Пронто

Глава 1

– Ты знаешь, я решился, – торжественно объявил Гарри Арно. – Хочешь, расскажу тебе то, что еще не говорил никогда и никому?

Дело было вечером, в конце октября.

– Это насчет того, что ты сделал во время войны? – поинтересовалась Джойс.

Она знала Гарри уже много лет. Гарри осекся.

– Откуда ты знаешь?

– Как ты застрелил дезертира в Италии?

Гарри смотрел на нее молча и ошеломленно.

– Так ты уже об этом рассказывал.

– Брось. Когда?

– В уличном кафе, в «Кардосо», вскоре после того, как мы стали снова встречаться. Ты начал ну в точности как сегодня. Мол, собираешься открыть большой секрет. Потому-то сейчас я сразу и догадалась. Только в тот раз, помнится, ты не говорил, что решился.

– А я не был тогда, случайно, под градусом?

Гарри явно чувствовал себя неловко.

– Нет, ты завязал с пьянкой еще до этого. – Джойс помолчала, вспоминая. – Слушай, а знаешь что? Ведь тогда ты уже во второй раз рассказывал мне, как застрелил этого парня. Это случилось в Пизе, верно? У тебя была еще фотокарточка, где ты подпираешь падающую башню.

– Это не в Пизе было, – угрюмо ответил Гарри. – Я застрелил его совсем в другом месте.

– Не в Пизе, но где-то там поблизости.

– А ты уверена, что я рассказывал тебе дважды?

– В первый раз – это когда я работала в клубе и мы с тобой иногда ездили в город развлекаться. Тогда ты еще пил.

– Это было, значит, где-то... шесть или семь лет назад.

– Знаешь, Гарри, мне и самой в такое не верится, но скорее уж лет десять назад. Ну точно, ведь к тридцати годам я уже бросила танцевать.

– Господи Иисусе, – только и смог вымолвить Гарри. Никуда не денешься от арифметики, сейчас Джойс под сорок, так что она права в своих подсчетах. Его охватили воспоминания. Джойс на сцене... Он помнил, как она выглядела в свете прожекторов – темные волосы и белая, безукоризненная кожа. Единственная танцовщица топлес[1]– больше он таких не видел, – выступавшая в очках, не в контактных линзах, а в самых настоящих очках в круглой темной оправе. Джойс и сейчас выглядела великолепно для своего возраста. Время-то как бежит. Две недели назад Гарри стукнуло шестьдесят шесть. Столько же, сколько Полу Ньюмену.

– А ты не знаешь, больше я никому не проболтался?

– Я такого не слышала, – сказала Джойс и сразу же добавила ободряюще: – Если тебе хочется рассказать еще раз, давай. Это впечатляющая история.

– Да нет, не стоит.

Они сидели в апартаментах Гарри в отеле «Делла Роббиа», на Оушн-Драйв, и слушали Фрэнка Синатру. Фрэнк с Нельсоном Риддлом наяривали шлягер, Гарри негромко говорил, Джойс рассеянно слушала. Гарри собирался рассказать ей про тот случай в Италии, сорок семь лет назад, а затем спросить – в этом, собственно, и состояло его решение, – не хочет ли она съездить с ним в Италию. В конце января, сразу после Суперкубка.

Но теперь Гарри был уже не уверен, действительно ли ему хочется взять ее с собой. Потому что все то время, пока он знал Джойс Паттон – еще с тех пор, когда она танцевала с голой грудью и была просто Джой, – его мучили сомнения – не стоит ли подыскать себе подругу получше.

Гарри Арно держал три букмекерские конторы в Саут-Майами-Бич и делал на этом шесть-семь тысяч в неделю. Заработанные деньги приходилось делить поровну с типом по имени Джимми Капоторто – чаще его называли Джимми Кэп или Джумбо, – который взимал дань со всех нелегальных промыслов, практиковавшихся в округе Дэйд, за исключением кокаина. Кроме того, на Гарри лежали все текущие расходы: телефон, аренда помещений, зарплата ребят, принимавших ставки, да мало ли что еще. Но Гарри Арно не жаловался. Каждую неделю он, образно говоря, снимал пенки: еще до дележа втихаря заначивал тысчонку – и делал так с того самого момента, когда эти крутые ребята навязали ему свое так называемое партнерство – то есть уже лет двадцать. До Джумбо-Джимми-Кэпа был Эд Гросси, а до Гросси Гарри работал на игорный синдикат курьером.

Сперва он планировал уйти от дел в шестьдесят пять, отложив к этому времени миллион с хвостиком – в швейцарском конечно же банке, через их филиал на Багамах. Но как-то так вышло, что передумал и продолжал работать; ничего, бросит в шестьдесят шесть. Только не сейчас – сейчас разгар футбольного сезона, а профессиональный футбол, ну и конечно же баскетбол – любимые игры клиентов. Поставят несколько сотен, а то и кусков – у Гарри были клиенты, играющие по-крупному, – и в воскресенье смотрят игры по телевизору. Так что теперь придется подождать двадцать шестое января, Суперкубок, а тогда уж можно и сматывать удочки. Да и какая разница – что в шестьдесят пять, что в шестьдесят шесть, – все равно никто не знает его возраста. А если на то пошло – и его фамилии.

Гарри Арно считал себя мужиком в самом соку, совсем не ощущал своих шестидесяти шести, поддерживал форму и почти не облысел. Волосы он расчесывал на пробор справа и раз в две недели подкрашивал, когда ходил стричься в парикмахерскую на Артур-Годфри-роуд.

У Джойс была привычка согнуться иногда и спросить: «А ведь мы с тобой почти одинакового роста, верно?» Или: «А какой у тебя рост? Пять футов семь?» Гарри терпеливо объяснял ей, что его рост считался средним для американского солдата Второй мировой, пять футов девять. Ну, может, сейчас он немного усох, но все равно находится в отличной форме. Хвативший его чуть ли не инфаркт – дело прошлое, закупоренную артерию хирурги вскрыли, и теперь все в порядке. Каждое утро он целый час бегал трусцой по Ламас-парк – по одну сторону которого были «Делла Роббиа» и все эти реставрированные гостиницы в стиле арт деко[2], по другую – пляжи и Атлантический океан. В такое время на улицах почти ни души – отставники и пожилые еврейские мадам со своими широкополыми соломенными шляпками и нашлепками от загара на длинных носах по большей части разъехались, а новые обитатели Саут-Майами-Бич, вся эта модная публика – модельеры, манекенщицы, актеры и стильные педерасты не высовывались из своих нор до самого полудня.

Скоро, совсем скоро клиенты начнут обрывать телефон, спрашивая: «А что это случилось с Гарри Арно?» И сообразят, что они, собственно, ровно ничего о нем не знали.

Он исчезнет, испарится, начнет новую жизнь; эта жизнь подготовлена и ждет его. Он никуда не будет спешить. Не будет работать на людей, которых не уважает. Время от времени позволит себе выпить. А по вечерам – даже и сигарету. Вот так – курить сигарету и смотреть на закатный залив. А рядом – Джойс.

Ну, не обязательно она, но вполне возможно. Ведь там, куда собрался Гарри, и свои женщины есть. Может, уехать сначала одному, устроиться, а потом, если будет настроение, вызвать и Джойс. Пусть заедет в гости.

Он был полностью готов. Обзавелся паспортами на две различные фамилии – так, на всякий случай. Впереди – свободная дорога, безоблачное небо и никаких проблем. Вот так все и выглядело, пока Гарри не узнал, что нарвался на неприятности. Это известие он получил от Бака Торреса двадцать девятого октября на Коллинз-авеню, в «Вульфи», за одним из столиков, расположенных снаружи, под тентом.

В «Вульфи» до сих пор подавали фруктовое желе – других таких ресторанов Гарри не знал. И подавали, как выразился один его дружок из «Майами геральд», «с серьезным лицом, не улыбаясь и не подмигивая». В меню сандвичей значился сандвич «Гарри Арно», только теперь Гарри Арно не мог есть сандвич с этим именем. Копченое мясо, моцарелла[3]с помидорами и луком, сверху – немножко итальянского соуса. Гарри мог питаться продуктами из деликатесных лавок, мог употреблять кубинскую пищу – если не очень налегать на черную фасоль.

Не мог он привыкнуть только к этим теперешним заведениям, где подавали тофу, поленту[4], соус песто и всякое такое. Морской окунь – и вдруг с сушеными ягодами и грецкими орехами, это же надо такое придумать.

Двадцать девятого октября, в тот самый день, который запомнится Гарри надолго, он взял овощной суп, крекеры, чай со льдом и клубничное желе, а одет был в бежевый спортивный костюм с красными лампасами и кроссовки «Рибок». И кого же увидел он, выйдя на солнце после хорошего обеда? Увидел он Бака Торреса, стоящего рядом с машиной – голубым «капризом» девяносто первого года выпуска, безо всяких там мигалок и надписей «Полиция». Бак Торрес арестовывал Гарри уже с полдюжины раз, они прилично знали друг друга и почти что подружились. Конечно же они не обменивались визитами, и Гарри ни разу не видел жену Бака, просто Бак и Гарри доверяли друг другу, и беседы их не были чисто деловыми, всегда находилось время поговорить и о чем-либо более интересном. Бак Торрес никогда не задавал вопросов про Джимми Капоторто, не пытался использовать Гарри, чтобы получить что-нибудь на Кэпа.

Но в тот раз, двадцать девятого октября, все было как-то по-другому. Гарри сразу это почувствовал.

– Отлично ты смотришься, позавидовать можно, – сказал Торрес, – прыгай в машину, подвезу домой. Гарри объяснил, что у него есть своя машина.

– Вот и слава Богу, – невозмутимо ответил Торрес. – Все равно залезай, покатаемся.

Они направились на юг, по Коллинз-авеню, а потом свернули на запад, к бульвару Вашингтона; движение на улицах было пока еще не оживленное. В декабре тут все будет забито, машины будут тащиться впритык, бампер к бамперу. В кабине пахло затхлым табачным дымом, и Гарри открыл окно.

– Там, на сиденье, лежат бумаги, – сказал Бак Торрес. – Ты взглянул бы.

Гарри и сам без напоминания успел их просмотреть. Пачка официальных бланков с общим заголовком: «Заявка на организацию прослушивания телефонных разговоров».

Адресована была эта заявка в криминальное отделение окружного суда одиннадцатого судебного округа, от имени и в интересах округа Дэйд штата Флорида. Ниже шла фамилия судьи, а под фамилией типографский текст кончался и следовала отпечатанная на машинке просьба разрешить присоединение к трем телефонам, «зарегистрированным на имя ГАРРИ ДЖЕКА АРНО». Его фамилию выделили большими буквами.

– Ну и стоило мельтешиться? – спросил Гарри. – Все и так знают, чем я занимаюсь.

– На этот раз дело серьезное, – возразил Торрес. – С самого начала футбольного сезона к твоим телефонам были подключены регистраторы; мы знаем, с каких номеров звонили тебе и по каким номерам звонил ты. День за днем, двадцать четыре часа в сутки. Можешь ознакомиться с четырнадцатой страницей.

– Я и так тебе верю.

– В прошлое воскресенье, перед началом двух профессиональных матчей, тебе звонили сто восемьдесят раз или около того.

– У меня очень много друзей, – похвастался Гарри.

– Скажи это в суде, – ухмыльнулся Торрес. – Они от души посмеются, а может – и влепят тебе штраф за оскорбление суда, сотен эдак пять. Ты все не можешь уяснить, что на этот раз дело серьезное.

– Этот судья ставит на университетские команды, – сказал Гарри, продолжая глядеть на пачку казенных бумаг. – Не сам, а через дружка-юриста. По юго-восточной лиге. Ставит всегда на фаворитов. Он обязательно выберет «Флориду», штат Флорида и Майами.

– Открой двадцать восьмую страницу, – посоветовал Торрес. – Взгляни на дату и подпись.

– Вы что, уже начали прослушивать?

– Прослушивание разрешено много недель назад. Правда, только эти три телефона, твой домашний мы не трогали.

– Будто не знали, что я записываю все свои сделки, – возмутился Гарри. – Попросили бы пленки у меня, дешевле обошлось бы.

Торрес свернул на бульвар Вашингтона и поехал на север, мимо белых фасадов магазинов. Под ярким солнцем магазины казались закрытыми. Пастельные тона и неоновая безвкусица, захватившие в последнее время Саут-Майами-Бич, не успели еще добраться в такую даль.

– Это – операция Бюро[5], – сказал Торрес. – У них возникло желание – оно возникает у них чуть не каждый год – прищемить кое-что Джимми Кэпу. Мы сделаем всю работу, а они возьмут наши материалы и представят их федеральному большому жюри.

– Так ты хочешь сказать, – поинтересовался Гарри, – что я могу загреметь вместе с Джимми по обвинению в рэкете?

Он поймал косой взгляд Торреса. Лицо полицейского оставалось серьезным, у Гарри появилось какое-то неуютное чувство.

– Да, об этом шла речь вначале, – признал Торрес. – Ты даешь показания и либо поможешь им засадить Джумбо по обвинению в рэкете, либо загремишь сам. «Ну и каким же образом намерены вы расколоть Гарри Арно? – спросил я агента, руководящего расследованием. – Пригрозите ему шестью месяцами отсидки? Все его операции проводятся в границах одного штата. То, чем он занимается, – всего лишь мелкое прегрешение против законности». – «Да, – отвечает Мак-Кормик, этот самый агент. – Надо, значит, что-то придумать, чтобы довести его до полного отчаяния, верно? – А потом подумал и говорит: – О'кей, а что, если этот ваш Арно узнает, что Джумбо хочет его убрать?»

– Зачем бы это ему понадобилось? – нахмурился Гарри.

– Чтобы не позволить тебе дать на него показания.

– А что я могу про него сказать? Что он – долбаный гангстер? Так это и так каждая собака знает.

– Ты что, думаешь, я шучу?

Нет. Торрес был очень серьезен, даже озабочен. Он подвел машину к обочине, остановил ее, повернулся к сидевшему на заднем сиденье Гарри и начал рисовать малоприятную картину:

– Задумка состояла в том, чтобы тебя подставить. Гарри Арно решает, что Джумбо хочет его убрать, и бежит под крылышко министерства юстиции.

– Быть стукачом, – сказал Гарри, – мечта всей моей жизни.

– Ты лучше послушай, – продолжил Торрес. – Так вот, а дальше Мак-Кормик говорит: «Раскрутите дело так, что Арно действительно пришьют, тогда можно будет отдать Джумбо под суд за убийство. А что тут такого?» Причем говорит так словно шутит, но как-то не верю я в такие шутки. Затем он задумался и выдал новую блестящую мысль: «А не шепнуть ли Джумбо на ушко, что Арно снимает пенки?» – Гарри энергично затряс головой, но Торрес гнул свое: – "Джумбо угрожает. Арно видит, чем оборачивается дело, и, наложив полные штаны, бежит за помощью к дядюшке[6]".

– Сколько я ни знал контор, – сказал Гарри, – везде то же самое. Управляющий снимает пенки. Это считается само собой разумеющимся, не надо только хапать по-наглому и в открытую. Ну прихвачу я сотню в неделю на текущие расходы, так Джимми и сам это понимает. Пока я выкладываю его долю, он ни хрена не скажет.

– Это ясно, – согласился Торрес. – Но Мак-Кормик говорил совсем о другом. Надо подкинуть Джумбо идейку, что ты чистишь его по-крупному.

Гарри снова энергично затряс головой.

– Ты тут помянул долю Джумбо. Это сколько будет, половина?

– Ровно половина, – подтвердил Гарри.

– А он знает, сколько набирается у тебя за неделю?

– Конечно знает.

– А откуда он знает точную цифру?

– Я сам ему сообщаю, – сказал Гарри. – А если не верит – может в любой момент прослушать пленки.

– А он их слушал когда-нибудь?

– Ты что, шутишь? Это с его-то ленью?

– Ну что ж, – сказал Торрес. – А вот Мак-Кормик поручил своим ребятам записывать все ставки и подбивать итог.

– Брось, они что, слушали всю эту хренотень собачью?

– Мак-Кормику хочется узнать, совпадет ли то, что ты зарабатываешь, и то, что ты говоришь Джумбо.

– Свихнулся он, – уверенно сказал Гарри. – А как насчет того, что приносят курьеры? Это же почти не учитывается. Или хорошо знакомые клиенты, которые звонят мне домой? А как насчет различных способов делать ставки, которыми пользуются люди, приехавшие из других мест, например из Джерси? Насчет языка, на котором они говорят? Звонит парень и заявляет: «Мне „Викингов“ и шесть на пять даймов». Звонит другой: «Гарри, „Сэйнтс“ без семи тридцать раз». Ну вот, он проиграет, а какие комиссионные? Чистые десять процентов? Если не учесть комиссионные, даже и близко к окончательному итогу не подойдешь. Я храню пленки яа случай, если возникнут разногласия – кто, кому и сколько должен, или я вдруг иду получать, а мужик заявляет, что в жизни не делал эту ставку. Такое бывает редко, при малейшем сомнении, сколько и на что ставит клиент, я его переспрашиваю. Или звонит парень: «Гарри, дай мне „Лайонс“ и „Найнерс“ двадцать раз в обратном. „Беарс“ – никель, „Чарджерс“ – никель, „Джайантс“ – пять раз. „Новая Англия“ – десять раз, но только если „Рэмс“ – десять». И вот дважды в день, по субботам и воскресеньям, я принимаю простые ставки, двойные условные, ставки на турниры и игры на вышибание. Мы принимаем ставки на игры НБА, даже на хоккей. И ты хочешь сказать, что люди твоего «героя» из Бюро сумеют во всем этом разобраться?

– Гарри, – сказал Торрес, – мы слушали, как ты разговариваешь с Джумбо, рассказываешь ему, как идут дела, сколько набралось за неделю, и все такое. И вот как-то раз слушаем мы вас и слышим, как Джумбо спрашивает насчет одного парня, того самого черного фраера, который ходит в костюме и весь увешан золотыми цепочками. В Калдере, в баре, Джумбо сидел себе и выпивал между двумя заездами, а тут подходит к нему этот черный пижон и говорит: «Ну ты меня просто зарезал на той неделе». Говорит, что просадил десять тысяч, а потом пришлось выложить еще кусок на комиссионные. Так вот, мы слышали, как Джумбо спрашивал тебя про этого парня. Припоминаешь?

На этот раз Гарри не спешил с ответом.

– Я сказал Джимми, что для меня это – большая новость, так ведь? Вы это слышали? Парень ошибся, он ставил в каком-то другом месте. Я сказал Джимми, что, если он хочет проверить мои пленки – всегда пожалуйста.

– Да, – кивнул Торрес. – Только ведь этот черный парень говорит, если верить Джумбо, что сделал ставку именно у тебя, а не у кого-нибудь другого. Наткнулся на тебя в «Вульфи», там ты и записал.

– Не было этого, – помотал головой Гарри. – Я так и сказал Джимми: «Найди этого парня. Пусть он в лицо мне скажет, что делал ставку у меня». Я не занимаюсь делами с незнакомыми типами, никогда. Клиент должен прийти по рекомендации.

Гарри чувствовал, что снова горячится, точно так, как в тот раз, когда говорил по телефону с Джимми Кэпом. Вернулась вся прежняя злость, но теперь он к тому же осознал, в чем тут дело.

– Я так и сказал Джимми: «Этот парень хочет меня подставить, это точно, только я не понимаю зачем». Ну вот, теперь я понимаю.

– Против этого парня возбуждено дело по наркотикам, – объяснил Торрес. – Он сделает все, что велит Мак-Кормик, и обвинение ему вместо «хранения с целью распространения» поменяют на просто «хранение». Видишь, как ловко он это шьет? Ведь ты не можешь доказать, что парень не делал у тебя ставку, верно? И вот сидит теперь Джумбо и размышляет, сколько еще выплат ты от него утаил. Ну ладно, а вот еще один разговор, который мы слышали; Джумбо обсуждал эту историю с одним из своих парней. Он сказал, если у этого мудака хватило нервов подойти ко мне с таким рассказом, наверное, он не врет. И велел парню этим заняться. Говорили они вчера, во второй половине дня.

– Заняться этим. И больше он ничего не сказал? – спросил Гарри.

– Нет, он не сказал, чего хочет.

– С кем он говорил?

– Пару раз он назвал этого парня Томми.

– Томми Бакс, – уверенно определил Гарри. – Смуглый такой. Лет десять – двенадцать тому назад, когда его привезли с Сицилии, он был Томазино Битонти.

– Вот так я и думал, Томми Бакс, – сказал Торрес, вынимая блокнот. – У него на морде словно написано – я мужик крутой, как вареное яйцо, и долбал я вас в грызло. Да, смуглый, а заодно и пижон. Ни разу не видел его без костюма и галстука.

– Это вроде как в пятидесятые, – объяснил Гарри. – Если идешь куда-нибудь вечером – обязательно надеваешь костюм или приличного вида спортивную куртку. Появившись здесь, Томми первым делом усвоил, как нужно одеваться. Всегда смотрится на миллион баксов – отсюда и кличка Томми Бакс. Но все равно он – вшивый ублюдок.

Гарри смотрел, как Торрес записывает имя в свой блокнот. Томми, Джимми – можно подумать, они беседуют про малых детей.

– А ведь вы и к Джимми подключились, раз слышали, о чем он говорит с другими, – сказал Гарри, немного подумав.

Торрес поднял глаза и улыбнулся, первый раз за всю беседу.

– Ты знаешь его дом, почти напротив гостиницы «Иден рок». Мы наблюдали за ним из этой гостиницы. Видели, как Джумбо выходит в патио, в этих своих необозримых шортах, – кстати, сколько он весит? Сотни три?

– По крайней мере, – подтвердил Гарри. – А то и все три с половиной.

– Ну так вот, наблюдая за Джимми, мы заметили, что он всегда говорит по телефону без провода. Тогда мы посадили людей в лодку, привязанную к пристани, которая рядом с гостиницей. Они взяли с собой сканер, поймали сигнал, определили частоту и начали писать все его разговоры. Портативный приборчик, для которого не нужно никаких судебных постановлений.

Несколько мгновений в машине было совершенно тихо.

– Ведь таким образом ловишь сигнал из эфира, – сказал Торрес. – Радиоволны – они никому не принадлежат. Потому-то никаких постановлений и не требуется.

Гарри кивнул; снова воцарилось молчание.

– Я очень благодарен, что ты сообщил мне все это, – сказал он в конце концов. – И хорошо понимаю, что ты сильно рискуешь.

– Я не хочу, чтобы у тебя были крупные неприятности из-за такого засранца, как Мак-Кормик, – объяснил Торрес.

– Ладно, – сказал Гарри, – не буду я брать все это в голову. Вот если бы ту же самую фразу – «займись этим» – Джимми сказал Томми Баксу лет десять – двенадцать назад, это было бы совсем другое. Ведь Томми – Зип. Ты знаешь такое слово? Оно обозначает одного из тех парней, которых привозили с Сицилии для грубой работы. Самых что ни на есть крестьян из самого гребаного средневековья. А тут он и глазом не успел моргнуть и – здрасьте, оказался на Саут-Майами-Бич. Хлопает глазами и сам им не верит. Тут Зипу дают пушку и говорят: «Во-он того». Ну и Зип его кончает. Понимаешь? Они выбирают для вывоза таких ребят, которые любят пострелять. У этого парня не было здесь никаких связей, всем по фигу – поймают его, приговорят, засадят. Сядет этот – выпишут другого Зипа. Приедет с Сицилии новый парень, в черном костюме, рубахе, застегнутой на все пуговицы, без галстука и в шапчонке на самой макушке. Вот так и выглядел Томми Бакс десять-двенадцать лет назад, когда он был Томазино Битонти.

– Значит, ты надеешься, что он изменился не меньше, чем его костюм, – сказал Торрес и внимательно посмотрел на Гарри. – Вид у тебя не очень взволнованный.

– Я всегда могу смыться из города, – ответил Гарри.

– Да, нервы у тебя – будь здоров, – ухмыльнулся Торрес. – Что есть – то есть.

Гарри равнодушно пожал плечами. Только чего ему стоило это равнодушие.