, желаниями и стремлениями. И не чувствовал, как с каждым взмахом руки, с каждой новой волной, обтекающей его, уходят в ничто его силы. Он не видел и не мог видеть того, как частично материализовавшийся вампир обнял его за плечи и острыми клыками впился в яремную вену. Совсем скоро все было кончено.

Воин доставил вампиру больше всего хлопот. Не тем, что был мощным противником, которого нельзя было победить трюкачеством или испугом. А тем, что прежде всего надо было выйти с ним в открытое противостояние. А для этого воина надо было найти. Но с этой задачей вампир справился достаточно быстро. Одно смущало его. По внутреннему ощущению время снаружи, за толстым пластом земли и бетона, который служил рукотворным небосводом метрополитена, солнце подошло совсем близко к рассветной точке. Что не преминуло отразиться на самочувствии каинита. Сколько бы крови и витальной энергии он ни поглотил, суточный цикл не становился от этого некоторой абстракций, не имеющей смысла. Каинит устал, его тянуло в сон. Выпитая кровь приятно согрела внутренности, но она же и отяжелила тело, сковала и обездвижила его. В битве с охотником это могло повлиять на исход. Но вампир заставил себя мобилизоваться, отбросив прочь все лишние мысли.

Вот они сошлись. В целом тот бой стал для каинита не более чем серым, пустым воспоминанием. Ведь он, как обычно, вышел из него победителем. Но одно обстоятельство, заставляющее его переживать те мгновения снова и снова, оставалось для него большой загадкой.

В целом линия событий развивалась по следующему сценарию. Вампир и дневальщик, каждый в свою очередь, израсходовали весь арсенал доступных им средств взаимного уничтожения. Но победа той или иной стороны все еще была достоянием будущего. Оба противника устали. Вампир тратил много сил на регенерацию ран, дневальщик же боролся с иллюзиями и мороками, также ему приходилось следить за тем, чтобы вампир не добрался до его вен. Боезапас его оружия был практически полностью израсходован. Оставался только короткий клинок, чья режущая кромка была выкована из сплава стали и серебра.

Но до рукопашного поединка дело не дошло. Дневальщик стал жертвой собственного удивления. А вампир… победил лишь потому, что, повинуясь законам природы, его организм удачно трансформировался.

Итак, охотник, прежде чем обнажить меч, воспользовался мощным ксеноновым прожектором. Свет, излучаемый им, по своему спектру был близок к солнечному, а стало быть, служил отличным оружием против каинитов. Но в тот день дневальщик был сильно удивлен тем фактом, что, несмотря на мощный поток фотонов, который по всем правилам должен был превратить кровососа в небольшое количество пепла, вампир без всякого видимого усилия прошел сквозь луч света и оказался в опасной близости. Охотник не успел отреагировать, и каинит, сбив его с ног, впился клыками в шею, выпил дневальщика до последней капли.

И после этого забился в судорогах мощной истерики. С большим опозданием до его сознания дошло, что по всем законам он должен был если не сгореть полностью, то по крайней мере получить серьезные ожоги. Слегка успокоившись и разобравшись с происшедшим, вампир поднял прожектор. Повертел его в руках, укусил ручку. Так, абсолютно немотивированно. После чего решился на эксперимент. Он включил прожектор.

Несколько секунд он просто освещал им стены вокруг себя, стараясь по возможности смотреть на сам луч. Потом, набрав в легкие как можно больше воздуха, он осветил ладонь второй руки. И… ничего не произошло. Вместо того чтобы покрыться волдырями, лопнуть, а затем и сгореть дотла, его рука не претерпела никаких изменений. Дневной свет больше не был для нее губителен.

Могло ли такое быть? Быть может, смысл был сокрыт не в нем, вампире с чудесным иммунитетом, а самом прожекторе? Он осмелел, начал освещать разные участки своего тела. Но вместо того чтобы отбросить прочь прожектор и скрючиться в болевом спазме, он не ощущал ровным счетом ничего болезненного. За исключением психологического дискомфорта от самой мысли о соприкосновении с солнечным светом. Но чтобы полностью удостовериться в своей неуязвимости, вампиру стоило подвергнуть себя воздействию лучей настоящего солнца.

Именно к этому шагу, нет — Шагу, он и шел несколько следующих лет. Прежде всего преодолевая внутреннее сопротивление и страх.

— У вас практически не осталось времени. Так что, если Ватек все еще интересует вас, рекомендую поторопиться.

100 полностью восстановился. Вместе с частицами нового тела к нему вернулись былые агрессивность и постоянная жажда крови. В связи с этим его внимание опять было приковано к Порфиру, которого он до сих пор не мог представить в качестве, отличном от пищи. Только присутствие Машруша, в чьем физическом превосходстве вампир уже убедился, да предостерегающие жесты и взгляды брата удерживали его от конкретных действий. Не будь всего этого, человек давно бы был выпит. Никто не мог дать точный ответ, каких усилий стоило 100 не думать об этом.

Порфир переместился к окну и посмотрел вниз. Всего час назад он стоял там и в нерешительности гадал, на чьей он стороне и что в сущности-то происходит. Сейчас оттого Порфира осталась только внешняя, плотская оболочка. За кратчайший срок ее внутреннее содержание превратилось в существо абсолютно иного свойства и характера. И хоть оно до сих пор оставалось Порфиром в том смысле, что хранило все его воспоминания, желания, планы действия, на уровне мотивации и склонности к тем или иным поступкам это был совершенно иной человек. Порфир отдавал себе в этом отчет. Но что с того?

Тем временем 99 постепенно начинал тяготиться пустой болтовней. Для себя он уяснил одно — как бы-то ни было, он прибыл в Луксор с вполне конкретной целью. А это означало, что как бы ни менялись обстоятельства вокруг него, он должен был выполнить задуманное. В этом выражался не только кодекс чести, негласно действующий в среде Посланников, но и сказывалось влияние высшего разума, чьи замыслы 99 воплощал в реальность.

Но вслух каинит озвучил несколько иную мысль.

— Сейчас опасно вступать в контакт с Шерханом. Своим необдуманным поведением человеческий червь лишил нас фактора внезапности.

Порфир несколько изменил тактику общения. В первые минуты его забавляло то, как упорно вампиры не обращали внимание на его присутствие. Но с тем, как неумолимо беседа приближалась к главному вопросу, его терпение иссякало все быстрее. Теперь он решил вести разговор только с дневальщиком, который так или иначе не игнорировал его сознательно.

— У нас есть шанс увидеть Ватека до того, как он покинет Луксор.

Машруш приподнял бровь, без слов задавая свой вопрос.

Порфир понял, что хочет услышать дневальщик.

— Я почувствовал это. Атмосфера в логове Шерхана однозначно настроена на приготовления. Там затевается нечто весьма серьезное, большого значения и размаха. Надо торопиться.

— Хорошо. — 99 по прежнему вел беседу только с Машрушем. — Предположим, мы осуществим проникновение в логово Ватека. И что произойдет дальше? Что теперь мы будем должны ему сказать?

— Планы моего мастера не изменились. Он по-прежнему желает наладить диалог с Шерханом. Открытое противостояние, к которому все неминуемо движется, приведет только лишь к очередным проблемам. Мы не можем точно предсказать объем бедствий, могущих обрушиться на наши головы.

— У нас послание иного рода. Но сейчас это практически бессмысленно. Ватека непросто напугать, даже если это предполагает под собой некоторый смысл.

— Пугать? Что это, насмешка?

99 попытался улыбнуться, кивнуть, но вовремя спохватился, поскольку горячий нрав Машруша мог превратно отреагировать на подобное проявление эмоциональности запутывавшегося каинита. Вместо того чтобы раскрыть свои карты так же, как сделал это дневальщик, вампир продолжал плести кружево интриги, к которой призывал его внутренний голос. Тому, кто стоял за спиной Машруша, было бы лучше не знать всей правды…

— Будь по вашему. — 99 глубоко вздохнул, имитируя глубокую озабоченность. — Как нам следует поступить?

Порфир повернулся к вампиру и попытался взглянуть в его глаза.

Перед выступление следовало подобающим образом подготовиться. В сжатом виде Порфир объяснил, каким образом можно проникнуть в кондо Ватека, не вызывая излишнего желания к расспросам у службы безопасности.

— В худшем случае нам придется применить силу. Но сопротивление не будет особенно сильным. Скорее всего Шерхан сам проявит желание к разговору с нами. Другое дело, что на это все же уйдет некоторое время.

— Мы с псом послужим отличным прикрытием. — Машруш, довольный собой, щелкнул пальцами, демонстрируя, с каким нетерпением он ожидает начала операции.

— Не стоит недооценивать солдат Ватека. Он мобилизовал силы всех кланов, входящих в его Семью. Сейчас за ним стоят несколько тысяч каинитов, не считая младших Детей.

— Вервольфы и прочая шелуха меня не интересуют. На этот случай найдется несколько отличных средств.

— Оставим эту тему. Главное — не вступать в полномасштабное сражение. У нас совсем иные цели. Мы должны сделать так, чтобы у людей Ватека вообще не было желания нас атаковать.

100 хмыкнул себе под нос. Он долго хранил молчание, предпочитая быть зрителем. Но когда заговорили о возможности проявить свою силу, он не выдержал. Так же как и дневальщик, он предпочитал активные действия пустой болтовне.

— Мы только тратим время, — он посмотрел на Машруша, надеясь найти в нем союзника, — что толку в предугадывании того, что может произойти?

Вампир решил поселиться в Стальных Ящерах. Это был ультрамодный район, выстроенный по уникальной технологии, — дома не строили, а выращивали, используя как основу полисиликатные волокна, которые под действием солнечного света и особых химикатов вели себя подобно растениям. А с помощью специальных машин и роботов, выполняющих роль своего рода садоводов, строениям придавалась необходимая форма.

После того как общий каркас здания приобретал нужную конфигурацию, его извне обрабатывали особым составом, который при высыхании становился похож на отполированную сталь. Ящерами же эти дома назвали в честь нескольких первых построек, которые своим видом очень сильно напоминали игуан — любимых животных архитектора, руководившего выращиванием.

Свой первый день пребывания в Ящерах вампир отметил долгой прогулкой по залитым ярким солнечным светом улицам. Он переживал широкий спектр ощущений, которые в целом можно характеризовать как истерическая эйфория. Со стороны, с точки зрения обывателя вампир был похож на сумасшедшего, который, вместо того чтобы быть упеченным в лечебницу, праздно шатался по улицам. Несколько раз его останавливали служители правопорядка. Но каинит прибегал к своим способностям гипнотизера и все закачивалось. Ближе к ночи он почувствовал первый укол Голода.

В течение всего прошедшего дня в его голове созрел план. Он поработит всех этих людишек и станет их единоличным хозяином. Он будет обращаться с ними, как с неисчерпаемым пищевым источником. Он будет контролировать их репродукцию, обеспечивать безопасность и приемлемые условия существования. В частности, необходимо ограничить покушения со стороны сородичей, но его новые способности станут в этом смысле отличным оружием. Каинит предполагал, что будет выслеживать конкурентов, ориентируясь на психополе, и днем нападать на их схроны.

Окруженный горячими языками пламени, шаттл приземлился в нескольких сотнях километров за границей Луксора. Вокруг не было ничего, кроме алого песка и раскаленного воздуха, чьи плывущие от накала пласты превращали все вокруг в мутную амальгаму. Люди внутри шаттла некоторое время не подавали признаков активности. Необходимо было дождаться, пока активное энергополе вокруг челнока поглотит излишний жар. К тому же выходить из стального нутра корабля до тех пор, пока не будет уверенности в отсутствии посторонних глаз, было бы опрометчиво.

А зрители внезапной посадки были. Стая местных хищников притаилась за дюнами, напуганная грохотом и огнем, внезапно спустившимся с неба. Одиноко парящий в облаках пернатый мутант кружил над пустыней в поисках пищи. Его зоркие глаза едва не вытекли, когда волны раскаленного воздуха, смешанные с поднятой вверх силикатной крошкой, обхватили его со всех сторон и бросили в турбулентное пике. Едва выровняв курс, птица издала гортанный крик и умчалась прочь.

Но редкая марсианская фауна не могла доставить пассажирам шаттла никакого неудобства. Они опасались иных незваных гостей. К тому же человек, управляющий шаттлом, давно не бывал ни на одной из обитаемых планет. Он вообще давно нигде не был. Необходимость вступить на твердую почву, где нет привычного гула стабилизаторов искусственного притяжения, где за каждым шагом не присматривает услужливый интеллект мощных вычислительных систем, пугала, и сердце билось так сильно, что будь здесь медицинский компьютер, обычно подключенный через нейромост к центральной нервной системе человека, то он бы впрыснул в кровь лишнюю порцию успокоительного. Но все это, привычное и жизненно необходимое, осталось далеко, на заброшенной космической станции.

Изумрудное марево защитных экранов медленно погасло. Теперь солнечные блики плясали на неестественно гладком корпусе корабля, выписывая янтарные узоры на серебряном металле покрытия. В центральной части шаттла, там, где бугрятся овальные вздутия корпуса, за которыми скрываются основные системы жизнеобеспечения, поползли черные трещины открывающихся порталов. С шипением вырвался наружу едкий пар из гидравлических замков. Трещины стали шире, соединились в единое целое, открыв доступ внутрь шаттла. Сработал пьезопривод трапа, соединив корабль с землей пролетом из двух дюжин ступеней.

Первыми корабль покинули двое в одинаковых одеждах. Длинные плащи, сшитые по лекалам армейской одежды, скрывали множество оружейных перевязей, перевивающихся на их телах.

Наемник, спустившись первым, остановился у последней ступени и сел на нее, одна рука легла на бедро, торс слегка отклонился. Вторая рука, чья кисть сжимала рукоять атомной винтовки, переложила свою ношу на плечо.

Влад, второй из сошедших персонажей, был настроен несколько иначе. Долгое время его дух существовал отдельно от тела, пребывая в Лимбе, месте весьма трагичном и глухом. Теперь же, получив второй шанс для плотской жизни, он спешил восстановить утраченную связь с телом, вспомнить, как кровь может бежать по жилам. Он неспешно спустился, прошелся по песку. Затем лег на землю лицом к небу, раскинул конечности в стороны, и замер, позволяя солнцу греть его. Его дыхание несколько успокоилось, вошло в ритм с сердцебиением.

Фелиаг покинул корабль последним. Он долго не мог совладать с тахикардией, нервная дрожь заставляла его дрожать. Маг впервые за последние три столетия понял, как долго он не испытывал такого простого чувства страха. Всегда рациональное, направленное на конкретные объекты или персоналии, это чувство посещало его только в те моменты, когда опасение носило исключительно умозрительный характер, касаясь его не столько с точки зрения проявлений реальности, сколько с позиции адекватности планов и чаяний. Сейчас же он боялся совсем по другому поводу. Смятение по поводу собственного излечения, необходимость от размышлений, питавших его ум и душу, перейти к активным действиям. Наконец, страх боли и смерти в случае неудачи, чей шанс был весьма велик.

Маг посмотрел на своих спутников и задумался над тем, как эти двое могут быть его оружием, если за спиной антагониста, ненавидимого Ватека, стоят сотни обученных вампиров и прочая нечисть. Ведь вдесятеро меньшая сила способна смести эту импровизированную армию в считанные секунды. Но что-то подсказывало, что коль жребий уже выпал, то бессмысленно отступать. Мысли о поражении опасны не менее чем реальный противник, чью силу стоит еще проверить на практике.

Фелиаг тронул наемника за плечо, заставив того покинуть насиженное место. Сперва Маг активировал систему маскировки шаттла. Когда корабль полностью стал невидимым, Фелиаг и дневальщик легли на землю рядом с Владом, став тремя радиусами воображаемой окружности: их ноги соединились в центре, а головы стали точками на линии длины.

— Итак, джентльмены, теперь вы знаете все необходимое. Вас я оживил отнюдь не потому, что я испытываю обостренные чувства к жертвам произвола каинитов. К тому же назвать вас жертвами можно с большой долей условности. Как вы могли понять, у меня есть некоторые планы на ваш счет, следовательно, не обольщайтесь возможностью вернуться к прежнему образу жизни.

Они оба лежат, прикованные к койкам тонкими жгутами из биоволокна. Первые несколько часов после пробуждения каждый из них имел шанс опробовать путы на прочность. Освободиться не смог никто. Комбайны Фелиага отлично справлялись со своей работой. Однако дальнейшее поведение наемника и Влада шло по разным сценариям.

Оба, будучи закаленными бойцами, проявили редкую сдержанность, которую обычно не ждут от существ, вернувшихся с того берега Стикса. Отличались только мотивы. Для Влада не было ничего более желанного, чем вновь ощутить себя в рамках физической ипостаси, но инстинкты дневальщика подсказывали ему, что излишняя активность может негативно отразиться на неокрепшем организме. Наемник же прежде всего был заинтересован в том, чтобы поскорее выбраться из внезапного плена, чему могло помешать излишнее нетерпение. Стоило проявить сдержанность и выждать удобный момент. Надежды каждого из них рассыпались в тот миг, когда с ними заговорил Фелиаг.

— Я не могу отпустить вас, — сказал он вместо приветствия. — Я знаю, что значит для вас это заключение, но если вы добровольно не согласитесь оказать мне ряд услуг, я буду вынужден вас уничтожить. Поверьте, мне нелегко будет сделать это, но иного выхода нет. Сейчас вам будет сделана инъекция, после которой вы узнаете ряд деталей и это должно как-то оправдать мою позицию. Однако я не намерен ждать, пока ваш разум сам придет к осознанию необходимости сотрудничества со мной.

Комбайн появляется из-за спины Фелиага и сперва подходит к наемнику. В руках комбайна зажат инъектор, в сосуде которого в растворе физиологического состава плавают нанокристаллы информационных носителей. Попав в кровь, кристаллы вступят в реакцию с лейкоцитами и, растворившись, впитаются в клеточную цитоплазму. Вторым уровнем реакции будет высвобождение из кристаллической оболочки субатомных частиц, которые выступят генераторами нейронного сигнала и станут частью долгосрочной памяти реципиента. Если бы не масса болевых ощущений, то такой способ, применяйся он в образовательных целях, мог бы в разы уменьшить время усвоения новых знаний.

— Боль не должна продлиться слишком долго, — голос Фелиага гипнотизировал и успокаивал, — несколько мгновений, правда, не самых приятных, и вы будете знать те детали, на рассказ которых ушло бы несколько недель. А сейчас, пока препарат не начал действовать, я расскажу вам о своих дальнейших планах…

Ваша воля будет подчинена мне всецело. Но мне нельзя травмировать ваш разум, поэтому мы обойдемся без варварской промывки. Повторю — вы должны будете сами встать на мою сторону, иначе все дальнейшее бессмысленно. Если же вы начнете сопротивляться, то введенный вам препарат активирует инстинкт самоуничтожения. Учтите, умирать вы будете очень долго, ваши организмы найдут самый долгий, мучительный и болезненный способ уйти из мира живых. Я не садист, это просто сбой в механизме работы кристаллов.

Должен отметить, что в случае согласия я также не гарантирую спокойной и долгой жизни. Нам суждено сражаться, и этот бой вряд ли позволит насладиться победой, каким бы исходом он ни ознаменовался. Более того, большую часть нашей дальнейшей жизни мы проведем как единый организм. Общая воля, одно тело, одна цель.

Впрочем, я не буду торопить события.

Прошел час. Трое лежали, сохраняя молчание, погруженные каждый в свои мысли. Над ними небо меняло узоры облаков по прихоти горячего ветра, под ними шуршал песок, потревоженный неосторожными движениями. Прошел еще один час, и песок вокруг лежащих тел начал просыпаться вниз, уходить в глубь почвы. Через некоторое время тела оказались на небольших постаментах, приподнятых над контурами окружности, которая также проступила на поверхности силиката из-за того, что часть песка ушла вниз. Постепенно песок стал перемещаться таким образом, что ложа под людьми начали завиваться в сектора кольца. Тела искривлялись вместе с ложами. Ветер наносил на них случайные песчинки, но они тут же скатывались вниз, подчиняясь неким силам. Только легкий слой оставался на лицах, скрывая их истинные очертания под нарастающим слоем красной сажи.

Самое необыкновенное стало происходить в точке, где соприкасались ноги людей. Сперва единым целым стала их одежда. Потом она рассыпалась на частицы, похожие на сгоревшую бумагу, и была унесена ветром. Обнаженные ноги тут же покрылись той же субстанцией, что и лица, и постепенно начали сливаться воедино. По ходу времени этот процесс разрастался.

К тому времени, когда закат приблизился к своему финалу, на месте трех людей осталась масса плоти, окруженная полупрозрачным коконом из серого эпителия, за которым дрожал студень первичной биологической плазмы, в которой зарождалось новое живое существо.

Фелиаг ходил из угла в угол, лекционным тоном посвящая слушателей в свои планы. Влад и наемник, освобожденные от пут, сидели на неудобных стульях. Первый сосредоточенно изучал свои ноги, второй постоянно скреб шею, поросшую колючей щетиной.

— Каждый из нас обладает рядом уникальных способностей. Я могу управлять реальностью, использую силу мысли и духа. Реакция и боевой опыт одного из вас уравновешивают пыл и горячность вампира в другом. Но если мы будем действовать как отдельные организмы, наша общая эффективность не будет достаточно высокой.

— Способ увеличить нашу боеспособность на первый взгляд кажется отвратительным. Но нам не приходится выбирать. Мы станем големом, смертоносным соединением трех организмов в одном, и ничто не будет способно остановить нас. В каждый момент времени, согласно ситуации, контроль будет переходить к той или иной личности или же к их комбинациям. Таким образом мы станем весьма опасным противником для любого, кто станет на нашем пути.

Порфир наслаждался случайной властью над вампирами. Желание мести трансформировалось, преломившись в призме трансформаций его психики.

— Ватек знает о вашем существовании. И он будет готов к разговору. Единственное, чего стоит избегать, так это лишних провокаций. Он напряжен до того предела, после которого он будет бить и только потом интересоваться, кто попал под удар. Следовательно, действовать необходимо деликатно и осторожно. Если у вас припасены варианты диверсий и предательских ударов, то лучше отложите их до более подходящего момента.

Машруш, более расположенный к вдумчивым разговорам, внимательно посмотрел на Порфира.

— Давай вначале выясним, кем ты стал.

— Это не имеет значения.

— Отнюдь, — Машруш сделал шаг в сторону человека, — я не намерен оставлять за спиной потенциально опасных персон, как бы они ни старались показаться дружественными. Так что тебе придется все нам рассказать.

Порфир вздохнул.

— Я сам не понимаю, что происходит. Еще вчера я дрожал от страха при каждой необходимости видеть любого из вас. Но потом что-то стало меняться во мне. Нечто постороннее рождается у меня в голове, и это пытается меня контролировать. При этом мой собственный разум не отторгает чужие мысли, не пытается с этим бороться. Я просто говорю что-то, а внутри растет уверенность в том, что я это всегда знал, чувствовал, только не мог найти правильных средств для выражения. Странно.

100 проворчал нечто неразборчивое, но, перехватив укоризненный взгляд брата, решил, что лучше будет впредь хранить молчание. Каким бы необузданным ни был его нрав, он понимал всю серьезность происходящего. Для обиды в том, что от него скрывают львиную долю информации, не было места.

Тем временем Порфир продолжил импровизированную исповедь.

— Когда я вошел в логово Шерхана, я почувствовал, как некая волна накрыла меня, отгородила от окружающего мира непроницаемой оболочкой. Я стал снарядом, выпущенным из мощного оружия. Не было преград, способных меня остановить. Раньше я полагал, что, добившись справедливого возмездия, стану свободным от прошлого. Но теперь знаю, что ничего подобного не будет по той причине, что в том прошлом жил совсем другой человек. Я же сам, моя потаенная часть, существует отныне с совсем иной целью. Я более не хочу мстить каинитам, потому что начинаю чувствовать как они.

— Ты же человек? Каким образом тебе стал доступен наш образ мысли?

— Это объяснить еще труднее. Как и тот факт, что мне очень хочется выпить чью-нибудь кровь…

99 рассмеялся. Он сделал это так неожиданно, что 100 и Машруш не нашли ничего лучше, чем схватиться за оружие и направить его на каинита. Тот лишь рассмеялся еще громче. Только Порфир, грезивший наяву, остался невозмутим.

— Скажите, — спросил он тихим голосом, — я становлюсь вампиром?

К тому времени, как на местном небе четко проступили силуэты марсианских спутников, вампиры пришли к общему мнению по поводу проникновения в кондо Ватека. Машруш, на чье усмотрение были отданы вопросы тактического прикрытия команды, решил положиться на удачу. Более острожный 100 долго упирался, настаивая на молниеносной и неожиданной атаке. Его брат, давно решивший полагаться исключительно на собственные силы, активного участия в дискуссии не принимал. Окончательный вердикт вынес Порфир, к голосу которого прислушивались уже практически беспрекословно.

— Ватек не проявит особой агрессии в наш адрес. Более того, он с нетерпением ждет нас.

— Без ловушек не обойдется. — Машруш, отчасти довольный собой, спокойно чистил оружие, изредка поглядывая в окно на ночное небо.

— Конечно, не обойдется. Но Шерхан не намерен уничтожать нас до того момента, пока не получит от нас всей возможной информации об активности Патриархов.

100 и 99 переглянулись. Человек ухитрился в очередной раз поставить их в тупик.

— Какой информации? — 100 старался довести свою интонацию до максимально спокойного тона. В ряде случаев ему это удавалось.

Порфир не смог ответить сразу. Смысл сказанного был весьма расплывчат и для него самого. С одной стороны, он уже привык к тому, что внутри него другая личность варится в своем собственном информационном соку. Но он постоянно забывал о собеседниках, вольно или невольно становившихся свидетелями перманентного раздвоения его личности.

— Я что-то знаю, — проговорил он наконец, — и Шерхан постарается сделать все возможное, чтобы эти знания достались ему. Только вот к каким методам он прибегнет?

— Не стоит особо нервничать на этот счет. Я так понял происходящее — в его логове есть что-то, провоцирующее твои метаморфозы. И чем ближе ты находишься к этому источнику, тем быстрее изменяешься. — Машруш изменил свое положение, отойдя от окна и присоединившись к своему псу, мирно дремавшему в одном из углов комнаты.

Дневальщик сел на корточки, положив одну руку на голову зверя, другой рукой он начал вычерчивать в воздухе ему одному известные узоры. Внешне он был похож на колдуна, вершащего некий обряд, смысл которого был недоступен невольным зрителям. В конце процедуры Машруш встал и направился к 100.

Без слов поняв намерение дневальщика, вампир преклонил колени, позволив Машрушу осенить себя тайными знаками. Затем по очереди так же поступили 99 и Порфир.

Когда обряд завершился, команда приступила к осуществлению намеченного.

Три тени упали на глянцевую поверхность дорожного покрытия. Затем к ним присоединилась еще одна, отделившись от одной из первых теней, самой крупной. На дороге вырисовался силуэт пятого существа.

Колагенный осветитель, работающий в трехфазовом световом режиме, отработал вторую фазу и переключился на равномерный заливающий свет, который ложился на предметы, передавая им свою цветовую компоненту. Размытые тени приобретали большую четкость, а предметы становились несколько ярче, чем им полагалось быть в ночное время.

Первым из темноты тупика вышел Машруш, за ним проследовал верный пес. Животное втянуло широким носом холодный воздух и мотнуло головой. Дневальщик слегка наклонился вниз, чтобы потрепать зверя по лысой голове. Собака дернула ухом и оглянулась. В тени тупика молча стояли остальные члены команды. Затем, одновременно подчинившись спонтанному порыву, они также покинули убежище.

На другой стороне проезжей части возвышался шпиль небоскреба, последние этажи которого укутывались в рваные полотнища облаков. Редкие окна излучали тусклый свет, перед огромным стеклянным порталом, разделяющим внутреннее пространство холла с внешним миром, неторопливо прохаживалась охрана. В их жестах и поведении читалась напряженность, а на ментальном уровне вампиры улавливали отголоски того, что можно было бы назвать страхом. Но особых иллюзий на счет свиты Ватека посланники Патриархов не питали. Опытные Псы, чьи жизни были наполнены сражениями и сопутствующими им переживаниями боли и страдания как жертв, так и палачей, давно научились абстрагироваться от всего того, что непосредственно не касается самого поединка. Высшей же стадией такого умения было полное неприятие каких-либо эмоций, что позволяло доводить тело и контролирующий его разум до той степени концентрации, когда само время изменяло свой ритм и направление в угоду поединка.

Только Порфир, чье естество по-прежнему в большей части оставалось человеческим, испытывал нечто, доступное только людям. В течение мгновений его дух претерпевал весьма широкий спектр эмоциональных изменений. И только огромным усилием рассыпающейся на мириады самостоятельных частиц воли он приказывал себе идти по намеченной траектории. Он чувствовал, как ментальная трансформация затрагивает и его физиологию, как в организме начинаются процессы, доселе ему неизвестные. Особенно заставляли его нервничать усиливающийся зуд в деснах и желудочные спазмы, порой настолько сильные, что человек с трудом сдерживал стоны, пытающиеся вырваться из горла.

Тем не менее должное случиться неотвратимо приближалось к своему завершению. Четверо персонажей готовящейся драмы и их четвероногий спутник сделали первый шаг к логову Шерхана.

— Они уже близко… — Ватек потер ладони рук, предвкушая скорую забаву.

Он еще не принял решения, как будет вести себя с посланцами Патриархов. Каста Псов, зарекомендовавшая себя слепыми вершителями высшей воли, никогда не вызывала в сердцах остальных каинитов особо теплых чувств. Вызвавшиеся служить только Патриархам, прошедшие необходимые испытания, самостоятельно обрекали себя на жизнь изгоев. Неприязни к ним никто не скрывал, открыто выражая свой страх и порой ненависть к тем, кто не гнушался омывать себя кровью собратьев. Что в условиях ограниченной популяции всегда расценивалось как предательство, карающееся только полным уничтожением. Но Псы никогда не испытывали на себе те муки, которым подвергали оступившихся собратьев, поскольку выданная им индульгенция была тем самым щитом, правом быть над всеми, который служил им верой и правдой многие годы.

Навлечь на себя гнев Псов считалось проклятием страшнее иных мук, могущих выпасть на долю каинита. Многие предпочитали не доводить дело до суровой развязки, добровольно уходя в лучший из миров. Изначально Ватек не знал, как отреагирует на неизбежную встречу с палачами, посланными за его головой. Неоднократно в своей прошлой жизни ему приходилось балансировать на тонкой грани, играя терпением высших сил, но тогда ни разу ему не приходилось иметь дела с Псами. Сложившаяся ситуация так или иначе имела своим следствием противостояние именно с этой категорией существ, встреча с которыми не предвещала ничего хорошего.

Но сейчас неуверенность Шерхана не зависела ни от репутации Псов, ни от его естественного страха перед ними, ни от чего бы то ни было еще. Семена сомнения посеял Терцио.

— Я не понимаю их, — тихо проговорил Спатта.

Он только что поднялся с коврика для медитаций, на котором просидел последние несколько часов. На его лице застыла маска недоумения, как будто бы в своих ментальных поисках Терцио увидел нечто, доселе им непознанное.

— Ян, я в растерянности… — Извиняющийся тон соратника удивил Ватека не меньше, чем самого Терцио, едва не закрывшего рот руками, когда до него дошел смысл им же сказанного.

— Да? — Шерхан с большим усилием подавил желание придать вопросу саркастический оттенок. Получилось весьма убедительно.

— Они… Псы…

— Не морочь мне голову, Терцио. Что ты увидел?

Спатта посмотрел на Ватека, но при этом его глаза сфокусировались на чем-то другом, вряд ли находящемся в одной физической реальности с Яном. Шерхану стало неуютно рядом с Хранителем ауры. Но от его слов зависело достаточно много в данном случае. Игнорировать умение Терцио постигать энергетику реальности было бы весьма опрометчиво. А прослыть слепцом в планы Ватека не входило.

— Ну же! Не испытывай мое терпение!

Терцио перевел дыхание.

— Они боятся тебя, Ян. Псы испытывают неподдельный страх. И они разобщены.

— Ты уверен в этом?

— Абсолютно. Рисунок их аур неровен, он лишен целостности. К тому же нити, ведущие к Патриархам, весьма тонки и непрочны.

— Они осознают это?

— Не думаю, иначе бы их поведение было бы несколько другим. Мне кажется, что сейчас Псы действуют как любой другой каинит, напрямую неподвластный контролю Патриархов.

Ватек задумался. Он готовился к встрече с холодными, расчетливыми убийцами, а получил горстку жалких, сомневающихся вампиров с неустойчивой психикой. Это обстоятельство могло коренным образом изменить ход событий.

— Что еще тебе удалось почувствовать?

— Этот человек… о которым ты говорил. Он странный.

Ватек позволил себе усмешку.

— Он по-прежнему не отбрасывает тени?

— Да, к тому же и сапиенсом его назвать можно весьма условно.

— Объясни.

— Его физическое состояние никак не связано с тем, какой рисунок выстраивает его аура. Он очень похож на нас, но это естественное перерождение.

— Такого просто не может быть! Ты противоречишь всем возможным законам!

— Знаю, меня сейчас трудно понять, но я говорю то, что вижу. Разве такое невозможно?

Вампир наслаждался единоличной властью. Но врожденное чувство осторожности все еще держало его в некоторых рамках. Своих детей он также старался держать на поводу, не позволяя буйствовать без должной необходимости. Но вскоре ставшие насущными вопросы пропитания и безопасного жилья поставили его перед необходимостью жесткого выбора между прежней, скрытой от посторонних глаз, жизнью и активными действиями по расширению угодий.

На некоторое время проблему удалось решить за счет вытеснения с оккупированных земель прочих каинитов. Действия в этом направлении были сопряжены с неизбежными конфликтами, но до поры вампиру удавалось осуществлять свою экспансию, оставаясь вне подозрений. Он интриговал, выплетал сложные паутины заговоров, ловко играя на вечной борьбе с сапиенсами. Но такое положение дел не могло сохраняться вечно. Рано или поздно, и это он осознавал весьма отчетливо, все тайное всплыло бы на поверхность.

Перспектива оказаться между двух огней его не прельщала. Наступило время активных действий.

Между тем облюбованный им район Ящеров стал пользоваться дурной репутацией. Люди, замечающие частые случаи исчезновений себе подобных, сторонились некогда весьма популярного места, жить в котором считалось особым престижем. Каиниты же, озабоченные слишком активными действиям охотников за вампирами, предпочитали переместить свои убежища на более безопасные территории. Если бы тогда кто-нибудь из них вышел на след вампира, многих трагедий в будущем можно было бы избежать. Но уловки последнего оказались слишком изощренными для привыкших верить в свое превосходство каинитов. Никто из них не мог подумать, что сородич может быть причиной, по которой многие вампиры уходят из мира живых. Условно живых, конечно же.

Наконец вампир приступил к завершающей стадии своего плана. Первым шагом к тотальному контролю стала ночь страшной резни. В течение нескольких часов он и его импровизированная армия превратили всю землю Ящеров в оплот темной силы.

Это были часы боли, крови и смерти, которую вершили над всеми, не глядя ни на пол, ни на возраст. Вампир лично участвовал в особо изощренных казнях, которым были подвергнуты плененные сапиенсы. Он наслаждался их мучениями, питаясь ими как обычной кровью. Он давно заметил, что его физические трансмутации оставляют отпечаток и на сознании. Что эмоция становится таким же кормом, как и плоть. И это доставляло ему ничуть не меньшее удовольствие.

Многих своих жертв он сделал вампирами. Его семя, смешанное со свежей людской кровью, дало жизнь существам более могущественным, чем другие каиниты. Сотни вампиров, не страшащихся дневного света, были готовы к тому, чтобы обрушиться на остальной мир и подчинить его своей власти. Во главе их стоял он, довольный собой как никогда. И в предвкушении грядущей власти вампир неизбежно допустил ошибку.

Когда Патриархи обратили на него свое внимание, он позволил себе уничтожить их эмиссаров. Делегация из полудюжины Псов, обученных каинитов, готовых убивать любого, кто встанет у них на пути, продержалась не так долго, как могло бы быть в случае обычного мятежа. Он напал на них днем, когда Псы не могли оказать никакого сопротивления. Вампир убил их быстро, понимая, что сам факт совершенного преступления и так вызовет у Патриархов особое желание с ним посчитаться. Но он был готов и к такому повороту.

Вампир не собирался останавливаться на достигнутом. Когда Ящеры превратились в нагромождение мертвого камня и металла, среди которых тенями скользили каиниты, ищущие новых жертв, он вновь атаковал. За считанные дни окрестные земли были залиты новой кровью. Казалось, что черную волну насилия ничто не остановит.

Поскольку силы людей, направленные на борьбу с ночными монстрами, никогда не отличались ни масштабом, ни сплоченностью, то очевидно, что успеха в борьбе с новой заразой они не имели. Проще говоря, редкие отряды дневальщиков и охотников за упырями были сметены и уничтожены одним филигранным ударом. Многие из них были приобщены к растущей армии вампиров, не боящихся ничего на земле.

Чума разрасталась. Вместе с ночными ветром в другие города прибывали хладнокровные убийцы, повсюду сеющие одно и то же — смерть. Они больше не делали различий между человеком и каинитом, уничтожая любое существо на своем пути. Днем или ночью, в любое время каждый мог стать их очередной жертвой. Казалось, против этой инфекции нет никакого противоядия.

Несколькими часами раньше Ватек дал приказ не чинить препятствий существам, желающим проникнуть в его кондо. Он распорядился таким образом, имея в виду существ, имеющих стойкое желание встречи с ним. Сейчас же он был готов основательно пересмотреть первоначальный план. Раньше он полагал, что Псы станут весьма интересными собеседниками. Кому, как не им, знать о желаниях Патриархов, через их уста Ватек услышит то, что должен был узнать с самого начала. И, конечно, убийство Псов в таком случае станет его основной победой на данный момент.

Но то, что он узнал от Терцио, было неожиданностью, к которой Ватек был не готов. Он даже мог смириться с тем, что в бою с Псами мог погибнуть. Теперь же ему предстояло говорить с каинитами, трясущимися от страха. И, что было очевидно, боялись они отнюдь не Шерхана. Тогда в чем же причина их странного поведения?

Затянувшийся момент сомнений прервал конкретный Тальви:

— Милорд, мы обнаружили их.

— Думаю, Нунцио, они и не пытались скрываться. Они уже на территории?

— Да. Как было приказано, им не препятствуют.

— Правильно… Терцио?

Спатта, на время вновь погрузившийся в транс, ответил не сразу.

— Псы меня не беспокоят. Их состояние стабильно. А вот человек… или как его теперь называть…

— Черт возьми!

Ватек понял, что сдерживать зарождающиеся порывы гнева он больше не сможет. Он боялся признаться, что давно потерял способность контролировать происходящее. Но только недавно он понял, почему так произошло. Удивительно, но вдруг он понял, как именно надо сложить те разрозненные фрагменты мозаики, чтобы получить полную картину. И от этого мороз пробежал по коже Шерхана, на мгновение сковав разум стальными тисками первобытного ужаса. Когда в судорогах агонии его память прокручивала перед внутренним взором всю его прошлую жизнь, стараясь там найти помощь, уцепиться за спасительную нить, ведущую к выходу из опасного лабиринта, он увидел то, что старательно пытался забыть.

Огонь.

Ватек дернулся, словно пораженный электрическим разрядом.

— Терцио, оставайся здесь и попытайся захватить их разумы. Тальви! Готовь всех, способных сражаться. Немедленно! Остальных уводи в схроны. К утру ни одной души не должно здесь остаться.

Глаза оружейника округлились. Никогда он не видел своего лорда в таком состоянии.

Мудрый Терцио лишь тихо вздохнул. Ведь он знал кое-что такое, отчего некоторые могли бы запросто пожелать собственной смерти. Желательно, быстрой и безболезненной.

Прошло несколько недель. Земля Терры горела огнями пожаров. На пепелищах отплясывали дьявольские танцы младшие дети вампира. А он стоял над ними и ухмылялся, особо не пряча окровавленные клыки, которые с недавних пор перестали втягиваться в десны, придавая ему сомнительный облик простого человека.

Вампир праздновал свой триумф. К рукотворному пьедесталу, сложенному из останков жертв, его слуги приносили новые тела. Уже мертвых предавали огню, еще живых он превращал в новые орды кровососов. В его глазах блестели отражения искаженных лиц тех, кто подвергался пыткам во славу его ненасытной жестокости. Но за чудовищными злодеяниями, которыми отмечался его путь, скрывалось нечто такое, что могло бы любого загнать в тупик недоумения. Как любой тиран, независимо от своей природы, вампир испытывал страх перед любым явлением или существом, способным покончить с его существованием. Странный психоз, поразивший его в самом начале пути, разрастался, причиняя вампиру массу неприятностей. Свою собственную боль он выплескивал на окружающий мир, многократно ее преумножая. Правда, теперь страданиям подвергался не он сам, а все те, кто вставал на его пути.

Сейчас он был абсолютно другим. Если раньше в его жизни бывали мгновения, когда нечто похожее на обычные чувства заставляло его сожалеть о содеянном, то отныне он более не испытывал ничего подобного. Чувство собственного превосходства вытеснило из его души все лишнее.

Железной рукой он направлял свои легионы по земле, оставляя лишь уголь и прах от сгоревших в огне людей и каинитов. Он не вел счет собственным потерям, компенсируя их новыми вампирами из посвященных жертв. Ему было все равно, что случится в конце безумного марафона уничтожений. Он желал остаться единственным существом на планете. Даже перспектива собственной кончины не могла заставить его прекратить бесчинства.

Ему противостояли не только оставшиеся в живых, сама природа противилась тому, с кем пришлось столкнуться ее детям. Катаклизмы и стихийные бедствия стали ее оружием, но даже этого было мало. Его орды, словно лавина, сметали все и вся на своем пути. Без разбора, без тени сомнения, без жалости. И, несмотря на все это, сил вампира не хватило на то, чтобы дойти до конца.

Необходимость, подкрепленная неувядающей тягой к жизни, заставила людей и каинитов заключить хрупкий мир, чтобы в объединении избавиться от общего врага. Под покровом ночи, когда даже звезды весьма экономно расходуют свой свет, обе стороны пришли к соглашению и единой армией начали противостоять чудовищным ордам. Началась великая война, итог которой был одинаково плачевен и для победителей, и для побежденных.

Война длилась несколько лет. В течение долгих месяцев две армии сталкивались друг с другом во множестве сражений. Независимо от масштабов схватки, в живых удавалось остаться немногим. Три генетических набора, три разные крови смешивались в один коктейль, рождавший доселе невиданных существ. И каждая из сторон пыталась использовать их только в собственных интересах. В итоге людям и каинитам удалось уничтожить общего врага, но это не принесло долгожданного мира.

Его загнали в угол, обложили со всех сторон, как опытные охотники поступают со своей жертвой. Он давно понял, что все закончится именно так, но не желал сдаваться быстро, уповая на то, что ему будет дарована быстрая смерть. Он не ждал пощады так же, как сам никого не щадил. Эксперименты каинитов с мутациями и генной селекцией привели к тому, что против его войска были выставлены силы, побороть которые у вампира не было сил. Чаша весов качнулась в сторону его противника и неумолимо перевешивала с каждой проигранной битвой. Наконец в древнем Колизее он нашел свой последний приют вместе с горсткой уцелевших родичей.

Свою последнюю ночь он провел в импровизированной молитве, слова которой были обращены к тому, кого он счел нужным именовать своим Богом. А именно к случаю, который дал ему когда-то шанс побороть естественную слабость организма и вернуть себе возможность наслаждаться солнечным светом. Он благодарил за это судьбу. И тут же проклинал ее за, что так или иначе этот же свет должен будет погубить его на рассвете.

Его последний бой был жесток и кровав как никогда раньше. Он убивал, не видя различий между своими и чужими, он рвал врагов голыми руками, а их изуродованные тела использовал как оружие. Его не брали ни пули, ни магия, ни иное оружие. Залитый кровью убитых, израненный и уставший, он как берсерк презрел физическую боль и продолжал биться до тех пор, пока последние капли жизненной силы не вытекли из сосуда его плоти.

Его тело разорвали на тысячи кусков, сожгли их в разных частях планеты. Часть праха была похоронена в глуби земной тверди, часть была развеяна по ветру, а остальное утопили в океанской воде. Его имя было предано забвению. Любой, кто стал бы вспоминать его, должен был быть немедленно казнен.

Расквитавшись с демоном, люди и каиниты встали перед новой проблемой. Далее их совместное существование должно было коренным образом видоизмениться.